Крон-принц и надежда областной культуры Леонид Лавров

Штрихи к психологическому портрету на фоне эпохи


  Если кто еще помнит, ведь Леонид Лавров пришел к власти в культурной сфере нашего города на фоне огромного общественно-политического подъема начала 90-х годов и невероятных, почти фантастических ожиданий и доверия людей к тем, кто тогда смело шагнул на «олимп» городской власти. Самое интересное, что и сами «олимпийцы» были «обработаны» эпохой ничуть не меньше тех, кто посылал их в непредсказуемость и неизвестность. Они были настроены решительно, верили в себя, «кипели» прожектами, считали, что происходящее, если не навсегда, то надолго.


«Дао» технократа

  Один из наших тогдашних «небожителей», невысокого роста озорной крепыш, похожий на альпийского тролля с огромной, казавшейся декоративной бородой, Юрий Мошкин и выдернул тогдашнего скромного директора 14 городской школы Лаврова в этот бурлящий океан политических и культурных страстей.
  Надо сказать, что Мошкин и Лавров уже тогда даже психологически отличались друг от друга кардинально. Мошкин был тот еще фрукт, активист и свежеиспеченный продукт необычайно активного тогда  так называемого «Культурного фронта», организации весьма рассерженных мужчин и женщин – культуртрегеров. С одной стороны, этих людей мучила собственная социальная ущербность и ярко выраженное реальное безразличие города к их статусу и материальному благополучию. С другой стороны, каждый из них шел в бой втайне вынашивая мысль о том, что начинавшееся сражение даст возможность реализовать им какие-то свои честолюбивые и казавшиеся невозможными для реализации в тогдашних условиях полного прозябания культуры на задворках городской экономики, заветные планы.
Лавров был несколько другого поля ягода и куда более трезв и прагматичен. Конечно же, он не был лишен пьянящего других чувства, что ими руководит некая все слышащая и все видящая потусторонняя сила. Но все же, это уже тогда был несколько другой тип руководителя культуры – относительно молодой технократ, больше, чем в Бога, верящий  в животворящую силу  науки и технологии. Если, обобщим, Мошкиными, в значительной степени двигали иррациональные стихии, то Лаврова по жизни уже тогда вело «рацио» - вера в верный метод – тогдашнее кредо относительно небольшой, но очень социально активной городской прослойки людей его поколения.
Как Мошкин и Лавров, при полной их противоположности, довольно долгое время находили общий язык, можно только гадать. Я же предполагаю, что устойчивый баланс во взаимодействии их совершенно разных характеров и стилей жизни и руководства, обеспечивала некая общая сверхзадача  - оба, хоть и разными средствами, хотели одного – поднять внутренний статус и возможности городской культуры. А вместе с их подъемом, подняться и самим. Вместе с тем, оба тяготели и к инновациям. Правда, Мошкина больше вдохновляло проведение расточительных грандиозных мероприятий (вспомним, Верещагинские дни 92 года), а Лавров все больше уповал на малые формам: ему по душе были небольшие камерные мероприятия: либо концерты и спектакли, либо пленэры и семинары.  И психологически это тоже вполне объяснимо. Мошкин был всегда мужичок нараспашку, любитель соборности и державности. Лаврова же больше отличала закрытость – новых людей он близко подпускать к себе всегда побаивался и предпочитал комфорт и теплоту небольшой группы постоянных сторонников. В основном, кстати, женщин.

Смена декораций

  Отчасти, ценность тогдашнего заместителя мэра Череповца по культуре, заключалась еще в том, что он был классный «попрошайка». Если ему, например, надо было,  то подключившись к каким-либо неведомым нам энергетическим потокам, Юрий Мошкин мог, например, на «энную» сумму «развести» наших тогдашних промышленных баронов и капитанов. Простым смертным они казались неприступными крепостями, но Мошкин все их слабости, нужные кнопки и порядок их включения знал досконально. Представляю, как порой было ему приятно. Заходит, например, какой-нибудь хлопец от культуры к нему в кабинет, просьбу выкладывает, мольба в глазах, а Мошкин ему всем своим видам намекает: «Деньжата то есть, но, возможно, не про твою честь. Захочу дам, а захочу не дам!»
  Скоро, однако, почти открытая ангажированность заместителя мэра  (а тяготел он материально больше к музыкантам) и непредсказуемость, стала многим надоедать. Новое поколение культуртрегеров Мошкиным стало тяготиться и ожидать его заката. И этот закат, в связи с уходом Позгалева на повышение, в 96 году, наконец-то наступил. С приходом на его место такого же, как Лавров, «современного технократа» от медицины Леонида Рябинина, Леонид Валентиныч получил возможность развивать свою сферу в том ключе, в котором хотел. И, прежде всего, он сделал ставку на менеджмент в культуре и, по возможности, информационные технологии.
  К этому времени, кстати, обрел вполне обтекаемые черты первый и основной вклад Мошкина-Лаврова в городскую историю – ставшие традиционными после Верещагинских дней Дни города. Как я понимаю, заслуги Лаврова все-таки здесь лежат в организации осенней активности профессионалов от искусства (профессионализация коллективов культуры, кстати, это одна из ярких «фишек»  нашего героя). Вклад же Мошкина – в появлении конечного фрагмента Дней – массовых народных гуляний череповчан: с каретами, переодетыми в костюмы разных эпох артистами, фольклором, водочкой, под огурчик, шашлычками…
  К этому времени, кроме того, Лаврова во взаимоотношениях с окружающими его деятелями местной городской элиты и общественностью, пробежал первый холодок. Лавров, по сути своей артист, играющий тренер некоторых любительских городских театров, грезивший, да и мечтающий, наверное, до сих пор, о появлении в Череповце профессионального, в 94-95 годах столкнулся с резким неприятием и сопротивлением его желанию пригласить в город на постоянную прописку Севастопольский театр юного зрителя. «Без меня меня женили!» - вслух кричали одни. «Лавров решил привезти в город свою любовницу» - уже про себя шептали по углам другие. Затея, естественно, провалилась, а полноценного городского театра у нас нет и до сих пор.


