Моему любимому критику Г.С.
Моим друзьям и добровольным помощникам.
Поезд.
Под занавесом дождя
От глаз равнодушных кроясь,
- О завтра мое! – тебя
Выглядываю – как поезд…
…Верстовая снасть
Столба…Фонари из бреда…
О нет, не любовь, не страсть,
Ты поезд, которым еду
В Бессмертье…”
М.Цветаева.
Глава 1.
…В субботнее утро нет ничего приятнее нежно-ленивой дремы. Саня видел сладкие сны, когда настойчиво задребезжал телефон. И кого в такую рань просят звонить, да еще в субботу, нехотя протягивая руку, подумал он. На другом конце провода пробурчал недовольный, но неизменно-бодрый голос шефа:
- Александр? Срочно собирайся в Москву. Поезд вечером, в понедельник должен быть там. Я тебе вчера хотел сообщить, но не дозвонился. Собственно, сам не понимаю, почему так поздно сообщили…
- Аха...Извините, Иван Васильевич, вчера несколько увлекся отдыхом. А по какому, вообще говоря, поводу в Москву?
- Да конференция, по информационным технологиям. Защита и безопасность корпоративных сетей. Почему-то тянули до последнего дня, ну, а мне ехать не с руки, сам понимаешь, у меня тут проблем по горло. Съездишь, развлечешься, ты у нас парень холостой, не обремененный маленькими детьми. Заодно и свою дочку навестишь, она ведь, кажется, у тебя москвичка?
- Вы хорошо осведомлены…. Да, она сейчас живет в Москве. А как с билетами?
- Проблем нет. Билет прямо на вокзале получишь, он уже забронирован. Организаторы конференции забронировали. И еще смешнее, что они там именно тебя хотят видеть. Может, просветишь своего начальника, чем ты им так приглянулся? Может, я не в курсе, ты какие-нибудь научные достижения имеешь, а я, старый, не владею информацией? - тон был дружеский, одобрительно-веселый, что и отличало выгодно его шефа от других представителей клана начальников, судорожно державшихся за свое раз завоеванное место «под солнцем».
- Ну что Вы, Иван Васильевич, разве от Вас что утаишь? Я и сам удивлен.
- В канцелярии подготовлены документы, я тебе удостоверение к поезду подвезу. Деньги-то есть? Если что…
- Да есть, мне ведь там не по ресторанам ходить.
М-да… С корабля на бал, вернее, после бала (пирушки) в дорогу… Как минимум, сутки на дорогу туда и обратно, да там дня три-четыре. Странный интерес к скромной персоне обыкновенного программиста.… Ну, да не время сейчас стоить умозаключения. Надо срочно всем позвонить, поздравить Майку с наступающим днем рождения, а то не увидимся завтра. Еще вещички собрать, в контору успеть... Пожалуй, мой сервер так быстро не заводится. Начнем с минимальных усилий.
- Майка, привет, это я.
- Привет, братец!
- Я тут в командировку срочно отъезжаю, ты меня не теряй. С днем варенья наступающим, всего-всего.
- Лаконично. Надолго?
- Да в конце недели вернусь, ты уж не скучай. Маме с папой приветы, слушайся уж их.
- Ясное дело, все ж двадцать пять стукнет, не маленькая. Ты там осторожнее, террористы, бандиты, взрывы всякие в этой столице-то.… У нас спокойнее.
- Насмотрелась сериалов бандитских. Я мужчина в полном расцвете сил, меня не так просто взять на испуг, милая. Да и Машку заодно повидаю, сама понимаешь…Она же уже почти невеста…
- Саня, что-то предчувствие у меня нехорошее…
- Брось, бабские причуды…Рано тебе еще пророчицей быть… Все, побежал, бумажки-документы, пистолетик выдадут на случай, если эти документы захотят отобрать… Майка, не грузись, все нормально будет, я тебе позвоню сразу же, как приеду, о"кей?
- Спасибо, утешил.
После чашки кофе с сигаретой мозг начал, наконец-то, просыпаться. Условный рефлекс. Остатки оцепенения в мышцах. Несколько дыхательных упражнений. Поехали…
…День прошел по четко отработанному алгоритму, как всегда. Обстоятельства складывались удачно. Четко подходили автобусы, в кассе быстро выдали деньги, секретарша была на месте, все бумаги подписаны, он даже успел заскочить на вокзал, и там все произошло без запинки. Оставалось еще три часа до поезда, когда вещи были уложены в спортивную сумку, оставалось только лежать на диване, задумчиво глядеть в окно, почитывать книжку... Но читать не хотелось.
******************
- Юферов Александр Сергеевич? - проводник был предельно вежлив, что чрезвычайно его повеселило.
Белье было не влажное, чай начали разносить сразу после отправления. Напротив него сидел мужчина лет пятидесяти в очках и что-то читал. Больше в купе никого не было. Тоже везение, подумал Саня, которому интеллигентный вид спутника внушал доверие. Он любил иногда быть один, но долгое отсутствие общения его тяготило. Хотя в общении он предпочитал довольно своеобразную манеру – слушать собеседника, но думать всегда о своем. Видимо, отсутствие фона и было основным дискомфортом, ради устранения которого он вступал в общение. Его привлекали новые люди, их нестандартные мысли или, наоборот, созвучные настроения. Попутчик приподнял глаза и дружелюбно улыбнулся:
- Ну-с, молодой человек, будем с Вами соседями? Надеюсь, тоже до матушки-столицы?
- До нее, родимой.
- Угощайтесь конфетами… Сейчас и чаек принесут… Позвольте полюбопытствовать, по каким делам, если дела не государственной важности, разумеется?
- Нет, совсем не секретные дела. Так, компьютерные сети, информационные технологии… Не знаю, близко ли это Вам.
- Э… не совсем. Я по части недугов людских. В некотором роде врач…Вот к сокурснику еду, прямо-таки вычислил он меня в нашем городе, идеи у него какие-то… В московских кругах не последний специалист, поездку спонсировал. Это не наш брат-провинциал, от зарплаты до зарплаты… Хотя варианты встречаются, ну да не об этом. Вас как звать-величать, просто чтобы общаться проще было?
- Александром. Или просто Саней.
- А меня Борисом Марковичем. Приятно познакомиться, - сухощавая, нескладная фигура слегка приподнялась, и Саня ощутил пожатие сухой ладони. У Бориса был какой-то взгляд детской незащищенности, наверное, таким и должен быть взгляд врача. Все располагало в нем сразу и безоговорочно. И это предвещало довольно приятное общение. А общение с людьми – это и возможность чему-то научиться. Вечер обещал быть длинным и насыщенным. В свои тридцать пять Саня успел пережить раннюю женитьбу, потерю работы с последующей потерей квартиры, к которой еще даже не успел привыкнуть, уход жены к молодому и богатому бизнесмену с ее переездом в Москву, пару-тройку незначительных романов, и, как следствие, философско-спокойный взгляд на «невыносимую легкость бытия». Это было некоторое жизненное кредо – не суетиться, иметь практический взгляд на вещи, по сути – плыть по течению, ведь логический подход оказывает иногда «медвежью» услугу. Хотя его иногда выводили из равновесия незначительные мелочи, он находил в себе силы быстро оценивать ситуацию и снова обретать внутреннее спокойствие.
- Знаете, молодой человек, я боюсь показаться Вам занудой, но с некоторых пор душевные силы черпаю только в Боге.
- Почему же занудой? Суета сует и томленье духа… Мне это понятно.
- Вот-вот…С годами понимаешь – и меня постигнет та же участь, что и глупого, к чему же быть мудрым. Правда, путь к этому пониманию бывает разным. Путь волхвов и путь пастухов, помните? Волхвы вычислили, что Иисус родился, а пастухам явился Ангел. Я тоже шел первым путем, пока…Пока в моей жизни не произошло трагическое событие. Я потерял любимую женщину. Наверное, не все сделал, чтобы она спасла свою душу. Так много было не сделано, что совершенно необходимо…
- Если Вам это больно, не рассказывайте.
- Да, мне больно. Это была женщина, которую я ждал всю жизнь. Женщина, которая умела быть и матерью, и сестрой, и ребенком одновременно. На обывательский взгляд довольно банальная история – седина в бороду, бес в ребро, почти старик, вдруг влюбился в молоденькую девочку. Вы еще молоды, можете не понять… Нам было даровано судьбой всего полгода счастья. Она попала в автокатастрофу. И за рулем был я, отделавшись несколькими царапинами. Вы верите в любовь?
- Верю…Но не могу с определенностью сказать, было ли это со мной, или просто приснилось. Вообще, жизнь похожа на сон. В пустом вагоне. Случайные попутчики. Случайные разговоры. Кто-то заходит, кто-то выходит. Истории перепутываются в твоей голове, и с ужасом понимаешь, что это был просто сон, просто сон в пустом вагоне…
- Откуда у Вас такой пессимизм?
- Да нет, это здоровый прагматизм. С накатывающимися иногда приступами лирики. Может, просто депрессия. Тоска по пониманию, помните, у Стругацких?
- А размышляли ли Вы, Александр, о вечности?
- О… Вечность… о ней думать проще простого. Берешь вечность и думаешь о ней.
- Я о вечной душе. О том, что, живя в грехе, мы обрекаем душу на вечные мучения.
- Разве?
- Хорошо, я вижу, что Вас эта тема мало волнует. Это издержки прогресса. Совершенствуя свой интеллект, человек забывает о совершенствовании души. Это порочный путь.
- Э… Позвольте нескромное уточнение. А вы что, праведник?
- Нет, конечно. Но Господь учит нас обличать пороки. А ухо свое сделать внимательным к мудрости, а сердце свое наклонить к размышлению.
- Не сочтите нигилистом… Читал я это все, читал. И десять заповедей. И Екклесиаста, и притчи Соломона. Наверное, ум мой так уж устроен – я поглощаю новые знания, но почему-то хочу видеть и практическое применение любого умозаключения. Как, впрочем, и любая философия – пустой звук, если не может быть отработана на практике.
- Религию надо понимать сердцем, а не умом. Быть пастухом и внимать истину.
- Где она, истина, в обыкновенной жизни? Вы потеряли любимую. У меня нет семьи, я веду довольно праздный образ жизни, исключая работу, разумеется, и меня это вполне устраивает. К сожалению, мне иногда даже некогда задумываться – работа, друзья, знакомые, родители, сестра…Жизнь бурная, динамичная, какая и должна быть в моем возрасте. Счастье… Наверное, счастье измеряется мгновениями, в какой-то дискретный момент времени ты чувствуешь, что счастлив. Мгновение уходит – и не можешь дать определения.
- Это все потому, Александр, что люди часто любят для самих себя, эгоистично. Я вот всегда считал своим долгом служить женщине. Я не красуюсь, действительно мне всегда хотелось быть рыцарем. Но, к сожалению, среди моих многочисленных жен лишь одна умела любить по-настоящему.
- Отчего вы, Борис Маркович, считаете, что Ваш способ любви - единственно верный? Смысл любви - в том, чтобы давать счастье или чтобы получать его взамен? Мы незаметно скатились в дискуссию, почти как спор «отцов и детей». Давайте устроим небольшой перекур.
Саня торопливо вышел в тамбур. За мутным стеклом проносились уныло-фиолетовые поля, редкие деревеньки с заброшенными дворами, стандартный российский пейзаж. В тамбур вышел высокий человек лет сорока и попросил зажигалку. Взгляд его был внимательным, почти профессиональным.
У него опять начала болеть голова, ведь он сегодня не выспался. Вчера с друзьями ходили в сауну, как обычно, смешивание пива и водки, разговоры…. Жизнь проходит в бесконечных разговорах. А мыслей в них не так много. Имеется в виду, свежих, не затасканных… Борис Маркович со своими проповедями засел пока еще не очень глубоко…
И что ему дались разговоры о счастье и любви. Саня прожил с Аней десять лет, а последние четыре только и продумывал варианты ухода. Как в общежитии – пришел, поел, лег спать. Утром встал и ушел. Можно вообще не приходить. Она съездила в отпуск и нашла себе любимого. Его уход восприняла как само собой разумеющееся. В суде даже смеялись, шутили, и судья заметила, что неплохо бы отнестись к процедуре развода более серьезно. И вообще, нужен ли вам развод, если у вас такие прекрасные отношения? Аня сразу поскучнела и начала приводить доводы, почему решение окончательное. Мол, дома не ночует, часто выпивает, даже были факты измены. Факты измены и в самом деле были, только с точностью Аня этого сказать не могла, а версию придумали сообща, при заполнении заявления. Свобода нахлынула на него, как прибой. Он купил квартиру, стал ее отделывать и вылизывать по своему вкусу. А тут и Аня оформила свои отношения с бизнесменом и увезла Машку в Москву. Подъехала в последний день попрощаться. Уверенная в себе, хорошо одетая дама. А он даже не улыбнулся. Ну не любит он этих эмоциональных расставаний. Они ведь и не ссорились никогда по-настоящему, с бурными сценами, со слезами и примирениями.
Вспоминая, как они поженились на последнем курсе, он не понимал, как он был слеп. Или не слеп, а просто влюблен? Тоже не припоминает. Просто «ходили», так это тогда называлось. Ты моя девушка, я твой любимый. Дискотеки, бары, компании друзей. Мелодия на гитаре, которую он сочинил ей на день рождения. Первые стихи, в которых видна не восторженность цветов, а сладость плодов.
В один прекрасный день мама сказала – ну, хватит уже, не морочь девчонке голову, или женитесь и живите как люди, или сообщите, будете ли вообще оформлять свои отношения. Так и женился….
Тип курил уже вторую сигарету и не уходил.
- Вы не в курсе, где мы сейчас проезжаем?
- Наверное, у проводника спросить надо.
- Его нет.
- Странно. Еще всего двенадцать часов. Может, спать завалился?
- Возможно. А больше Вы ничего странного не заметили?
- А должен был заметить?
- Нет. Это к слову. Вы в каком купе едете?
- В третьем. Если будут наблюдаться чудеса, сообщите, Бога ради, будьте любезны.
- Договорились. По всему видно, вы человек трезвого рассудка и с юмором. Годится.
- Годится? Вы что, меня на работу берете?
- Почти. После узнаете.
- Ну-ну, - протянул Саня, но высокий (внешность его сразу выпала из памяти) бесшумно скрылся.
Глава 2.
- Геннадий Андреевич, Вы не могли бы дать комментарии к работе, которая ведется в Вашей лаборатории? – молоденькая журналистка в очках, которые она беспрерывно поправляла на своем вздернутом носике, пытаясь выглядеть бывалой, испытующе смотрела на грузного сорокапятилетнего Реутова.
Он уже привык к повышенному вниманию со стороны прессы, соответственно, ответы были давно отрепетированы. Поэтому основное внимание он сосредоточил на ее мальчишеской фигурке и раскрасневшихся щечках. Взгляд его темно-карих глаз ласкал юное создание.
- Отчего же нет. Сейчас крайне модная тема. Широкие дискуссии во всем мире. Каждый считает своим долгом сказать кто слово, а кто и статью написать.
- Да-да… Я тоже немного «подковалась». Все эти экстракорпоральные оплодотворения, стволовые клетки, биотехнологические и репродуктивные процессы. Но, мне кажется, технология – это дело ученых. Каких результатов вы ждете? Ведь метод однополого тиражирования генетически идентичных особей, или клонирования, имеет такой маленький процент успешности? Вас интересует глобальная задача – тиражировать человека, или добиться увеличения процента?
