Психология переживаний россиян постсоветского периода -1

Советская психология, проклинаемая многими поколениями психологов, учившимися в советских вузах, тем не менее оставила нам в качестве бесценного наследства прекрасный методологический аппарат, который, при бережном к нему отношении, может дать просто впечатляющие результаты. Одним из таких даров уходящего поколения советских, а теперь уже российских психологов, является так называемая типология жизненных миров, в рамках которой мы попробуем проанализировать особенности психологии и переживаний россиянина периода после разрушения СССР.
Скажу сразу, что мое изложение видения этих феноменов будет по возможности беглым, чтобы избежать как излишне больших размеров этой статьи, так и для простоты понимания самих излагаемых вопросов.

Построение типологии

В основу рассматриваемой типологии "жизненного мира" ложатся две категориальные оппозиции, одна из которых (простой-сложный) относится к внутреннему миру, а другая (легкий-трудный) к внешнему. Эти противопоставления задают нам необходимую для последующего анализа типологию жизненных миров или форм жизни, которые далее мы постараемся "перекинуть" на состояние форм жизни постсоветского общества.

Структура этой типологии такова: "жизненный мир" является предметом типологического анализа. Он имеет внешний и внутренний аспекты, обозначенные соответственно как внешний и внутренний мир. Внешний мир может быть легким либо трудным. Внутренний - простым или сложным. Пересечений этих категорий и задает четыре возможных состояния, или типа "жизненного мира". Как-то:


1. Внутренне простой, внешне легки мир.
2. Внутренне простой, внешне трудный мир

3. Внутренне сложный, внешне легкий мир.

4. Внутренне сложный, внешне трудный мир.


Все! Типология готова и, вроде бы, можно идти дальше. Но еще требуется ряд существенных замечаний.
Считается, что психологический мир не знает ничего непсихологического, в нем не может появиться ничего инородного, относящегося к иной природе. Однако в психологическом мире время от времени обнаруживаются феномены (в первую очередь трудность и боль), которые хотя и являются психологическими и принадлежат исключительно жизненной реальности, но в то же время как бы кивают в сторону чего-то непсихологического, источником чего данный жизненный мир быть не мог. Через эти феномены в психологический мир заглядывает нечто ужасное (шутка), трансцендентное ему, нечто "оттуда", но заглядывает оно уже в маске чего-то психологического, уже, так сказать, приняв психологическое гражданство, в ранге жизненного факта. И только своей тыльной стороной эти феномены настойчиво намекают на существование какого-то самостоятельного, инородного бытия, не подчиняющегося законам данного жизненного мира.

Подобного рода феномены ряд психологов (Василюк и др.) называют "пограничными". Они конституируют внешний аспект жизненного мира, как бы закладывают основу, на которой вырастает реалистическое восприятие внешней действительности.

Другими словами, феномены трудности и боли вносят в изначально гомогенный психологический мир дифференциацию внутреннего и внешнего, точнее, внутри психологического мира в феноменах трудности и боли проступает внешнее. Из внешней позиции "легкости" внешнего аспекта жизненного мира вытекает обеспеченность всех жизненных процессов, непосредственная данность индивиду предметов потребностей. А "трудности" - наличие препятствий их достижению.

Под внутренним аспектом психологического мира подразумевается внутреннее строение жизни, организация, сопряженность связанных между собой отдельных ее единиц. Хотя простота внутреннего мира ради удобства рассуждения в дальнейшем будет рассматриваться как односоставный жизненными мир, фактически состоящий из одной "единицы". Простота, строго говоря, должна пониматься как отсутствие надорганической структурированности и сопряженности отдельных моментов жизни. Даже при наличии у субьекта многих отношений с миром его внутренний мир может оставаться простым в случае аморфной слитности его жизненных отношений в одно субьективно нерасчлененное единство либо в случае непроницаемой отдаленности их друг от друга, когда каждое отдельное отношение реализуется субьектом так, как если бы оно было единственным.

Еще момент! Каждый жизненный мир может характеризоваться в первую очередь с точки зрения его пространственно-временной организации, т.е. описываться в терминах хронотопа (пространственная удаленность, временная длительность), а во-вторых, с точки зрения наличия или отсутствия "сопряженности", связанности между собой различных жизненных отношений, наличия последовательности в реализации этих отношений.

Все расписываемые схемы естественно формальны, но типы - это как бы живые образцы, которые, сами обладая очевидной феноменологической реальностью, в силу своей категориальной определенности могут эффективно использоваться в познании выделенного нами обьекта, т.е. постсоветской психики россиян и характера их внутренних переживаний.


