Встреча

Людмиле Гусар от друга.

Летний день в городе. Душно. Пыльно. Устало снующие птицы, люди, автомобили. Отпуск. Безделье. Разомлевший, от палящего солнца, асфальт. Прохладным утром,  она вошла в этот пылающий зноем мир за разными мелкими, и от того, несуразно долго, невыполняемыми делами. Покупки. Деловые встречи. Просто встречи. Там пять, десять минут, там пять, десять фраз, давно затёртого, как старая магнитофонная лента, стереотипного разговора. Жарко. Скучно. Пусто. Поневоле, в ее сознании, появлялись мысли о никчемности и ненужности этой мелкой, бледной, обыденной жизни.

Детство. Детство было цветным и просторным.
Добрая мама. Спокойный отец.
Уютная маленькая комната и книги.
Много книг, наполненных, красивыми и бурными событиями.
Книги - упакованная в обложки, будущая жизнь.
Мечтательные вечера на теплом подоконнике.
Переписанные прилежной рукой "Ромео и Джульетта".

Жаркий день, спокойно и незаметно, переходил в теплый и ласковый вечер. Напоследок, она забежала в гости к старым знакомым. Старым, не по возрасту, они были погодки, старым по знакомству, вместе учились в школе, потом в университете. Хотя, для неё, не замужней, после своей, неожиданно естественной и бесшабашно разгульной свадьбы, они казались старыми, погрязшими в мелочах семейного быта. Вот и сегодня, очень хотела теплой, внимательной, вдумчивой беседы - "отдушины", а получилось… Жена, каждую минуту убегала на кухню и демонстративно, для мужа, гремела посудой. А муж, уставившись в экран телека, футбольно "болел" и создавал видимость разговора редкими, как его прическа, фразами. В паузах разговора они беззлобно, нудно, переругивались, кому подойти к плачущему ребенку. Отсидев положенное, сложившимся ритуалом, время, она торопливо ушла, по привычке оправдываясь срочными делами.
Сумбурный ритм вечернего проспекта подхватил, всколыхнул её, вид спешащих к развлечениям горожан взбодрил, уставшее за день тело и разум. Но, скоро, она свернула на улочку, ведущую к дому. Любимую с детства улочку. Серьезные старые невысокие дома спрятались под навесом листвы высоких молодых раскидистых тополей.

Университет. Безалаберная, суматошная, студенческая жизнь.
Веселые беззаботные друзья.
Азартная интересная учеба. Комсомол.
Концерты художественной самодеятельности. Семинары.
Репетиции народного театра.
Доходящие до слез споры с доброй мамой по поводу поздних возвращений.
И снова круговороты важных стремительных общественных и учебных дел.
Нервные сессии. Мимолетные встречи, чуть горькие расставания.
Всё впереди. Мечтательные ночи на прохладном подоконнике.
"Бедный Марат" и Вика.

