Гадость первого признания... Часть 2 Окончание

                *******


   Выходной,  суббота,  мы  отправляемся  на  самый  "край географии", в маленькую деревеньку, в  которой  еще  никто  ни  разу не  видел  автобуса. Эта  полудевствен- ная  дыра  находилась  в   еще  более  глубокой  жопе  чем   та   самая  сраная  школа  в которой  я  кантовался  в  качестве  педагога.  Кой-какой  транспорт  все же  умудрялся  докарабкиваться  до  сюда.
   Вот   мы  и  на   месте,  домчались  на  мотике  с   люлькой  (именинника,   кстати, трофей).  Тихо  у  них  тут,  покойно.  Чисто.  Входим  в  хату,  все оробевшие  вдруг,  несмелые,  неуверенные,  ну  че  вы,  все  ж  свои.  Ты  бы  видел  -  это  была   настоящая  рубленная  изба  из  книжной  русской  сказки  -  ты  бы  точно  охуел.  Стол  ломился  от  изобилия  явств  и  алкоголя.  Да  винища  вообще  хоть  упейся,  насчет этого, э,  в  деревне  строго...  И   публика   тут  подтянулась,  какая-то   разношерстная, молодежь   конечно.   Знакомиться   начали.  ...Асьте.   Кстати,   я    ведь   не   сказал  тебе еще, новорожденный -  Алексеем  звать -  хороший добрый малый, порядочная  семья,  из  продвинутых,  учится   в  престижном  ВУЗе,  развит  гармонично,  и  вообще  умница  и  гордость  села.  Такой,  знаешь,  весь...  -  Орел.

   Побродил  народец  по  хате,  повздыхал,  ну  и  расселись  все  за  столом.  Вопли  стихли,  снова  заржал  кто-то,  все  заржали.  Ладно-ладно,  чувствую, че-то мы  не  очень-то  с  Гогиным  и  вписываемся  в  торжество.  Вот  водяру  недружно  разливают  какие-то  московские  гости, компотики  из  банок.  Тарелки  узорные  доисторические, закуска  в  них.  Винишко  -  это  дамам  внимание, а  как  же? Культурные  все...  ты  думал?  Но  я  посмотрю, что  с  этими  варварами  через  час  будет,  бля...  Вновь  тишина.  Тост  провозглашают   первый,  он  же  "по ходу"  и  последний,   за  новорожденного,  значит.  Сколько  ему?  Разве  важно.  Алеша-Алеша, поздравляем  Лех...  Здоровья!  Счастья!  ...лет!  Всего-о-о!!!
   Ну,  опрокинули  первую,  вторую,..  но  что  за  дела,  разве  ж  это  праздник?  Ну  кто  так  гуляет?  Веселятся  они; скрежет  посуды  и  челюстей, интенсивное (слишком  уж)  громыхание  рюмок  вилок  и  обглоданных  костей...  и потом,  это непременное  умничанье, поразительной  глупости  реплики, это  чавканье.  Эти  унылые  приглашенные  рожи,  провоцирующие  скучнейший  вечер  впереди.  Уа-бля... уа... Некто, симпатичненький  такой  студентик,  по  имени  Артем  начал  читать стихи, тоскливейшие  интонации,  словно  тарелку  пустую  вылизывает, собственного так  сказать  сочинения.  И  кажется, многим  нравится.  Ну-ну,  но  не  напрасно,  ой  не  напрасно,  думаю,  пригласили  нас   с   Евгеньичем.   В   какой-то  момент  от  этих  светских  собеседований  начинает  просто  подташнивать.  Давай,  давай обжуем и  еще  одного  кадра,  иль  ту  девицу,  выходящую  по  вечерам   на  дорогу  в  нестерпимом  желании  оттрахать  хоть  кого-нибудь. Однако несколько, подряд  ужраных,  рюмок  спиртного  дают  о  себе  знать,  и...  вот  так,  тихо мирно  людишки  и  укушались.   Развязанная   бессмысленная   суета,  базар-вокзал,   поведенческий  стиль  смещается… Затеваются  какие-то пьяно-пионерские  игры.  Организуется нешуточная,  зрелищная,  баталия,  бои   гладиаторов  вперемешку,  до  кучи,   со  стриптизом.   Кривые мечи  и  шпаги  короче.  Уж  и  я  вовлечен,  и  Гогин,  и  все...  до  тех  пор, пока  не  свалятся  мертвецки  пьяными,  не  наблюют  прямо  тут,  за  столом. 
   Я  отказываюсь  от  сигарет,  чтоб  еще  продержаться,  для  того  чтобы  не  вырубиться  вот  так  вот  сразу.  Но...  но  это  просто  измена,  я  не  рассчитал свои жиденькие  силенки.  И  выпал,  провалился,  утух.   Последняя   вспышка  еще  живого сознания  -  я  вскакиваю  на  праздничный  стол  дабы  провозгласить, ведь  мне не  страшно  казаться  смешным,  пусть,  революционный спич, не  важно о чем, скорее   всего  что-то  дико  кричащее  и  маловразумительное.  И,  зря   я  это,  тщетно.  Мои  более  разумные  собутыльники  стаскивают,  не   хер,  назад,  на  лавку  нарушителя  спокойствия, благопристойности.  Затихаю,  тесные  смирительные одежды, проваливаюсь...  бездонная пропасть взаимонепонимания  -  и никому  я  здесь не нужен. 
А  меж  тем   у  них-то  весело,  фужеры,  вот  слышу, смачно позвякивают. Они  все  ликуют, бухают, икают  громко  и  вновь выпивают.  Все гуляют, хорошо  всем, но...
   Но  не  рановато ли, спрашиваю, дорогие  мои, списывать  со  счетов  пусть  и мешающего  вам,  пусть  и  неприятного,  но  такого  же   полноценного   гостя,   как  и  вы?   Ась?..  Не  слышу?  Не  поторопились ли, не  поспешили  ль  с  выводами-то?..  Погодите,  просветление  наступит  чуть  позже,  гораздо  позже.  Благодать - блять!
Вашу  ****у  душенку!..  Тушенку!