Тип 1. Внешне легкий и внутренне простой жизненный мир членов социум (россиян)

Внутренне простой и внешне легкий жизненный мир можно представить как наличие в социуме существ, обладающих единственной потребностью и живущих в условиях непосредственной давности, удовлетворяющих их предметов потребности. Между потребностью в предмете и ее предметом нет никакого расстояния, никакой деятельности.. они непосредственно соприкасаются друг с другом. Жизнь субъектов социума в таком мире - это обнаженное бытие, бытие полностью открытое в мир. Существование таких субъектов - это окутанная бесконечным благом чистая культура жизнедеятельности.

Хронотоп подобных существ тоже достаточно прост. Легкость с пространственно-временной точки зрения должна быть истолкована как отсутствие "протяженности" внешнего аспекта мира, как отсутствие в нем пространственной удаленности и временной длительности. Феноменологически первое может быть выражено как неизвестность существам, живущим в этом мире, никаких "там", в сведенности всего внешнего пространства к точке "тут", а второе - в сведенности всего внешнего времени к "сейчас". Отсюда структура внешнего существования жизненного мира членов данного социума может описываться по формуле "тут-и-сейчас"

"Простота" внутреннего аспекта означает односоставность потребности, погруженность субъектов социума в реализуемое жизненное отношение, прикованность к данному месту хронотопа. При этом во внутреннем пространстве отсутствует субъективная связанность его областей, что феноменологически выражается в упразднении всякого "то", "другое", в пользу довлеющего "это" (или "одно"). Что касается внутреннего времени, то оно лишено связей последовательности, т.е. отношений "сначала-потом" между отдельными его моментами. Момент, лежащий вне всякой ориентации на "до" и "после", т.е. лишенный будущего и прошлого, не знает собственного конца, своей временной границы и изнутри, феноменологически воспринимается как "всегда" (или "вечно"). Таким образом, внутренний аспект данного существования есть бытие "это-всегда". Т.е. наличное состояние воспринимается здесь как то, что было, есть и будет, если пользоваться временными категориями, недоступными этому миру.

Мироощущение существ этого мира весьма своеобразно. С точки зрения психики им не надо ничего! Ни памяти (время стоит!), ни внимания (все и так есть, зачем сосредотачиваться!), ни мышления (о чем думать?!). Легко понять, что подобные существа и социум в целом ведут психологически абсолютно пассивное, страдательное существование: ни внешняя, ни внутренняя деятельность в легком и простом мире не нужны.

Описанному психологическому миру социума присущ такой хронотоп, в котором не существует перспективы и ретроспективы, прошлое и будущее как бы вдавлены в настоящее, точнее, еще не вычленены из него. Поэтому страдательность в отношении прошлых и будущих событий здесь редуцирована к одному лишь претерпеванию, и, следовательно, все потенциальное многообразие эмоционального освоения времени сводится к удовольствию-неудовольствию. принцип удовольствия, таким образом, - центральный принцип мироощущения, присущего легкой и простой жизни; удовольствие есть цель и высшая ценность такой жизни, если бы она строилась и осуществлялось сознательно! Всякое наличное положение дел заполняет собой всю возможную пространственно-временную перспективу. Поэтому если допустить любую, самую незначительную с внешней точки зрения депривацию потребности этих существ, то в плане мироощущения ей будет соответствовать неудовольствие, покрывающее собой все, не имеющее конца, некий вселенский ужас...

Прототип

Прототипом рассмотренного существования в российской жизни (естественно, с существенной "натяжкой", упрощением реального положения дел) может служить типичный представитель российского социума образца 1990-1991 годов, с присущим ему просто младенческим существованием в экономической, политической и идеологической сфере (одна экономика, одна партия, одна идеология!!!) и соответствующее ему инфантильное мироощущение (нет выбора!), окружающего мир российского (советского) человека, по существу. В этот период его развития общество само обеспечивает его жизненные и духовные процессы, не требуя всерьез, а не в качестве формальной демонстрации, от него какой-либо специальной активности (дополнительной активности) по добыванию жизненных благ, борьбе за политические свободы, формирования собственного мировоззрения. Нет необходимости ни в координации, ни в сопряжении всех этих сложнейших жизненных феноменов.

Эти условия "утробного и младенческого" существования субъекта, через которое, по существу, прошел каждый житель России (шире - СССР), породили соответствующее мироощущение, которое и образовало инфантильную основу сознания российского человека - некоторый остающийся в среднем россиянине неустранимый (или плохо устранимый) первичный и базовый слой, на протяжении всей последующих десяти лет подспудно влиявший и влияющий на его сознание и поведение.