- И то, и другое, милочка. Но Вы же понимаете, что результаты по клонированию человека, при таком сроке вынашивания эмбрионов взрослой женщиной…Женщин еще убедить нужно, материал для ДНК достать, при нашем несовершенном законодательстве…Короче говоря, трудностей много, работа тормозится, о результатах рано говорить…Ведь и американцы не спят, и англичане… Хотя наши мышку Машку клонировали раньше на десять лет овечки Долли, но никто этого уже не помнит. Полнейшее равнодушие к отечественной науке, даже обидно. Между тем, сам процесс отработан давно: берется соматическая клетка - это может быть любая живая клетка человеческого тела, пересаживается в яйцеклетку, и из нее развивается плод, полностью идентичный тому индивидууму, который дал соматическую клетку. Все просто и разумно одновременно. А налет фантастичности, сказки про клонированную ливерпульскую четверку или пророчества Будды – это и останется сказками и фантазиями. Поверьте, мы не берем на себя миссию Бога, мы просто пытаемся глубже проникнуть в тайны мироздания, пытливый человеческий ум, так сказать, не может останавливаться на достигнутом, - с пафосом произнес Реутов, вытирая лоб со своей поблескивающей лысины.
- Извините, Геннадий Андреевич, а не можете сказать, какова будет Ваша роль при работе с клонами? – девушка имеет особенность задавать не слишком удобные вопросы, со скукой подумал он, а ведь такая милая, хорошенькая девочка.
- Ну… Пока работа только теоретическая. Я ведь психиатр. Моя задача будет исследовать, насколько сильна в клонах генетическая память. Существует ли возможность восстановить в памяти клона те события, которые происходили в жизни донора? Там много научных терминов, думаю, не стоит забивать такую хорошенькую головку, право, - Реутов взглянул холодно в глаза молодой корреспондентке и сразу отвел взгляд. Ему не хотелось распространяться на эту тему. Вообще, любая информация об опытах в его тихой лаборатории, просочившись в прессу, могла наделать непоправимых бед. Дело не в том, что скрывалась тема разработок. Необходимо было скрыть те результаты работы, которые были достигнуты. А сделано было немало.
Наконец-то они получили высокий уровень выживаемости эмбрионов, и, как бы там не разглагольствовали газетчики, поганые папарацци, что его должна вынашивать женщина, им удалось добиться осуществления этого процесса просто в пробирке.
Собственно, ничего нового. Новое заключалось в том, что сам процесс выращивания человеческого эмбриона сократился до одного месяца. В лаборатории были аккумулированы лучшие мозги многих специальностей. И, как бы скептически Реутов ни относился к технарям, именно они сляпали установку, позволяющую ускорять процессы старения. Разработка этой установки велась совершенно секретно.
Хотя для соответствующих служб и некоторых теневых структур… Денег катастрофически не хватало. И противники вынуждены были сотрудничать. Реутов не задавался вопросом, а зачем это нужно тем или другим. Просто не хотел его себе задавать. Можно прозябать в простой психиатрической лечебнице. Конечно, платят за вредность, отпуск большой… Если занимать не последнюю должность, и от нужных людей когда перепадет, чтобы подержать неугодного человечка подольше. Но это, что называется, «мелочь по карманам тырить». Вот друг его институтский, Азаровский, золотая голова, умница… Единственно, по жизни, верней, по женам, скачет беспрерывно. Сейчас, вроде, успокоился, в религию ударился. А мог бы тоже в Москве остаться, а не прозябать в провинции.
Собственно, работа Реутова пока заключалась в подготовке клонов к обычной жизни. Он разработал технологию транс-погружения (и в ней ничего нового не было, новое заключалось только в том, что это были не обычные люди, с их памятью, а абсолютно чистые листы бумаги), ведь клонам, прошедшим ускоренные физиологические циклы старения, необходимо было дать историю.
Вот где разворачивалась фантазия! Написать жизнь с чистого листа. Его опыты удавались, постепенно стали разворачиваться процессы внедрения их в нормальную жизнь. Соответствующие органы и структуры пристально следили за результатами. Иногда Реутов чувствовал себя между двух огней, когда сначала его вызывал генерал, а потом тихим, но настойчивым голосом интересовался «папа», как продвигаются дела. Реутова не интересовали ни настоящие фамилии его «благотворителей», ни их ранги. Ему хотелось работать. Естественно, за хорошие деньги. Своих «детей» он опекал и всегда радовался за их первые шаги в этом безумном мире. Хотя совсем чистым эксперимент было назвать нельзя, все находилось под наблюдением. Клоны, конечно, не знали, что они клоны, а не настоящие люди, но их история жизни была придумана, десятки раз выверена, записана, реакции практически предсказуемы.
Реутову хотелось проверить, как поведут себя они в экстремальной ситуации, а, самое главное, чтобы массив памяти соответствовал массиву памяти прототипа. Довольно циничный подход для врача, но Реутовым двигал исключительно научный интерес. Очевидно, при формировании его ума душа не успела протиснуться вперед…
Глава 3.
Когда Саня пришел в купе, Борис Маркович уже мирно спал, неуклюже свернувшись калачиком. Опять скользнула мысль о его беззащитности. Что-то разбередилась душа, не спится. Почему-то вспомнился теплый юг, ушедшее прошлогоднее лето. В этом году он не отдыхал, менял работу.
В Абрау-Дюрсо был палаточный городок, скромный, но со вкусом. Палатку он поставил на горе, чтобы никто не хрустел песком над ухом. Ночью обычно с моря раздавались крики купающихся и веселящихся, на камешках было жестковато, зато соседей никого. В редком лесочке с тропинкой, ведущей к турбазам, шуршали крыльями маленькие совы; мерно разбивающиеся о скалу волны успокаивали.
Как-то на пляже он заметил студентку, веснушчатую, хрупкую, не похожую на современных, знающих себе цену, юных особ. И снобизма в ней столичного не было. Он не стал долго размышлять, взяв на вооружение обычную тактику ухаживания за женщинами.
Собственно, ничего нового, все старо как мир. Но действует безотказно. Придумывать что-то новое было лень. Конечно, в условиях, когда до деревни топать два километра, цивилизация и вовсе далеко, трудно ухаживать за дамой. Но и в походных условиях есть место фантазии. Они ходили на танцы на ее турбазу, прокатились в Новороссийск, Анапу, загорали на пляжах, купались, пили шампанское и гуляли. Вспоминая это сейчас, Саня словно ощутил мягкое прикосновение водорослей по животу, когда он в маске плавал за мидиями, а Ксюша радовалась как маленькая перламутровым раковинам и прочим морским сувенирам.
Ксюша была умненькой девочкой из хорошей семьи. С дурочками Саня вообще не знал, как себя вести. Конечно, у нее еще совсем не было никакого опыта, и многие вопросы ее были наивны и чисты. Это Саню забавляло. Особенно забавлял нежный румянец, который покрывал ее веснушки, когда она вдруг понимала, что сказала глупость. К чему же это он вспомнил… А, про любовь. Это было, как вдыхание аромата нежных духов… Он себя ощутил молодым, почти двадцатилетним.
Она плакала в аэропорту…Невыносимая сцена прощанья, он хотел ее избежать, но, как всегда бывает, под давлением дал слово, что проводит ее, и даже купил молочно-бледную розу на прощанье. Правила, условности. Если ты джентльмен, то нужно помахать даме платочком, как будто что-то измениться оттого, что ты вовремя подал ей перчатку или открыл дверь. Ведь это все формальная игра… Он пишет ей иногда по электронной почте, вот только съездить в Москву так и не собрался. Кстати, надо позвонить ей, спросить, как у нее учеба, и все такое. Что-то много дел в столице, как бы все успеть. Не пора ли уже составлять план в блокнотике, чтобы ничего не забыть. Как всегда, поставив перед собой задачу, Саня стал спокоен и сосредоточен.
Вдруг поезд резко стал тормозить. Саня выглянул в окно. Какая-то деревенька, совсем маленькая, странно, что здесь вообще остановка, поезд-то скорый, такие полустанки должен пролетать без остановок. Легкое чувство беспокойства коснулось его уже засыпающего сознания.
В вагоне хлопнула дверь, и послышались приглушенные голоса. Саня сел и встряхнул головой. Глаза неотвратимо слипались, но среди наступившей тишины что-то щелкнуло. Что-то упало, рассыпалось. Снова шепот, как дуновение ветерка. Поезд дернулся и медленно начал набирать скорость. Облачко беспокойства стало рассасываться, и медленно навалился сон.
…Кто-то грубо толкал его в бок, а он все еще пытался досмотреть прекрасный сон.
- Э, вставай!
- В чем дело? - протирая так и не отдохнувшие глаза с красными прожилками усталости, Саня пытался сначала отмахнуться от навязчивого обращения.
Перед ним стоял широкоплечий, черноволосый парень лет двадцати пяти, с явным отсутствием каких-либо эмоций на лице.
- Приехали, вставай.
- Который час?
- Два часа ночи, скоро остановка.
- Послушайте…- начал было он, но ощутил легкий нажим металлического предмета у себя под лопаткой.
- Не рыпайся, фраер, не поднимай шум. Поезд захвачен, ясно? Повтори, что понял.
- Я понял.
- Вопросы?
- Вы что, имеете реальное желание ответить на мои вопросы?
- Он еще пытается шутить. Серега, давай сюда наручники, мне подобного рода шутники не нравятся. Сейчас шутит, а потом начнет переубеждать, как вот этот, - тут Саня наконец-то разглядел Бориса, без очков, с кляпом во рту, с наручниками и связанными ногами. Следов побоев не было видно.
- Вовка, ты не переборщи.
- Его-то за что? Он вреда вам не причинит?
- Много ты понимаешь…Кончай болтать, а то тоже кляп получишь, подарочек к Рождеству.
Что происходит? Два ублюдка спокойно взяли его сонным, зачем им поезд, ведь это не самолет, в Турцию не уедешь? Вопросы, вопросы… А надо сосредоточиться на том, чтобы как-то выжить, не думать, не думать… Борис смотрит как затравленный зверек. Пот струйками стекает по лбу. Глаза, большие, серые, щурятся в попытке что-то разглядеть. У него, очевидно, очень плохое зрение.
- Борис Маркович, все скоро выяснится, я уверен.
- Молчать! Предупреждаю последний раз.
- Вам нужен поезд или конкретные люди в поезде?
Тот, которого назвали Серегой, посмотрел на Саню прозрачно-холодно, смачно сплюнул и произнес хриплым голосом.
- Жди, скоро все объяснят, любознательный ты наш.
В купе неожиданно заглянул старый знакомый, просивший зажигалку в тамбуре. Видимо, он тут был старший.
- Алексей, вот этого пришлось немного усмирить. Он не захотел помолчать. Представь, начал нам читать проповеди о спасении души. Не сдержался я. - Серега злобно окинул взглядом фигуру Бориса.
- Понимаю. Этот что?
- Не сопротивлялся. С юмором все в порядке.
- Да, видно, я не ошибся. Ночью, не припоминаете? – Алексей сделал попытку улыбнуться.
- Припоминаю. Насколько я понимаю, Вы можете объяснить, что происходит?
- Все просто – захват. Шаг влево, шаг вправо ведет, сами знаете, к какому результату. Но мы же цивилизованные люди. Нам жертвы не нужны.
- Что вы будете делать с поездом? С людьми?
- Э… об этом рано, дорогой. Я хочу предложить Вам, как бы помягче сказать, сделку… С совестью. Да, с дьяволом, как бы сказал наш проповедник. Поверьте, вы от этого только выиграете.
- В чем состоит суть сделки? – Саня старался не смотреть в сторону Бориса; выиграть время любой ценой, разобраться в сути, потом уже решать…
- Объясняю. Ваша задача - успокоить людей. Убедить, что мы ничего плохого им не сделаем. Ну, вы же не раз смотрели все эти фильмы про захваты заложников. Наверно, усвоили, что первыми погибают те, кто пытается действовать эмоционально. А Вы спокойный. Кстати, как вас зовут? Мы почти ровесники, интеллигентные люди, на «вы» в нашем общем деле обращаться не принято.
- Александром. Предлагаете выпить на брудершафт?
- Я ценю Ваше умение шутить. Значит, Александр, для простоты Саня. Замечательно. Так вот, Саня, не дури, сантименты нам некогда разводить. Сейчас тебя освободят, запомни задачу – успокоить людей.
- Что я им должен говорить?
- Что мы доезжаем до ближайшей станции и высаживаем женщин и детей.
- Дальше?
- Дальше посмотрим. Мы уже отцепили половину состава, народу немного, в купейных вагонах тем более.
- А цель захвата, что-то я никак не пойму?
- Мы не на исповеди. Сейчас начнутся перемещения, всех собираем в три вагона. Данный вагон за тобой.
Тут же сняли наручники. Алексей вышел из купе, не оборачиваясь. Вовка и Сергей вышли вслед, но Вовка остался присматривать.
- Вот Вам, Борис Маркович, и маленький спектакль. И это только начало. Надеюсь, вскоре я Вам объясню суть своей игры. - Саня говорил, не принимая во внимание, что Вовка все слышит.
Почему-то у него сложилось определенное мнение насчет его интеллекта. Тот спокойно и равнодушно ожидал дальнейших указаний и курил. Интересно, сколько их человек? Вряд ли Алексей откроет все карты сразу. Дверь в вагон снова распахнулась, и в нее начали заходить перепуганные люди. Тут Саня заметил еще человек десять с оружием, выглядывающих из других купе. Все происходило до удивления спокойно. Тишину взрезал уверенный голос Алексея:
- Приказываю все делать тихо и спокойно. Расходитесь по купе, человек по десять, женщины с детьми отдельно, мужчины отдельно. Вот этот товарищ вам все объяснит позже.
- Подонок…- услышал он тихое проклятье от одной из женщин. Подонок? Он еще ничего не сделал, никого не убил, не ударил…Предал? Неизвестно, может, он сможет убедить террористов не проливать лишнюю кровь. Вовка жестом пригласил его в каморку проводников. Ага, микрофон, чтобы все слышали его речь.
- Ну, давай, красноречивый.
- Товарищи… Господа… Меня заставили, поймите…
- Не плачься, как девица перед первой брачной ночью. - шепнул Вовка. Саня посмотрел на него, и ему показалось, что во всей этой буффонаде он самый нелепый.
- Итак, террористы обещают не причинить никому вреда. На ближайшей станции женщины и дети могут быть свободны. Прошу сохранять спокойствие, призываю к вашему разуму…
- Оратор, - Вовка отключил микрофон, - тебе бы в партийные лидеры, Жириновский с Зюгановым в одном флаконе.
Саня подавленно молчал. Неужели я трус, эта мысль все настойчивей окутывала его гадливым и липким объятием. Как я сейчас посмотрю Борису в глаза? Трус, трус, мог бы и не соглашаться, другого бы нашли.
- Ну, оратор, иди к себе и сиди тихо. Можешь своему проповеднику кляп достать, а наручники, надеюсь, пилить не будете. Имей в виду, тут кругом одни бабы да ребятки, вот как раз для тебя, сопливого интеллигента.
Саня заскрежетал зубами от бессилия. Он пошел по вагону как сквозь строй. Десятки глаз смотрели на него с презрением и ненавистью. Он не поднимал глаз, но, он был уверен, что самое страшное предстояло в купе, где униженно скрючился Борис. Что хуже – физическое страдание или нравственное?
- Саша! Саша! - почудился ему сдавленный шепот. И снова: - Саша, остановись, мы здесь. - Он поднял глаза и увидел…Аню. Она была бледной, с синими кругами под глазами, с растрепанными вороными волосами, за которые он когда-то звал ее «черной лошадкой».
- Аня? Как?
Но она молчала. Ее стали пропускать, и вот он увидел заплаканное лицо своей дочери Маши.
- Разве вы не в Москве?
- Мы приезжали ненадолго. Странная встреча, да еще при таких обстоятельствах…
- Да… Обстоятельства не самые лучшие, - он обернулся к Вовке, - это моя бывшая жена и дочь.
- Понял. Ну что ж… Алексей, тут обстоятельства выплыли, - закричал он в рацию, - наш успокоитель встретил бывшую супружницу с дочерью. Что с ними теперь делать, воссоединить? - и, немного помедлив, кивнул Сане. - Добро, иди, немного поспи, через пару часов станция.
