Горечь расстояний

Часть 1
             Все вещи были давно уложены, я последний раз осмотрел свою комнату. Ничего – голые стены, стол, покрытый пылью, прежде скрывающейся под компьютером и музыкальным центром, да мои невесть какие старые игрушки, валяющиеся у стены. Выкидывать их было жалко, брать с собой – глупо. Но я всё же запихал в сумку их всех до единой. Как-то не хотелось ничего оставлять, особенно, если это воспоминания, которые так легко и быстро умирают. А я этого не хочу: мне нравилось жить в этом городе, это моя родина. Я зачем-то выглянул во двор, как делал это раньше каждое утро – посмотреть, не бегает ли кто во дворе. Нет, сейчас никто не бегал. Только над беседкой в полутьме парила одинокая ворона – не знаю, к чему это перед отъездом… Я подумал, что, наверное, никого нет, потому что я уезжаю. Как же они теперь будут строить без меня плоты, нырять в прорубь, охотиться на фазанов в лесу?..
            Я взял свою сумку, молча миновал зал с суетящимися родителями и вышел в подъезд. Отец курил на лестничной площадке: в последний раз в этом городе. Он, наверное, тоже тосковал, только у них, взрослых, всё по-другому… Папа заговорчески мигнул мне и махнул рукой: мол, беги сами соберёмся, что не понимаем, как тебе трудно, что ли. Он кинул мне ключи:
- Если что – запрыгивай в машину.
       На лестнице, спускаясь, я столкнулся с новыми хозяевами нашей квартиры: они спокойно поднимались, перешучиваясь. Хорошие люди, если так разобраться, вот только… ну, словно они украли у нас то счастье и радость, которые хранились в родном  доме. Завтра, наверное, пацаны по привычке забегут за мной с утреца – на рыбалку, а двери им откроет молодая супружеская пара.
- А где Серёга? -  уже больше для порядка спросят они.
- Вы что не знаете? Он с родителям навсегда уехал за границу, - прозвучит удивлённый ответ. И ещё даже немного нетерпеливый – мол, ну начнут сейчас всякие сопляки доставать.
            Да знают пацаны и сами всё, вот только слова куда сильнее режут.
            Перед тем, как выйти на улицу, я даже подъезд оглядел на прощание. Грязный и измалёванный сплошной нецензурщиной. Дверь АТС на первом этаже также не избежала этой участи. Помню, как мы, долго промучившись, всё же вскрыли кодовый замок на этой многострадальной двери, а потом убегали от сторожа, который вдогонку пообещал пожаловаться родителям.
             Мне почему-то захотелось рассказать о всех своих шалостях родителям по пути в аэропорт. Теперь всё это стало таким несущественным и мелочным. Хотя, наверное, не стоит зря приставать к родителям: они ведь тоже переживают, только по-другому, по-взрослому.
             С друзьями я простился ещё вчера: мы скинулись и накупили себе пива, которое было успешно распито в  каморке. Туда я тоже вчера заглянул, уже поздним вечером, - покормил напоследок кошака, который поселился в нашем самодельном жилище, оставил пацанам пачку сигарет – будет подарок, обрадуются. Сейчас же все дрыхли, не только из-за вчерашнего, но и из-за столь позднего часа, на дворе ещё была ночь. Все, кроме одного человека, – я знал.
              Я вышел на улицу – никого. Только пустой двор, на который легла тьма. На мгновение мне показалось, что я никуда не поеду, через пару часов рассветет, и мы с пацанами вновь будем носиться с утра до вечера. Меня обдало ходом морозной зимней ночи. Стало настолько грустно, что я решил поскорее забраться в машину, окончательно покинуть этот мир, в который я вряд ли когда-то вернусь.
              Она стояла неподалёку, словно не решаясь ко мне подойти. Я наконец заметил её, молча подошёл к ней и обнял. Помню, как нас с Настей поначалу дразнили все дворовые пацаны, а потом повзрослели немного, а может, и просто привыкли. А насколько привык я… а теперь, наверное, не смогу отвыкнуть. Она была первой девушкой, с которой я поцеловался, притом не из-за мальчишеского интереса, а из-за чего-то другого. Я спросил папу об этом, а он сказал, что тоже не знает ответа… Странно, у них, взрослых, на всё свои взгляды, но любовь выше возраста, да и не только…
              Мы так и стояли обнявшись на холоде; Настя начала плакать….Всё было как-то до ужаса неправильно. Я ещё крепче прижал её к себе, поцеловал раз, другой. Нас так и застали родители, которые ужасно спеша выбежали из дома. На нас они вроде бы и внимания не обратили и спокойно сели в машину. Сквозь стекло до меня донеслись обрывки их спора:
- Серёжа, ты меня что – до конца довести хочешь?
- Пусть….опоздаем….ну и чёрт с ним….
        Я выпустил Настю из своих объятий, и она молча пошла. Говорить и не надо было уже ничего….  Пиши, никогда тебя не забуду – это всё тщетные слова, которые придают лишь лживую самоуверенность. В лицо нещадно хлестал снег, но я этого не замечал…
        В машине на всю катушку работала печка, вот только мне всё равно было холодно.
-      А знаешь, Серёж, там, куда мы переезжаем самый большой зоопарк в России, - нарушила всеобщее молчание мама уже по пути в аэропорт.
- Да, это здорово, мам, - с какой-то ненормальной, истеричной радостью сказал я.
        И она замолчала.
- Просто великолепно, Свет, - подтвердил папа, подмигнув мне в зеркало. – Кстати, Серёж, я тебе журнал новый про «футбол» нашёл.  Конечно, он понимал, что мне наплевать тогда было на его журнал. Просто он хотел показать мне, что я не один: родители всегда будут рядом.
      Через пару часов наш самолёт пошёл на взлёт.
                Часть 2.
     Я стою на опушке под которой находится мой двор, бывший двор. Вот уж не знал, что когда-нибудь я снова вернусь к себе на родину – туда, где прошло всё моё детство. Во дворе было весело, и жизнь отнюдь не остановилась. Весело и моим друзьям, обсуждающим с каким-то незнакомым пацаном то, как они будут сплавляться на плоту во время половодья. Когда-то я строил лучшие плоты, но они нашли замену…
       А Настя сидела на качеле на руках у моего друга, который её прижимал к себе, якобы, «чтобы не упала».   
- Блин, Глеб, ну ты классные плоты строишь, - донёсся до меня разговор. - Бывал тут в нашем дворе такой однажды, правда плоты у него всё равно похуже твоих получались.
                Через пару часов мой самолёт пошёл на взлёт.               
                Алексей Нечипоренко.
                Владивосток, 2001, ноябрь