Это мироощущение "типичного советского человека" может быть описано как блаженная, безоблачная удовлетворенность по сравнению с ожидавшими (и ожидающими его еще!) возмущениями со стороны трудности и сложности. Это "плюс", который еще не знает, что он "плюс", и лишь в будущем столкновении с "минусом" рыночных и гражданских реформ он будет выявлять свою исконную положительность. Описываемую таким образом устремленность человека вспять, к "изнеженной сладости детства" К. Юнг связывал с символикой возрождения.

Если отталкиваться от индивидуального существования, то уже окончание пренатальной стадии существования российского социума начала девяностых годов знаменуется прорывами в оболочке этого блаженного состояния удовлетворенности. В первую очередь это, конечно, травма рождения (август 1991 года), но и в дальнейшем "ребенок" страдает (все больше и больше) страдает от временных ущемлений той или иной потребности, ибо жизненные обстоятельства и реальные свойства времени делают невозможным одномоментное удовлетворение всех его потребностей: политических (октябрь, 1993), экономических (МММ, ГКО), идеологических (выборы 93 г. Жириновского, 96 г. - избрание Ельцина) потребностей в безопасности (Чечня, терроризм 99 г.)).

Любая частная боль существа этого мира или неудовлетворенность потребности, если ее причина тут же не устраняется, очень быстро дорастает до размеров всеобъемлющего ужаса. Застилая весь горизонт мироощущения людей в силу того, что они еще не знают ни пространственных, ни временных границ боли, "не знают", что она когда-то кончится, потому что в этом мире просто пока еще нет этого "когда-то". Такое распространение "боли", "депривации" с частного социального органа (экономика, политика, идеология. безопасность) или отношения на все отношения чрезвычайно показательно для внутреннего строения психологического мира становящегося нового социума: отдельные общественные отношения здесь еще психологически недифференцированы, они образуют некоторую аморфную массу, так что события в одной ее части без труда распространяются на все другие.

Гедонистическое переживание

Прорыв жизненной оболочки легкого и простого мира ведет к массовым переживаниям данного социума. До этого любые серьезные эмоциональные переживания для данного социума попросту исключены, а переживание требует серьезных перестроек сознания, идеальности. Наш же социум, его жизнедеятельность полностью материальна, "внутрителесна", поскольку внешние контакты его членов ограничены и не требуют от него излишней активности. Этот социум, не будучи способным "отвечать" на возникшую критическую ситуацию ни внешней практической адекватной новой реальности деятельностью в области экономики, политики, идеологии, ни идеальными преобразованиями психологического мира, отвечает на нее единственно доступными ему стредствами - "внутрителесными" На уровне массовой физиологии - это стрессовая реакция, ведущая к массовым гуманитарным катастрофам, ухудшению здоровья социума и, может быть, к его массовому вымиранию... Вот вам и простой ответ на вопрос - с чем связан столь стремительные упадок рождаемости и рост смертности в российском обществе девяностых годов. На уровне экономики, политики, идеологии - разрушением всех прежних институтов общества.

Заметим еще. Если члены социума как его социально-биологическая составляющая, прошли сквозь опыт простого и легкого существования, то порождаемые таким бытием феноменологические структуры не лежать мертвым грузом в прошедшей истории жизни субъектов данного социума, а являются действенными, вечно живыми и неустранимыми пластами сознания населяющих его существ. Причем слоями бытийными в том смысле, что они постоянно СТРЕМЯТСЯ определить собой все сознание его членов, направить его процессы в отвечающее этим структурам русло, вообще навязать общественному сознанию свой режим функционирования (опять вспомним выборы 93-96 годов, МММ и прочее). Такая живучесть социального инфантилизма объясняется очень просто: во всяком жизненном мире, сколь бы "труден" и "сложен" он не был, сколь ни были бы мощны и разнообразны развитые в нем деятельные и психические "органы" и соответствующие им феноменологические структуры, остается неустранимой первичная витальность, атомом которой является акт непосредственного удовлетворения любой потребности. Для россиянина девяностых годов, этим атомом является его внешне благополучная предшествующая жизнь 60-80 годов, по существу не дававшая ему никакой возможности увидеть и оценить трудность внешнего, призванного для самостоятельной жизни мира.

Акты потребления жизненных благ, их смысл, значение и роль могут быть радикально преобразованы в новом жизненном мире по сравнению с тем, чем они были для легкого и простого мира (а они были самой жизнью!), но в них всегда остается первичный витальный остаток, живущий по закону удовольствия. Таким образом, инфантильные структуры, инфантильное сознание не только наследуются отдельными субьектами социума от бывшей легкой и простой жизни. Но они вновь и вновь продуцируются удовлетворением всякой потребности.