Они зашли в купе и закрыли дверь. Другие купе закрывать было запрещено.
- Саша, развяжи ему хотя бы ноги.
- Борис Маркович, простите меня, я понимаю, что вы пострадали из-за меня. Очевидно, это был их метод устрашения…
- Бог простит.
- Это Аня, моя бывшая жена, это Маша, моя дочь.
- В другом бы месте сказал бы, что очень приятно. Увы, это не самое подходящее время для обмена любезностями. Что Вы намерены делать, Александр? На Вашем месте, я бы им не верил. Взгляд у Алексея мне не понравился. Типичный взгляд одержимого безумной идеей.
- Надеюсь, Борис Маркович вы понимаете, что при новых обстоятельствах я не позволю этим гадам выкинуть мою бывшую жену и ребенка на каком-то полустанке. Нет никакой гарантии, что там их не поджидает что-то еще.
- Хорошо, а если бы их не встретили? Судьба других женщин Вас волновала бы меньше?
- Вы опять пытаетесь внушить мне идеи о нравственном выборе в пользу всего человечества в целом? Или что? И вообще, чем определяется нравственность? Так мы снова скатимся в полемику богословов и экзистенциалистов. Борис, можно я уже без отчества, к сожалению, моему терпению есть предел. Да, я буду заботиться о собственной шкуре, нравится Вам это или нет, и о спасении жизни дорогих мне людей. Нельзя любить человечество в целом. Не время разводить философские дискуссии, не время! Осталось пара часов, за это время нужно выработать план действий, как нам выбраться из этого дерьма! Если хотите принять активное участие, извольте, только без нравоучений и назидательных бесед!
- Саша, не кипятись так, успокойся, не надо. - Аня погладила его по руке.
Странно-непривычный жест для нее. Видимо, он настолько отвык от нежности с ее стороны. Он помнит отчетливо только поджатые губы, молчание, короткие записки, что она уехала к родителям и ужин в холодильнике. Как давно это было, было ли вообще… надо встряхнуться, а не углубляться в воспоминания. Машка…он ей не сказал ни одного ободряющего слова, а лицо у нее зареванное, она вцепилась в Аню, и смотрит на него синими глазами. Он присел на корточки.
- Маша, не плачь, все будет хорошо, мы сейчас что-нибудь придумаем, ты испугалась, бедная… Я тебя люблю, все будет хорошо…
Он никогда еще не говорил столько нежно-бесполезных слов. В мозгу зудела мысль – не время, не время, надо думать, а слова лились и лились, как будто они давно ждали этой минуты…Борис молчал, отвернувшись к окну. Полнолуние, безжалостно выхватываемые из темноты переплетенные руки деревьев, круги усталой отрешенности вокруг лунных глаз…
Глава 4.
Реутов спал беспокойно. По его подсчетам, уже должны были поступить сведения о событиях в поезде. И, как он ни ожидал звонка, мелодия турецкого марша заставила его вздрогнуть.
- Это Алексей. Усё в порядке, шеф.
- Не ерничай. Как там наш подопечный?
- Талант, каких мало. Очень убедителен.
- Ну да, для подготовленной аудитории…
- Тут небольшая загвоздка случилась, Андреич.
- Какая?
- Прибилась к нему жена бывшая, с дитем лет десяти.
- Откуда взялась?
- Из поезда, вестимо.
- Разве так бывает?
- Что дальше с ними делать?
- Ничего не делать, действовать по плану, наблюдать.
Так-так, кажется, все идет, как надо. Реутов даже не осознавал еще, какого результата он хочет достичь, возможно, смысл не в результате, а в самой игре в «психологические шахматы», когда важна не победа, а реакция противника…
Да, идеи ощутить себя «волхвом» проникают в душу подобно змею-искусителю. Возбуждение – предвосхищение - наслаждение…Он должен составить отчет, как ведут себя клоны в критической ситуации. Способны ли они на такие же сильные эмоции, как настоящие люди, у которых память есть результат всей предыдущей жизни, а не какая-то пустая программа, которую попросту вложили в голову. Чувства – они тоже в памяти или где-то еще?
Ощутить себя Творцом – кощунство или шаг по пути к прогрессу? Что-то в богословие потянуло, кисло подумал Реутов, неожиданно вспомнив об Азаровском. Как он там, бедняжка, со всеми своими премудростями, справляется с тяготами простой жизни? И много ли они ему помогли сейчас? Надо потом подробно расспросить о чувствах и переживаниях. Снова весело заиграл телефон.
- Папочка, привет!
- А, дочка, здравствуй, дорогая, что так поздно? Ой. Я забыл, у вас там еще вечер… Как настроение, как отдых?
- Папочка, все замечательно, мне очень весело.
- Почему же голосок такой неуверенный, проказница?
- Папа, я по дому соскучилась.
- Понимаю. Потерпи еще с недельку, я сам приеду, мы с тобой облазим все неприметные уголки, обещаю. Но у меня сейчас дела, очень ответственные лабораторные исследования, можно сказать, почти экзамен. Не грусти, зайчик мой солнечный.
- Папа, прости, что я так поступила, - изменившимся голосом вдруг сказала она.
- Мне не за что тебя прощать. А вот его, ну, ты понимаешь…
- Папа!! Я ведь его любила. Наверное, до сих пор люблю. Не унижай меня.
- Все, я не могу больше об этом говорить. Я приеду через неделю, обещаю. Целую, пока.
Она еще будет меня убеждать…
События полуторалетней давности нахлынули на него с прежней силой. Его дочь, которую он так любил…Она пришла к нему в конце октября в кабинет вся в слезах. Реутов всегда был с ней откровенен, и она ему доверяла больше, чем его жене.
Как-то так получилось, что ее первая любовь к мальчику из параллельной группы вызвала бурное возмущение ее матери. Она отследила момент, когда они прощались на крыльце, и любезно пригласила подняться. Ничего не подозревающий юноша вынужден был выслушать мораль о чуть ли не совращении ее малолетней дочери. Мать резюмировала, что так дальше продолжаться не может, а вдруг будет беременность, и вообще это аморально. Они стояли перед ней как провинившиеся школьники, а она воплощала в себе карающую руку оскорбленной матери.
- Вашей дочери не пятнадцать лет, и наши отношения из разряда добровольных.
После этого они расстались. С тех пор Реутов был для своей дочери и за маму, и за папу. В тот октябрьский вечер она тихо села на диванчик и бесстрастным голосом сказала заготовленные слова:
- Па, помнишь, я тебе рассказывала о том мужчине… Ну, с которым мы познакомились летом.
- Помню. Вы, кажется, переписываетесь?
- Дело не в этом… Да, мы переписываемся…Я не знаю, как тебе сказать…В общем, я его люблю.
- И хорошо. Что же тут стыдного? Я не мама, морали тебе читать не буду, ты уже взрослая.
- Дело не в этом…
- А в чем?
- Наверно. Мне надо было раньше сказать… Но сейчас тянуть совершенно нельзя… Папа! Я была так глупа, прости меня!
- Что? Что случилось, ну, не молчи…
- У меня токсикоз.
Реутов оцепенело поглядел на нее. Первым желанием было ударить. Нет, нет! Это навсегда разрушит все, что между ними есть. Девочка попала в беду, он должен ее спасти.
- Что ты намерена делать?
- Я не знаю.
- Ты ему сказала?
- Нет. Я намекнула, он сделал вид или на самом деле не понял.
- Я должен все взвесить. Но решение будешь принимать сама. В принципе… Какой срок?
- Папа, срок, когда делают аборт, уже прошел, или вот-вот пройдет.
- Что ж… Тебе ведь нужно еще институт закончить, хорошо, оформим академический, няню наймем…
- Я… хочу этого ребенка, очень.
Как ни старался Реутов отговорить, было бесполезно. Токсикоз был настолько выматывающий, УЗИ показало уродство плода, теперь уже не он, а врачи советовали сделать родовызывание, так как все сроки уже прошли. Она лежала в палате и ни с кем не разговаривала до самой процедуры, когда живорожденное дите должно было умереть насильственно.
Лечение от депрессии в советской больнице, хоть и в отдельной палате, он вспоминает теперь как страшный сон. Как он тогда сам не свихнулся, работая по двенадцать часов, без выходных, постоянно вздрагивая от любого звонка, боясь услышать, что она что-то с собой сотворила.
Именно тогда стали успешно заканчиваться опыты по ускорению процессов старения и целенаправленному заполнению памяти клонов. Еще много было не понятно, но глаза исследователей светились так вдохновенно, что на работе, в коллективе, он полностью отключался. Тогда ему в голову пришла идея использовать не выдуманные истории, какие могли остаться в человеческой памяти, а настоящие, взятые от живых людей, «доноров». Создать не только физически идентичную копию, но и психически. Это был взлет его гения, сотворить, по сути, не просто живую куклу, а человека. Недаром уже обсуждают, какие будут права у клонированных людей. Ведь они личности. Только вот сам Реутов в этом не сильно убежден. Ведь это личности, чей интеллект, память, чувства смоделированы им. К счастью, его покровители не заметили истинных мотивов проведения этого эксперимента…
Глава 5.
- Так, время неумолимо. Что будем делать? - Саня сидел за купейным столиком, склонив голову на руки. Надо выделить основную задачу… Основная цель - уберечь родных. И наплевать на остальных. В купе постучали. Это был Алексей.
- Ну что, Саня, готов?
- К чему?
- Скоро высадка. К сожалению, не всех. Только женщин и детей.
- Хорошо. Я могу сопровождать?
- Пожалуй, да. Можешь и проповедника в помощники взять. Собирайтесь. Остановка через пятнадцать минут.
Дверь снова закрылась.
- Так, Борис, слушаться меня. Выходите без фокусов. Все решаем на месте. Я знаю столько же, сколько и Вы.
- Александр, Вы прекрасно вошли в роль помощника террористов.
- Сейчас не время на выяснение отношений. Маша, Аня, вы готовы?
- Саша, мне страшно, - Аня слегка дрожала, то ли от холода, то ли от пережитого.
- А ты не думай об этом. Думай о том, что нам нужно выбраться. Хотя… У меня такое ощущение, что это какая-то игра. Больно террористы смирные. Пока еще никого не пристрелили, только что Бориса немного побили.
Высадка происходила молча, поезд стоял каких-то десять минут. Перрон был пуст. На покосившейся вывеске Саня прочитал название «Веселое». Да уж, веселое место и время. Серега и Вовка спокойно курили в стороне.
- В общем, так, Санек, бери своих спутников, приглядывай за другими. Пошли.
Как стадо баранов, никаких признаков сопротивления. Всего человек тридцать. Из них человек десять детей, не считая Машку. Что я буду с бабами делать, восстание организовывать, что ли, без энтузиазма думал Саня, едва уворачиваясь от сквозного ветра. Аня шла, наклонив голову. Какая нелепая у нее курточка, как раз по сезону, для тридцатиградусного мороза. Злость, вот что, да, злость, на себя, на этого нелепого Бориса, на эту дурацкую командировку, на покорность судьбе.
- Ну, что, Борис, не сопротивление злу насилием, подставь правую щеку, когда ударят по левой?
- Это неправильное толкование. Злостью вы ничего не добьетесь. Значит, где-то мы вели себя неправильно, раз попали в такую переделку.
- А, искупление грехов. Понимаю. Вот только Машка моя, в чем виновата? Или основной принцип бытия - случайность? Похоже, я смешиваю сейчас все в кучу, это от злости, наверное.
- Никто не виноват. Она просто страдает за Ваши грехи. Правильно ли Вы вели себя в жизни, вот в чем дело.
- Борис, мне жутко наскучили Ваши нравоучения. Ваша мягкотелость, Ваши обвинения.
- Я не обвиняю, я обличаю
- А кто Вам дал это право, дорогой? Вы возомнили себя Всевышним?
- Нет. Хорошо, давайте пройдем этот путь молча.
- Эй, долго мы еще будем плестись? - обратился Саня к «террористам».
- Не торопись, минут через десять погрузимся и поедем.
- Куда? Кажется, вы обещали свободу.
- Кто же верит сказкам? Еще с час езды.
Маша молчала, но Саня заметил, что она уже очень устала. Пришлось взять ее на руки. Аня благодарно взглянула в его глаза. Молча, молча, только молча. Слова, определенья, это такое недостаточное условие для выражения чувств. Как там, слова нужны, чтобы отражать факты, а не фантазии. Чувства – это то, что мы себе представляем. А факты – это то, что реально имеем на данную минуту. Имеем униженье и неопределенность. Какие чувства он испытывает, Саня не мог себе сказать. Злость сменилась апатией к происходящему, немые сцены дешевого спектакля неизвестного режиссера. Вспомнился «метатеатр», что заставило его хмыкнуть. Кончис был великим постановщиком, у него все было со смыслом.
Замечательный итог в виде моральных и физических страданий. Прекрасные античные картины. А тут тащишься как идиот по заснеженной дороге, неизвестно куда, и нет никакой мысли в голове, что делать дальше. Неужели он настолько обленился, что не может крикнуть этой толпе женщин «дурочки, остановитесь, их же всего двое», нет, он медлит. Тут он увидел крытый фургон. И испытал чувство облегчения. Хотелось только привалиться к холодному брезенту и ни о чем не думать. Он помог залезть женщинам, перекинул ногу.
- Да, Саня, поедешь вместе со всеми, уж извини, места на переднем сиденье все заняты, - одновременно проникновенно и издевательски сказал Вовик.
Они действительно ехали куда-то целый час. В угрюмом полудремотном молчании. Наконец-то и избушка, старая развалина, с гниющими квадратами окон. Быстрое распределение по закуткам. Сане достался чердак, «террористы» остались внизу. Маше он подстелил свою дубленку, укутал сеном как куклу. Аня легла с одной стороны, он с другой. Они лежали, взявшись за руки над головой, и смотрели друг на друга в темноте.
- Аня, как ты живешь?
- Нормально. А ты?
- Странно, что мы встретились при таких обстоятельствах, знаешь, мне иногда вас не хватает с Машкой. Когда я прихожу в одинокую квартиру, уставший от друзей и дружеских вечеринок, я смотрю на нашу общую фотографию, помнишь, Машке было семь лет? Сентиментально, да?
- Нормально. По крайней мере, искренне. Я вообще не знаю, что больнее хранить в своей памяти - слова, сказанные, или слова недосказанные, - ее голос был хриплым, она откашлялась.
- Искренность. Да, у нас было ее так мало. Твой уход.
- Это было закономерно, Саша. Мне ведь тоже надоели твои измены. Думаешь, я не догадывалась? Я даже их знала, некоторых твоих женщин.
- Да? Прости.
- Я уже давно простила. Не знаю, простит ли Маша. Она очень замкнутая и не общительная. И ничего про тебя не спрашивает. Как будто все знает заранее. А когда я начинаю вспоминать, про себя, как у нас все не сложилось, она подходит ко мне и просит «мама, я ведь тоже страдаю, ну, пожалуйста».
Саня закурил сигарету. Надо было что-то решать.
- Как думаешь, сможем ли мы убежать? Борис, а Вы что думаете?
- Я готов. Вопрос только, как быть с Машей. С ней мы далеко не уйдем. Да и охранников надо как-то обезвредить.
- Предлагаю поодиночке их оглушить.
- Не надо лишней крови.
- Борис, либо вы слушаете меня, либо убирайтесь ко всем чертям. Аня, надо изобразить больную, я их начну просить о лекарствах, Борис, изображайте врача, как положено. Главное, их сюда заманить. Хорошо, свяжем их ремнем. Снимайте свой ремень, джинсы никуда не упадут. Аня, приготовь пока кляп из сена. Прошло полчаса, надеюсь, тетеньки уснули, надо все сделать тихо, без шума. Начали. Борис, быстренько, симптомы чего-нибудь.
