Портрет

Я стою на самом ветру, посередине круглой площади у памятника и жду. Я пришла раньше на полчаса. Думаю, для того, чтобы успеть передумать и вернуться домой. Пока, правда, мне не удается сконцентрироваться и последние пятнадцать минут я терзаюсь мыслью, зачем было  столько пить перед выходом из дома. Наверное, я все же нервничаю. Хотя никаких оснований к волнению нет. Я женщина разумная. И если немного постараюсь, то вспомню, что я здесь уже не в первый раз. 

Я все знаю про газетные знакомства. Многочисленные и одинаковые как тыквенные семечки, столбики в газетах, в которых - судьбы, судьбы, судьбы... весело и серьезно, лениво и бодро, исключительно и банально. Одиночество? Отнюдь  не у всех. Неустроенность? Может быть.
 Поиск лучшего. Оно, лучшее, непременно где-то есть и непременно где-то не здесь, где-то далеко, может быть, за семью морями, а, может, и еще дальше. Но оно- нужное очень, просто необходимое. Всем. И все его ищут. Никто не знает, где и что  надо искать, и этим, надо признаться, некоторые умело пользуются. Снимают порчу размером с маленькое бриллиантовое колечко, в кофейной жижице видят долгожданную двойню или клад, зарытый где-то посередине кладбища. Увы, в поисках лучшего все наивны и ранимы как дети. Я тоже с недавних пор ранима и наивна.


Я очень рано вышла замуж. Моя жизнь так быстро наполнилась планами, делами, идеями мужа, творчеством и болезнями свекрови, их кошками и собаками общим числом пять, что  жизнь ДО ( в двухкомнатной квартире с мамой, отчимом и  двумя его детьми от первого брака )   забылась легко,  как утренний сон, а  жизнь возможную ИНАЧЕ ЧЕМ , я не могла себе представить при всем моем развитом воображении.  Мой муж был талантлив, свекровь гениальна, три кошки были исключительных редких кровей, а на собаках не было свободного места от медалей. Я знала свою обыкновенность. Свойство обыкновенных -  хороший характер. Когда Слава пригласил меня познакомиться с мамой, она с порога назвала меня умницей, что, собственно, и решило мою  судьбу на двенадцать следующих лет. Меня не признали ни их родственники, ни кошки, домработницы называла на ТЫ, а собаки искренне полюбили. Я узнала про себя страшную вещь - я меркантильна. Когда утром я открывала глаза и  через четыре метра встречала навесные потолки сиреневого цвета, я думала: Менделееву тоже знают потомки только благодаря папеньке и мужу. А у нее был хороший характер и еще образ. С меня свекровь рисовала массовку на картине «Ярмарка». У меня затекали руки и ноги, кружилась голова и мучил остеохандроз, но когда потом я вглядывалась в ее шедевр, чувство гордости и бесконечного счастья переполняли меня.      
Я долго, очень долго была влюблена в своего мужа. Поэтому когда я узнала о его измене, я сразу собрала свои вещи в огромный черный чемодан.
«Таня, не уходи, - сказала свекровь, - ты приносишь нашей семье уют и спокойствие. Благодаря тебе мы не сходим с ума». И я осталась. Еще на шесть лет. Такие слова о себе слышишь не каждый день.
Как и положено гению, моя свекровь умерла рано. Летом перед грозой пошла принять душ и  больше не вышла. Следом за ней в течение месяца одна за другой умерли все три ее кошки исключительных редких кровей. Я почти не плакала. Я стала свободна. Я попрощалась со Славой, собаками и домработницей и переехала на другую планету. Меня не покидало чувство, что свекровь унесла с собой в могилу секрет того, как мне жить дальше.

   
Ну наконец-то! Вот он идет. У него черная дубленка, маленькая вязаная шапочка и неприлично счастливое выражение лица. Чему, интересно, он так радуется? Он подходит ко мне и не проходит мимо.

-Оля?
 
О, Господи!

-Нет, Таня. Вадик?