В сложном и/или трудном мире субъектами социума может быть выработано соответствующее этому мироустройству сознание, но оно не упраздняет инфантильного сознания народа, не становится на его место, а надстраивается над ним в сложные, а иногда и антагонистические отношения. Феноменологически это может выглядеть как возникновение прямо противоположных характерных черт членов социума: некогда щедрость сменяется важностью, доброта жесткостью, сострадание - жестокостью!

Само инфантильное сознание существует в новой жизни в форме установки. Это означает, что оно психологически активно, представляет собой не мертвый пласт общественных воспоминаний (к примеру в СМИ), а массовую тягу членов социума вновь к легкому и простому существованию, радикал которой, с одной стороны (внешнего аспекта) представляет собой стремление к "здесь-и-теперь" удовлетворению потребности, т.е. к удовлетворению не требующих усилий и ожиданий, а с другой стороны (внутренней) - стремление к такой полноте обладания предметом потребности, что реализуемой при этом жизненное отношение застилало бы весь горизонт психологического мира, создавая впечатление своей единственности и заставляя, таким образом, забыть о других отношениях и возможных последствиях для них этого удовлетворения. Для мышления, деятельности и поведения россиян последнего десятилетия наличие такой формы установки сознания более чем очевидно....

Таков радикал инфантильной установки сознания субъектов российского социума. Для того, чтобы определить характер детерминируемых ею процессов переживания, нужно обратить внимание на одну особенность этой установки. Будучи инерцией прежнего легкого и простого существования инфантильная установка требует восстановления утраченного вместе с этим существованием блаженного мироощущения. Именно мироощущения, а не самого легкого и простого бытия. Дело в том, что, как уже говорилось, в легкой и простой жизни все будущие дифференциации существуют в нерасчлененном единстве и лишь потенциально. Это касается и эмоционального мироощущения. Первичное эмоциональное состояние нейтралитета в момент прорыва легкого и простого существования приобретает мощный положительный эмоциональный заряд по контрасту с вызванным этим прорывом паническим ужасом. Рождающаяся в этот критический момент инфантильная установка "узнает" УЖЕ два состояния бытия - "легкое" и "трудное". Но не в их чистоте, а форме соответствующих им мироощущений "блаженства" и "ужаса", "узнает" и одновременно впитывает в себя эту аффективную полярность, как бы проставляющую вектор доминирующей устремленности на феноменологической карте мира. Изнутри инфантильной установки членов социума, как и вообще из феноменологической позиции, бытие и сознание неразличимы, легкое и простое бытие оно идентифицирует только по "блаженному" мироощущению, и потому инфантильная установка тяготит психику жаждой этого мироощущения, не заботясь о том, адекватно ли оно, если возникло, обеспечено ли оно бытийно, гарантировано ли на какой-то отрезок времени, ценой каких последствий оно достигнуто и т.д. все эти вопросы даже не встают перед инфантильным сознанием.

Вполне понятно, что детерминируемый этой установкой тип переживаний в социуме составляют такие преобразующие психологический мир его индивидов процессы, которые по своим целям направлены на достижение положительных и избегание отрицательных эмоциональных состояний, а по характеру своего осуществления являются нереалистическими, подчиняющимися сиюминутным импульсам, не учитывающих внешних и внутренних зависимостей жизни.

В жизни сообщества (и описываемого российского 90-х годов) этому теоретически выведенному психологами типу переживания соответствуют процессы психологической защиты. Главной целью психологической защиты психологами признается достижение максимальной степени эмоционального благополучия, максимально возможного в данных условиях, а сама она считается следствием когнитивного и эмоционального инфантилизма.

Таким образом, процессы психологической защиты в массовых масштабах составляют основу психической жизни россиян девяностых годов, вызванные как их достаточно инфантильным, растительным существованием в предшествующие десятилетия, так и вновь явившимися им "трудностями" новых жизненных реалий.

Тип 2. Внешне трудный и внутренне простой жизненный мир россиянина

Отличие этого жизненного мира от предыдущего состоит в его трудности. Жизненные блага россиянина более не даны ему непосредственно. Внешнее пространство насыщено многочисленными преградами, помехами, сопротивлением вещей и людей, которые всячески (возможно даже чисто субъективно, благодаря простоте внутреннего мира) препятствуют удовлетворению потребности. Для того, чтобы жизнь могла осуществляться, необходимо преодолеть и преодолевать эти, все время возникающие на рубеже и в середине девяностых годов новые трудности. Причем главное состоит в том, что преодоление требует не только трудность, т.е психологическое "лицо" препятствие (например, физиономия нарождающейся рыночной экономики, конкуренция), но и его материальное тело, обладающее, по всем законам рыночной экономики, полным безразличием к целям и потребностям данной жизнью, что стимулирует появление особого психического "органа", способного трансцендировать наличные границы жизненного мира. Этим органом может быть некое "социальное действие", которое, чтобы быть успешным, должно каждый раз заново строиться в каждой новой поведенческой ситуации по той причине, что последняя в новых условиях всегда уникальна с точки зрения своих динамических характеристик.