Искушения и испытания

В 97-98 годах, как мне показалось, Лавров начал понемногу уставать от власти. Все чаще наступала хандра, безразличие. Основная часть пути была пройдена: в городе появились профессиональные коллективы, разъезжавшие, хоть и не так часто, по всему миру, какая-никакая аналитика и учеба директоров и коллективов культуры в лице его заместителя Самусенко и Центра аналитических разработок, культура стала понемногу зарабатывать, а на многие позиции в ней, особенно имеющие отношение к коммерции, пришли новые люди. Например, тот же Александр Смыслов, с помощью волшебной палочки Лаврова перекинувшийся с поста главы городского Союза Молодежи, организатора дискотек и КВНов, на пост главного городского бизнес - шоумэна – главы организации под многообещающим и символическим названием «Северная Пальмира». Этим «мальчикам от культуры» Лавров даже поначалу предоставил полный карт-бланш. Но …
Во общем, в один из прекрасных дней, Лавров, вероятно почувствовал, что больше никаких особых желаний у него нет – ресурсы исчерпаны, однообразная рутина душу уже не греет. Что делать?
К жизни, скорее всего, вернуло его чувство самосохранения. Пришедшие в 96 году к власти решительные депутаты от «Северстали» навели на подведомственные ему объекты КРУ и прочие неприятные организации. Верхушка почти всех организаций культуры к этой агрессии оказалась совершенно не готова – были обнаружены вопиющие нарушения финансовой дисциплины и в воздухе, кое кому, даже почудился сырой запах тюрьмы и вкус баланды. Под колеса ревизоров, между прочим, попал и сам Лавров, неудачно в свое время выпустивший в свет книгу Верещагина о Наполеоне. Книга была издана шикарно, но весь тираж куда-то разошелся, а деньги не вернули. Помню, как тогда встрепенулось ближайшее окружение Лаврова, состоящее в основном из директоров культучреждений города. Почувствовав своим женским чутьем близкую возможность собственного краха, оно небезуспешно попыталось все-таки выручить из оставшихся книжек кое-какие деньги…
Депутатская «отстраска» пошла Лаврову если не на пользу, то на ум. Он стал еще более закрытым и осторожным и очень переживал, что в какой-нибудь ситуации кто-то из его ближайшего окружения может его «продать». Вообще то по жизни это не такое уж редкое дело. Да и как еще трактовать все эти предательства! Но вот  испугался человек, почувствовал свое одиночество на вершине не такой уже прочной власти.

Дальнейшие перспективы

Сейчас все мы ждем перехода Лаврова на новый, более высокий пост. Сегодняшним своим положением, похоже, он давно приелся, а перемена обстоятельств  и мест, почти наверняка сулит ему психологически «второе дыхание» или «второе рождения». Помимо новых масштабных перспектив, надо отметить, там его еще ждут и старые друзья – товарищи, побратимы по общему пережитому времени «бури и натиска» начала девяностых. Частью уже побитые, потравленные. Но все еще верящие в то, что их последнее слово еще не сказано, а последняя сигарета (для тех, кто курит!), еще не выкурена.
Если же рассуждать о Лаврове как об определенном символе, метафоре городской культуры девяностых годов двадцатого столетия, то самое главное из того, на что я возьму смелость обратить читательское внимание,  это то, что Лавров всем своим технократическим темпераментом, привнес в нее некоторую рациональность, цивилизованность, социальную вменяемость. Люди культуры теперь уже не смотрятся, как в свое время, жалкими социальными изгоями. Они не только требуют, но и берут от  жизни свое – прежнего пресмыкания перед окружающими больше нет.
Почему же он никак не уходит? Мне кажется дело в том, что полноценной замены ему в городе просто нет. Или ее нет в сознании тех, кто сейчас принимает решение по этому поводу. Можно быть недовольным, неудовлетворенным этой фигурой человеком, но очевидно, что освободившееся Лавровым место, может стать местом преткновения, яростной войны сложившихся за это время в городе группировок культуртрегеров,   жестко следящих друг за другом и страшно ревнивых и завистливых.  Лавров как-то еще балансировал эту скрытую войну, уравновешивал силы. С его уходом клапаны взаимной вражды могут открыться.