Он громко смеется и называется Сергеем. Я приглядываюсь к нему внимательнее и обнаруживаю ничем не прикрытую молодость. Я была рождена на свет лет на семь- восемь раньше, чем он. Секунду я думаю, кинуться бегом домой сейчас или дождаться -таки Вадика.
Этот весельчак так и продолжает самым неприятным образом гоготать и я ловлю себя на том, что начинаю подгогатывать октавой выше.
Отсмеявшись, он щурит глаза, ему холодно, он хочет чашечку горячего кофе. Как по мановению волшебной палочки у него краснеют уши и нос. Он нравится мне и я разрешаю  себе пойти с ним в кафе.

Славик пригласил меня на годовщину смерти мамы. Я застала его абсолютно пьяным. 
-Ты не пришла на открытие завещания, сказал он. Там, в ее кабинете на столе тебе коробка от нее, пойди возьми. Только не спрашивай меня, я не знаю, что это значит. 
В маленькой коробке лежала я. Мои глаза смотрели на меня серьезно и требовательно. Я показалась себе необыкновенной. Красивой и светлой. Моя свекровь написала меня такой, какой я никогда не была, а, может быть, была. Только не знала.

Я забрала картину домой. Дома я вглядывалась в свое отражение и пыталась понять как и, самое главное, где моя свекровь разглядела то, что сама я не только не находила, но и не подозревала в наличие. Откровение, что меня можно видеть ТАКОЙ, не давало мне покоя. Я стала плохо спать, мне снились тревожные сны с незнакомыми в них людьми, я стала плохо работать. Так продолжалось до тех пор, пока я не поняла одну простую вещь. Мне нужна личная жизнь.


В кафе тепло. Играет музыка. Я достаю из сумочки портрет и кладу перед ним на стол. Он прищуривается, потом откуда-то из недр мохнатого свитера достает очки и сразу становится похож на школьника отличника. Он разглядывает портрет очень долго, я вспоминаю, сколько выпила дома чая, извиняюсь и ненадолго ухожу. Когда я возвращаюсь, на столе кроме портрета появляются две чашечки кофе и две булочки. К моему удивлению, он ничего не говорит, ни о портрете, ни вообще. Без комментариев, так сказать. И даже если принимает меня за сумасшедшую, ничем не выдает себя. В молчании мы пьем кофе.
 Ни одно из предыдущих свиданий не затягивалось так долго. Господи, как же мне теперь из всего этого выбраться?
Он шумно ест булочку и в такт музыке притоптывает под столом. Меня разглядывает с любопытством и наше молчание, судя по всему, для него  не в тягость. Я в отчаянии! Я быстро допиваю свой кофе, я готова уйти.
Он отодвигает от себя чашку, поднимается следом за мной и  подмигивает мне.
- Ну, что, теперь танцевать?
Я качаю головой.

-А что портрет? - я жду, что он спросит, наконец, кто все-таки на нем изображен и я с легким сердцем пойду домой, как и положено сценарием.

-Не бойся, не потеряем! - бодро успокаивает он, и я не успеваю контролировать ситуацию, как мы быстро уходим, на ходу берясь за руки.

Под музыку, которую я терпеть не могу, я танцую до полуобморочного состояния. Мне весело. Мне так весело как я вообще не могу вспомнить. Он болтает со мной обо всем и мне кажется, что это я его моложе лет на десять.
Потом он провожает меня домой и заставляет громко петь вместе с ним «Собака бывает кусачей, только от жизни собачей...» Я не помню толком ни слов, ни мотива, пою с энтузиазмом, чем вызываю неподдельный восторг случайных слушателей.   

Я открываю дверь, еще неотработанным движением кидаю сумочку под вешалку в прихожей. В сумочке что-то предупреждающе бумкает.
Я включаю свет и кидаюсь к сумочке. Забыла! Портрет! Случайно, мельком ловлю свое отражение в зеркале над тумбочкой для обуви. Потом медленно поднимаю сумочку, еще медленнее достаю портрет, смотрю на него, затем на себя в зеркало.  Закатываю глаза, набираю полную грудь воздуха, выдыхаю, снова смотрю в зеркало и  ....... приглашаю своего спутника войти.