Жизнь часть вторая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
С Т А В  Ч Е Л О В Е К О М
 
 












РАЗДЕЛ IV
У Ч Е Н И К
 
 
Отрывок из главы
ОДНИ ВОПРОСЫ
В
 те времена, когда площадь Руднева в Харькове носила ещё второе название, Михайловская, в восточной её части, ближе к Старомосковской улице, некая графиня выстроила себе почти загородный дом.
Жить в нём она не собиралась, однако управлять её обширными владениями, раз-бросанными вокруг города, отсюда было удобно. Предприимчивая дама, поняв его выгод-ное расположение, разрешила управляющему обзавестись доходным делом, и тот со свет-лейшего благоволения построил за домом меблированные комнаты. А чтобы в них был уют и туда не заглядывали посторонние, перед окнами была построена "амурная" стенка, в нишах которой, со стороны, обращённой к жильцам, стояли копии известных древних скульптур. С приходом водопровода под скульптурками выложили бассейники. Получил-ся законченный ансамбль, выходивший на площадь только лицевой стороной и парадным подъездом дома графини.
Во все времена его окна сияли высокими и широкими проёмами, а под ними, над входной дверью, входившего встречал бюст с улыбающейся женской головкой.
Невысокое крыльцо-площадка прикрывалось сверху узорчатым козырьком из ко-ваного железа, рядом со стены свисала булла, вплетённая в конский волос и являвшая со-бой ручку сигнального колокольчика.
Карета подвозила хозяйку или её гостей прямо к крыльцу. За открывавшимися створками дверей, опоясывая дом полукругом, приглашала на себя широкая и пологая па-радная лестница. Не ходить бы, а взлетать по ней, такой лёгкой казалась, хотя отлита была из мраморной крошки. По краям её стояли вмурованные ажурные решётки из литого чу-гуна, отделанные ореховым деревом под поручни. Ступени снизу доверху укрывались ковром, продетым под блестящими медными прутьями; до второго этажа - три площадки для отдыха. Наружная опорная стена лестницы служила ещё и оконной галереей, застек-лённой цветными стёклами. Весь простор с боков и сверху был в изразцах лепной работы, более двадцати форм утончённых кружев.
Первый этаж - для управляющего и прислуги, второй - апартаменты хозяй ки. Для всех, кроме графини и её гостей, в дом был и другой вход, со двора, с витым чугунным крыльцом.
Простоял этот дворец в таком виде до самой революции, а она и его коснулась. И если бы не стены метровой толщины, их бы пробили насквозь, так усердно его переобору-довали под пролетарское жилище. Чугунные поручни лестницы срубили, цветные стёкла заменили простыми, ковры и прутья убрали; апартаменты разделили на клетушки, по всей лепке прошлись зубилами - установили водяное отопление и проводку электрического ос-вещения. Но разбой остался... разбоем.
Шли годы. Меблированные комнаты стали квартирами без кухонь и санитарных удобств. "Амурную" стенку лишили скульптур, бассейны разрыли под погреба и над ними пристроили к стенке вереницу сарайчиков.
В самом дальнем углу двора, над флигельком дворника, стояла голубятня, так её перестроили под мансарду и соединили почти отвесной деревянной лестницей сквозь по-толок с флигелем. Жить в ней было невозможно, там почти тридцать лет хранился всякий хлам, и только в послевоенное время хозяйка этой квартиры стала пускать туда жить сту-дентов. Хоть по-разному, но ютились все: и хозяева, и квартиранты.
После войны в одной из комнат первого этажа парадного дома, разделённой на две клетушки, проживала Мария Семёновна с мужем и тремя детьми. Старший сын служил в армии, но всё равно в квартире и без него было тесно.
Когда Инна попросила мать устроить ей возвращение в Харьков, она, бедная, би-лась-билась и ничего другого не смогла придумать, попросила хозяйку флигеля пустить её дочь с мужем в мансарду. Благо что прежние студентки у той выселились, а новых ещё не нашла. И вот в этот скворечник, иначе не назовёшь, вселилась после Артёмовки совер-шенно неоперившаяся семья.