   О-у-ооо-уа-о!!!  Очнулся,  часа  полтора  я  отсутствовал,  двусмысленно-нелегкое  возвращение  из  беспросветной  комы,  из...  И  что  я   вижу.  Столик  прибран  аккуратненько.  Непонятная  тишина  в  воздухе. Вокруг...  Вот мирно лобызаются  две  оставшиеся  ото  всей  той  толпы  парочки, жалкая  возня, вот  еще  один,  в унисон  посапывающий,.. И  все это так, но  что ж  вы  деточки,..  ...а  где остальные кстати?   На  танцах,  говорите,  -  ах  на  танцульки  молодежь  умчалась,  -  Ну-ну...  ну-ну.  -  А  это  ведь  ***  знает  где.  И  не  сообразить  так  сразу-то.
  Ну  хорошо, а  мы-то  с  вами  что  ж  скучаем?  Мне  никак  не  дает  покоя  ощущение...  проебанного праздника что ли.  Так, а  водка есть, спрашиваю. О! Прелестно!  Я  уже  во главе  стола  (Лешино место), правда,  кроме  меня  за  ним  никто больше  и  не  сидит,  я  не  смущаюсь,  пачка  сигарет  (сохранилась!) приблатненных, непочатая  банка  водки, рюмаха  -  будем... И  по-императорски  гордо восседая  на  троне, я  устраиваю какое-то дикое судилище, я  вершу свой жестокий (справедливый ли?) верховный  (что  ТЫ   сказал?  Молчи  урод!)  суд.   Эти   влюбленные   мандавошки  непонимающе,  ну  и  рожи,  принимают  меня  наверняка  за  помешанного,  глупо-вато  взирают  на  бог  весть откуда  неожиданно объявившегося  самозванца. Да  не  стоит  так   напрягаться,   немного  поиграем  и  всего-то,  расслабьтесь  дражайшие.  Просто  поиграем.
   Но  ((чу))  я  кажется  слышал  какой-то  шум  в  сенях.  Звякнуло  протяжно  ведро,  ну  вот,  уже  совсем  отчетливые  шаги,  заходит  какой-то  ***,  кто  такой?   Гонец. Он  с   танцев,  и   привез   кого-то   из   гостей   наших.  Так,   заходи   любезный,  я   очень рад  был  почему-то  его  увидеть, а  ты  думал, ведь  с  этими... и поговорить-то  толком  не  о  чем,  гостем  будешь.  Некогда,  говоришь, ну  выпей  хоть  со мной  чарку,  на  посошок.  Я, гляжу, окончательно  прихуел,  моей  королевской  наглости  нет  предела,  и  некому  меня  обуздать,  не  этим  же  овощам, а они  затихли, трусливые  твари,  теперь-то  вы   чувствуете,  кто  в  хате  настоящий   хозяин.  Я   даже  заскучал  от  их  такой  податливости,  совершенной  не сопротивляемости.
   Упрямо  уедаю,  рюмка  за  рюмкой,  водку.  Сигарета.  Снова  рюмку.  О-оп.  Еще.  Не  успев  даже  и  протрезветь-то  хорошенько, я  снова  нажрался  как  скотина, и...  Но,  блин,  возвращается  вся  эта приглашенная шантрапа  с  дискотеки,  все  снова  в  сборе. Годится.  Гульба  продолжается!  Споем  что  ль...  ну  же,  затянем,  ну   хоть  чего-нибудь  завалящее  там  самое.  Но  они  воротят  хари,  брось  Заяц,  на  хер,  все  устали, пора  спать  ложится.  А  со  мной-то  как  же,  вы, суки, надрыгались  там,  навеселились,  со  мной-то..  Гогин!   Хоть  ты-то  скажи,   давай...   Да  ну,  Жень,  говорит,  че  тут  плющится-то,  утро  ведь  уж.  Хорош,  думаю  праздничек  получается.  Приехал  -  напился,  проспался  -  уехал.
   Дружненько, штабелями  почти,  укладываемся  на  сплошь  покрытым матрасами  полу.  В  одеялки   ватные  теплые  укутываемся.  Мальчики   тут  же  активно  завозились  в  сторону  девочек. Жека  Югин  вон  аж  с двумя  красотками  на печке  устроился.  Именинник  с  собственной  (городской)  кралей соответственно. Куда  ни  глянь  -  одни   счастливые  парочки.   Свои  да  наши.   Один  только  Гогин  пал   в  сенях  на  лежанку  какую-то,  холодно там,  с  недовольной  гримасой.  Да,  Андрей,  в большой семье...  Рядом  со мной,  тут, одна,  без мужика, полузамужне-безмужняя  дамочка,  кто  такая,  ровесница,  по-моему.  К  чему  бы  собственно?..
   Ну  и  ***  с  вами,  волками.  Дрыхнуть  так  дрыхнуть. День  рожденье, блять!  Но  что, что  тут  сбоку  такое?  Ага,  ты  посмотри,  эта,  вот,  рядом  возлежащая  мразь,  нет, ты посмотри (ведь  никто  не поверил  потом  мне), она,  эта...  как она активно  дергает  Зайцева  за  яйца,  как...  О!  Боится  наверное, как  бы  не  вырубился окончательно,  как  час  назад.   Ну  не  тварь  ли  -  ...замужняя...   Сейчас  детка,  сейчас,  обожди, и  ты,  ты  увидишь  стойкого  оловянного  солдатика.  Но-но,  пташка  -  ее  полные  потные  ляжки-полена  уже  покрывают  меня  -  не  так стремительно. Почему  я?  Прыткая  похотливая  ****а  напористо  тычет   в  меня   своим  объемным  бюстом,  а  сиськи-то  (беспонтовые), так  себе.  И  пальчики, ее  шаловливые  пальчики, от  чертовка,  как  умело она  шарила  по  моему  тщедушному  тельцу.  А  ведь  я  уже  почти  что  заснул. 
   И  все  же  хватит,  меня  это  уже  начинает  доставать.   Да  я  просто  взбешен  ее  неслыханной  наглостью.  Знаешь,  на  меня   иногда  находит   такое,  такие...    Ору   что  есть мочи,  -  Да  эта  ваша  стерва  только что пыталась грязно трахнуть меня! -  Раздается  в  темноте,  как  громовой  раскат  в  самом  сердце  тишины, мой  срывающийся  пронзительный  крик.  Секундная  остановка, вся  копошащаяся  братия  на  мгновенье  замирает,  непрерывно  бурлящего  муравейника...  Никто  не  врубается,  что  же  произошло-то  такого.   Ну  что  там   еще?   Пришлось   ведь  оторваться  от  бюстгальтеров  неподдающихся.  Зачем?  От ширинок  непокорных,  ведь всем было  так  хорошо.  К  чему  этот  фарс?  ***  себе,  не  на  того  напали.  Теперь  уж   вы  у  меня  повскакиваете  с  насестов,  уж  теперь-то  мы  раскачаем.  За   всю  хуйню.  А  та  девица, во, вспомнил  -  Катей  ее  звали,  вопит,  вот  ведь заладила,  якобы  это  я,  чуешь,  я  ее  -  того,..  и  выпаливает  тут  же:
  -  Насильник!   Козел!   Долбоеб!  -   вот   что  она  им   заявила  о  Зайцеве.  Каков  поворот  а,  какая  гнусная  история-то  выходит,  и  заднюю  ведь уже не включишь.  Да  дайте  ж  наконец  свету!  Свету-у-у!!!
  -  Э,  хорош  орать-то,  блин.

   Заволновались, сопляки.  Ослепленные  яркой  внезапной  вспышкой  перекошенные  физиономии...  Так,  зрители  значится,  недовольство  выражают,  им бы  ведь  только  за  титьку  подержаться,  животные,  что,  помешали  вам,  не так  что-то,  не  надо  было, говорите...  А  дамочка  меж  тем  совсем  распоясалась,  в  раж  вошла...
   Как!?  Меня!  Невесту  почтенного  мальчика...  невинную,  добропорядочную  девушку  -  за  грудь,  лапами  своими  вонючими,  так  грубо,  нахально...  -  Козел! Да  еще,  вы  ведь  все  слышали,  бессовестный  гнусный  поклеп. Клевета,  я не позволю,  кто-нибудь,  ну  сделайте  (на  фиг)  хоть  что-то!
   Ну  и  ночка, девица-то осатанела прямо.  Дура!  Чего  она  хочет-то  вообще? Мне  уже тут и не  до дипломатических  изысков,  а   ведь  я  сам   замутил  эту  поганку. Но  поздно  уж.  На  хер  мне  эта  возня  вся?   И  гости  эти,  пялятся  на   меня   как   на  маньяка  оголтелого,  как  на  страшного монстра.  Кто  теперь  за  такого  впишется,  кому  нужны  обосравшиеся  иноверцы  с  испорченной  характеристикой.  Эх...
   Некому  вернуть  мне  доброго  имени. (А  было  ль...)  Не  видя  на   горизонте  ни  одной  союзнической  рожи,  ни  намека,  даже,  на  понимание,  лишь  ненависть  и  обеспокоенность  по  поводу  собственного тихого ублюдочного  мирка, я  перехожу  в  нападение.  Знаешь,  иногда   необходимо  сказать,  что-то,   именно  нужное   вот  сейчас,  тут,  что-то  единственно  верное,  в  точку...  Но  косноязычный  от  рождения, ты  снова  и  снова  путаешься  в словах, (так  где ж  их  взять-то  мне?  здесь)  в накопленном,   непонятным,   совершенно   загадочным   образом,   словаре.   И   в  оконцовке,  как  же  к  месту  а,  теряя  все рейтинги  и, набранные  с  таким  трудом,  очки,  захлебываешься  матершиной :
  -  Какого  ***  всякая  падаль  будет  ****еть,  что  Зайцев  говорит  неправду! Вы...  не  видели...  Я  не  собираюсь  оправдываться,  да,  я - бухой, да,  я  может  делаю и  не  так  что-то,  да...  Но  ведь  кумекаю  еще...  А  эту  мразь,  и  где  она,   кстати,  ее   точно  стоило  выебать,  с  особым  цинизмом.  Профурсетка!  Да  выслушайте  же...
   Но  слушатели  мои  заскучали  уж,  зазевали   устало,  им  бы   назад,  к   кормушке  вернуться.  Волнение  спало,  свет  выключен,  все   пустое.   Ринг  опустел,  трепыхающихся  еще  бойцов  развели  по  углам,  а  запоздалый  гонг продолжает  вибрировать.  И  очередное  пораженческое  удушье…  Такое  дело.
   Тухлые  слюнтяи,  они  думали  так  легко  от  меня  отделаться,  наивные,  я   ведь не  закончил  еще.  Тормошу  спящего недовольного  Гогина  и  торжественно  заявляю  ему  о  продолжении  банкета.  К  моему  удивлению,  он  с  готовностью  подрывает.   Кому  б   тут  уебать...  Бойся   враг  девятого  сына.  Ну  Гогин,  ну  и  гад...  Погромная  шумиха  не смолкает  уже  который  час, свет  включается-выключается,  звонко  и  радостно  лопается  уже  пятая, наверное, лампочка, подушки - обязательный   атрибут   постельных   баталий,   грозное  оружие  -  на  раз   разрываются   на  миллиарды  крошечных  перышков,  брань  не смолкает.  Все  не на  шутку обижены  нашим  таким  поведением, они  серьезны. Им  не  весело почему-то.  (В отличии от нас.) Еще бы. Двое обмороженных  устроили  им  настоящий  беспредел, испортили  праздник.   Полусонные,  они   валятся   с  ног,   они   отупели   от  безрезультатного  противодействия  нам,  никого  не  слышащим  взбесившимся  хамам.  Ур-ра!!!  Мы  ломим!  Хватит!  Андрей!  Жень!  Ну.  Но  гнуться  почему-то  не  шведы,  а Андрей  Евгеньич,  и  обессилено  уже  опадаю  я.  Все.  Выдохлись.  Хватит.  Спать.