- Давайте: резкая боль в животе, приступ аппендицита, к примеру. Я попробую изобразить точечный массаж. Придется немного оголить живот, чуть позже, Аня, вздыхайте и стоните, вспомните, как Вы когда-то рожали, только сильнее, артистичнее.
- Ладно, Станиславский. Поехали. Без репетиции.
Аня начала корчиться и охать. Саня открыл вход на чердак и тихо крикнул:
- Эй, тут моей жене плохо.
- Чего кричишь-то, у нас тут не девять-один-один, - откликнулся Серега.
- Может, лекарства какие завалялись? Я врач, похоже на приступ аппендицита, - добавил Борис.
- Может, и завалялись. Эй, Вовик, проснись, - потормошил он уснувшего напарника. – Сейчас с начальством свяжусь. Алё, Алексей, у нас тут у твоего добровольного помощника жена задумала помирать от аппендицита. Анальгину дать? О’кей. А дальше, операционную подготовить? Это я шучу так. Хорошо, конец связи. Эй, сейчас получишь анальгин.
Заскрипела лестница, и Серега стал медленно подниматься по лестнице.
- Давай руку, помогу, - дружелюбно протянул свою руку Саня. Следующим движением он выдернул его из проема и перекинул через бедро и навалился сверху. Борис схватил его запястья, Аня, изображавшая минуту назад больную, плотно вдавила кляп.
- Ну что, дружок, лежи тихо. Будешь молчать? Кивни, если «да».
Серега кивнул. Снизу крикнул Вовик:
- Ну, что там?
- Говори, что все нормально.
- Все нормально, больная пока жива.
- А чё не спускаешься? Сейчас, сейчас.
- Говори, что надо согреть воды, сделать некоторые манипуляции. А ты пока тут покараулишь.
- Вовик, согрей пока воды, я тут покараулю на всякий случай.
- Молодец, быстро соображаешь, - сквозь зубы процедил Саня. Чувство, что все слишком легко и просто получается, не покидало его. – Расскажи-ка нам, что ты знаешь обо всем этом балагане.
- Честно, ничего не знаю. Дали задание и все, Алексей знает.
- Связывайся с ним.
- Связь внизу.
- Ладно, подождем. Спроси, что там с водой.
- Вовик, ты там не умер? Может, тебе уже пора искусственное дыхание делать?
- Не умер, не умер. Уже иду. С кастрюлей. Развели тут палату приемного покоя.
- Какое знание тонкостей советской медицины, - попытался пошутить Борис.
Показалась взъерошенная фигура Вовика с кастрюлей в руках.
- Ну, теперь все понимаешь? – угрожающе спросил Саня.
- В общем, да.
- Вот что, ребятки, сдавайтесь. Звоните своему Алексею, я с ним хочу поговорить, - Саня вытащил Макарова из оттопыривающегося кармана.
Все просто, все слишком просто, так не бывает, снова анализировал он обстоятельства. Как безвольные куклы у Карабаса-Барабаса, дергаешь их за веревочки, они не сопротивляются. Пьеро печален, Буратино улыбчив… Господи, о чем я…
- Э… Сань, что ты с этим гаремом делать будешь? - ухмыльнулся Серега.
- Оставлю вас тут за евнухов, а сам на свободу буду пробираться. Хватит болтать, мне нужен Алексей.
- На, - протянул трубу Вовик.
Рация поскрипела, голос Алексея прозвучал уверенно и спокойно:
- Да, слушаю.
- Это Александр. Ваши людишки оказались никчемными охранниками, мы их легко обезвредили. Что будем делать, торговаться, или потолкуем как нормальные люди?
- Смотря, что ты понимаешь под словом «нормальный». Мне кажется, ты рано радуешься успеху. Эта победа – лишь незначительный эпизод. При желании я через пятнадцать минут окружу избушку, и все будет по-старому. Забыл тебе сказать, что во время остановки еще часть моих людей остановилась неподалеку.
- Ты блефуешь, верно?
- Может, и блефую. Мы предполагали, что ты попытаешься сделать этот ход.
- Кто такие «мы»?
- Э… Я пока не могу тебе этого сказать. Бесплатный совет – освободи моих людей, а сам можешь идти.
- Кто еще может пойти со мной?
- Те же, что и раньше.
- Хорошо. Я вам поверю, вы нас перещелкаете поодиночке.
- Ты меня насмешил. У нас нет такой цели. Поезд захвачен, тебя я оставил просто так, чтобы дамам не было скучно.
- Никак не могу взять в толк, вам нужен поезд или я?
- И то, и другое, и можно без хлеба.
- Кончайте этот идиотизм!
- Не буянь. Собирай свою команду, выходите по одному, ты замыкающий, четко и без шума. Конец связи.
Саня посмотрел на Бориса.
- Похоже, наши приключения не кончились. Нам предлагают отсюда убираться в никуда.
- Может, все это блеф? - спросил Борис.
- Я уже ничего не понимаю. Вот эти двое спокойно дали себя связать, Алексей говорит, что их тут еще много, и взять нашу «крепость» им ничего не стоит. А вы что скажете, верить вашему начальству?
- Дело твое. Только не делай глупостей. В хорошо продуманной партии игра идет на нюансах. Важнее реакция противника, чем победа, если помните.
- Что-то умные нынче террористы пошли, не находите, Борис?
- Ага, начитанные. Может, их в университетах обучают, специально, чтоб с интеллигентными людьми могли находить общий язык? Познания просто глубочайшие, - комментировал Борис, развязывая руки Сереге и надевая ремень, - Не страшные они какие-то, как из детского кино. У вас там сценарий-то не подредактировали, в соответствии с новыми веяними?
- Иронизируйте, голубчики, то ли еще будет, - сплюнул Серега, потирая затекшие руки.
- Однако пистолетики уж у нас останутся, не обессудьте. Волки бродят по лесу, да и вы чем хуже, - застегивая кобуру, процедил Саня, - Аня, буди Машку, и поехали.
- Счастливой дороги, помните, мы ведь хорошие, - улыбнулся Вовик.
- Ну, просто цирк. Зрителей только не хватает. Все, Борис вперед, потом Аня с Машей, я прикрываю. Кстати, ребятки, одолжите свои курточки, нам они нужнее, Аня, надевай на себя и на Машку.
- Смотри, когда будешь мемуары писать, как ты был ковбоем, не забудь, что это происходило почти на диком Севере, - вдогонку крикнул Серега.
Глава 6.
Около полугода назад Реутов как бы случайно заглянул в иммунологическую лабораторию. Нацепив на усталое лицо любезную улыбку, он подошел к уткнувшейся в компьютер лаборантке.
- Светочка, ты, наверное, устала? Иди, отдохни, - Раутов похлопал ее отеческим жестом по плечу.
- Можно, Геннадий Андреевич? – она откинула выбившуюся прядь и попыталась улыбнуться.
- Конечно, можно, ты только вот что мне скажи, я ведь дилетант. Прививки вы им ставите? А они чем-то заболеть могут?
Светочка стала предельно серьезной, как перед аттестационной комиссией:
- В принципе, сейчас мы разработали методику, уникальную в некотором роде, вакцины трех типов. Первый тип – для стандартных детских болезней: коклюш, свинка, ветрянка, оспа, ну, сами знаете. Второй тип – пневмония, грипп, гепатиты. И третий – самый интересный. Совершенно неясно, какие микробы на них могут действовать. У нас-то это годами вырабатывается, а тут ведь все ускоряется. Как клетки будут вырабатывать антитела, тоже ускоренно? Никто не знает. Мой руководитель в качестве эксперимента предложил вводить разработанную им вакцину, позволяющую клетке самой определять степень риска и вырабатывать стратегию защиты.
- Это очень любопытно. Любопытно. Светочка, я хочу пригласить тебя завтра на ленч, если не возражаешь. А сегодня все-таки задержаться, я хочу понять технологию. Ты же понимаешь, я за них волнуюсь, ведь это дети мои.
- Я понимаю.
- Хотя моя область, конечно, иная. Я как художник должен запечатлеть на их полотне памяти картину реального мира и их собственной истории жизни. На самом деде, это не так поэтично, как кажется. Нам удалось уловить, как меняются межнейронные связи при извлечении из памяти событий. Представляете, сколько событий хранится у человека в памяти, какая это база данных, и какая мощная СУБД должна этим всем управлять? А запись отдельных эпизодов в структуре РНК? Ну, что-то я углубился, так завтра в пять, дорогая?
Светочка была жилистой тридцатилетней «старой девой» с крупными зубами и волосами, по-старушечьи стянутыми в узелок. Реутов ей давно нравился, последнее время он начал часто заглядывать к ней в лабораторию, расспрашивать про работу, высокопарными фразами обсуждать свои разработки в отношении клонов. Она и сама уже привыкла к этим спящим пока куклам, которые за сутки проживали год своей жизни в специальных камерах. Ее задачей было в точные часы-годы делать им прививки, отслеживать анализы, вести точные записи на компьютере. Работа была очень ответственной, сменялись каждые восемь часов, расслабляться можно было лишь в пятнадцатиминутные перерывы.
… Ленч затянулся до вечера. Он пригласил ее в «Le Club», послушать классический джаз, заведение солидное, молодняк не трется. Все было достаточно пристойно, пили совсем немного, сухой мартини с лимоном, беседовали то о работе, то о политике, как-то легко и непринужденно. Часто его рука задерживалась как бы невзначай на ее руке, и она смущалась. Ее карие глаза при этом заволакивались пеленой умиления, и она думала, что он мил и обходителен, неизменно галантен. Взяли такси и поднялись к ней в квартиру. У нее побаливала голова, Реутов предложил прилечь на диван и расслабиться. Приглушил свет.
- Надеюсь, Вы не воспользуетесь моим опьянением?
- Ну что ты Светочка, как можно? И вообще, разве ты пьяна?
- Ну да… И безумно счастлива.
- Я вижу только женщину, так сказать, под изящно-легким налетом опьяняющих напитков…
- Нет, нет, я пьяная, - непринужденно засмеялась Светочка, укладываясь на диван.
- Слушай меня, дорогая, и все будет отлично.
- О, я готова Вас слушать бесконечно, - закрывая глаза, с блуждающей улыбкой на губах ответила она.
- Замечательно. Ты абсолютно спокойна, твоя рука становится тяжелой, теплой… Голова ясная, спокойная… Все кажется далеким, уплывает картина мира, луна, озаряющая эту комнату, только она высвечивает нужные предметы, все далеко, только ты и луна….
Светочка закрыла глаза, тело сладко парило в невесомости, убаюкивающая музыка голоса, отчетливо яркие вспышки метафор, ей показалось, что она слышит шум прибоя.
- …Итак, ты сделаешь то, что я тебе скажу. Клонам под номерами восемь и десять ты не введешь второй и третий тип сыворотки. Но в компьютер запишешь, что ты их ввела. О нашей сегодняшней встрече ты будешь вспоминать как о встрече случайной, все разговоры, которые у нас были последнее время, ты также забудешь, в твоей памяти останется только легкий флирт и обычное кокетство. На счет десять просыпаешься и забываешь о том, что это тебе говорил я. …Десять.
Светочка открыла глаза.
- Что это было?
- Это моя методика снятия головной боли, дорогая. Практически самовнушение, с моим маленьким участием. Тебе лучше?
- Да, спасибо. Вы уже уходите?
- Да, милочка, мне пора. Увидимся.
- А …Вы…ты не останешься?
- Дорогая, я ведь женат.
- Ты можешь позвонить, ты ведь сутками торчишь в лаборатории.
- Помнится, кто-то за ужином говорил, что принципиально не оставляет никого ночевать в своей квартире. Помнишь?
- Гена, я шутила. Вернее, принципы для того и существуют, чтобы их нарушать.
Что ж, придется смириться, почти безучастно подумал Реутов. С другой стороны, сам, старый дурак, виноват. Будто не видел, чего она ждет. Конечно, приемчик с головной болью был мне на руку, хоть здесь все прошло без запинки. Вот ведь как, втягиваешься в игру, начатую ради своих интересов, и незаметно начинаешь подыгрывать партнерше в ее игре. И как все логично, просто до омерзения логично. Не хватает букета цветов и утреннего кофе в постель. И как я потом с ней распутываться буду, просто не представляю.
- Гена, я тебе хоть немного нравлюсь?
Ну вот, еще эти бабские штучки – нравлюсь, не нравлюсь. Словесная шелуха.
- В общем, да.
- А в частностях? Иди ко мне.
- Мне нужно позвонить, я сейчас…
Возникла мысль - бежать. Но ведь тебя сюда никто не тянул, и даже не приманивал. Лицемер… Сейчас придется быть лицемером. Женская психология, любовь ушами. Изображать престарелого Ромео, а оно надо. Бытовые поговорки типа «сделал дело, гуляй смело» и тому подобные лезли в голову. Женщины сами вынуждают к лицемерию. Почему нельзя молча согласиться с тем, что твое тело возжелали не потому, что сильно увлеклись, а просто так, под влиянием минуты. И ни к чему эти нудные разборы истинных чувств. Если, конечно, не хочешь услышать правды. Только правду сказать может не каждый. И, самое главное, не желает эту правду озвучить. Эх…
Глава 7.
Серега растянулся на диванчике и с удовольствием закурил.
- Ну, вот и отработали, Вовка, слава тебе Господи.
- И не говори. Сейчас пусть как хотят, наше дело – сторона. А вообще спектакль довольно примитивный, не находишь.
- Это тебе не Гамлета играть, дружище. Зато навар неплохой. Алексей, кажется, вполне доволен. А большего нам знать и не положено. Сейчас массовка выспится, и будем двигать обратно. Да не грузись, по-моему, все нормально. Мы ведь не наемники какие, чтобы муки совести испытывать.
- Давай по маленькой, за удачу. Она нам еще пригодится.
- Давай-давай…
… Куда идти, думал Саня, вглядываясь в светлеющее фиолетовое небо. Бежать в черную тишину неизвестного леса. А дальше? Глаза слипались. Они передвигались по едва вытоптанной тропке, все время оглядываясь назад. Нет, погони не было. Странно, что они их так спокойно отпустили. Упасть в сугроб и заснуть. Или повернуть назад. Уже полчаса они идут неизвестно куда. Хотя, судя по следам от уехавшего фургона, в направлении станции.
- Александр, я не вмешивался в Ваши дела… Но куда мы идем?
- А я - знаю?
- Должен быть у Вас хоть какой-то план действий.
- План из одного слова – выжить. А для этого экономить силы. Предлагаю остановиться, а Вы пойдете на разведку. Должно же что-то быть, куда ведет эта дорога.
- Хорошо. Пойду я. Вы оставайтесь со своими. Наверное, так разумнее. Мой шаг быстрее, мне не привыкать. Но для начала наломаем веток, чтобы не сидеть на голом снегу. Берегите Машу.
- Хорошо, хорошо, давайте…
Сдаваться нельзя, нет, нельзя ни в коем случае. Отяжелевшие от снега ветки ломались плохо, прошло минут пятнадцать, пока они соорудили кучку. Борис ушел, не оглядываясь.
- Ну что, девчонки, не кисните, - пытался приободрить их он, - Скоро утро, все будет хорошо. Черт, утешать-то я не умею.
- Саша, не напрягайся так, помолчим. Давай Машку с двух сторон прикроем, - и вдруг закашлялась прерывистым кашлем, - Ничего, простыла, наверное.
- Анька, нельзя! – он схватил ее застывшие руки и пытался согреть дыханием, - ну, потерпи еще чуть-чуть…
Тут стала хныкать Машка. Аня снова закашлялась.
- У тебя температура! Где этот чертов Борис, - он взглянул на часы. Семь утра. И вдруг увидел изможденную фигуру Бориса.
- Ребята, я шел по дороге полчаса, нет ничего подходящего. Эх, в темноте все равно было ничего не разглядеть. Что случилось?
- Кажется, Аня заболела. Надо что-то делать.