Ни воды, ни собственного отопления. Только окошечко и электрическая лампочка. Приготовить простейшую пищу можно было на примусе под лестницей, когда хозяева ещё не спали. А уж если придавливала необходимость, особенно среди ночи, то надо было в кромешной темноте спускаться по ступеням, идти через комнату мимо кровати хозяйки, выйти во двор и лишь там бежать в единственную, захламлённую до потолка туалетную. А что могло ожидать жильцов этого скворечника зимой? Но пока зимы не было.
Отсюда и легла первая дорога в самостоятельную жизнь молодых супругов.
Сопровождаемый яркими лучами солнца, выпорхнул Владимир со двора на Рудне-ва и пошёл сквериком напрямик. Утренняя роса отсвечивала россыпью искорок от травы, их радуга, переходящая от одного газона к другому, опоясывала видимый путь молодого специалиста в его первый рабочий день.
На душе было приподнятое настроение, хотелось надышаться свежестью утра, и он решил пройтись пешком к трамваю на площади Урицкого.
Повернув за угол после клуба 5-ой обувной фабрики, вышел к набережной реки. Благодаря иронии судьбы её называли Красношкольной. Может, когда-то она такой и бы-ла, когда ещё называлась Гимназической, но красной в 1956 году(Боже упаси!) называть было кощунством.
Сразу перед глазами нависали с правого берега обломки железобетонных перекры-тий бывшей электроподстанции. Скрученные двутавровые балки чернели мёртвыми щу-пальцами в синее небо. Пустота и развалины. И так - до бывшей Барабашовокой плотины. Следы её остатков замыкали удручающую картину на левом берегу.
Полуосевшие, полувгнившие в землю домики и сарайчики, отличить которые меж-ду собой было невозможно, гнездились вдоль реки, заваленные(нельзя сказать укрытые) рваными, тысячу раз проржавевшими железными листами. Вся эта масса ржавчины была придавлена только кусками кирпичей. Такой же покрытой бурыми струпьями колючей проволокой отгораживались "имения" одно от другого, и в пределах каждого из них, бук-вально из клочков земли метрового размера, зеленели и краснели плоды для домашнего стола их обитателей.
Сквозь дыры ограждений повсюду шастали куры, и с их перебежками гармониро-вало лишь то, что в каждом дворике сохло на верёвках стиранное бельё, покачиваясь от слабого перекатывания струй воздуха. Вся тропинка между этим "жилым" массивом и речкой вилась среди гор мусора и свалок разбитых машин, механизмов.
Тощие хозяева с Красношкольной набережной, похоже, тоже спешили на работу, кто в сторону площади Урицкого, кто - проспекта Сталина. Социализм - да и только, от которого до коммунизма уже рукой было подать. "Верным путём идёте, товарищи!" - го-ворил и указывал его великий Ленин людям, живущим и идущим куда-то по этой набе-режной.
"Вынужденная необходимость", - повторял Владимир чьи-то слова, и непонятно было, послушай такого, относятся они ко всей житухе или к пути, указанному Вождём. Думал-то о первом. 0 втором ещё не знал, а лишь верил другим, что иного нет. И его путь на завод, как микроскопический шажок всей могучей страны, был частичкой того, боль-шого.
Трамвай ходил всего до 6-й поликлиники. Её красивое здание, округлявшее внут-ренний угол пересечения Заиковской и Москалёвской улиц, в войну сгорело и теперь чёр-ными проёмами окон-глазниц смотрело на пассажиров, приезжавших на эту конечную станцию, дышало на них гарью. Отсюда пешком топали дальше до Мирской рощи и со-всем далеко - до Новожаново.
Перейдя через речку по кладкам под строящимся мостом, Владимир подошёл к се-рому невыразительному зданию, построенному, видно, до замены моста и протянувшему-ся до участка улицы, где память у него воскресила толкучку, разрешённую немцами ещё в далёком 1942 году.
Здесь всё оставалось так же, как и в войну, но было более пустынно. Вспомнил, как шёл с матерью и тётей Олей разрушенным полотном железной дороги, как в Карачёвке спустился на брусчатое шоссе, мимо застывших руин коксохимзавода, через Новожаново вышел сюда с другой стороны. Тогда в рундучках и лавочках, на опорах трамвайной ли-нии, на оборванных проводах - всюду развевался на ветру вывешенный нищими продав-цами такой же товар: бельё, одежда, лоскутки тканей. Среди этого тряпья и толкающихся людей ходили немецкие патрули и выборочно,по подозрению, проверяли их клади и кор-зинки. Заставили и его снять с онемевшего плеча сумку из-под противогаза и вывернуть её. Оттуда выпали дорожные свёртки еды, маленький перочинный ножичек. "Оружие" немцы забрали, что-то накричали на мать и тётку, что пришли издалека, из самой Мере-фы, но всё же всех отпустили.