   Пустой  пшик.  Результатом   нашего  ночного  безобразия  явилось   обыкновенное  ничто. Пых.  Наш,  такой стремительный, полночи  будоражащий окрестности,  наш  такой,..   сыгранный  дуэт  сгорел  мгновенно  как  петарда.  Всего  лишь  фатальные  игры. Неприятный  алкогольный  храп, надтреснутое  сопенье  и  несмелое  шевеле-ние  тел,   окрашивают  оскорбленное  разъяренными  разбойниками  утро.   Встали.   Взгляды  блуждают,  не  пересекаясь,  никто  ни  на  кого  не  смотрит.  Смущенные,   помятые,  почти  молча,   все  участники  вчерашнего  веселья   ретируются   в  свои  тихие  покойные  жизни.  Молчат, им  стыдно.  Но за что?  Может, за  нас?  Я вижу,  им  не  в  кайф  с нами,..  с такими ебнутыми,  такими  вот,  козлами оказавшимися...
   И  подбросить  вот  нас (до автобуса  хоть,  да  до чего-нибудь) никто  не пожелал.  Километров  семь наверное пришлось нам  с  Гогиным  шлепать. Это тяжело, очень  тяжело,  ты  бы  попробовал,  в  нашем-то  позорно-похмельном  состоянии-то.   Но   ничего,  доползли  кое-как.  Трясемся  в  автобусе;  я  широко улыбаюсь  кому-то неведомому, с неподдельной  теплотой  вспоминая  прошедший  праздник,  а  Андрей  рыгает  в  проход,  под  ноги  прямо  всем  им,  он  как-то нехорошо позеленел  прямо  весь,  и  вообще,  по-моему  потерял  всяческие  ориентиры.  Тетка  тут,  кондукторша  которая,  сочувствует  ему  (сердешному)  как  "молодому  человеку".
   Однако,  ничто  не  сможет   испортить   моего  прекрасного  расположения   духа,  и  денег  ведь, бля, ни  копья,  и  плавающий  почерк  (вязь  арабская) с  похмелья,  и  обломать...  Такие  редкие  моменты  надо беречь, суметь  оценить  по  достоинству.  Мне  нравиться  анализировать, нежно  и  трепетно перебирая  по памяти забавные подробности, пьянки,  ведь  кроме них  у меня ж  ничегошеньки  и  не осталось. При  этом  я  частенько прихожу  в волнение неописуемое (мои  драгоценные), случается  и  покраснею  даже...   Да   разве  ж   возможно...  Да  если  б  я  только...
   Вот  Леша,  это  именинник  который, он  часто  любит  повторять, что  дети – это  цветы  жизни.  Что  ж  и  я  склонен  даже  с  ним  согласиться  в  этом, но  вот  послушай  сюда,  мой  невнимательный,  мой  неусидчивый.  Мой  неуловимый...
О  чем  говорят  они,  цветы  эти  помойные,  ты  только  послушал бы.  -  Трахаться  с  такой  вот  уродиной,  вся   рожа   в   угрях,  а  фигура...  да  и  нечистоплотна  она  вдобавок,  -  и   подсмеиваться   показушно,  напускно,  при  словах  таких,  -   А  ты  (это  еще один...  цветочек)  ****ьничек-то  платочком-то  прикрой,  глядишь  и  ничего, покатит.  Ну  так  во  что же  такое-то могут  вырасти-то  эти самые  цветочки-то  аленькие?  Ах  да,  я  помню,  я  очень  даже  распрекрасно  помню,   стыд,  стыд  за  те  самые,  собственные,  так  некстати  выпирающие наружу, прыщи.  Мне  потребовалось  немало  времени, чтобы  избавиться  от  стыда  за  самого  себя.  Смешно,  говоришь?  Но  ведь  и  дело-то  не  в  прыщах  и  стыде, и  не  во мне  иль тебе.  Да  и  какой   может  быть  смех,  когда   тренер  бывший  у  пивного  ларя  просит  у  тебя  червонец  на  опохмел.  А  если  он  еще  и  окурки  начнет  там  собирать, а он  ведь  был  когда-то  учителем  твоим,  наставником.  Куда  теперь  ушло  это  все?



                *******


   Сейчас  я  на  диско,  зашел  так  сказать.  Сижу,  закинув  ногу  на  ногу,  и  прикидываю,  как  бы  мне  трахнуть  кого  сегодня  похитрее.  Может,  вон ту,  сидящую в  уголке  там, прелестушечку...  И  как  окончание  полуторачасовых, назойливых,  измышлений  на  эротическую  тему  всплывает  длиннющий  витиеватый  вывод(ок):  Ну  что,  че  ты  пялишься-то,  чмо...
   "Везде  одно  и   то  же  (гнилая  сморщенная  повседневность),  повсюду,  всегда...  Не  стоит,  делать  чего  либо,  в  этой  жизни.  Это  смерть.  Какая  разница.  Я  сию  же минуту  пойду  домой,  в  родную конуру,  и  там,  я  схаваю  себя  на  ужин, подрочу  быть  может,  и  спокойно  займусь  записями.  В  последнее  время   я  ведь совсем  забросил  дневник,  почему-то  считая...   Нет,  и   все-таки  словесная  мастурбация  на  порядок  круче опостылевшей  театральной  ебли  с  бревно подобными  посредственностями.  Куклами. Да, были  времена, были  и  страстные умелые партнерши... Знаешь, я   так   страдаю  (***ней?  да?  нет?),  мне   тяжело  от   того,  что   раньше   я   часто   и  подолгу  ****ся.   Я   ведь  так   любил,  обожал,  делать  это.   А   сейчас,   куда   все  подевалось,  мне  совершенно  этого  не  хочется.  Может,  лишь иногда,  в каком-то сентиментальном  приступе...  А   жаль,  жаль   и   даже  очень.   И   надо  бы  найти  выход  из  положения.  Но как? 
   По любому,  с  бабами  я  сегодня  не  связываюсь.  Вот  так."
   А  ты!  Да  ты!  Берешь (ли?)  в  руки  книгу,  ну  любую там, читаешь… И  цепляет  она  тебя,  и  вдохновляет,  сподвигает   на   что-то,  нет   ли,  и   возбуждает  может  даже,  иль  негодуешь  и  плюешься   зло  -  не  имеет  значения.  А  время  бежит,  и  все  напрасно  оказывается,  все  мимо.   Философские   категории  -  как  неудачные  аллегории. Генеральная  линия!..  Несовершенство путей  сообщения.  Не те коммуникации...  И  ты  как  заведено  (но  кем?  тобой  запрограммировано?)  чалишься  в обыкновенном  утлом  суденышке:  батоны  тебе подешевше, шмотки  поприличнее,  и  уют,  комфорт,  зарплату  “порезче” (кто ж  ты  без бабулек-то  будешь  такой?),  да
побольше-побольше,  и  далее,  по  курсу  ММВБ.  А?  Так  к  чему  это, спрашиваю,  книга  зачем?  А  человек  ведь трудился, старался,  корпел  над  ней  и  лелеял словно  малютку, беззащитную, может  и  про  сон, жратву  и  секс  не думал, а помыслы  его  -  о ней  все, о  книге.  И  тут  ты  (***к!)  зад  подставляешь.  Он  пыжился-напгался,  а   ты  вот   как   с  ним.   Не  гоже,  зачем,  ой   не  гоже.   Мне  уже  начинает  сдаваться  что,  когда-то  значимое  и  обязывающее  к  довольно  многому,  ремесло сочинителя  мало  чем  отличается  от  профессии  какого-нибудь  там  сторожа,  вообще  от  всяческих   прочих и разных   балаганных   шутов.  Ведь   сегодня   в  чести  толстопузые  дельцы,  вечно  ****ящие  (жалкие  комедианты) политиканы, бандюганы  всех  рангов.  И  не  зависть  это  моя  вовсе,  вкурись,  всего лишь сожаление.  О,  мода   на  (почти  герои,  почти  идеал)  бандитов  напрочь  вытеснила  всех  остальных  хлюпиков,  включая  и  писателешек   различных.   Если  уж  объективным  быть,  то  не...
  ... не  важно,  а   важно  то,  что  и  это  не  мой,  Зайцева,  путь.   Стезя,  да  не та. Вашу мать! Я  как  всегда наебался  -  мнил себя, самым умным, мудрецом,
мудаком  надо  было считать...  К  тому же, собрался  писать - а  не  умею.  Врубись,  ни  хрена  я  не  умею.  Ну  вот  что  это такое?  А? Скажи? Десяток  страниц,  сотня,  еще,   зачем?..   Скажи,   ты   ведь   такой   умный   и   развитый…   Такой   весь замечтательный.