Внешнюю, видимую целесообразность поведения членов социума в условиях предметно и динамически уникальной ситуации невозможно объяснить иначе, чем предположив появление у них психического отражения особого типа - рыночного (или точнее - послереформенного, типично российского!). Опосредованное "рыночной" психикой деятельность. И есть основное новообразование, необходимое для жизни в трудном мире по сравнению с ранее описанным нами "легким миром" советской действительности.

Каков хронотоп анализируемого жизненного мира новой российской действительности? Трудность внешнего мира в терминах хронотопа означает наличие "протяженности", т.е. пространственной удаленности (жизненных благ) и временной длительности (необходимой для устранения удаленности). Феноменологически это выражается в появлении во внешнем аспекте хронотопа наряду с "тут" и "сейчас" новых измерений "там" и "тогда". Иначе говоря, внешний аспект психологического мира среднего российского человека в условиях постреформенной России развертывается в некоторую пространственно-временную перспективу!

Что касается внутреннего строения данного жизненного мира, то он по-прежнему остается простым. Это отсутствие внутренней расчлененности и структурированности жизни в пространственно-временной развертке означает отсутствие "сопряженности", т.е. отсутствие пространственной связанности", "соположенности" различных жизненных отношений и связей временной последовательности между ними. Речь идет об отсутствии у среднего российского человека 90-х годов внутреннего "стола", на который он мог бы "положить" перед собой все свои отношения к миру, сопоставить их, соизмерить, сравнить, спланировать последовательность их реализации и т.д. и без которого его внутренний мир остается "простым" даже при множественности и объективной перекрещенности его жизненных отношений. Внутренний мир живет по прежнему закону, т.е. "это всегда". Он прост, психологически однообразен, односоставен.

Теперь опишем жизнедеятельность и мироощущение россиянина, живущего в трудном и простом мире. Деятельности россиянина присуща в этом мире неуклонная устремленность к предмету потребности. Эта деятельность не подвержена никаким отвлечениям, уводящим в сторону искушениям и соблазнам, субъект не знает сомнений, колебаний. Чувства вины и мук совести - одним словом, простота внутреннего мира освобождает нашего россиянина, его деятельность от всевозможных внутренних препятствий и ограничений. Ей известны только одни препятствия - внешние.

Каждое достижение предмета потребности таково, будто дело сейчас идет о жизни и смерти. Так, оно, впрочем, психологически и есть, поскольку здесь имеет место отождествление одного отношения (деятельности рыночного типа!) со всей жизнью в целом. Поэтому деятельность этого члена нашего социума с эмоционально-энергетической стороны отличается истовостью - ради достижения заветного предмета, выполнения своей цели он готов идти на любые условия, на карту ставится все, любое средство заранее оправдано, любой риск осмыслен, любая жертва приемлима!

Вследствие простоты внутреннего мира у нашего россиянина предельно упрощено и смысловое строение образа внешнего мира. Он выполнен в двух красках: каждый предмет, каждое явление рыночной действительности осмысляется только с точки зрения его полезности или вредности для удовлетворения всегда напряженной единственной потребности субъекта.

Другое дело - технический, операциональный аспект деятельности и соответствующее ему отражение. На него приходится основная проблематичность жизни россиянина. Новый мир начинает озадачивать его только с этой внешней, технической стороны: "Как сделать? Как достичь жизненного успеха (денег, любви, славы, независимости и т.п.)? - вот основной вопрос, который стоит перед ним. А основное общее правило решения этой постоянно возобновляющейся в постреформенной России задачи заключается в необходимости адекватно отражать реальность, чтобы сообразно реальности строить свою деятельность. Такая сообразность является в осознаваемом россиянином трудном мире просто необходимым условием существования и сохранения жизни. Подчинение диктату реальности становится здесь законом жизни, ее принципом.

Раз следование реальности настолько важно, что без него жизнь в трудном мире была бы попросту невозможной, то нужно предположить, что из ситуативных необходимостей подчиняться реальности рано или поздно рождается надситуативная, глобальная установка следования ей. Генетически она развивается под влиянием мощнейшего принципа удовольствия, скрепляющего инфантильное социально-политическое и социально-экономическое мироощущение советского человека. Из него, точнее из соответствующих ему жизненных процессов она черпает свою энергию, но в конце концов эта пуповина рвется, и в жизненном мире появляется новый, не сводимый ни к чему закон жизни гражданина России - принцип реальности!