Любимая улочка встретила знакомым полумраком и звенящей тишиной. Вдруг… Он, как будто, отвалился от ствола темного дерева. Туманный взгляд. Взлохмаченные волосы. Потрепанный вид. Заплетающиеся - язык, руки, ноги.
- Деушка… от па… порт… там телефон… сооок копеек…
Она инстинктивно вскрикнула, отпрянула, прижала к груди сумочку, испуганно закрутила головой, готовая, мгновенно и безудержно, разразиться истеричным, защитным криком.
Но, он замер, где стоял, в трех шагах от неё, боясь оторвать ноги от земли, и с тоскливой мольбой, в испитом алкоголем голосе, повторил тираду:
- Девушка… вот паспорт, там телефон… сорок копеек, - провел по тонкой, детской шее, возле судорожно подрагивающего кадыка, непослушной рукой и, растерянно, добавил, - Здрасте…
Еще несколько наполненных страхом секунд она взволнованно осознавала происшествие. Постигая комизм ситуации, начала робко менять рвущийся, из недр подсознания, крик, на булькающий, в сжатом горле, смех. Алкаш. Алкаш с глазами ребёнка, пытающийся удержаться на подкашивающихся пьяных ногах, протянул мелко дрожащую белую руку и пытался подобрать произносимые слова для объяснения своего нелепого положения. Смеющимися руками она раскрыла сумочку и достала кошелек, где оказалась единственная помятая "десятка".
- Рааазменяем, - с торопливой готовностью, изрек просящий и замотал головой, в поисках разменьщика. Вместе с головой, плавно заболтались остальные части его тела, это, сделало смех почти неудержимым. Улочка была пустынной, как пейзаж, написанный одиноким художником. Данность, не могла осознаваться его, отключенным питием, разумом. Это пытались сообщить его усиленно большие удивленные глаза и вздернутые буркой, недоуменные плечи.
- Берите, - она протянула прямоугольник бумаги, признаваемый государством за десять рублей… вместе со словами на тихую улочку вырвался, долго сдерживаемый, весёлый радостный смех.
- Спасибо, - удовлетворенно и понимающе, буркнул он, незамедлительно взял деньги, вспотевшей рукой, и, не задерживаясь, направил своё тело мимо её, к шумящему рядом проспекту.
Его ноги поспешали за его телом, отчаянно пиная воздух во все стороны. Она следила за таинственной траекторией его передвижения в тесном пространстве улочки смеющимися глазами. Переместившись на десять метров, он неожиданно, взмахнул руками и, упираясь ими о плотный, в его измерении, воздух, развернулся и замысловатой дугой бросился назад, к ней.
- Так седня среда завтра восемь жду вечером здесь вот, - без пауз выпалил он, уже разворачиваясь от неё и даже не пытаясь остановиться.
Большая фраза, на мгновение, для трезвого, и вечность, для пьяного, обессилила скудные запасы его энергии. Глубоко вздохнув, он, на секунду, закрыл глаза, восстанавливая необходимую для передвижения трезвость. И тут же встрепенулся, как мокрый воробей, круто развернулся и, выставив вперед острый подбородок, устремился к проспекту подпрыгивающим бегом.
Весь вечер она смеялась по поводу и без повода. Кружилась. Напевала. Танцевала. И вместе с ней кружился, пел, танцевал маленький мир её дома. Долго не могла уснуть, тормошила подушку, из которой вырывался спрятанный смех. Спала безмятежно, раскинувшись, с загадочной улыбкой на спящем юном лице.

Работа. Безликая очередь, однообразных дней,
громко именуемая, в газетах - трудовые будни.
Спасительница и мучительница.
Она пряталась в ней от обволакивающего одиночества.
Хандрила. Ругала. Плакала.
И вновь искала её, разгоняющую грустные думы.
К подоконнику старалась не подходить.

Утром, в первые, ещё сонные, мгновения, она долго не могла понять, откуда? это почти забытое радостное ощущение солнца. Вспомнив, рассмеялась, звонким серебристым смехом, которому стало тесно в ее маленькой уютной комнате. Смех прыгнул на подоконник и через открытую форточку вырвался на свежий утренний простор.
День был заполнен радостью до краев. Дела решались легко и беззаботно, без малейших усилий. Она щедро дарила радость встречным цветам, птицам, друзьям и прохожим. В голове, между напевами веселых мелодий, появлялись несуразные безотчетные мысли.

Конечно, не пойду…
Пойду и погляжу…
Ну и что, что пьяный…
От куда, сейчас, трезвый…
Не прихоженный,
Будет ухоженный…
Приду и обсмею!
Конечно, не пойду…

Каждый день,  грустный или веселый, к вечному сожалению, неизменно приходит к вечеру. Пять, шесть, семь, полвосьмого, без пятнадцати восемь… Села к телевизору. Встала. Взяла книгу. Полистала. Прошлась. Бросила книгу. Снова села. Вздохнула. Решительно встала, быстро переоделась в любимое платье, быстро бросила на лицо тень косметики и выскочила на улицу.
Чем ближе подходила к месту неожиданной встречи, тем стремительнее, почему-то, билось сердце, и медленнее переступали ноги.

Любимая улочка встретила знакомым полумраком и звенящей тишиной. Пусто.

Вечером она плакала на холодном подоконнике.

г. Томск
Авторская редакция от 17 июня 2001 года.