   Впрочем, с  литературой   это  теперь  не  имеет  уже  ничего  общего,  так же  как и я  сам. Ну  и  куда ты  запропастился  любезнейший? А  вы - скучные фуфлыжники  филологи  и  бездарные  лингвисты?  Коза ностра  словесности  -  поторопитесь  же распять  незадачливого  Зайчика.  Ваш  хваленый  классицизм,  кроме  которого  ничего  нет  и   не  будет,  дрянная   затычка   (тампон  плотный),  которую  вбивают  в людишек  с  самого  рождения, почти  незаметно, почти  молоко матери, всаживают по  самое  некуда.  Ништяк!  Наивные,  обреченные,  вам  подсовывают  (а  вот тебе  и формирование  вкуса, имиджевая  возня)  яркую разряженную игрушенцию, а  вы,  ну  не  позорники  ли,  вы  цепко  с  радостными  повизгиваниями  хватаете   ее.   И  только  потом  когда-то  выясняется,  что перхоть  все  это,  пурга.  Ах, ох, что?  Старая  надоела,  наигрались  говорите?  Так  у  нас  (знал бы  у  кого - точно б  завалил)  в  запасе,  в  закромах-то  бездонных,  еще  одна,   и  еще...   Ну   уж   для  самых  там  прытких  и  любознательных,  козлов  надоедливо-въедливых,  найдется  конечно  и нечто   из   ряда   вон...    А   остальные,   уж   хавайте   из   той   баланды,  поистине  достойны   которой,   и   не  дергайтесь.  Разве  чувствуете   вы  неудобства?   А  что такого  стоящего  сделали   вы  для  другого?   Что  вообще  сделал  ты?   Ты?  Но  не  альтруист же ты право. Дураков нет, говоришь, и  у тебя  вот  это  вызывает улыбку. Так  скалься  же,  смейся,  ****атик,  когда-нибудь  и  я  посмеюсь  с  тобой.
   Итак, что  имеем.  Изумляясь  и  умиляясь  невольно, вспоминаешь прошлое  которого  нет,  мир  отравлен  суетой,  взираешь  в  будущее, резонно опасаясь  что  и его  не  будет.  Да  и  почему,  вдруг  возникает  вопрос  на  который  некому и ответить,  что-то  должно  быть  или  не  быть?  Да  я  просто  охуеваю.  Я  начинаю  сатанеть, иду  в  разнос.  Такое  знакомое  тебе  состояние,  когда  способен  на  все, однако не  делаешь  ничего.  А  взрывное  устройство  все  же  начинает  отсчет...



                *******


    В   учительской   вывесили   расписание   на   следующую   четверть.   И   сначала   вроде  сонно  этак, разглядывая  неровно  расчерченный  кусок  ватмана, затем   уже  более  заинтересованно,  (что  за  пидерсия?..)  и  наконец  я  взрываюсь   в  прямом  смысле  слова.  Конечно,  а   как   ты  думал?   Этот,  перл...  Этот,  шедевр   тактики  проведения  уроков,  его  составила  завуч,  еще  та   тварь.  Ну,  бля...   Хорошенькое  начало  четверти,  ничего  не  скажешь,  у  меня  одни  "окна".   Я   что,  должен  дни  напролет  слоняться  по школе  что ли?  Может, она  полагает, что таким  вот странным образом  я  должен  добирать не хватающего мне опыта? А может, и еще чего?..   Мило. Ох  уж  эти  финты  педагогические,  ну  молодец,  "Степка",  потрудилась, ой и потрудилась...  Ну  уж  нет,  шалишь  душенька,  нет,  а  ну-ка  давай-ка  раскачаем.
  -  Степанида  Матвевна, подойдите пожалуйста, будьте любезны, к  расписанию. -   
Она беседовала  о  чем-то  дюже важном с Эйнштейном, обернулась круто  в немом  вопросе, (Ну?)  ...и  это  ее  знаменитое,  словно  окаменевшее,  ни  единой  эмоции,  лицо  -  такая "примороженная", тетка  знает  чего хочет.  -  Я  извиняюсь конечно, - желчная  деликатность  так  и  прет  из  меня,  -  но  не  могли  ли  вы  немного подправить  мое  расписание,  то  есть,  я   имею  в  виду,  сделать  так,  что  б  "окошек"  поменьше  было.  Видите  ли,  это  для  меня  несколько  неудобно… Прошу,  мне  ж  приезжать  неудобно,  пожалуйста,  будьте  так  любезны,  Сепанида  Матвеевна.
  -  Как  же  я   вам,   Евгений  м-Николаич,  позвольте,  сделаю-то  это?  -  Ответная  сальная  любезность, ловко  замешанная  с (такие маленькие буравящие злые глазки)  холодным, ледяным  взглядом.  Впрочем, до  Снежной  Королевы  она  явно  не дотягивала,  размах,  слишком  мелко  плавает,  не  тот. 
  -  Как? -  Как?..  -  Да  вот  так!   Этот  вот  урок,  сюда.  -  Уверенно  водя  пальцем    в  центре  потрепанного  информационного  стенда,  я  потихоньку начинаю покрикивать,  -  ...а  вот  этот  на  пятницу,  разве  трудно,  а  третий  в  седьмом   "А",  вот  он,  с ...
  -  Но,  Николай  Евгенич,  тьфу,..  простите.  Евгений  Николаевич,  родной  мой,  а  вы  подумали  о  других  преподавателях,  о  коллегах  ваших  уважаемых,  вы  подумали, что  и  у  них  также  может  хватать  неудобств  вот  с  этим  расписанием. Но  что  же  делать-то?  Всем  ведь  угодить  невозможно, помилуйте,  душ  моя.
   -  Всем, о других, говорите, подумать... Однако, Степанида  Матвеевна, насколько  я  понимаю  -  это  ваша  работа,  прямая  ваша обязанность.  Вы же  вроде заведующей  учебной  частью  числитесь,  так,  и  потом, вы  ведь  деньги  за  это получаете.  Вот  вам  и  поле  для  деятельности.  Да  что  тут  такого,  в  конце-то  концов!
   По-моему,  она  просто  обалдела  от  последней  фразы.  Учителя,  бывшие  здесь,  сгрудились  вокруг   нас   со  "Степкой",  прямо  тайное  общество  какое-то,  как  же, интересно ведь  всем.  А  то, ты  же  знаешь же, что  в наших  краях  почти  не было, нет  и  никогда  не будет  никаких, понимаешь,  никаких  ровным  счетом  развлечений.  Но, оправившись  уже  от  потрясения,  завуч  как-то  зло  глотая  звуки  выпалила :
  -  Нет,  вы  только  посмотрите  на  него, на  нахала  такого!  Отныне,  что, каждый  дворник  станет  указывать  мне,  как  мне  работать  что  ли?   Эй,  да  ежели  всякая  шваль начнет  хавальник  разевать, завуча  поучая,  что тогда  будет?  Я  спрашиваю, во  что  школа  тогда  превратиться?  -  Так  она  там  в  учительской  говорила, всем  им.  Откровенно  говоря,  тут  я  впал  в  какую-то, ответную  что ли, растерянность.  Но  и  "Степа"  тут  же  опомнилась,  заднюю  включила.  -  Евгений  Николаевич,  я  пересмотрю  этот  вопрос,  посмотрим  что  можно  сделать,  но,..  но  не  обещаю.
  -  Да.   Да,   конечно...  -  Смущенно  пряча   взор  бормочу  я,   и   резко  дергаю  из  учительской.  И  ведь ни  для  кого  в школе  не  было секретом, что это  именно она  ("Степка"),  банковала  здесь. 
   Закуриваю  нервно,  за  зданием  школы,  потому  как  перед  нельзя  -  моральный  облик,  и,  теперь  уже  привычка. 
   Радуйтесь  демоны!  Я  приобрел  первого  в  своей  взрослой  жизни, настоящего,  взаправдашнего,  врага. 
   Ну  враг,  и  что  тут  особенного-то,  ерунда-то  какая,..  подумаешь. Тоже  мне. Но  знаешь,  вот  что  я  скажу, потеря   каких-либо  ценностей  происходит  лишь  в том  лишь случае, когда  они  имелись  (ли?)  в  наличии,  а  так...   Мозгоебство  какое-то  получается,  гладко  сфальсифицированное  для   лучшего  восприятия.  А  если   вот  так  вот, если  следующие  мысли опутывают  башню, тогда...  -  когда  нет  разницы  между   врагом  и  другом  (дураком),  вопросом   и  отвечающим,  между  золотом  и  говном  -  и  откровение   как  испражнение  -  нет  ничего,  нет  апатии,  антипатии  и  ...   но  все  же   есть,  есть  что-то,  до  чего   дотронуться,  прикоснуться,   еще  не  умею.   И  все  бы  ничего,  да  в  фокусе  одна  сплошная  грязь  только.  Только либо  меня  вообще  "не  попускает"...  красота...  крутость... единомышленники...  либо это  мрачные  мутные  воды  сознания.