- Предлагаю возвращаться назад, в избушку. Кто бы это ни был, там есть лекарства, тепло.
- Вы все еще верите в милосердие, доктор?
- Если бы я в него не верил, я бы не работал врачом. Помогайте Маше, а я помогу Вашей жене. Мне не привыкать.
- Вы силы-то где черпаете, поделитесь?
- Сила только в вере, мальчик мой.
Сила в вере… Вот в Бога-то он не сильно верил. Вернее, он признавал моральные нормы, которые предписаны человечеству, чтобы оно совсем не превратилось в стадо животных, он даже верил в судьбу, почитывал гороскопы, но Бог был для него довольно абстрактным понятием. Но сейчас эта мыслительная жвачка помогала отвлечься от реальной действительности.
- Саша, я, конечно, ничего не знаю в ваших прежних отношениях с женой, но мне кажется, что вы были просто душевным импотентом, извините за грубость. Вы и сейчас таким остаетесь. Вот ответьте честно – Вы ведь больше страх испытываете за себя, а не за ближнего?
- Помните, «любовь к ближнему – фантом, необходимый нам, когда мы включены в общество». Или у Сартра рассуждения, о том, что должен выбрать солдат – защищать Родину или остаться с матерью? Всегда можно под любые действия подогнать нужные оправдания, определения и концепции. Слова нужны лишь для оправдательных приговоров. Знаете, мне не хочется отвечать на эти нападки. Если я начну Вас убеждать в обратном, будет похоже, что я оправдываюсь. А уж если признаю… К чему эта честность перед незнакомым человеком? Честным надо быть с самим собой, прежде всего. А говорить слова, которые от тебя хотят или ожидают услышать – это ведь просто лицемерие. Лицедейство. Клоунада.
- Что ж, лучше молчите. Вот и избушка. Сдается мне, что она уже пуста.
Печально скрипнула входная дверь. Действительно, пустота, как будто и не было никого.
- Быстро за льдом, или нет, я сам, а Вы – снимайте с нее все, чтобы снизить температуру. Да не медлите. Что я, не видел женщин никогда. Быстрее, сейчас главное не упустить минуты. Хотя, честно говоря, не предполагаю, чем я могу тут помочь без лекарств. Кажется, здесь были хотя бы обезболивающие.
Аня немного очнулась, и из ее груди вырвались хрипящие стоны. Лицо ее вдруг побледнело. Саня схватил ее за руки и ощутил липкий пот. Свистящий шепот бронхов.
- Борис, какой диагноз?
- Сложно сказать. Тут нужна экстренная помощь. У меня предложение – одному идти на станцию, это, вероятно, довольно далеко, судя по тому, сколько мы ехали на машине, там все равно есть телефон. Аптечка вряд ли поможет. Я еще не видел такого быстрого развития пневмонии, именно это я и подозреваю, это что-то невероятное, на простую простуду или бронхит не похоже.
- Мамочка, мамочка, - плакала Маша рядом.
- Ребенка надо все-таки изолировать… Слушайте, мне кажется, можно вызвать спасательную службу… Нет. Я позвоню своему однокурснику, я знаю его сотовый, он что-нибудь придумает, я уверен. Так, согрейте воды и давайте пить. Лед надолго не прикладывать, только ко лбу, надо порыться в доме, может, что тут есть, - он загремел на полках. - Кажется, уксус, прекрасно, обтирайте виски, руки, ноги. Я должен за час обернуться. Таблетки есть, анальгин, надо растолочь и давать, если температура будет повышаться. Хотя, рвотный рефлекс, но выхода нет. Состояние ребенка мне тоже не нравится. Какое-то странное ощущение, будто она тоже заболела, но ведь никаких признаков нет. Странно…
- Нет. Она только какая-то слабая. Хотя, ведь почти всю ночь не спала.
- Короче говоря, я дал анальгин и димедрол, самое простое, Аня будет спать, Машу успокойте, самому отключаться не советую, держитесь. Ну, разве на полчаса вздремните, если получится.
Борис твердо решил идти по дороге, по которой они уходили. Он повторял про себя молитвы, и почти не фиксировал дорогу. Но ему показалось, что она медленно отворачивает влево. Лес стал менее густым, он уже шел час, но усталости почти не чувствовал. Должна же эта дорога куда-нибудь привести. Ведь это не тропинка какая-нибудь, а хорошая, укатанная колесами дорога. Страшно захотелось пить, и он взял горсть снега. Подержать немного во рту, согреть, не хватало еще, чтобы врач заболел. Не расслабляться, он нужен своим случайным попутчикам. Почему же такое быстрое течение пневмонии, он никак не мог понять. Ведь организм сопротивлялся, температура повышалась, но, насколько он мог судить, не слишком высоко. Хотя, прошло уже часа три, как он заметил первые признаки. Она, кажется, просто покашливала, да еще переохладилась. Нет, все равно так быстро не бывает. Врачебное чутье говорило ему, что нужны антибиотики, процесс пика интоксикации может наступить внезапно. Как там Александр в одиночку справляется, остается надеяться на его благоразумие и милость Божью. Неожиданно он увидел станцию, по его предположениям, появившуюся слишком рано. Ведь они ехали на машине целый час, кругами, что ли, их возили, ведь он прошел это расстояние за два часа, а скорость у машины, как ему показалось ночью, была довольно приличной.
… Станция «Веселого» была самой обыкновенной. Борис разбудил железнодорожника, расспросил его, не слышал ли он, как ночью на перрон высаживались люди. Не приходили ли люди поутру. Нет. Он ничего не слышал, вообще на этой станции только товарные поезда останавливаются. Деревня далеко, километров десять пешком, но там только фельдшер, но он, возможно, уехал в другую деревню, что случается часто, принимать роды, аптечка у него здесь есть, обычная. Но есть и несколько ампул анальгина. Все не то, время идет, Борис с ужасом осознавал свою беспомощность как врача. Разговор с Москвой пришлось заказывать через станцию, Борис кричал, умолял, чтобы соединили быстрее, видимо, все-таки удача не совсем еще от них отвернулась, и соединили через десять минут.
- Гена, привет, это Борис.
- Здравствуй, Боря.
- Гена, сейчас долго объяснять. Я ехал в поезде, и вот неожиданная остановка. Но дело не в этом. Ты можешь по своим каналам направить спасателей на станцию «Веселое»? Я понимаю, что это далековато, но у тебя ведь есть свои связи, сколько километров до Москвы? – обернулся он к железнодорожнику.
- Двести пятьдесят, - неторопливо, как будто припоминая, ответил он.
- Двести пятьдесят, - повторил в трубку Борис.
- Что случилось-то?
- Тут женщина молодая умирает. Знаешь, симптомы очень подозрительные. Похоже на пневмонию, но уж очень неординарное течение. Я оставил там ее, с мужем, вообще, мы тут в переделку попали, она с ребенком, у ребенка тоже не совсем нормальное состояние. Никаких признаков, но она тоже как бы угасает. Короче, медлить нельзя. Тут от станции дорога идет, два часа по лесу, там избушка. В общем, дежурный по станции подскажет. Гена, могу я на тебя надеяться?
- Боря, ты остался неисправимым романтиком. Я не хочу вдаваться в подробности, но ты и я вряд ли сможем ей помочь.
- Почему?
- Дело не в том, почему, а в том, что она… Я не могу тебе этого сказать. Но я вылетаю, жди к вечеру. Продержишься? Оставайся возле нее и наблюдай за событиями. Потом мне все подробно расскажешь.
Борис хотел еще что-то сказать, но связь оборвалась. Он сгреб все, что было в аптечке, и пошел назад. Близился полдень. Яркое, но холодное солнце. Спокойно-безучастные ели, одинокое безмолвие леса. Безмолвие как одобрение бессмысленности всего, чем обеспокоено сердце человечье. Легко думать о вечности, вспомнилось ему из ночного разговора, действительно, легко, представляешь бесконечность, и мысли растворяются. Как соль в океане, остается теплый соленый бульон растворенных человеческих мыслей, а океану на это абсолютно наплевать. Мысли не люди, по сути, они тоже в какой-то момент отделяются от людей и становятся вечными. Мыслишки тривиальные… Мысли глобальные…
Подходя к избушке, он услышал душераздирающий крик Ани. А потом жалобное поскуливание Маши. Ноги отказывались бежать, они отказывались ускорять темп. Дверь широко распахнулась, и он увидел Саню с окровавленными руками. О, Господи, что случилось. Глаза его блуждали, не зафиксировавшись на Борисе.
- Александр! Очнитесь! Почему у Вас руки в крови?
- Она кашляла, забрызгала меня. Я… пытался прикрыть ей рот ладонью… Это было ужасно. Машка… Она ничего не говорит. Пойдите к ней, я не могу! Не могу! Не могу!
- Успокойтесь, сядьте тут, не заходите, я сам.
Саня сел на крыльцо и схватил голову руками. Слез не было. Рыданий не было. Я, наверное, бесчувственное бревно, на моих глазах умирает мать моего ребенка, а, может, я и ребенка уже потерял, а я… Не хочу, не хочу, не хочу… Отсутствие Бориса продолжалось бесконечно. Наконец, он вышел.
- Возможно, помощь скоро подоспеет. Нужны антибиотики, а их нет. Даже не предполагаю, что делать. Ждать и надеяться.
- Борис, Вы что, с ума сошли? Вы же врач!
- Я неточно выразился. Будем контролировать температуру.
- Предлагаете молиться?
- Именно этим я и собираюсь заняться. А Вам советую подумать о своих грехах. Человек должен как можно чаще сокрушаться о своих грехах. А чужие грехи обличать. Не обвинять, а обличать, это разные вещи.
- Это ведь очень удобно – грешить, а потом раскаиваться.
- Александр, Вы так и не поняли ничего из предыдущих событий? Очень жаль.
- Я не могу взять в толк, почему это происходит именно со мной. Почему на меня все это свалилось. Да, я был не самый лучший муж и отец. Да, я пренебрегал многими вещами. Но ведь большинство людей так живет. Я никого не убивал, не грабил, не насиловал. И вообще, почему Вы меня всегда ставите в положение оправдывающегося, не понимаю. Возможно, я не очень бережно относился к понятию любви. У Лема секс без любви – когда человек ест соль и перец целыми ложками, потому что без соли и перца еда будет пресной. Я не так категоричен, хотя при наличии любви сие качественно отличается. Хотя я согласен с тем, что секс лишь часть любви, в каких-то случаях не самая главная. А главная часть – это «искренность, выстраданное доверие сердца к сердцу». Но это в идеале. А в реальности, в наше бурное время хочется успеть все. Вот Вы, Борис, неужели после потери своей единственной женщины никогда не испытывали влечения к другой женщине?
- Испытывал, грешен. Но всегда помнил о ней.
- Так ведь это и есть лицемерие. Ведь Вы же, наверно, говорили какие-то слова этой женщине, судя по всему?
- Говорил. И совершенно искренне.
- Так что же лучше – говорить слова, ценность которых не больше, чем у елочной мишуры, или не говорить этих слов, зато не надо потом себя обвинять и обличать?
- Я не собираюсь Вас ни в чем убеждать. Отдыхайте, скоро Вам понадобятся силы.
Борис пошел в дом, а Саня остался на крыльце. Молчаливый лес обступал со всех сторон. Вспомнилась враждебность леса у Стругацких. Истина, не желающая даваться в руки. Зачем-то придумана вся эта история с захватом, освобождением без борьбы, внезапной болезнью, беспомощностью перед обстоятельствами.
Был ли выбор? Мог он, Саня, сразу не подчиниться «террористам» и не разыгрывать перед всеми их помощника? Мог он не подчиниться и организовать сопротивление, когда они остались на перроне? Мог не идти в лес, не поверить Алексею, что сопротивляться бесполезно, и остаться в доме? Мог бы, хотел бы… Ему казалось, что как бы он ни решил, на все его ходы заготовлены варианты ответных ходов, а в итоге получается, что он просто плыл по течению. Так ведь это ничему не противоречит, почему же ему так тошно, будто он что-то пропустил, чего-то не сделал? Но нужен ли был героизм в этой ситуации, и к чему бы он привел? Самое нелепое состояние, бесконечное пережевывание своих поступков и фраз. Неумолимый рок, покорность судьбе, сладко-оправдательная песня.
… Саня спал по очереди с Борисом коротким беспокойным сном. К вечеру температура спала. Аня лежала с открытыми глазами. Саня присел рядом с ней, и они долго всматривались друг в друга в полном молчании.
- То, что происходит, ужасно, - с трудом сказал первую фразу Саня.
- Ничего. Береги Машу.
- Обещаю. Послушай, мне кажется, мы никогда не говорили с тобой.
- Ты ведь не любишь лишних слов.
- Господи, философские разговоры, эйфория понимания смысла жизни… Треть жизни мы проводим во сне, половину жизни – в бесконечных беседах. Когда же, спрашивается, жить? К черту всю эту набившую оскомину жвачку интеллектуальных разговоров, когда мы просто не умеем любить. В университетах этому не учат – быть счастливым. В какой-то момент люди встречаются, им кажется, что они подходят друг другу на данном периоде жизни, потом безболезненно расстаются, или, наоборот, с душераздирающими переживаниями, и все идет своим чередом.
- Ты считаешь, что мы расстались безболезненно?
- Для меня это было закономерностью, освобождением. А сейчас я задаю себе вопрос – освобождением от чего? Свобода – для чего? Получил я свободу, прихожу, когда хочу и с кем хочу. А вы с Машкой живете своей, другой жизнью. Как будто и не прожили вместе десять лет. Как будто это просто неудавшийся сценарий нашей совместной судьбы. И такое спокойствие, как будто это не моя жизнь.
- Не знаю, что ответить. Ты уверен, что эти мысли пришли к тебе не под влиянием минуты? Я чувствую, что скоро умру.
- Не говори так, должна подоспеть помощь. Мы должны ждать и надеяться. Я уже стал как Борис, а, может, он в чем-то прав. Когда не в силах человеческих что-то изменить, остается только молиться. Прости меня.
Аня лежала, закрыв глаза. Саня увидел Машу, она подошла незаметно. Он посмотрел ей в глаза и вздрогнул. Как в зеркало. Показалось, что леденящий ветерок враждебного недоверия коснулся его щеки.
- Мне больно дышать, - шепотом произнесла Аня и забылась.
- Мама умирает?
- Маша, не говори так. Надо верить, что ей помогут.
- Ты врешь. Я знаю, что она умирает. Я это чувствую. Возьми мою руку – она такая же холодная, как и у нее.
- Не подходи близко, это может быть заразно. Я сам сейчас выйду.
- Не нужно, папа. Скоро уже ничего не будет нужно.
- Послушай, что ты можешь знать? Ты ведь еще такая маленькая.
- Почему ты не веришь, что я это просто чувствую? Я не могу ошибаться. Я знаю, что и меня скоро не будет. И нам будет легче, и мне, и маме.
Также бесшумно она развернулась и исчезла. Надо что-то делать, иначе можно сойти с ума, как заклинание шептал Саня.
- Борис!! – крикнул он в пустоту.
- Я здесь. Мне тоже кажется странным, что помощи еще нет. На Геннадия не похоже. Может, какие-то непредвиденные обстоятельства, – он подошел к кровати, пощупал лоб, - Температура пока в норме. Пульс прощупывается слабо, наверное, давление падает. Да, врач без лекарств ничего сделать не может, увы. Давайте подумаем, что предпринять. Злое стечение обстоятельств… Пойду в деревню, до станции километров десять, там еще десять. Надо ее срочно эвакуировать, искать транспорт. Как мне кажется, Вы не в том состоянии, чтобы идти.
- Я не знаю, что нужно делать. Вообще, что может произойти? Я ведь не врач.