Тогда путь был навстречу, к Дмитриевской. Но помнится, как опустошённо болела душа за своё бесправие, да жутко ныли уставшие ноги за неоправданно проделанный длинный путь.
Он отвёл взгляд от будоражившей память улицы и вошёл в здание, сверху по забо-ру обтянутое колючей проволокой...
Отрывок из главы
ТЬМА
П
ервый выезд в своё родовое имение сделал самый молодой Коваль, когда ему исполнилось один месяц и четыре дня.
Первое мая 1958 года с утра выдалось прохладным. Туман, поднявшийся от земли, серой пеленой ещё окутывал её с высоты шпилей башен Южного вокзала, его прохлада сыростью освежала лица вышедших из трамвайного вагона Булгаковых и молодых Ковалей. Сколько родни, столько и представлений об ожидавшей их погоде. Ехали вместе, а одеты были от летнего костюма до почти зимнего пальто.
Всепогодно был одет лишь самый младший. Белое одеяльце, опоясанное голубой лентой, да кружевное покрывало, прикрывавшее лицо ребёнка, то и дело поправлялись молодым папашей, державшим своё сокровище выше груди.
Торжественность выхода их на привокзальную площадь не скрывалась. Став по-средине её, перед главным входом в вокзал, группа распалась. Молодые женщины пошли за билетами, а Василий Михайлович, воспользовавшись предоставленной возможностью, стал фотографировать первые шаги в мир никак не проявлявшего себя, мирно спавшего на руках у отца "Кирилла".
Настроению людей стала сочувствовать и погода. Пока подошли к поезду и отъе-хали, день распогодился.
В Артёмовке сошедших с поезда встречали солнце и восторженные возгласы ба-бушки Фени, принимавшей внука на родной земле, неловкость и неумелые приветствия Валерия, пользовавшегося, однако, необыкновенной симпатией у Василия Михайловича и отвечавшего ему тем же. Сдержанно, скромно приветствовала гостей, помогала им ба-бушка Женя,отдававшая в этом право быть первой Фене.
Для начала, оставив в доме только их и внука, все пошли на знаменитое "Паново пузо". Бог знает, чем оно знаменито, но пришедшие сюда оценили его тоже одними дос-тоинствами.
Солнечная дымка скрывала горизонт где-то за Яковлевкой, упругие струи воздуха от зеленеющей травы "пуза" раскачивали далёкие предметы, и перелетавшие над распо-ложенной внизу Артёмовкой птицы, казалось, не летели, а плыли. Трава шевелилась, ды-шала, на глазах пробивалась сквозь прошлогодние стебли, пружинила под ногами мягким ковром.
И как не поваляться в таком!
Не иначе, как в детство, окунулись пришедшие сюда в этот чудесный день. Красо-вались, дышали, на четвереньках лазили, собирали цветы, на велосипеде катались с горки на горку, таили дыхание и взрывались восторгом, взлетев на колёсах на самую вершинку "пуза". Казалось, дай крылья, и взлетели бы, как птицы.
Ведь и было с чего! Ну, появись человек в нашем мире сразу с летательным аппа-ратом, дали бы этому бугру название: стартовая площадка! Деревья уважительно окайм-ляли его, но не смели вершинами своими подниматься выше пупка "пуза". А что говорить о подлеске? Подобной сорнячной древесности здесь не было и в помине. Вот стоишь сре-ди высоких стройных стволов - а всё равно выше их! Ну как тут не лететь с теми птицами, что плыли в мареве над блестевшей внизу рекой? И летели...только прижавшись щекой к зелёной купели ещё пока апрельской травы. Тонкие её нити так плотно стояли одна к дру-гой, что и пальцем некуда было поставить, а вот для своих спутниц, пушистых фиалок, место выделялось обязательно. И присмотрись так, не отрывая подбородка от их бархата - всё пространство от и до разграничено фиолетово-изумрудным пояском, как на юной де-вушке-красавице...лёгкой, словно голубое небо, опоясанной живыми картинами. И она манит к себе, манит...