   Сижу   за   столом,  дома   я,  кривоватое  отражение  в  зеркале  -  его  моей  бабке подарил  дед,  или  наоборот, не  помню уж точно,  в  день  их  свадьбы  -  неохотно  разворачиваю  учебники  и  тетради,  вздыхаю.  Надо  готовиться  к  работе  (к  тому   же  я  еще  и  не  педагог, я  вроде  и  не  успел сказать тебе, по образованию), завтра уроки,  и  послезавтра,  и  ...  Кое-как  вымутил  завтрашние  выступления  свои, надеясь  еще  на,  сомнительное  уже,  красноречие...   Но  клонит,  неотвратимо   ведь  клонит  в  безделье...  В  блевотину  словесную,  и  в  ненависть  лютую,  ненависть,  не  имеющую  под  собой  ни  корней,  ни  почвы,  ничего...   И   на  вскидку   -   это  вновь  и  вновь,  одно  и  то  же,  НЕНАВИСТЬ   -   НЕ - НА - ВИСТЬ   -   НЕ.............
   Нет,  ты  послушай, послушай,  я  не прошу  и  не требую,  ты просто слушай, без...  Безграмотные  недалекие  люди  пытаются   что-то  такое  содеять  в  сфере  образования.  Чушь  какая-то.  Да  кто они  такие-то?  Эти  фигляры!?  Паяцы!  Безвольные  марионетки!  Эти  жалкие  комедианты!?  Трусы  бесхребетные!  Ничтожества!  Пожиратели  отбросов,  обреченные...  Им  жалования  не выдают  (три месяца! может  тебя  это  и  не удивляет,  но...  четыре, пять),  они  лишь похихикивают, глупейший  гортанный  гогот  -  вот  какова  их  реакция.   Забастовка  коллег  способна  вызвать  у  них  еще  один  глумливый  фонтан  хохота,  не более  того.  Да  что  с вами такое-то?  Хули  ржать-то, вещи-то  тут  серьезные. Вот  активисты-педагоги  из соседней  школы  бастуют,  бьются  об  (конечно  идиоты,  обязательно  комедия,  конечно ***  им  кто  отмусолит  "рексов")  -  они  думают  что-то  изменится, и  конечно обломаются, но все же...  А  эти?  Эти, сонные  неваляшки  из Бесприютинска, они вообще  не  дергаются.   По-ихнему   выходит,  что  надо  сидеть  тихо  и  все  будет  хорошо,  само собой  разрешится-устроится.  А  по-моему,  им  просто мало, что  на  них  наплевали, они  требуют-таки  прямо, что бы  насрали на них, нагадили по крупному.  Устроится!..  Само собой...
   Вечно  отьебанные  мечтатели-мазохисты,  ужели  вам  нравится  ваше  волшебное амплуа.  Но почему бы  и  нет... Сушеные  декорированные  бытовые  мертвецы, вы  ведь  так   и   будете  торчать   в  самой   жопе,  глубокой   жопе,  вами   вечно  будут  помыкать,  другие,  как   в   будущем  -  и  детьми  вашими  и  внуками  и...  Но  надо  ли  знать  кому  такое?  Тебе?  К  чему?  Разве  ты  не  бросил  это  чтиво еще на первой  же  фразе?  Да  ты  просто  больной!
   Хм...  Идем  тогда  дальше.  Так,  так,  что  же  дальше...  Вот. Откапываю какую-то  дремучую, неразборчивым  мелким  почерком, запись  в  тетради  для  конспектирования  уроков,  и  никак  не  догоню, что же  в  ней  такого, как  отнестись-то  к ней?  Может  сюда  вот  втюхать?  Изволь.  Эх,  разобрать  бы  еще  что  написано-то...
   "Ничего, ничего  не пишу.  Совершенно,  я  совершенно  расстроен. (Но  чем,  черт  возьми?)  Тошно. Тошно  и  неуютно. Тошно  и  ненужно.  Зато читаю, бля! (Зачем?)
   Внутренняя  работа  уже целиком  сожрала  меня.  Ничего не желаю  -  ни  видеть,  ни  слышать...  Ничего  вокруг.  Есть  только  я  один.  Все  остальное  -  вокруг,  где-то  рядом,  и  не  очень  -  его  нет.   И  мрачная  невозможность  окончательно  очухаться  -  такое   не  проходит   бесследно,  оставляя   сальные  вонючие  разводы   в  разбомбленной  полуразрушенной  башке   -   это   мусоровоз   в  остатках  черепной  скорлупы  ***чит  по  расписанию.  Звоню  Машке.  Алло...  А   у  меня  тут  тетушка вчера  умерла, тут же  врубила  она,  предуведомила  значит. Сбивчивые, о чем  нам разговаривать-то  Жень,  реплики,  и   "пока-пока".   Ах   нет,  еще  такая   там   фраза  прозвучала  -  “Ее   с  нами  больше   нет”  -  это  тетки-то  ее,  можно  подумать,  что  она  когда-то  была  с  нами,  я  ведь  даже  и  в  глаза-то  эту  женщину  не  видел. 
   И  снова  в  книжный  мир, в  чтение  и  мечты, плюхаюсь. Перестрелки. Обжовывание  особо  важных   материй  с  мамой.   Я   словно  дикое   злобное  животное  с отрубленным   напрочь   хвостом   и  перебитыми  лапами,  десертным   презентом  получившее  пулю  в  живот, и  к  тому  же  еще  умудряющееся  мирно  пощипывать  травку  на  лужайке.
   Р-разгоряченный  беспричинно  мозг, также  беспричинно  и  остывает. Раненное   
купленное  волнение  уползает.  Все.  Бляженство!  Юродство,  а  вроде  и  уродство  даже,  и  что-то  нехорошее,  совсем  никудышное,  и  матом  -  матом,  и...  завтра..."