- Следите за температурой. Сейчас поставлю укол, проследите, чтобы она не лежала в сыром белье. Если будет снова сильный кашель, приподнимите, чтобы отходила мокрота. Надеюсь вернуться часа через три максимум, в деревне есть фельдшер. Надо было сразу идти, не сообразил, понадеялся на Геннадия.
- Ладно, попробую продержаться.
- Там есть бутылка водки, выпейте чуть-чуть, для хладнокровия.
Ожидание неотвратимого и бессмысленного исхода. Саня выпил рюмку, потом еще. В комнату идти было страшно. Он попытался ободрить себя шуткой, но в голову ничего не приходило. Он подумал, что надо бы поговорить с дочерью, успокоить ее. Но последняя их беседа свидетельствовала о том, что ребенок понимает даже больше, чем он сам.
Эмоции словно пугливые ящерицы, уползли вглубь, оставив только свои хвосты-напоминания о том, что он должен переживать за родных. Как же выйти из этого состояния «амебности»? Зачаточность чувств, душевная импотенция, прав Борис. Установленные самим собой рамки поведения, оберегание от потери равновесия. Стоп. Я сам раскачиваю маятник, и амплитуда отклонения может быть непредсказуемой.
Саня закурил сигарету и старался не думать ни о чем, но глупая привычка анализировать мешала расслабиться. Надо пойти и проверить, как там Аня. Надо действовать как автомат, у которого есть своя определенная программа, иначе можно сойти с ума.
… Борис постучался в дверь железнодорожного домика. Никто не ответил. Он забыл спросить, в какой стороне деревня. Взломать дверь и снова куда-нибудь звонить? Это уже слишком. Вдруг он заметил мальчишку, приближающегося со стороны леса, откуда он сам только что вышел.
- Эй, мальчик!
- Ну?
- Скажи, в какой стороне деревня?
- Какая деревня?
- Что, здесь нет поблизости деревни?
- Вы, дядя, что-то перепутали. У нас не деревня, так, пара домишек, да до них топать часа два.
- А где ближайший медпункт?
- А на что он нам? В деревне только старики.
- А как же… Мне железнодорожник сказал, что там есть фельдшер. А где сам-то, не знаешь?
- Дядя Ваня-то? Он через часок подойдет, в лес, за дровишками двинулся.
- Мне срочно нужна помощь, понимаешь. Там женщина умирает. Может, дверь взломать?
- Не получится, тут крепкий засов. Я могу сходить за ним, если хотите.
- Я тебя очень прошу, срочно, как можно быстрее.
- Я мигом, - мальчишка побежал по дороге, - я мигом, дяденька, мигом!
Никого. Бред какой-то. Так не бывает, что за глухомань такая.
- Ничего не понимаю…Кажется, я начинаю разговаривать сам с собой.
От спокойного голоса за спиной он вздрогнул.
- А тут и понимать нечего, - раздался голос Реутова, - Борис, я не хочу говорить прямо здесь, сейчас подъедет машина, поедем в Москву.
- Ты? Ты давно здесь?
- Давненько, соскучился по тебе. Здравствуй, Борис!
- Погоди, сейчас не до любезностей. У тебя аптечка с собой?
- Аптечка уже не пригодится, поверь.
- Но… Как же я поеду с тобой в Москву, а они?
- Ну, мы же не звери, не оставим их здесь. Ты же сам видишь, медицина тут уже бессильна. У них нет никакого иммунитета, и вообще, это все еще слишком не исследовано. Даже за свою «работу» я не могу поручиться головой. Каламбур – за работу над их головой я не могу поручиться головой.
- Я не понимаю…
- После, после. Все позади. Садись в машину, - Реутов открывал дверцу уазика, - я все объясню.
Борис протиснулся на заднее сиденье. В машине сидел Алексей и еще два незнакомых человека с каменным выражением лица. От их взгляда, скользнувшего как бы мимо него, ему стало не по себе. Он решил пока не задавать никаких вопросов. Доехали минут за сорок. Борис увидел еще два уазика около избушки. И Саню, который стоял на улице в одной рубашке. В быстро сгущавшихся сумерках трудно было определить выражение его лица, но он почувствовал, что произошло непоправимое.
- Молодой человек, давайте пошевеливайтесь, финита ля комедия, да бросьте пистолет-то, не заряжен он, бутафория одна, - крикнул Реутов, высовываясь в дверцу.
- Комедия?! Вы что, издеваетесь?! – у Сани перехватило дыхание.
- Смотри-ка, он еще не разучился впадать в гнев. Похвально. Значит, руки на себя не наложит. Знаете, забота психиатра предохранить от греха. Так ведь, Азаровский? Ты ведь у нас теперь сильно верующий. Вот тебе и доказательство – все мы в руках господних, даже творения рук и ума человеческих.
- О чем ты говоришь?
- Пошли, отойдем в сторонку. Нет, все после, я тоже жутко устал.
******************
… Реутов уютно развалился в кресле, попивая кофе.
- … Вот так я и жил, как на вулкане. Прятал таблетки от нее, слежку устроил, благо, с этим в наших доблестных структурах поставлено очень хорошо. Однажды чуть не проморгал. К подружке пошла, по дороге в магазин заскочила, якобы купить что-нибудь вкусненького. Вечер, народу в супермаркете уйма, она как-то оторвалась, затерялась, ну, пасут ее у входа, а она пошла в служебные помещения и прямо к заведующему. Мол, гонятся за мной. Он в камеры слежения посмотрел, а лица-то примелькались у нее уже, ведь профессионалов-то не дадут, следить за ополоумевшей девчонкой. Ну, поверил он ей. Актриса, такую беззащитную и невинную девочку сыграла! Дал ей одежду как у продавцов. Колпак нацепила, в общем, маскарад. И через черный ход на его ниссане укатила. Хотел он ее высадить, да передумал. Приставать начал. Она ему возьми да и скажи, что прямо на его глазах таблетки заглотнет. Хорошо хоть мужчина сильный оказался. Не стал долго свои преимущества оценивать да прикидывать, что эти преимущества ему дадут. Схватил ее и связал по рукам и ногам. Обратно привез. А тут наши соглядатаи уже шмон наводят в магазине. Свои корочки ему в лицо суют, на, мол, полюбуйся и молчи. Ты, Борь, не представляешь, что я вынес. А тут подвернулась эта история болезни, смотрю, фамилия до боли знакомая. Я ведь его, мерзавца, тогда еще хотел достать. Ксюшка не дала. В ногах валялась, угрожала, что все равно сотворит над собой что-нибудь. Знаешь, я эти угрозы много раз видел. Да, кто-то рядом с реанимацией таблетки глотает. Или с телефоном у подушки, чтобы в последнюю минуту позвонить. Или в ванне вешается, чтобы все остальные в доме слышали, как пьяное тело сгромыхало от неудавшейся попытки. И так много раз. Всего этого я давно насмотрелся, в отделении токсикологии и наркологии, сам знаешь. А вот Ксюша, уверен, не шутила, вижу я просто, опыт… Она бы выполнила. Так вот, смотрю фамилию. Приглашаю так, не навязчиво, в кабинет. Пудрю мозги про науку, про новейшие методы исследований. Она ведь, Аня, с головными болями пришла. Я ей говорю, и ребенка надо исследовать, позитронно-эмиссионную томографию, а вдруг там активность метаболических процессов нарушена. Ну, ты знаешь. Чем больше терминов, тем больше веры. Пригласил ее к нам, у нас ведь невинная вывеска такая, «Лаборатория по изучению дифференциальных структур и клеточных процессов». Не насторожилась она. Сняли мы у нее все характеристики мозга, как там, в фантастических романах писали, отсканировали. Только маленький недочет – отсканировать мало, надо еще все выстроить все в четкий алгоритм. Расшифровать, так сказать, закодированную информацию памяти. А без личного контакта с пациентом этого не достичь. Технология такая, на основе электрических характеристик всех участков коры создается модель. Но чтобы проверить действительное содержание, нужна колоссальная обработка для сопоставления информации, выдаваемой устно, с импульсными показателями. Хотя, в некотором роде магия. Не все достается из подсознания даже под гипнозом. Я над вопросами, которые нужно задать в этом состоянии, трудился пять лет. Все равно картина неполная, приходится программе-обработчику «додумывать» детали, нюансы… да, это произведение искусства, память человеческая. Картина многоцветная. А потом эту картину нужно вложить в чужую голову. Ты не представляешь, какое вдохновение овладевает… Ну, предположим, из ДНК вырастить клон невелико искусство. А вот воссоздать образ мысли донора…
Борис его не перебивал. Картина, которую рисовал ему Реутов, обозначалась новыми мазками, грубо перерисовывалась, краски начинали расползаться, смешиваться друг с другом, ему казалось, что эти живые пятна на беспрерывно меняющейся картине сползают на пол и живыми склизкими существами подползают к нему. Галлюцинации…
- Перестань, я больше не хочу слышать, это омерзительно для врача.
- Нет, дорогой, дослушай. Я хочу, чтобы ты ему это потом объяснил.
- Причем здесь я? Я итак участвовал в этой игре не по своей воле.
- Все мы участвуем в чужих играх, такова жизнь. Голубчик, назад дороги нет, ты слишком много знаешь. Я тебя не просто так пригласил, не байки детские рассказывать о злобном старикашке, который решил отомстить за свою поруганную дочурку. Да, я воспользовался данной мне властью, чтобы немного взбодрить этого… Дело не в нем, этот эксперимент дал нам реальную возможность узнать, что они ничем не отличаются от нормальных людей. У них даже есть чувства. Да, я забыл тебе сказать, так как мы ни в чем не могли быть уверены, мы вживили им датчики, так что все ваши разговоры фиксировались. Конечно, когда они происходили в их присутствии. Вот поэтому я и оказался так близко и вовремя. Хотя, конечно, не совсем вовремя. Меня тоже за это по головке не погладят. Колоссальные средства во всем этом крутятся, ты даже не представляешь, какие. На самом деле, результаты вскрытия могут быть потрясающими. Надеюсь, мне удастся доказать, что в эксперименте бывают накладки. Актеры сыграли неплохо, надеюсь, ты не сильно пострадал от их рукоприкладства, для достоверности пришлось на это пойти. Хотя, если бы они не знали, что их действия контролируются… Невозможно все предвидеть, поверь, я тоже не знал, что обернется трагедией. А Алексей профессионал, ты, наверно, догадался, руководил операцией. У меня даже гипотеза есть, что тут не только пневмония у нашей подопечной была, вот так-то, коллега.
- Ты мне не коллега. Ты подонок.
- Полегче, полегче. Скажи, ведь легче пожертвовать ради науки недочеловеком, чем человеком, рождение которого и смерть находится в руках Божьих?
- Не смей рассуждать о Боге.
- Хорошо, не буду.
- Почему умер ребенок?
- Тут странный случай произошел. Этого я и не предвидел. У нее какая-то феноменальная внутренняя связь с матерью обнаружилась. Погрешности эксперимента. Мы попытались информацию из памяти матери частично заложить в ее головку. Совсем маленькую часть. А потом стали замечать, что она с ней себя идентифицирует. Причем, вопреки своей воле. Да, вот такие необъяснимые вещи порой происходят. На бессознательном уровне. Но идентификация произошла еще глубже, чем мы предполагали. На клеточном уровне. Ее клетки резонировали, у нее ведь тоже не полный комплект иммунитета, как ты, наверное, догадываешься. Но это я только тебе говорю. Доказать, что я этому способствовал, ты не сможешь.
- Да ты преступник!
- Дорогой мой, я обыкновенный ученый. Кюри облучались рентгеном, а я… Мне ведь их тоже, как детей собственных, жалко, поверь.
- Лицемер! Я ухожу.
- Не забывай, что твой уход - кратковременное явление. Приказ об увольнении в твоей районной больнице уже подписан. Ты принят в наш штат. И последний дружеский совет – прошу не сопротивляться. Вспомни «В круге первом». Вспомнил? Вот и молодец. Следующие эксперименты будут гораздо человечнее, и в твоих силах сделать их такими. А за Юферова не беспокойся, он вспомнит все, в нужное время, не сразу, постепенно. Видишь, я тоже бываю гуманным.
Глава 8.
Саня лежал на диване и с изумлением ощупывал свою голову. Какие-то смутные воспоминания о выходных его неясно тревожили. Пора на работу. Какой сегодня день недели? Пока непонятно, но раз будильник звенит, значит, рабочий. Одновременно с будильником откликнулся телефон.
- Да.
- Юферов Александр Сергеевич?
- Да, слушаю.
- У вас на столе лежит больничный лист, на работу можете не ходить. Сегодня понедельник, чтобы Вы знали. Не советуем Вам отлучаться из дому и названивать на работу или кому-нибудь еще. Отдыхайте.
- Кто это, черт возьми?
- Голубчик, минут через пять к Вам вернется память, и Вы все поймете. До свидания.
Трубку быстро положили. Пять минут. Что я должен вспомнить? А что я делал вчера вечером? Не помню. Может, меня без чувств с какой-то попойки дотащили до дома? Кажется, в пятницу с мужиками должны были пойти в сауну. Ну, не наклюкался же я до такой степени, что два дня выпало из головы начисто? Славке, что ли, позвонить? Или подождать минут пять? Вдруг все само прояснится. Какая-то сила подняла его с постели. Он подскочил, перед глазами промелькнула мгновенная зарисовка его самого с руками в крови. Галлюцинации… ну да, точно, третья стадия алкоголизма скоро наступит, пью, будто печень как у Железного Дровосека. Пора заканчивать. Он подошел к зеркалу.
М-да… Ну и рожа у тебя, Шарапов. Дрябло отвисшие мешки под глазами, взгляд замутненный, волосы спутанные. Неприглядный видок, будто сорок лет уже. Да и седина лезет, уже по волоску не повыдергиваешь. Губы потрескавшиеся. Странно, вроде, раньше я не сильно присматривался к своему отражению. Все-таки не внешность красит мужчину. Он взглянул на руки. Под ногтями запекшаяся кровь. Черт, где я был, сейчас звоню… Подходя к телефону, зацепился неуклюже за стол ногой. Легкий шелест упавшей бумажки. Действительно, больничный лист на неделю. Кто же такой заботливый? Звонить или нет Славке? И что я его спрошу, мол, не помнишь ли ты, где я был вчера? Конечно, плевать, что он подумает, но явным шизофреником с провалами в памяти выглядеть не хочется. Что же было?
Он ходил из комнаты на кухню, перекладывал случайные предметы на столе, тревога нарастала. И вдруг холодная волна отчаяния заставила его содрогнуться. Он явственно увидел мраморные пятна, покрывшие Анино тело в последние минуты. Липкое пожатие ее холодных пальцев. Изуродованное гримасой лицо. Частое биение пульса, потом все медленнее, медленнее и, наконец, остановка. Последнее желание что-то сказать. Пенистая мокрота и его инстинктивное желание вырвать руку. Умоляющие глаза, в которых с молниеносной быстротой сменялись боль, жалость, любовь, бессилие, сожаление, отчаяние, ненависть, страх, смерть. Он не мог встать и сидел рядом полчаса в состоянии полной апатии ко всему. Потом его как будто кто-то толкнул, и он увидел перед собой Машу.
- Маша… Машенька, мама умерла.
- Я знаю. Это ты во всем виноват.
- Маша, что ты говоришь-то, я же вас обоих люблю, да что ты такое говоришь-то, Господи, Маша…
- Уйди, я хочу быть с ней.
- Я уйду, только долго не оставайся, а то тоже заболеешь…
- Я не заболею, уходи, - она легла рядом с Аней, поджав под себя ноги.
И тут Саня неотвратимо почувствовал, что она уже тоже не встанет. Она не была бледна, она ровно дышала, но во всей ее позе чувствовалась смерть.
- Нет, я не уйду, что, что происходит?
- Я не могу жить, когда она мертва. И сейчас я тоже умру.