Третье поколение на памяти Владимира, рождённое этой землёй, брало от неё силу, силу для полёта в жизнь. "Всё равно, - считал он, - хотя Серёжа сам этого и не сможет знать, каждый из заботившихся о нём сейчас расскажут, где он увидел впервые свою Ро-дину, где прикоснулся первый раз её чела. Что с того, что спокойно спит под присмотром бабушек, память родных когда-нибудь станет и его памятью. Те, кто будут сверстаны с Серёжей одними событиями и годами, не будут ему далёкими; придёт время - позовут его снова и снова дышать этим воздухом, передадут ему ту единственную боль сердца, от ко-торой не бегут, а к которой стремятся на закате дней своей жизни Нет силы, больше этой, взятой у родной земли. И хотя она передаётся не одной радостью общения, желанной ос-таётся всегда. Всё остальное приходит не по своей воле"...
Здесь, на "Пановом пузе", все поколения Ковалей делились только радостью, де-лился ею и Владимир с друзьями, со своей землёй. Это был его праздник, и спасибо тем, кто с ним его разделил.
Дома бабушки не теряли времени, переместился он за стол, и гости вместе с хозяе-вами, дав возможность в очередной раз покушавшему молодому Ковалю уснуть, пили за его и мамино здоровье.
Поиграв во дворе в шахматы, а кто, как мог, понежась на солнце, не поздно воз-вращались домой...
Отрывок из главы
ВОСКРЕШЕНИЕ ЧУВСТВ
…Итак, первый день в Теберде дикари и остатвались дикарями.
Сказочная красота, как и положено ей проявляться только в сказках, как крылом синей птицы счастья, открывалась за окнами въезжавшего в Теберду автобуса и своей полнотой переполняла сердца и души приезжавших сюда впервые. Поневоле терялось са-мообладание. А рождённое её завораживающей силой чувство лёгкости и восторга буяло над красотой мира, возвышалось над всем, что породило его. Оно неблагодарно питалось, не в состоянии постичь всё сразу, самой одухотворённостью этой матери-природы.
Так и наши дикари - они, как надувные шарики, впитали в себя дух гор и едва не взорвались. Ведь было от чего.
Уже у въезда в Верхнюю Теберду со стороны Карачаевска правильнее было бы выйти из автобуса и идти дальше пешком, дабы надуваться понемногу, притиратьея от-крывающимися живыми картинами.
Слева от дороги изумрудные лужайки хороводом берёзок окружали здания санато-риев, пригревшихся на солнце. Они словно выпнулись из зелени травы, как те тысячелет-ние валуны, торчавшие из неё, покрытые мхом. Тропинки и беседки между ними перепле-тались и кружевами уходили куда-то вниз. Там ещё невидимая, несущаяся с гор Теберда касалась чёрных скалистых берегов, омывала и, журча и клекоча о принесённые ею же молодые валунчики, огибала их и уносилась вниз, навстречу своей меньшей сестре, Дже-магат.
С той стороны, возвышавшейся над Тебердой, смотрели на долину головы двух вершин, черневших от плотности зелени и обманчивой отдалённости крутыми склонами. Имена их певучие и грозные: Кель-баши и Шайтан-баши. Особенно выделялась могучими бастионами, нависавшими над долиной, всегда окутанная белыми облаками, как нежного пуха платками, Шайтан-баши. Ведьма, колдунья или красавица злая царица,в общем - чёртова гора. Говорили, что в расщелинах её, между бастионами, расположено множество болот, и там постоянно происходит шабаш злых духов. Кажется, близко они, ан нет! До-бираться до них–восемь-шестнадцать километров, что в расчёт никогда не принимается, а главное, по времени–сутки или даже двое!
Справа от дороги белокаменная ограда с узорчатой стальной решёткой не закрыва-ла от путника, а только отгораживала усадьбу-заповедник, где на воле гуляли косули, оле-ни, дикие кабаны и другие животные.В его вольерах время от времени появлялись волки, медведи.Роскошные чинары, заросли кустов орешника корм давали всем. Они тянулись вдаль, карабкались на склоны пологой Малой Хатипары и растворялись в её необозримых лугах, обвивавших вершину.
Дорога, как и должно ей быть, поднимавшаяся до сих пор вместе с бегущей на-встречу рекой, в этом месте углублялась в тёмный тоннель из могучих деревьев, резко опускалась к воде.У самого поворота к мосту справа открывалось белое здание музея-заповедника, а за ним–просторы всего левого берега. Теберда здесь из-за дальности рас-стояний всегда покрыта сизой и серой дымкой.