                *******


   Какая  нелепость...  Мама  все-таки  еще  пыталась  вразумить  меня,  наставить на  "путь истинный", убедить, за завтраком, перед сном, обратить  в свою, единственно  ценную,  положительно-материнскую, религию,  -  завербовать наконец.  Ее сильно  эмоциональные  речи  (а  по  сути  своей  -  одна  сентиментальная  вонь) вызывали  во  мне  фонтаны  безудержного,  (а  скорее  -  неприятного)  хохота.   На   что   мать  злилась еще больше, выходила  из  себя, буквально волосы ...э-э, на  заднице  рвала, вопила,  всем  соседям,  о  полной  моей  несостоятельности, о нежелании  участвовать,  там,  в   чем-то...   Непутевость  собственного  любимого  сына,  его  странное  неумение  приживаться,  вдруг  как-то  серьезно  начала  волновать ее. Это  возраст.  Пора  такая.   Ведь  оказывается  она   возлагала  надежды,  надеялась  она  на  меня, понимаешь,  а   я?..   А  что  я?   Я  посмотрел  бы  на  тебя,  дорогуша,  парящимся  в  такой  вот,  каждодневной,  страшно  заябывающей  и  утомляющей,  долбежке.  И  я  вовсе  не  хочу  заявить, что  прошел  сквозь  огонь,  воду  и ...  Я  просто говорю то,  что  хочу  сказать.  И  ничего  более  того.  Ничего,  и  мама,  -
  -  Женя!  Ну  что  это  такое,  Женя,  хватит  уже  наверное  бездельничать, пора бы приняться  за  дело. А то... Детство  уже  давно прошло, а  ты  -  только, пожалуйста   не  строй  из  себя  дурачка.  Не надо.  Вообще,  меня  поражает  твоя  беззаботность,  ты  же  уже  взрослый,  тебе  скоро  двадцать  три...   Да,  Женя,  и  не  смейся,  пора  засучивать  рукава  и  начать  по-настоящему  работать,  да...
    Ты  полагаешь,  что  жизнь  -  это  праздник?   Так   ты   глубоко  ошибаешься  мой  милый, ой  глубоко...  Только постоянным прилежанием  и  упорством (еще кажется  и  трудолюбием) можно  достичь  хоть  чего-то  в  жизни.  Да!  А  ты-то  как  думал? Не  так?..  Иначе?  Неужели?..  Но  погоди,  скоро  грезы  твои  все  рассеются,  и  ты  увидишь  наконец  реальное  положение  вещей. 
    Оглянись,  нет  ты  оглянись  вот,   -  она  настойчиво  обводит   всю  домашнюю  утварь нашу,  крепкими  своими  мозолистыми  руками,  -  нет, ты  погляди  на  это,  посмотри,  уж  будь  так  добр,  внимательно  посмотри,  -  моя  мама,  смешная, она  не  отстанет  теперь,  не  прекратит  ни  за  что,  она  указывает  по  очереди  (почти  как назойливый коммивояжер) на громаднейший шкаф  - стенку нашу старомодную,  на   мебель  -   мягкую  и   не  очень,   холодильник,  дышащий  на   ладан  телек,   на  столик  журнальный,  кресла,  табуретки  -  все  до  единой  (ничего  не  забыла, все, все  вспомнила),  ковры  лохматые  выцветшие  на  стенах!   Шифоньер   дедовский,  сервант, еще один, даже  историю  с телефоном  вспомнила,  -  и  все это, слышишь,  ты  слушаешь  меня  Женя,  абсолютно  все  заработано  мной, вот  этими  вот  руками,  собственным   горбом.   Да!..  Ведь  если  б  я   всю  жизнь  сидела  сложа  руки, скажи,  было  бы  у  нас  в  семье  все  это?  А?  Не  бог  весть  какое  конечно  богатство, но,..  достаток  в  доме  всегда был.  И  муж  мой,  папа твой,  и  вы,  дети мои,  все  всегда  были  сыты  обуты  и  одеты.  Да!  И  не  смейся  пожалуйста, я ведь серьезно  с  тобой  разговариваю,  эх  сынок-сынок...  Э-эх…
  -  Да  отвянь  мам.  Ну  к  чему  эти  разговоры?  Мне  насто****или,  мам,  никому  не нужные  работы, я  не собираюсь становиться  таким  же  как  и  ты  мещанином,  не нужно мне  и  благосостояния  вашего, и  вещичек  этих  вот, и  работа  мне тоже   не  нужна.  Вот.  Не  буду  работать. 
  -  Ах  вот  ты  как  заговорил!   Как,  не  будешь  работать?..  Ишь  каков...   Но...  Ты  не  уважаешь же  собственную  мать, но  почему?  Разве  не  я  тебя  растила, воспитывала?  Чем  я  плоха  для  тебя  вдруг стала?  Чем не угодила?  И потом,..  а кушать  тебе   хочется   не  иногда,  а   каждый  божий   день,  (а  перед  работой  а?..)   и   по  несколько  раз  притом.  Да!
    Ты припомни  хорошенько,  а,  не  успеешь прибежать :  "мам,  че  покушать?" Ну?  Питаться-то  ты  как  будешь,  спрашиваю.   Всю  жизнь  на   шее   у  матери   сидеть  собираешься,  а?
  -  Что  ж  мама,  хорошо,  я  уйду  из  дома.  Пойду  жить  к  Андрюхе.
  -  Да!   Ну  спасибо  дорогой  сыночек,  дожили.  К  Андрюхе  он...   Я   всю  жизнь  свою  трудилась,  все  ради  тебя,  а  ты...   Лучше  бы  я  тебя  не  рожала.   Господи!  За  что,  ну  за  что  мне  такое  наказанье?
   И  она,  точно  большая   уставшая   корова,  разревелась,   она   не  хотела   ничего  больше слышать.  Моя мама.  В  ее тусклых  влажных  глазах  я  выглядел настоящим  чудовищем, ублюдком  -  подлым  и  неблагодарным, змеей  на  груди. Козлом!  Вот  так-то  вот;  она  для  сына  все  -  личную  жизнь,  карьеру,  здоровье  -  все,  а  сын,   я, а  я  в ответку  оказался  полным  говном  -  не уважал  мать, да  и  вообще  ничего  не  уважал  в  этом  долбанном  мире  (ничего  святого -  ее  фраза),  и  главное  -  не  желал  работать!!!  Совсем,  ей  не  так-то  легко  было  меня  понять.  По-моему,  ее  больше всего  расстраивало, и  это был самый  веский пункт, то, что  я  жил  и  продолжал  жить,  не  так  как  задумала-замыслила  она.  НЕ  ТАК, -  и  это  определяло  все.  Ее  такое  очевидное  непонимание,  все.
   Но  я  не собирался  косить  под  своего, - ни  на  работе,  ни  дома,  ни  где  бы-то  еще,  -  нет.  И  всюду,  где  я  появлялся,  я  чувствовал  себя  чужим,  с самого  рождения,  с  самого  первого  сознательного  диалога,  всюду.  Не  знаю,  чем  уж  было  вызвано  мое  хроническое  одиночество,  моя  дикость,  но  аномалии  так  и  перли  из  меня  как  из  рога  изобилия.  Я  мутировал  прямо  на  глазах,  я   просто  видел,  ощущал  это,  но  окружающим  было  поебать  до  меня,  а  мне  до  них.  Согласие...  Обоюдное  согнусие  -  и  все  счастливы.
   И  вот  опять,  послушай,  как  опять  меня  накрывает.
   Неисправный  желудок  отвергал  пищу,  испорченная  пыльными подробностями
башка  -  мысль.  "Перебесится",  говорили  местные  знатоки-социологи.   Как   бесконечно  давно  это  было,..   покойным,  загадочно-аморфным   взором   смотрел   я  тогда  на  происходящий  вокруг бардак.  Ничто  уже  не  могло  взволновать мое закаменевшее,  все  в  рванье,  осиротевшее  нутро.  Однажды...  Однажды  я   окончательно  прозрел,  можешь  не  верить,  но  я  увидел  свет  (мрак)  которого  не  замечали другие.  Эврика!  Моему  географическому  недоумению  не было  границ. Еб!..  Но  почему  же  никто,..   (И  это  действительно  странно.)   Почему  же   все   вдруг  разом  пожелали  (согласились  ли)  быть  одураченными?  А  может  и  не  вдруг? И  что  больше  всего  меня  тогда  расстроило,  так  это  то, что  кто-то, жутко  уж  хитренький, так  ловко  и  так  грациозно обтяпал  свои  грандиозные, грязные делишки   на  этом  свете...  Полный  ****ец!  (На  самом  деле...)  И  вдобавок  еще  заставляет  лизать  его  паршивые  подметки. 
   Но  ты   ничего  не  видишь.   Не  замечаешь.   Никто  ничего  не  видит.   Слепцы!   Глупцы  сердобольные!  Пентюхи!  Лохи!  Бакланы!  Суетливые  детишки  Нестора!
   И  это  все,..  -   К  чему?  И  метафорично-мрачное  видение  существующего,  уже  сложившегося,  расклада,  причинявшее  нестерпимую  боль  Ей,  мне же  не приносило  ничего  кроме   дешевых   драм   и  несчастий...  Ну  так   куда  подевался   мой  веселый  нрав?   Где  беззаботность  и  моя  легковерность  былая?  Дурашливость и шутовство, молодеческий безбашенный  задор  где?  Куда  съеблось  все  это?  Куда?
   
   Уже  появились  на  пашнях  первые  грачи,  уже  оттаяла  тропинка  к  школе,.. - и  погода  развернулась  в  сторону  лета  и  жары.  Весна.  Как  раз  в  это  самое время  началась  натуральная  травля  "молодого  специалиста".  Соратники-ловкачи (целая  педагогическая  банда, армада из воспитателей мертвых ценностей)   все,  как  один,  ополчились  против  географа.   Им  просто  нечем  было  заняться.   Всей  этой  жалкой  склочной  учительской  шайке  немного  недоставало  какой-нибудь  яркой   пикантной   истории,  им   была   нужна  свежая  жертва,  -  этому  педагогическому  крысятнику.  Ничего  личного...  Хотя,  впрочем, эта мелкоинтрижная  катавасия  слегка  даже  развлекала  меня  поначалу, и  можно 
сказать  даже  что  и  на  пользу  пошла.  Все  происходящее  в  школе  просто отвле-кало  меня  от  собственного  безумного  гонива.
   А   дома  мать  не  слезала   с  меня,   тебе   бы ...   Целый   водопад  непрерывных  нудных  наездов, мы  с  маманей продолжали  играть свои  кислые  роли.  Я остался  дома.   Не  ушел,  остался.   Перемена  мест  ничего  не  меняла.  Но  лишь  одно  это  послужило  матери  новым   поводом   для   нападок.  Она  пилила  и  пилила  меня,  не переставая,  не  уставая,  и  дурной  сон  постепенно  превращался  в  дурной  вялотекущий сериал, со  всей необходимой  требухой, с подробностями мельчайшими  и  омерзительнейше - сальными,  с  героями-импотентами  и  беседами  базарными безрадостными, драмами копеечными  и  интонациями гадкими.  Ненависть лютая... и  ***  в говне!
Мамаша  честила  меня   на  чем  свет  стоит,  она  окрестила  меня  неблагодарным
паразитом.  Паразит,  так  она  заклеймила  меня,  так...   Как  и  с  бабушкой  Настей  когда-то…   А   меж  тем,  ведь   у  нее  были  обязательства,  ведь  это   именно  она  родила,..  меня,  паразита,  неблагодарного.



