Опус 1

"Я так думаю!?..."
мягко ступая по тротуару, обходя встречных и догоняя спешащих, она стремилась к горизонту улицы с тайной надеждой достигнуть вчерашнего, но асфальт закручивался в высь и низь по обязательной спирали Времени.
Дверь закрылась.
Свет остался за ней, а по эту сторону умалишенные крики из-за стены и прохожие, которым нет дела до старухи продающей увядающие цветы Жизни.
Она молода.
Невинность, с которой она позволяет раздевать себя, прогоняет чуждые ей помыслы, ибо нельзя задыхаясь дышать, когда гуляешь по жизни, мягко ступая по серому асфальту будней.
Дорога рядом.
Автомобили подчеркивают суету и бесконечность замкнутого пространства. Их ведут уверенные руки, спрятавшие свою дрожь в перчатки из человеческой кожи. Никому не догнать стоящего. Его можно обойти, обогнуть, согнуть, сломать. Лепет увядающих цветов. Они видели жизнь - им можно умирать.
Она ждёт.
Притаилась в тишине, и лишь тихое дыхание напоминает о существовании другой планеты, но нельзя останавливаться... надо спать. Спираль завершает свой виток над головами ушедших в неё людей, подчиненная своим недостижимым законам природы. Она хохочет, пряча смех в утробе, над её непосредственностью, как дирижер хохочет над музыкантом, который взял не свои ноты. Смех вырывается истошным криком, ругательствами, ударами о пустой барабан. Где начало? Оно затерялось в киноленте дней маленьким кадром и только внимательный взгляд заметит удивлённо мелькнувшие усталые глаза, ожидающие чуда, но встретившие боль.
Первый крик
пугает, потом привыкаешь и веришь, что шёпот - диалог увядающих цветов. Двери всегда остаются сбоку, это их привилегия. Платье валяется на полу, как опавшие лепестки. Старуха испуганно суетится, когда случайно подходишь к ней близко и, шамкая беззубым ртом, безжалостно перевирая слова, называет цену. В слезящемся мольбой взгляде боязнь ошибиться, биться, бьётся увядающий ценник прошедшего витка. Можно долго… долго… долго… долго… долго… не оглядываться, но тогда момент взгляда вниз придёт сам и заставит резко желать прыгнуть в прошлое, но вираж очередного витка прижмёт тело к стене и оно безвольно повиснет, как старый маскарадный костюм в пыльном шкафу. Было… было… было… начало, и краски были яркими, и удивление искренним.
Она играла любовь.
Она играла в любовь. Она играла в то, что осталось внизу, в той первой ночи, которую уже нельзя повторить, как замусоленный грязными пальцами спектакль о девочке Джульетте. В неё можно прыгнуть через петлю, но тело, которому уже нравятся игры, не пройдет, оно останется в завтрашнем. Там, где приятно до отвращения, до тошноты, до тяжёлой чугунной головной боли. Заткни уши, залепи глаза, замаж рот жирной жратвой и будешь, вечен в старом шкафу, застёгиваемом на расходящуюся молнию без грома. Без дождя. Без Н2О. Без жизни.
Вернись в начало.
Лихо, скользя на санках в детство. Голова вперёд, ноги назад, руки вцепились до побеления в сиденье, ноги бороздят сзади белоснежный снег. Снег. В тебе моё имя. Не растай, пожалуйста.
Она вернётся,
догонит и, может быть, это не будет так поздно, как увядающие цветы. Мы нырнём в первую ночь, ничего не говоря друг другу. Задыхаясь без воздуха, вскрикнем шёпотом и сольёмся в вечном движении жизни среди таких же счастливых пловцов.