Путник, не устремляйся сразу на бетонный мост, сделанный для машин, поверни метров за двадцать до него налево и ты попадаешь на висячий канатный. Пусть из тебя стравит накопившееся давление восторга и лёгкости, ощути несколько минут страха, по-качавшись на нём. Кажется, совсем незакреплённые и двигающиеся доски под ногами, от-делят тебя от бешено закручивающихся внизу метровой высоты волн, бурунов. В этом месте река прорыла между двумя скальными выступами проран и теперь сотни, а может, и тысячи лет перемалывала попавшие в щели меж жерновами громадные валуны. Холодные брызги долетают до мостика и добавляют жути ощущения оказаться там, в том аду.
Раз уж выпало такое счастье пожить на турбазе, поворачивай за мостиком налево и метров через двести будешь стоять перед её воротами.
Сказка? Да, так было…
Одно и двухэтажные здания турбазы, выбеленные мелом и светом, пытались при-крыться редкой кроной молодых берёзок, просматривались сквозь них и представлялись соляриями, прогревавшимися на солнце и вдыхавшими открытыми окнами свежесть зеле-ни. Тридцать-пятьдесят метров от зданий–и в чуть заниженной ложбинке прямоугольным каре, упиравшимся открытой стороной в длинный, сосков на пятьдесят умывальник, стоя-ли на деревянных каркасах четырёхместные палатки. Солнце и ветерок, каждый по-своему, касались их холста, и они, похлопывая отворотами входов и окон, как бы пере-двигались набегавшими и стекавшими с них тенями облаков и берёз. По центру каре–флагшток, за его пределами–беседки, ротондочки, чуть дальше–баскетбольные, теннис-ные и волейбольные площадки. И всё это в окружении частных домиков, окопавшихся за бугорками и зеленью деревьев.
Время от времени, в строго определённые часы, на площадке меж двух основных зданий турбазы, столовой и дирекции, проходили построения туристов, приходивших и уходивших в походы, и тогда все собирались там. В остальные часы жившие на базе люди представляли собой самое свободное от забот племя "ням-ням", знавшее только отдых, забавы и время приёма пищи.
Но вернёмся к мостику.
Перейдя его и повернув направо, попадали в центр посёлка. Слева от дороги–небольшой парк с амбулаторией, продуктовым магазином, а справа–ресторан, универмаг. Упиралась дорога в почту и разбегалась налево, собственно к турбазе, и направо–на Дом-бай. Справа от этой домбайской дороги и сразу за рестораном стоял красавец сосновый бор. Говорили, что по количеству отрицательных ионов здоровее его воздуха вообще нельзя было найти. Не зря в нём стоял противотуберкулёзный санаторий.
У подножия бора, в гранитной чаше, плескалось озеро–самое достопримечательное место Теберды. Отражавшее зеркальной гладью своей воды тёмные склоны нависавшей над ними горы, оно и называлось Кара-кёль, а сама гора–Кёль-баши.
Вдальнем конце озера находилось популярнейшее у туристов место, шашлычная, с холодным пивом и сухим вином.
И вот в это царство спокойной и уравновешенной природы ворвались наши знако-мые, оказавшиеся на самом деле беззащитными надувными шариками. Слава Богу, про-снулись на утро в своих палатках целыми и невредимыми. Могло быть хуже.
–Ай, красота какая!–с первым возгласом Владимир потащил друзей на бугор за па-латочным городком.
В верховьях долины Теберды ярко отражали солнечный свет: розовым цветом–Белала-кая, полосатая красивая вершина, и белым–ледник Аманауз, такой яркий и чистый, а меж тем слывший "плохой пастью". Карачаевцы говорили: "Если над Аманаузом поя-вится тучка, жди плохой погоды на неделю".
–Ура! Мы во-время приехали! Быть хорошей погоде!–по приметам экскурсовода повторил он его предсказание.–Сегодня и загар будет…
Отрывок из главы
РАБОТА И ЖИЗНЬ
…Новый НИИ только строился. Весь юго-запад Москвы тех лет представлял собой сплошную строительную площадку. Среди вырытых котлованов и бесконечных канав коммуникаций из транспорта по нужным направлениям ходили лишь автобусы. С трудом разобравшись на месте, все трое и подавно, меняя маршруты, почти на ощупь, еле нашли названный им район.