                *******


   И  паразит, находясь  в каком-то вязко-каучуковом оцепенении, прикатил в школу.  Житейские,   во  многом  скорее  смешные,  неурядицы  мешали  сосредоточится  на  чем  бы-то  ни  было.  Но  мне  они  были  наверное  необходимы,  более  чем... Вы-удив  в  учительской  свежую  газетку и, независимо  так,  закинув  ногу  на  ногу,  я  погрузился  в  изучение  новостишек :
   "... Каждые  двадцать  минут  ...  новый  человек  заражается  СПИДом,  и  каждые  полчаса  один  умирает  от  этой  болезни..."
   Отвлекаюсь  от  газетных  этих  строк,  в  учительской продолжается извечная мышиная  возня,  тут  же  сооружаю,  сейчас  вдруг  прорубившего  в  чем-то  важном и  бесконечно ... - многозначительное  лицо, короче  сооружаю.  Возня,  грызня, тусня,  и  дутые  пузыристые страсти  учительские.   К   этому   невозможно  относиться  спокойно,  тем  более  после  прочитанного. Ты  пойми, ведь  люди  подыхают, от чумы двадцатого  века,  и  кому  какое  дело,  вымирают  ведь,  мрут  как  мухи,  а   эти!..    А...   О   чем  же  они  все-таки  шепчутся?
   Конечно,  конечно  же   перемывают   кости  сослуживцам,  четкая  и  безупречно  отрихтованная  картина,  но  меня  они   не  очень-то  и  жалуют,  не  подпускают  к  своей (гнилой) компашке. Таков  расклад.  Я  непосвященный, или, если  точнее, то частично  посвященный.  Темы,  а   равно  и  персоналии,  принятые  обществом  за  официально разрешенные  с  географом  все  же  обсуждаются.  Я  уставился  на них всех  вопросительно  -  интересовали  ли  меня  их  мерзопакостные  интриги?  Разговоры  ни  о  чем?..
  О! Ксения  интригующе  мне  подмигивает, я  учтиво, а  может  и  лучезарно  даже,  улыбаюсь  в  ответ.  Подплывает  ко  мне  и  категорично  так,  официальным  таким  тоном  произносит :
   -  Могу  я  посетить,..  посидеть  на  вашем  уроке,  Евгений  Николаевич?
   -  Отчего  же,  конечно  можно.  Когда  б  вы  хотели,  Ксения  Степановна?   
    Она,  как-то  слишком   уж   стремительно  покопавшись  в   каких-то  своих,  там,  записях,  -  Да  вот  хоть  бы  и  завтра,  на  пятом  уроке,  у  вас?..  А, седьмой  - "Б",  ну  вот,  как?
   -  Хорошо,  конечно  приходите.  Хорошо,  завтра.
   Бэшники-бэшники,  я   тоже  когда-то  учился  в  "Б",  был  бэшником.  Отваливаю,  заебали,  скоро  урок  начнется,  проведать  (обстановку  пробить)  у  трудовика. Мы  с  ним  не  такие  уж  чтоб  и  кореша,  но  общаемся  время  от  времени,  и  отношения  наши  носят  миролюбивый  и  в  чем-то  даже  нейтральный,  если  можно так  выразиться,  характер.
   -  Заходи,  Жень,  заходи,  -  простодушно  затягивает  Максим  (его  все   прям  так  и  зовут,  Максимом,  без  отчества,  даже  ученики),  он  немного  меня  старше, ему  29,  обыкновенный  деревенский  увалень  -  простак  и  балагур, к  тому же  наивен точно младенец, или так только с виду… Но  все же  он  молодец.  За  простоту  и  непосредственность, его и  зовут  все  Максимом,  и  никак  больше.  Он   впрочем  и  не  расстраивается,  он  добрый  малый.  И  чаем  вот  меня  угощает.
   -  Как  дела  у  вас  тут?
   На  мой, такой банальный  в  сущности  вопрос, Максимушка  прогоняет  какой-то вздор  по поводу  какого-то  Иванова  из  четвертого,  который  чуть,..   короче,  еще  немного  и  распилил  бы  верстак.  О  чертовщина!  Снова  школьное  имущество, и   вновь  в  опасности!  Вновь.  Выдрессированная   реакционная   решимость.  Стоит,  какое  стоит,  надо,  надо  принять  меры  и  немедленно, ты слышишь, немедленно,  сейчас  же.   Попробуй   только   возразить  ему,  что   верстак  -  это  не  так   важно,  пустяк,  я  посмотрю  на  тебя.  Да  он  просто  не  врубится,  о  чем  это  ты.   И  молодой  географ  согласно  кивает,  хотя  меня  какое-то  там  имущество,  тем   более,  школьное,  совершенно   не   колышет.   Я   все  же   вставляю  пару  фраз,   для  поддержания  беседы,  надо  же   иногда паузы-то  заполнять,  не  молчать  же  мне  право.
   Суетливая  визгливая.  Пыль. Вся  эта  школьная  жизнь, она  соткана из подобных  мелких  хулиганств, и  дотошных  их  разбирательств. Это  еще  одна  игра:  ученики  нарушают  какие-то  правила,  нормы  там   всяческие,  педагоги  же  ищут,   в  свою  очередь,  вынюхивают  (пользуясь  довольно-таки  грязными  технологиями),  находят  и  наказывают  виновных, порядок  так  называемый поддерживают  (да  видимость  одна,  показуха),  трудятся  к  тому  же  усердно,  это  титанический  труд, как бы  этак  невзначай  укротить  этих  маленьких  головорезов. Знаешь, обыкновенная театральная  постановка.  Расписание  вывешено  (на  заборе),  роли  распределены,  актеры  -  по  местам,  занавес!   Выступает   выводок   выродков!   Посредственных  кривляк!  Жмущихся  по  углам  жаб!  Жалких  жаб!  Жаб!
   Звонок.  Еще один, еще, целая  серия, нескончаемая  звонковая  какофония. Просто  звонок.  Бросаю  недопитый  чай  и  Макса,  спринтером  рву  в  учительскую.  Поспешно  хватаю  карту,  указку,  классный  журнал,  и ...  Суровый  строгий  директор, сама  -  лично,  вплывает  в  загон  для  педагогов :
   -  Стыдно,  Евгений  Николаевич,  стыдно,  и  когда  это  вы  перестанете опаздывать?   Нехорошо...   Нехорошо.  -   И,   самодовольно-самозабвенно-назидательным  тоном облеченной немалым  куском  власти  ключницы, пожурив меня, директриса  проплывает   дальше,   к  Эйнштейну   что  ли,   так  и  не  удосужившись  дождаться  моего  ответа.  Высокомерная  заносчивая  кобыла!  Статная  бюстатая…  ****а! 
   Существовало  некое  первоначальное  соглашение  о  том,  что  я  стану  преподавать  курс  истории,  но  директриса,  эта  жопастая  крокодилиха,  эта  кабаниха!..  -  Отняла,..   да   что   там,  буквально  оттяпала   "мою"   историю.  Да  что  я  тут  тебе  рассказываю.  Кому  сейчас  это  интересно?   Кому?..
   И  вот  я  стоял  как  вкопанный перед  ней, по-рыбьи  раскрывая-закрывая  рот,  в  руках  охапка  принадлежностей,  ничего  не  произнося.   Временная,  неожиданная  растерянность,  такое   бывает   иногда.   Застигнутый   директрисой   вот   так   вот, врасплох,  я  извинялся  скромным  арсеналом  мимики,  хотя  в  другой  ситуации и  не  стал  бы,  если  и  не  наоборот  -  сам   не  наехал  на  нее.  Внутренний  бунт  не  обязательно  выливается  во  внешние  (не  столь  значимые)  обстоятельства.
   А  тут,  весь  класс,  все  до единого,  шестой "А",  блин, как  стая  диких недокормленых  обезьян,  запертых   в  клетку-аудиторию,  визжал,  верещал,  плевался,  скакал, сквернословил  и  дрался.   Ого,  похоже,  деток   уже  основательно  завели.   Что  с  ними  такое?  Добрых  полчаса  я  гонялся  за  этим  сборищем малолетних преступников,  вопрошал,  взывал,  приказывал,  призывал   к  голосу  разума.   Какое  там,..  Они  и  слышать  ничего  об  этом  не  желали,  они  словно  взбесились.  Какая  муха?..  Ну  как  тут,  скажи,  не  опуститься...  рукам.  Да  уж  на  ***  работенка. Скоро  уж  время,  отведенное  для  урока,  выйдет,  а   эти  задвинутые  ****юки,..   ****ое  сраное  детство,..  или  взрослых  вина,  родителей...  Уебки,  высерки, просто слов, блять,  не  хватает!  Ну  погодите,  мы  еще  повоюем,  вы  еще  пожалеете...  Как  бы мне  сейчас пригодился огнемет, или вот  хоть  заточка  какая  скажем. Но довольно,  детки,  я   применяю  нетрадиционные,  точнее  официально   запрещенные,  меры :  хватаю  за  обильную  рыжую  волосню  главного  смутьяна, Васю  такого, и  медленно  так,  приподнимаю  его  над  уровнем  моря,   выше,..   еще  пару  сантимов...
Яркий  назидательный  спич,  и  банда  малолеток  утихает,  охуевает,  стервецы  замирают  в  кульминации  детской  игры  "море  волнуется".  Наконец-то.
   Всем  по  местам.   Начинаем   урок.   Вообще,  что  это   за  ****ство,  что  это  вы  только  что  вытворяли,  а,   я   спрашиваю.   К  сожалению,  или  уж  к  счастью,  не  знаю,  начало   урока   прерывает   зловещее  гудение   звонка,  возвещающего,   уже,  оказывается,  об  окончании  учебного  часа.  Конец. 
   Заманчивая,  влекущая,  занятная  тяжесть  каторги...
   Моя  междоусобная  война  продолжается  таким образом  каждый  рабочий  день,  однообразие  заябывает,..  меня  мутит, я  теряю сознанье,..  не  желаю  ни  вина, ни женщин,  ни…  ничего,  НЕ  хочу  БЫТЬ!  Вообще.  Сознание,  где  ж  ты,  родимое?  Ау!
   Я  вижу, ты  не смотришь,  -  морды, моргальники,  рыла,  хари, рожи,  ****ьники,  таблища-а!..  Куда  лица-то  подевались?  Подизмельчали  никак?..