Еще более важный вопрос связан с выяснением внутренних психологических механизмов реализации принципа реальности. Этот принцип имеет как бы две стороны. Одна из них обращена вовне и состоит в стремлении субьекта обеспечить адекватность внешних действий предметным и иным условиям ситуации за счет точности психического отражения этих условий, вторая же - внутрь. Ее назначение состоит в том, чтобы сдерживать возможные эмоциональные взрывы, которые в силу "простоты" внутреннего мира постоянно грозят при неудовлетворенности потребности разрушить своим хаотическим всплеском всю сложно организованную деятельность, направленную на отсроченное удовлетворение потребности. Другими словами, внутренняя ипостась новой реалистической установки среднего российского человека - это механизм терпения!

Хронотопическая структура этого механизма будет теперь выглядеть следующим образом. Во внутреннем аспекте он будет выражен формулой "это всегда", во внешнем - "здесь-и-там", "теперь-и-тогда".

Что это означает? "Это всегда" означает, что "сознание" россиянина всегда занято одним и тем же: на одно ("это"), составляющее предмет его потребности, устремлены все его чувства, ожидания, активность. Он весь в этом отношении к миру. Ничто другое для него не существует. И точно так же, как данное отношение заполняет собой весь пространственный горизонт его жизни, оно покрывает собой и всю временную перспективу ее ("всегда").

Что касается внешнего аспекта хронотопа, то он существенно изменен по сравнению с первым типом. Предмет социально-политической и социально-экономической потребности может быть как в непосредственном соприкосновении с субъектом, так и в некотором удалении (например, возможность заработать). Но главное для характеристики трудного жизненного мира, в отличие от легкого. Не само по себе такое объективное состояние, а то. Что оно "схватывается" с помощью особых, созданных новой экономической и политической реальностью, психических форм (феноменологически означенных "там" и "тогда"). За их счет психологический мир субъекта социума расширен и дифференцирован по сравнению с инфантильным. Если в последнем никаких субъективных "там" и "тогда" быть не могло, а объективная отсроченность и удаленность экономического и политического блага оборачивалась внутренней эмоциональной катастрофой, то теперь эти феноменологические "там" и "тогда" могут аккумулировать в себе всю эту эмоциональную энергию, делая возможным контроль над нею. Доводя дело до предельной рационалистической упрощенности, можно сказать, что неудовлетворенность единственной потребности, из которой состоит вся жизнь этого типа россиянина, ощущалась бы им как конец этой жизни, как смерть, если бы он не знал, что где-то "там" есть источник жизни и когда-нибудь "тогда" он может быть достигнут.

То же самое можно выразить иначе, на языке эмоциональных категорий: если при отсутствии форм "там" и "тогда" эмоциональное состояние описываемых нами субъектов вечно колебалось (и колеблется) между "блаженством" и "ужасом", то при появлении подобных форм психологического пространства-времени происходит дифференциация этих исходных аффектов, такая, что производные эмоции включают в свою структуру указанные формы психологически дальнего и будущего, а именно появляются "беспечность" (в ситуации еще не достигнутого, но уже наверняка гарантированного будущего блага), "отчаяния" (в ситуации несомненного предстоящего неуспеха), "надежда" и "страх" (в промежуточных случаях).

Появление пространственно-временной психологической "протяженности" ("там" и "тогда") является обогащением структуры психологического мира, которая теперь становится способной в своих узлах схватывать раннее бывшее недоступным будущее и дальнее. И самое главное заключается в том, что это будущее и дальнее являются не абсолютными формами, которые фиксируются из внеположенной происходящими процессами точки, из внепространственной и вневременной позиции абсолютного наблюдателя, проецирующего реальные процессы на идеальные пространственно-временные координаты, т.е. это будущее не есть то, чего сейчас нет, но что будет потом, а наоборот: феноменологическое будущее ("тогда", "потом"), психологически представленное в надежде, страхе и пр., парадоксальным образом есть то, что есть сейчас, но чего потом не будет. Надежда получить тот предмет есть форма психологического будущего, актуально присутствующая уже "сейчас" и исчезающая как таковая при реальном достижении этого предмета.