- Прости, прости меня, я не должен был…
Маша отвернулась. Плечи ее вздрагивали от рыданий. Детская рука гладила по Аниным волосам, и неожиданно замерла. Стало тихо. Саня подошел и повернул ее лицом к себе. Синее зеркало смерти. Обрывки незначительных фраз проносились в голове, он почти не помнил, как приехал Борис на машине, только то, что он отводил глаза и молчал. Как он снова оказался здесь, не помнил абсолютно. Все события пронеслись перед его внутренним взором в одну минуту. И тут снова задребезжал телефон.
- Алло, это номер двадцать шесть – пятьдесят – тридцать?
- Да.
- Соединяю вас с Москвой. Говорите.
- Да, я слушаю. Кто это?
- Это я, Аня. Мне сообщили, что ты в Москве должен быть, я позвонила, а тебя нет. Говорят, заболел неожиданно. Что-то случилось? – Молчание.
- Погоди, погоди, я сейчас, - Саня бросил трубку и побежал к зеркалу.
С той стороны стекла на него смотрел человек с совершенно обезумевшим взглядом. Может, мне все это приснилось? Что за чертовщина, Ани нет, не с того же света она мне звонит, сейчас я выведу на чистую воду эту подставную «Аню». Бред какой-то. Он больно ущипнул себя щеку. Нет, не сплю. Спокойно подошел и взял трубку.
- Девушка, вы уверены, что Вас зовут Аней?
- Саш, что с тобой?
- А если подумать?
- Ты что, опять с похмелья? Я тебе говорю, звоню узнать, что случилось, думала, хоть с Машкой погуляешь по Москве, ведь давно не виделись. Может, повычитаем семерки из сотни, чтобы убедиться, кто из нас более ненормален? – она уже смеялась, обычная ее манера подтрунивать над ним, когда он в чем-то сомневается.
- Гм … Вот что, Аня, я не знаю, кто Вы… Можете ответить на один вопрос?
- Давай, если тебе легче станет. Всегда ты был не от мира сего.
- Скажи, когда мы с тобой первый раз занимались любовью?
- Ты с ума сошел? Забыл? Ладно, ретроспекция. Прокрутим пленку назад, господа, внимание, момент истины. Вы видите двух юных любовников на даче у друзей, которые, слегка смущаясь, оставили их наверху, понимая, что наступил день их, так сказать, гармоничного слияния. Удовлетворен?
- Верно. Я тебе перезвоню.
Медленно, почти бережно положил трубку. Ведь должно быть какое-то объяснение этому шоу. Или ему все это внушили? Вредно читать книги о психологических опытах «магов».
Саня медленно поставил диск. Под гитарное глиссандо он пытался снова сосредоточиться. В голове слабо вспыхивали обрывочные реминисценции с давно прочитанной фантастической повестью. Там тоже присутствовали двойники, которые преследовали героев, пытаясь занять их места в жизни. А вдруг и сейчас вместо него на работе сидит Саня-двойник и, как ни в чем ни бывало, пишет за него технические задания и погоняет молодых студентов? Бред. Кажется, эти двойники были неуязвимы, с одним недостатком – они не помнили, что произошло, после того как их воспроизвела опять же неизвестная и непонятная сила. М-да…
Еще инопланетян, не объяснимые явления, зоны, мыслящие океаны сюда собрать – и палата для душевнобольных обеспечена. Должно же быть внятное, доступное человеческому разуму объяснение всего этого… Спектакля, да! Не похож ли я в этом случае на бедного Николаса д’Эрфе? Логично сейчас же броситься к компьютеру и начать выяснять, кто такой Азаровский, кажется, такая фамилия у Бориса, отыскать его, прижать к стенке.
И зачем? Чтобы увидеть, как правда превращается в ложь, а ложь становится неопровержимым доказательством? К сожалению, постановка не отличалась ни оригинальностью, ни захватывающим сюжетом. Да и цель совершенно непонятна. Доказать мне, что я вел себя как идиот в критической ситуации? Но зачем же столько смертей…
Да, это точно спектакль, и Аню в него впутали, да еще и Машку… Но я же все это видел! Я же не мог ошибиться, пульса не было, дыхание остановилось, так не сыграешь! Тогда остается думать, что откуда-то наплодились двойники, и сейчас мне звонила именно Аня-двойник. Все-таки вредно много читать фантастической литературы. От нее может возникнуть фантастический бред с неотступными галлюцинациями. Как и верти, а все-таки его здорово встряхнуло. Да и неопределенность не лучше. Так и хочется крикнуть: «Ну, что там у вас еще?! Давайте, вываливайте, не томите, уж все сразу!».
Но молчал телефон, не звонили в дверь. Бросили, отстали, забыли о его существовании. Он набрал московский телефон Ани. Молчание. Может, в этом всеобщем мировом молчании и есть урок?
Когда-то Саня пытался писать романы. Как человек в высшей степени логичный, он продумывал сюжет до тех пор, пока он не становился как хорошо отлаженная программа. Диалоги, персонажи, повороты… В то время он часто рассуждал на тему «мы в литературе и литература в нас».
Мы в литературе… Вообще, есть ли хоть одна мысль, не озвученная уже до нас? Писать все труднее и труднее, все кажется избитым и давно написанным. Как же отделить мысли свои и мысли чужие? Что движет, когда ты пытаешься выразить мысль словами? Тщеславие? Амбиции?
Литература в нас… Кажется, есть поговорка, что эрудиция – это то, что стряхнули с пыльных книжных полок в наши бедные головы. Чем больше читаешь, тем более ощущаешь себя носителем истины, чужие мысли делают удивительные метаморфозы (переход количества в качество), и кажется, что эти мысли были с тобой всегда. С легким высокомерием оглядываешь ты стройные ряды соплеменников, которые, возможно, совершенно не озабоченные глобальными проблемами бытия, вовсе не читали и, самое главное, никогда не прочитают того безумного количества книг, которые кажутся тебе верхом совершенства и взлетом человеческого разума. Ты смотришь на них, они на тебя. И неизвестно, не крутят ли они пальцем у виска тебе вслед. А ты пребываешь в экстазе от избранности «своего круга», твоей обособленности, загадочности, духовности; ты веришь в разум, в утонченность чувств (хотя сам культивируешь эту утонченность только с отдельными личностями). Ах, как вкусно пережевывать новинки, блистать остроумием, рассуждать о высоких материях, ведь нижний, «физический», уровень ты себе обеспечил.
Мы в литературе… Герои, с которыми ты ешь, спишь, гуляешь, делишься всем, с последней точкой оставляют тебя, и больно щемит в груди, ведь это прощаются с тобой дети, а их слова, мысли, поступки как тетрадки и рисунки, которые остаются у родителей навсегда. Интим со словом – вот что ощущаешь, пытаясь скудными словами отразить свою переполненность, со всеми стадиями любовных отношений.
Литература в нас… Как там у Фаулза? «Психическое расстройство, которое вы, невежды, именуете литературой». Прочитали мысль, она резонировала с нашим состоянием. Как замечательно. Автор, быть может, тоже находился в состоянии глубокой депрессии, когда это писал. Прекрасно, значит, это вовсе не самое патологическое состояние, и ты не одинок. Почему-то именно в этом состоянии и пишется, просто овладевает навязчивое желание писать. Интересно бы попробовать писать, когда ты счастлив, не раз думал Саня, и не находил в себе этого состояния. Или депрессия, не так часто, слава Богу, или полнокровное чередование будней и праздников. А вдохновение – это полет, и неважно, откуда растут крылья. Вспомнил, где-то он читал, что прекрасных строк о любви никогда не было бы написано, если бы все поэты были счастливы. Несчастная любовь – это качество души. Способность любить и сопереживать. Но это не разумно.
…Когда чему-то не находишь объяснения, ничто не мешает сделать вид, что этого просто не было. Трудно перед собой быть неискренним и обмануть себя – задача не из легких. Саня понял, что бесполезно впадать в суетливое выяснение истины. Просто жить как раньше. Он ведь не неврастеник, в конце концов, рвать на себе волосы, звонить в Москву, тестировать всех, или, чего доброго, пытаться найти сведения в моргах и на кладбищах. Нет, он до этого не дойдет. Хотя крест на партии в игре, правила которой толком неизвестны – сомнительное занятие.
Глава 9.
…Приближался Новый год. Сотрудники пребывали в предпраздничном настроении. Реутов вызвал Бориса к себе в кабинет.
- Ну-с… Давай обсудим наши насущные проблемы. У меня тут возникла мысль о продолжении эксперимента.
- Опять с живыми людьми, с использованием твоих подопечных, ты еще не насладился местью?
- Ты не понимаешь, моя месть претерпела некоторые метаморфозы. Теперь это, скорее, творческий процесс, научный азарт, вдохновение. - Борис криво усмехнулся. - Мне понятна твоя ирония, но это действительно так.
- Что же на этот раз?
- Я не сказал тебе сразу, так сказать, утаил. Когда еще была живы наши подопечные, мы, естественно, взяли их ДНК.
- Для чего?
- Да все для того же, собственно. На мышах создавать клонов от клонов… Бедные мышки, им не повезло, все время на них наука отрабатывает свои самые смелые идеи…
- На людях гораздо более гуманно, не так ли?
- Давай не будем снова впадать в бесконечные философские дискуссии. Я знаю, что ты об этом думаешь, и довольно. Нас сейчас интересуют вторичные чувства, так сказать.
- Вторичные от чего?
- Возможно, данный термин не совсем полно и правильно отражает суть. Кстати, мне нелегко пришлось доказывать, что смерть была следствием необъяснимой инфекции, и что мое присутствие поблизости ничего бы не изменило. Так вот, клоны, безусловно, способны чувствовать как мы.
- Я это заметил.
- Брось свой язвительный тон. Я говорю о том, что теперь у них есть и своя собственная история, и мы уже легко можем наложить эту историю, как амальгаму, на предыдущие переживания, и воссоздать индивид, сложное человеческое существо, которое не просто копия донора, а самостоятельное существо, в некотором роде неповторимое. Конечно, эту «новейшую историю» приходится реконструировать на основе записей, что, кстати, гораздо более точно, чем сопоставление записей мозга с фактами, полученными во время транс-медитации.
- Ну, хорошо, а дальше что?
- Понимаешь, уникальная возможность снова столкнуть наших героев.
- Ты что, хочешь довести беднягу до паранойи? Подкидывать ему бесконечных двойников, которые умирают, но возвращаются вновь? Как на планете Солярис?
- Глупости. Мой двойник прекрасно помнит, что произошло в той избушке. Кроме минуты смерти, разумеется. Тут сказочка у меня придумана, уже полностью освоена ее сознанием, клиническая смерть и чудесное воскресение. Минуты перехода в бесконечность изящно прикрыты амнезией, да это же детали, мне кажется, у нее какое-то чувство возникло к этому Александру, это же возможность вытащить его наружу, освежить новыми красками. Имей в виду, я только с тобой этим делюсь.
- Сдается мне, у тебя мания величия. Ты что, Калиостро, который пытается наконец-то отыскать формулу любви? – взгляд из-под очков был не просто не одобрительным или издевательским, он был презрительным, но Реутов, уже давно расхаживающий по кабинету крупными шагами, его не замечал.
- Опять ты меня не понимаешь. Я хочу, чтобы моя подопечная ощутила полноту жизни, всего-то.
- Давай на этот раз без меня. Я чувствую вину, что до сих пор ничего ему не объяснил, вообще, чувствую себя очень гнусно, вспоминая о той роли, которую мне навязали. Давай как-нибудь без меня.
- Да все продумано уже. Настоящая Аня едет с ребенком на каникулы в ваш город, наша Аннушка поедет туда же. Думаю, при наших связях с соответствующими службами мы отследим момент, когда они договорятся встретиться. Тут опять театральный трюк с подменой актрисы в последний момент.
… Вечером Борис долго ворочался на своем диване в гостиничном номере. Позвонить или не позвонить? Тогда придется объяснять свое долгое молчание. Где гарантия, что он мне поверит? Номер, безусловно, прослушивается, могут оборвать на полуслове. Какой же я трус! Сколько напыщенных фраз я сказал ему за ту ночь, и все это оказалось лишь маской, прикрывающей собственное бессилие перед непреодолимыми обстоятельствами. Конечно, меня жестко прижали. Положили показания свидетелей, что в ту ночь, когда разбилась Татьяна, я был мертвецки пьян, якобы меня видели перед этим, соответственно, уголовное дело обеспечено. Стать мучеником я не захотел.
И что сейчас? Сижу в этой столице, выслушиваю этот бред о беспредельных возможностях человеческого ума двигаться вперед. Конечно, мне дали возможность заниматься своим делом и продолжить работу над диссертацией. В моей больнице это было просто невозможно. Сделка с совестью. Или нет? Я ведь не знал, что это было все продумано и подстроено, я честно пытался исполнить долг врача. Я сокрушаюсь о том, что не могу в себе найти силы, чтобы сказать правду. Может, Александр сам обо всем догадался? Из телефонного разговора с Аней, который состоялся сразу после всех событий, очевидно, что он не поверил ни слову. Возможно, ли предположить, что у него творилось в голове в этот момент? Но счеты с жизнью он не пытался свести, значит, кризис пережил.
И все-таки нужно его как-то предупредить. Но что я ему скажу, вот это Аня, а это – не Аня? Гена вряд ли расскажет мне все детали операции, может, эти откровения – очередная проверка на благонадежность? Много ли будет толку от моего импульсивного порыва?
Глава 10.
Саня как упрямая лошадь впрягся в работу, последний месяц года всегда бывает особенно напряженным. Разборы первоочередных дел с начальником, бесконечные бумаги, взывающие звонки пользователей, терпеливое разъяснение элементарных истин, снова бумаги, и так бесконечно, некогда посидеть нога на ногу за чашкой кофе, красные от монитора глаза, першение в горле от повсеместной ОРВИ, расслабленное пятнадцатиминутное чтение по вечерам, звонки, объяснения с родителями, общение по выходным…
Мокрое прикосновение косо летящего снега, невнятные очертания домов в фиолетовой дымке утра, озабоченные лица прохожих, переполненный автобус, настойчивая, сквозь дремотную завесу, просьба кондуктора оплатить проезд. Медленное сползание в рабочий ритм дня…Наконец-то пятница, иллюзия законченности дел на этой неделе. Саня с неудовольствием отметил, что сегодня предстоит длинный список дел, и времени может не хватить. Он сидел в приемной директора, в ожидании очередного совещания. Молоденькая, недавно принятая на работу, секретарша перебирала в сотый раз свои бумаги и поглядывала на часы. Телефон звонил с интервалом в пять минут. Неожиданно она передала ему трубку:
- Александр Сергеевич, Вас.
- Меня? – удивленно приподняв правую бровь, как бы пытаясь включиться в смысл происходящего, переспросил он.
- Да-да, Вас ищут уже везде, видимо, срочно.
- Да, слушаю.
- Саша, привет, дорогуша! Это Аня. У меня тут выпал свободный вечер, можно, я зайду?
- Прямо сегодня? Я не знаю, когда я освобожусь, очень много работы. А ты вообще, какими судьбами в наше захолустье?
- Да приехала к родителям, погостить.
- А Маша?
- Знаешь, она уехала в зимний лагерь. Так я зайду?
- Ну, попробуй, предварительно позвони, чем черт не шутит, может, и дома буду часов в семь-восемь.
- Хорошо, не отвлекаю. До встречи!
- Пока-пока.
Странный звонок, он уже начал выруливать из непонятной ситуации, смирился с тем, что его приключения в поезде остались загадкой. Может, сегодня все разъяснится? Что ж, посмотрим…
Смешно, но он действительно пришел домой к восьми часам. И сразу с порога услышал настойчивый звонок.
- Ты дома? Я буду минут через двадцать. Хорошо?
- Хорошо. Только не пугайся, у меня тут маленький беспорядок.
- Что я, беспорядков не видела? Главное, чтобы в голове был порядок.