                *******


   Мы  все  ****ись  понемногу...

   Да,  многое  раньше  было  по-другому,  многое.

   Странное  дело,  раньше,  я  помню  это  наверняка,  у  меня  были  сны,  мне  постоянно  что-то  снилось, теперь  -  нет.  Ослепительной  мощью  и  насыщенностью  (О-о!  Особенная  особенность) отличались  алкогольные  сновидения, похмельные  наверное  так  вернее  будет,  от  обыкновенных,  обычных.  О!   Эти   болезненные,  и чуточку  даже  жутковатые ощущения  вакхических  "веселых  картинок". Изысканные  кушанья...   Подобное  случалось   со  мной  чаще  всего  где-то  через  четверть  суток  после алкогольных  отправлений,..  эта  яркость, и еще, пронзительная, слиш-ком   уж  короткая  их  продолжительность,  слишком   громоздкая...   Они  и  ошарашивали  и  ошеломляли,  и  вставляли,..   убойный   эффект   разоравшийся  атомной
бомбы,  весь  мир  переворачивался  во  мне.   А  эти  страшные  неуютные  минуты  пробуждения?  А  некрофилический  лагерный  сон?  А  с  Димкой  Тропштейном?..  А  с  пацаньчиком  тем,  из  Рязани  который,  с  гармонью  еще  который  был?.. 
   Так  вот,  я  отвлекусь,  да,  точно,  я   расскажу  тебе,  то  был  последний  продукт  психологического  похмелья.   После,  я   уже   ничего  не   видел,  целую   вечность, никаких   снов,   ни  цветных,   ни  мрачных,   ни  сексуальных.    Никаких.    И    вот   последний, его содержание,.. оно  кажется  мне важным.  Хотя, самое существенное  зачастую становится  столь  малозначимым,  что,..   тогда,   когда,..   Я   просто  хочу   рассказать  о  нем.   Просто  рассказать.
   Мелкозернистый  постельный  туман,  и  я,  храплю  как  сущий  дьявол...  так, так,  та-ак...  Проясняется  пустынная  улица  родимого,  малюсенького такого,  городка, я  нахожу  и  себя  там,  совершенно отчетливо,  вот, совсем  ясно,  -  идущим так себе,  между  прочим.  Гуляю  значит.  Вокруг ни ...  Только стандартные  унылые  асфальтовые  ландшафты.  А  нет,  вру,  вот  забор,  откуда-то  взялся.  Высоченный  такой,  бетонный  заборище, метра  два  высотой, и  Жека  Зайцев  тут,  выписывает  вдоль  него,  такой  весь,..  -  дышасвежимвоздухом.  Он  расслаблен  похоже, и  задумчив  даже,  и  слегка ...   Эй!   Кто  там,  на  ***,  в  кадр  вперся!   Что  там   за   говно  на съемочной  площадке?   Девица  какая-то  симпатичная.   Э,  девочка,  валили  б  вы  отседа  подобру-поздорову. Ой, хуя  себе, а  это  еще  кто?  Тачка,  чувачки  какие-то.  Прибывает,  глянь,  народец-то, и  все  суки, че  им  надо-то тут, в  мой  сон  прутся. Ну  все.  Эти  пидоры  точно  все  испортили.  Баба, ладно,  -  еще  куда  ни  шло, но вот  четверо  этих  козлов  в  авто,  это  уж  лишка.  Они еще  и  к  девчонке той подкатывают  (и  я  вроде  как  не  при  делах,  в  сторонке  кантуюсь),  и  заводят  с  ней  специальную  такую  беседу.  Не  нравиться  мне,  бля,  все  это,  ой  не  нравиться.
   "Ты,  мразь,  падай  сюда!" -  Эти  хлыщи  не  очень-то  и  учтивы  с  дамой.
   "Не  надо  ребята,"  -  она  не  на  шутку  напугана,  она  дрожит  вся,  ей...
   "Че,  бля,.."  -  один.
   "Что-о?  Дамочка  не желает  что ль?  Ей, может, помощь  требуется? А?" - второй.
   "Нет,  нет,  прошу  вас,  пожалуйста,  не  надо.  Не  надо."
   Странно,  я  ведь  не  слышал  ни  единого  звука.  Откуда  взялись, появились, эти   вот  слова   все?   Или  придумал?   Да   нет  же,  уверяю,  так   все  и  было.   Я  тебе  говорю.   Именно  так.   Да-да,  а   я,..   я  безвольно  наблюдал  (как  я  мог,  вот  так,  просто,  бездействовать), как  два  здоровенных таких амбала  проворно  выскочили  из  машины  значит, и  дружненько  так  принялись  впихивать  неизвестную героиню  в  авто свое  поганое.  Дело  у  них  спорилось,  надо  сказать.  Их  хорошо отрепетированные  действия  походили  на  чарующую  механику  роботов.
   А   девочка,  та   сопротивлялась   как   могла,  и   материлась   даже  -   (во  тебе  и  сопромат, и  практические  навыки)  -  а  те,  те  оказались  совсем  не деликатными, и  проявили  себя  далеко  не  джентльменами,  да  ты  только  вглядись  в  них,   это  же  настоящие  жлобы.  Титановая  пластина...  И  самый  главный  у  них, и  самый  конечно  же  ужасный,  наотмашь  ударяет  детку  галантной  мохнатой  лапой.  Бах!  Какова  любезность,  а?   И  кровь,  это  кровь!  Я  возбуждаюсь,  нервничаю   и   зло  тереблю  носовой  платок  свой  грязный.  Кровь!
   Видишь,  ты  видишь  это,  кровь,  нет  уж  посмотри,  ты  посмотри  на  это, разуй  глазенки-то,  будь  любезен,..  сколько  кровищи,  сколько  мутно-пурпурной  густой  жидкости.  Море.  Моря.   Океаны.  Фонтанирующее  пространство  вселенной,  вся   моя  сонная  трясина,  вся, вся  полностью, до отказа, заполнена  кровью  невинной, (с  чего  я  взял,  что  невинной?)   девочки.   Все  залито,  и   кровать   вот...  И  цвет  этот  мразный!  Захлебнуться  можно...
   Откуда  в  этой  крохотной  куколке столько  крови?  Откуда  вот  что  берется? Тут  и  тачка  молниеносно  исчезла,  остались  только  мы  с  ней :  я  и  она,  она  и  я,  и  никого  больше,  никого.  И  идем  мы,  или  видимость  только  создаем,  или,..  нет,  она  впереди,  ревя,  всхлипывая  и  истекая...  Я  -  вяло плетусь за  ней. Но постой, эта  жертва  теперь  еще  и  обвиняет  меня   в  бездействии,  почему   не  вступился,  не  защитил   почему,  молча   конечно  же,   это  немой   укор,  но  я   чувствую  это,  чувствую,  и  очень  даже.  Больше  чем...
   Почему  на  помощь  не  пришел?  Не  вписался  почему?  Да  хоть  бы  дернулся  в  ту  сторону!  Она  ругалась,  сильно  ругалась,  как  площадная  шлюха,  по ее словам   выходило,  что  и  чмо  я,  и  трус,  амеба,  ***сос,  урод,  гад,  мальчишка!..  О  Боги! Почему  не  помог, не  спас, не  выручил  ее?  Почему?  Почему?  Почему? Вопросы, снова и снова,  вопросы,  и  во  сне  даже, ****уться  можно.  Но  разве  я  в  состоянии  что-то  изменить,  я  ж  во  сне,  сплю  блин  на  фиг!  Отьебись!  Отвали!  Уйди  прочь!
   Это  все, и  никаких  видений  больше, за  целую  вечность.  Потрясение, память,.. о,  эти  стервятники-всезнайки  сумеют  тебе  все  (правильно)  грамотно  объяснить.   Обязательно  сумеют,  непременно,  им   ведь   только   тему   подавай.   Фрейдисты  фиговы!
   …………………………………………………………………………
   Я  сру.  Что  я  не  человек  что  ль?  Сруу-у  и  вдохновляюсь,  меня  прямо  ослепляет  озаренье.  С  не подтертой, некогда  ведь,  задницей   стартую  записывать  неизвестно  чего,  и  зачем,  опять  же  неизвестно.  А  хули!?   Ведь   меня   распирает.  Прет.  В  клочья  разрываю  дневник.  Рукописи,  имевшиеся  у  меня, превращаются  в  груду  ненужного  бесполезного  хлама,  кусочками  оставшимися   жопу  даже  не  подтереть.  Я,  я  вышвырнул  все  вон!   Вон!..   Больше  никаких  записей,  никаких   бумаг,  я  брошу,  все  брошу!  К  черту!  К  дьяволу!
   Я  больше  никогда  не  сяду… 
   Вот  так,  жизнь  просчитана  и  заброшена  в  дальний  угол,  как  рядовая,  прочитанная множество раз  книга.  Как надоевшая  настольная  игрушка осто****евшая...

   Фенита  ля  комедия!