Из этих рассуждений вытекает одно фундаментальное положение: оказывается, что предметная деятельность предполагает наличие определенных внутренних, феноменологических условий. Без которых она была бы вообще психологически невозможна. Эти условия образуют сложный и подвижный комплекс механизмов, который условно можно назвать "терпением" и который феноменологически структурирован тем, что было выше описано в терминах трудного и простого мира, а психологически (в эмоциональном аспекте) - состояниями "отчаяния2, "надежды" и "беспечности". Иначе говоря, внешняя предметная деятельность была бы психологически невозможной, если бы одновременно с ней, как бы на ее изнанке, не разворачивалась внутренняя работа по удержанию панических аффектов, порождаемых неудовлетворенной потребностью. Работа эта осуществляется за счет частичной субъективной актуализации объективно отсутствующего блага (в форме надежды, например), наполняющей осмысленностью промежуток между "теперь" и "тогда".

Прототип

Теперь, естественно, укажем на известные прототипы простого и трудного жизненного мира, реально существующие в постсоветской и постреформенной сегодняшней России. Ясно, что к ним относятся все случаи. При которых одна какая-нибудь потребность (мотив, отношение) получает резко доминирующее положение и интенсивность, несопоставимую с силой других потребностей. В нашей жизни подобных прототипов более чем достаточно.

Выделим несколько из них:


1. Тип социального аутсайдера, вымогателя. Человек, однажды сообразив. Что он не может реальным образом влиять на удовлетворение субъективно осознаваемой потребности, для того, чтобы найти гармонию с окружающей его российской действительностью, выбирает стратегию мелкого паразитизма, поддержания своего существования за счет "более сильных", "более успешных" индивидов.
2. Тип криминальный. Представители этого типа реализуют принцип реальности через механизм терпения обращаясь, в основном, к незаконным путям удовлетворения своей потребности.

3. Тип работоголика. Еще одна разновидность указанного российского психотипа, обильно распространившаяся в последнее десятилетие. Этот тип своих целей добивается за счет интенсивного и физически изматывающего его и близких труда. Несмотря на довольно тяжелый характер жизни, этот вид психотипа, однако, достаточно просто внутренне устроен, т.к. его внутренний мир, даже несмотря на внешне весьма разнообразную деятельность, находится в подчинении у одного-единственного мотива. Например, желания разбогатеть или поднять свой социальный рейтинг.

4. Смирившийся с обстоятельствами тип. Здесь речь идет уже о таких представителях этой разновидности психотипа, который, однажды поняв, что новые рыночные условия оттеснилии его почти к краю социальной иерархии и возможностей, подчиняется этому "состоянию вещей" и ведет свое существование наподобие скромного рабочего муравья. Он считает, что знает свое место, а на большее уже не претендует

5. Тип с актуализировавшейся инфантильной установкой. Это представители той части психотипа, которые не смогли совладать с трудностями внешнего мира и постепенно перешли на более низкий уровень существования психотипа 1 типа. Это пьяницы, наркоманы и т.п. лица.


Реалистическое переживание
Общей основой всех процессов переживания, свойственных данному типу жизни россиянина 90-х годов, является механизм терпения. Собственно говоря, он сам может считаться процессом переживания. Пример этого механизма показывает, что жизнь субъекта российского социума (экономическая, политическая, идеологическая, социальная), стоило ей выйти из "блаженного мироощущения" советской действительности, не может существовать без особого типа переживаний, свойственных новой эпохе, изнутри скрепляющих ее, подверженную в трудном и сложном мире различным деструктивным и дезинтегрирующим воздействиям особенностей нового времени.

Прежде чем перейти к обсуждению вырастающих на основе терпения механизмов, необходимо сопоставить само терпение как механизм. Подчиняющийся принципу реальности, с психологической защитой, действующей по принципу удовольствия. С одной стороны, они прямо противоположны, с другой - сходятся в одной точке. И защита, и терпение актуализируют в сознании ощущение наличия блага, объективно отсутствующего, но модальные формы этих актуализаций существенно различаются. Защита признает благо бытийно наличным, терпение - наличным в долженствовании; защита создает иллюзии решенности проблемы, терпение формирует сознание решимости ее; защита отказывается видеть необеспеченность бытием достигнутых положительных (или устраненных отрицательных) эмоциональных состояний, терпение ориентировано на устранение этой необеспеченности; защита, наконец, берет за основу неприкосновенность субъективности (желания, самооценки, чувства безопасности) и искажает в угоду ей образ реальности, терпение берет за основу реальность, сдерживая и подстраивая к ней субъективность.

Механизм терпения действует только в определенных границах. За пределами их, когда возникает ситуация невозможности (фрустрации) требуются другие механизмы переживания.

В самом общем плане у современного российского человека можно выделить два варианта "реалистического" переживания.