Она пришла, благоухающая какими-то свеже-морозными духами, в роскошной песцовой шубке, улыбающаяся и помолодевшая.
- Ну, здравствуй, что ли…
- Проходи. Раздевайся.
- А шубу ты у меня не примешь? Куда же подевались твои хорошие манеры?
- Э… Видимо, с утра не загрузил как основную задачу.
- Это должно быть по умолчанию.
Нет, шутит она также. Как настоящая Аня.
- Виски, коньяк?
- А у тебя еще и содовая имеется?
- Вообще говоря, ни первого, ни второго, ни третьего.
- Зачем же предлагаешь?
- Традиция.
- Вижу, ты ничуть не изменился. Кстати, хотела спросить, о том нашем разговоре. Ты так и не перезвонил.
- Ты пришла спросить, что я имел в виду? Считай, что это издержки напряженной работы.
- Не думаю, ну, да ладно. Наливай.
- Так сразу? Расскажи мне, как Маша.
- Учится, почти на одни пятерки. А я тут сильно болела.
- Сочувствую. Хорошо, сейчас гляну, что завалялось в холодильнике.
- Ты так не беспокойся, помнишь, как раньше? Поджаренный хлебушек, и нам было хорошо, - она вопросительно взглянула.
- Хлебушек, говоришь. Три корочки хлеба, может, и есть, - озадаченно пробормотал он, отправляясь на кухню.
Черт бы меня побрал с этими галлюцинациями! Кажется, это настоящая Аня. А та, что умерла в избушке, ее фантом? Но взгляд я не мог перепутать. Ничего не помню, о чем мы с ней говорили. Тогда я был абсолютно уверен, что она настоящая. Нет, все-таки пора вести уже какой-то правильный образ жизни, может, мне вообще те события приснились? Надо еще что-то спросить, не знаю, как еще проверить…
- А гитара все та же, - тихо перебирая струны, Аня сидела в кресле, откинувшись назад.
- Да, все та же.
- Сыграй мне что-нибудь. Помнишь, ты мне сочинил мелодию.
Саня вздрогнул. Черная грива волос, карие глаза, меняющие свою насыщенность от освещения. Он почувствовал теплую волну, поднимающуюся в его груди от ощущения, что перед ним сидит человек, роднее которого не бывает. Ее взгляд был прозрачным, словно он смотрел на песчаное дно лесной речки. Янтарные переливы слегка колышущейся водной глади. Губы чуть сжаты, будто боятся раскрыться в улыбке. Правая рука замерла над струнами. Молчание. Энергичное встряхивание головой с откидыванием пряди упрямых волос назад.
- Ну, я не настаиваю, если ты не помнишь.
- Отчего же, - глядя ей в глаза, он взялся за гриф рукой и медленно потянул гитару на себя.
Больше не смотреть на нее. Все уже давно прошло и заросло былью. И не к чему все это. Он сосредоточенно нащупывал аккорды, пальцы после долгого перерыва не хотели изображать виртуозную игру, где-то сфальшивил, где-то позабыл.
- Неважнецкий нынче из меня музыкант.
- Спасибо. Ну, так нальют в этом доме или нет?
- У меня только водка.
- Тоже неплохо. Давай выпьем за то, чтобы у нас в нашей жизни все было хорошо. И у тебя, и у меня, - ему показалось, что глаза ее повлажнели.
Но расспрашивать не хотелось. Золотое правило в общении – человек должен сам захотеть поделиться болью. Или, наоборот, подальше ее запрятать, не раскрывая, просто болтая ни о чем.
- Помнишь, ты когда писал, выгонял нас с Машкой гулять, мы обычно гуляли, заходили к куче знакомых. А потом ты удивленно поднимал бровь и спрашивал, почему мы так быстро вернулись?
- Помню. Ань, у нас сегодня вечер воспоминаний?
- Ты всегда был толстокожий, но мне казалось, что ты изменился. Хотя, последний месяц показывает, что не слишком. Ну и пусть. Все равно я рада тебя видеть, - улыбнувшись одними глазами, она выпила разбавленной соком водки.
- Сильно не увлекайся, ты ведь раньше водку не пила?
- Всему научишься. Ой, опять я вспомнила, ты мне говоришь, что тебе надо писать, ты не можешь не писать, а я, как идиотка, мол, питаться-то, чем будем, строчками твоими, что ли… Ты прости меня, я тебя совсем не понимала.
- А сейчас стала понимать лучше?
- Вот, ну когда ты, Саша, исправишься! Я с тобой серьезно, а ты…
- И я вполне серьезен. Просто время такое – шутить. Иначе можно сойти с ума.
- Хорошо, включи музыку. Я хочу просто посидеть и послушать музыку, если ты не возражаешь.
- Да нет, сиди, разумеется.
- А, может, потанцуем? Просто как старые друзья?
Потанцуем-потанцуем, думал он, разглядывая ее сиреневое платье, которое она по-девически одернула. Странно, хоть он и подтрунивает над ней, она не тяготит его своим присутствием. Как два школьника, отстранившись друг от друга, под невыносимо ностальгическую мелодию. Легкий флюид? Пульсирующие токи побежали по руке. В конце концов, можно и приблизиться. Знакомая и неизвестная, забытая и неповторимая. Кажется, он подпал под влияние минуты.
- Аня, знаешь, ты будешь смеяться, я в тебе сомневался.
- Как это?
- Ну, это долгая история, я тебе как-нибудь расскажу. Думаю, сейчас не время. Ты по-прежнему хорошо танцуешь.
- Спасибо. Сегодня вечер обмена любезностями.
- Молчи, - он откинул волосы и поцеловал ее в шею.
Она замерла. Запах духов окутывал сознание. Одна рука обнимала все крепче, другая рука, сцепившись с ее рукой, как бы преодолевала сопротивление. Он почувствовал, что ее колени начинают дрожать, первое легкое касание губ, грубое сжатие и новая попытка. Прерывистое дыхание, полное бездействие логики…
И вдруг она слегка оттолкнула его.
- Погоди, погоди, я не могу так сразу.
- Хорошо, конечно, давай погасим свет.
***********************
- Ну вот, Анна Владимировна, теперь Вы все слышали собственными ушами. Теперь Вы понимаете, почему мы Вас остановили, когда Вы выходили из подъезда?
- Только в общих чертах. Вы еще ничего толком не объяснили.
- Объясняю, - Реутов расхаживал по комнате в своей обычной манере, - Аннушка, которая Вас… замещает, так сказать, ни в чем не повинное создание. Но действует она по своей воле. Конечно, она не знает, что она вовсе не человек, и все, что, как она думает, она помнит, всего лишь копия Вашей памяти, с некоторыми доработками. Но ничего страшного не произошло, поверьте, Вам ведь абсолютно безразличен Юферов?
- Да собственно…
- Уж извините великодушно, что мы Вас использовали. Знаете, теория теорией, а практика дает подчас неожиданные результаты. Впрочем, я сам собирался сегодня рассказать это Вашему бывшему мужу. Думаю, результаты, которых мы достигли, вполне удовлетворительные. И я хочу, чтобы Вы при этом присутствовали, так сказать, живое доказательство, ведь он Вам не поверил прошлый раз, помните, Вы ему звонили из Москвы?
- Да, конечно, помню. Такое впечатление, что вы это помните даже гораздо лучше.
- Работа такая, - сардонически улыбнулся Реутов.
… Саня задумчиво курил на кухне. Аня вышла из ванны в полотенце, и он только сейчас заметил след на ключице.
- Что это у тебя?
- Подключичный катетер был. Недавно убрали, еще долго будет видно.
- А зачем?
- Я тебе говорила. Ты не обратил внимание. Я болела. Даже хуже – едва выкарабкалась после той нашей поездки. А ты даже не поинтересовался, что со мной стало. Я спрашивала про тебя в бреду, говорят.
- После… поездки?
- Что ты так на меня смотришь? Ну, помнишь, «террористы», которые нас быстро отпустили, я еще кашляла. Говорят, я почти умерла. Ты не подавился?
Саня закашлялся. Опять все возвращается. «Мумия возвращается». Придет же в голову! Кто же Аня настоящая? Почему я ничего не помню, амнезия проклятая, меня, может, тоже с того света вытащили? А существую ли я вообще? Или она распадается на нейтрино и снова возникает в неизменном виде? Или их тут целая серия, запасных кукол? Мысли его прервал звонок.
- Алло, это Юферов Александр Сергеевич?
- Да…
- Это Азаровский. Борис.
- Очень рад. Вернее, ужасно удивлен.
- Александр, извините за нескромный вопрос, вы сейчас не одни?
- Вопрос в двенадцать ночи действительно нескромный. Нет, не один.
- Не Аня ли, случайно, в гостях?
- Случайно, да. Послушайте, Борис, я устал от всех этих спектаклей, объясните, наконец, что происходит!
- Именно поэтому я и звоню. Хотя, видит Бог, с большим опозданием. Дело в том, Александр, что Вы влипли в довольно грязную историю.
- Сейчас расскажите, что некий маг решил провести надо мной эксперимент.
- В точности так.
- И кто этот добрый Гудвин?
- Увы, не Гудвин, и не добрый. Это мой однокурсник, я Вам про него рассказывал. Вообще, можно я сейчас приеду? Это длинная история, только вот не знаю, как быть с Аней.
- Нет уж, увольте, я хочу спать, в поезде Вы меня грузили религией, сейчас рассказываете про колдовство и прочую дребедень. Я очень устал, у меня была напряженная неделя, имею я право отдохнуть от Ваших посягательств на мое личное пространство!
В трубке раздались короткие гудки, оборвавшие голос Бориса на полуслове. С озлоблением бросил Саня трубку. Психушка, а не дом. В дверь настойчиво постучали. Потом еще раз.
- Аня, ты не назначала никому еще одно рандеву в моем доме?
- Нет… Кто это звонил?
- Кстати, ты его должна помнить, Борис Маркович, он тебя даже пытался лечить.
- Да-да, помню… Хотя и смутно. Такой худой, в очках?
- Именно. Аня, ты извини, у меня в голове все слишком перепуталось, я пойду прилягу. Стучать, кажется, перестали, осознали, что это просто неприлично. Будем как в «Иронии судьбы» – не открывать дверь. Если это только не Ипполит, или муж твой.
В дверь забарабанили с новой силой.
- Черт!!! В современных условиях можно ожидать, что ее просто подорвут, если мы не откроем. Кто там, прекратите стучать, соседи сейчас выглядывать начнут!
- Открывайте!
Саня посмотрел в глазок и узнал Реутова. Открыл дверь и отступил назад. Перед ним стояла Аня. С заплаканными глазами и шмыгающим носом. Бирюзовый шарф,
распахнутая дубленка, растрепавшиеся волосы. Он обернулся в сторону кухни.
- Я сейчас.
Быстро схватил халат и открыл кухонную дверь. Нет, Аня, с которой он вчера встретился, по-прежнему сидела, завернувшись в полотенце.
- На, надень на себя.
- Ах, вот ты какая, иллюзорная копия моя! – Аня протискивалась на кухню, но замерла на пороге.
С минуту они смотрели друг на друга. Саня стоял между ними, как будто ожидая, когда кто-то будет в нокауте и можно будет начать считать. Тут настоящая Аня резко развернулась и пошла в комнату. Оттуда послышался вопль.
- Да ты еще и шлюха! Спасибо Вам Геннадий, теперь насчет моего бывшего супружника у меня не осталось никаких сомнений.
- Давайте, объясним ему, он ведь как истукан стоит.
- Пусть стоит. Хорошо, я взбудоражена, объясняйте сами.
- Александр, вот это, - широким жестом указывая в сторону Ани, - Ваша настоящая бывшая жена. Каламбур получился. Бывшая жена, реальная, так сказать. А вот это, - жест в другую сторону, - ее двойник, или - просто клон. К сожалению, мы не сообщили Вам об этом раньше, но тогда бы не было чистоты эксперимента. Приношу свои извинения.
- И-з-ви-не-ни-я?! – разделяя звуки, почти прокричал Саня. – Да Вы… Подонок! Вон из моего дома! Нет, я Вам сначала морду набью, иначе не успокоюсь, - с этими словами он кинулся на Реутова, но тут его удержали крепкие руки двоих сопровождающих.
Саня вырывался, но тщетно. Ненастоящая Аня не произнесла еще ни слова. Она смотрела на завязавшуюся борьбу, и ее зрачки расширялись. Среди всей этой возни громко взвизгнул ее срывающийся голос:
- Кто мне объяснит, что такое клон?!!!!!!
- Это человек, полученный из клетки другого человека, - поправляя съехавший галстук, ответил Реутов.
- Но человек?
- Видишь ли, эти вопросы до конца пока не исследованы. Теоретически – да, но практически… Это все находится в глубокой тайне от общественности. Но наш эксперимент доказал, что клоны – существа, способные чувствовать, а это, может, самое главное…
- Существа?!!!! Саша, я СУЩЕСТВО?
- Нет, конечно. Нет.
- Нов ведь он мне был как отец. Он ведь со мной много занимался, много рассказывал, я его уважала, а сейчас он говорит, что я существо. Она – человек, а я просто ее двойник, у меня нет ничего своего, ее волосы, ее глаза…
- Мало того, сейчас я могу сказать и об этом. То создание, с которым Вы ехали в поезде, была тоже не Аня. А вот Аннушка, которую вы лицезреете сейчас, она и вовсе третье поколение Вашей реальной Ани.
- Подонок… Ради своих экспериментов ты позволил ей умереть!!! Мерзость какая!
- Пожалуйста, утихомирьтесь, все-таки зрителей не так много, ночь, сами просили, все делать как можно тише.
- Так я уже вторая копия? Поэтому ты так странно на меня смотрел. Саша, я все это слышу в первый раз. Я ничего не знала, поверь! – их глаза встретились.
И тут Саня с удивлением ощутил, как на его щеке образовалась предательская борозда от слезы. О Господи, давайте плакать будем. Навзрыд, чтобы все видели. Вот все и выяснил, легче стало? Лучше бы этого ничего не было, лучше бы я никогда не садился в этот дурацкий поезд, не встречал Аню-два, Аню-три, сколько у них там еще было домашних заготовок. Как там, «невозможно импровизировать, ничего сначала не продумав», а тут все просто, без вариантов, подбрасывают куски правды, как шакалу остатки добычи, жуй, не подавись правдой-то. Игрища, игрушки…
Аня-три стояла у балкона, взгляд ее блуждал. Первая истерика прошла сама собой. После первых бурных эмоций наступила тишина - минутная, длинная, сопровождаемая только вздохами. И вдруг она вырвалась из оцепенения как разогнувшаяся пружина. Ломая ногти, сорвала она шпингалет и открыла первую балконную дверь.
- Прощайте, я не хочу мешать вам всем жить, людям!
- Стой!!! Да отпустите меня! – заорал он. Была открыта вторая дверь, нога перешагнула порог.
- Аня, стой!
Балкон он застеклить не успел, восьмой этаж… Он представил распростертое тело и красную струйку крови, запекшуюся около уголка рта, закатившиеся глаза, полуоткрытые губы… Нет, нет, он посмотрел на свои руки, и ему померещились пятна крови. Сквозь открытую дверь он увидел, что она замерла в нерешительности, не зная, на что бы залезть, чтобы шагнуть в последний полет. Кажется, сообразила, что это ни к чему. Можно просто сесть и спрыгнуть. В четыре прыжка он достиг балкона и схватил ее одной рукой за запястье. Другой рукой обхватил шею и с силой потянул на себя. Они упали вместе, Саня едва успел вытянуть руку, чтобы не стукнуться головой.
- Я… хочу… чтобы … ты … жила…
Они одновременно оглянулись назад, но увидели только край бирюзового шарфа, а его хозяйка уже скрылась из вида.
Январь 2002 г.
Поезд
© Copyright: White Seagull, 2002
Свидетельство о публикации №202012100048
Свидетельство о публикации №202012100048
Рецензии
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.