Первый осуществляется в пределах пострадавшего жизненного отношения, депривированной потребности. В простейшем, "нулевом" случае этого варианта переживания выходят из критической ситуации, субъективно кажущейся неразрешимой, происходит не за счет самостоятельного психологического процесса, а в результате нежданного объективного разрешения ситуации. Например, повезло (банк не "лопнул", ему помогли, деньги отданные в кредит, должник неожиданно вернул, работа подвернулась и т.д.).

Более сложные случаи, требующие от субъекта специальной активности, осуществляются посредством компенсации утраченных (или сниженных) способностей или замещения. Какова бы ни была конкретная техника процесса, он исходит из факта актуальной невозможности в данных конкретных условиях удовлетворить потребность и из необходимости ее так или иначе удовлетворить. Поскольку речь идет о реалистическом переживании, не прибегающем к самообманам, единственный мыслимый выход состоит в таком преобразовании психологической ситуации, которое все-таки, несмотря ни на что, делает возможным реальное удовлетворение фрустрированной потребности. Возможность разрешения жизненных апорий в этом психологическом мире обеспечивается двумя обстоятельствами - способностью субъекта откладывать удовлетворение потребности на какой-то срок, за который могут быть развиты компенсаторные способности. Найдены или созданы обходные пути к цели (типичная, кстати, в настоящее время ситуация), а также способностью удовольствоваться любой заменой предмета потребности, лишь бы она вообще могла ее удовлетворить. Последнее обстоятельство особенно важно; субъект простого и трудного мира не знает предмета в его индивидуальной определенности и ценностной уникальности, он ценит в нем только одно качество - удовлетворять его, субъекта, потребность. Узкая и интенсивная направленность субъекта в мир создает иллюзию чрезвычайной фиксированности его на данном предмете (работа, преступление, бутылка водки, выживание), буквально "сращенности" с ними. Однако, стоит этому предмету исчезнуть, создав ситуацию невозможности, чтобы эта иллюзорность быстро себя обнаружила: субъект с простым внутренним миром в принципе согласен на любой суррогат (например, в форме массовой поп-культуры), хоть в какой-то мере удовлетворяющий его потребность, потому что все качества предмета, не имеющие непосредственного отношения к удовлетворяемой им потребности, никак его психологически не затрагивают и в расчет не принимаются.

Второй вариант "реалистического" переживания отличается от первого тем, что между нарушенным отношением. Вызвавшим необходимость в переживании, и тем последующим жизненным отношением, нормальная реализация которого знаменует об успехе процесса переживания, нет субъективных связей преемственности. Хотя объективно, с позиции внешнего наблюдателя, идентифицирующего субъекта до и после переживания по его "индивидным" качествам, новая деятельность может представляться замещением старой, фрустрированной деятельности, компенсацией ее, внутренне они никак не связаны между собой. Это "компенсация", которая ничего не меняет в предыдущем, нарушенном жизненном отношении человека "этой эпохи", никак само это нарушение не компенсирует, это замещение без замещения, ибо новая деятельность решает свои собственные проблемы. А поскольку каждая актуально осуществляемая деятельность в условиях простоты внутреннего мира субъективно составляет всю жизнь, то переживание это. По сути дела, представляет собой скачок от одной жизни (неудавшейся, да так и оставленной0 к другой, психологически вновь начинаемой, хотя и строящейся на старом психологическом "индивидном" материале. Пример: Ну выгнали с одной работы, пошел на другую, повторил что было на первой. Или - один кредит провалил, взял другой. Долг - вырос. Ну и тому подобное.

Итак, законом переживаний второго типа является принцип реальности. Это переживание исходит из того, что реальность "не слышит убеждений", что она непреодолима, борьба с ней бесполезна и, значит, нужно принять ее такой, какова она есть, покориться, смириться и внутри заданных ею границ и пределов попытаться добиться возможного удовлетворения потребностей. (см., например, наш сериал о "Волосатой руке", где исход переживаний всех героев именно такой!).

В данном переживании мы имеем дело не с психологической защитой личности, а , а с так называемым совладающим поведением. При противопоставлении совладающего поведения защите, кроме прямого подчеркивания его реалистичности, обычно указывают на рациональность этих процессов, на их способность учитывать целостный характер ситуации, т.е. на те качества, которые сводимы к реалистичности. Кроме того, образцом, по которому мыслится совладающее поведение, является приспособление, а приспособление по понятию есть процесс, целью которого является прилаживание, подгонка внутреннего, субьективного к внешнему, обьективному, к реальности. Иначе говоря, подгонка внутреннего мира "советского человека" ("Совка") к реалиям рыночной (или "псевдорыночной") действительности и гражданского (или "псевдогражданского") общества!