В недостроенных корпусах института их встретила обычная будничная работа и равное отношение к ним новых коллег. Это нравилось. Никакой академичности и напы-щенности.
В вопрсах изготовления все, с кем бы ни говорили приезжие, одинаково уверяли, что трудностей с их приборами на заводе не будет, успокаивали, почти хлопали по плечу. Матов всё более хмурился. Сроки изготовления, которые были известны, и степень готов-ности документации явно противоречили одно другому. Такое разное видение перспектив расстроило его окончательно.
–Вы, ребята, подготовьте протокол о готовности документации, а мне, видно, надо ещё в чём-то разобраться,–предупредил он своих.–Встретимся в гостинице.
–Раньше чем до вторника, наверное, не успеем?–уточнил Виктор.
–Сколько надо, столько здесь и будем,–успокоил Матов.–Главное–дать нашим точ-ную картину.
Эта командировка, как и все другие в Москву, была построена так, чтобы воскре-сенье использовать для прогулок по городу. "Похоже, решил пораньше прогуляться",–решили младшие. До вечера они разбирались только в номенклатуре приборов да загото-вили на понедельник альбомы разработанной конструкторской документации. Предстоял тот самый анализ её, что и называлось Барчуковым ознакомлением.
Возвращаясь в гостиницу, прошлись по магазинам, набрали еды и взяли, как каза-лось вполне достаточно, пол-литра водки. На удивление, Матов ждал их в номере, сидел, забаррикадировавшись газетами и журналами.
Спокойно обсудили прошедший день, согласились с работой на будущие.
–Вы не ужинали, Лев Владимирович?–спросили хлопцы старшего.
–В одиночку не пью!–отчеканил тот и полез за баррикаду из газет.–Вы это имели в виду?–достал из портфеля три бутылки водки.
Компаньоны упали на зад. Их бутылка на троих и его три в придачу делали пер-спективу ночи совсем тёмной.
–Ну, даёте!–воскликнул Виктор.–Где сил на всё это брать?–извлёк свою и поставил рядом.
–Кто как работает, так и ест,–многозначительно заявил Матов.–Вам помочь со-брать стол?
–Да нет, мы сами,–остановил его Владимир.
Всё подготовили, расселись. Виктор разлил по полстакана.
–С удачным началом?–изготовился для тоста.
–Вот это и всё?–посмотрел Матов на налитое.–Так можно и спиться. Если не воз-ражаете, я добавлю.
–Я–пас!–отвёл тот свой стакан.
–Себе–пожалуйста! А я тоже,–прикрыл и Владимир.
–А говорите–работники!–не желавший спиваться долил себе до полного.–Тогда приятного аппетита!
Хлопцы выпили, покривились и стали занюхивать хлебом. Матов медленно про-смаковал, не шевельнул ни одним мускулом на лице, поставил пустую посудину на стол и снова открыл газету.
–Что такое, Лев Владимирович?–не поняли собутыльники.
–Не люблю объедаться! Вечер ещё длинный,–был ответ.
Ну, что ж. Разговор завязался живой, хлопцы к тому же проголодались. Налили се-бе ещё по полстакана, Виктор глянул на Матова:
–Вам снова полный?
–А то как же,–спокойно отложил он газету,–размениваться не будем.
И снова к еде не притронулся. Теперь заговорил Владимир:
–Все танкисты так, Лев Владимирович?
–Но тут же их больше нет!–оглянулся он.
–У меня зять танкист. Пьёт так же, но хоть закусывает.
–Во! Сюда бы его…А вы ешьте, ешьте! Я тоже, пожалуй, закушу,–налил ещё ста-кан и залпом выпил.–Вот теперь всё. Можно и поговорить.
И стал рассказывать совсем опьяневшим партнёрам историю за историей из своей фронтовой жизни…
Наутро с тяжёлыми головами бывшие слушатели предложили опохмелиться пи-вом.
–Совсем сдурели!–остановил их Матов.–Учитесь!–достал из портфеля ещё три бу-тылки водки и поставил на стол.–Готовьте завтрак!
Ученики, видно, испугались одинаково, забeгали.
–Не спешите! День ещё большой,–прямым попаданием подбил их учитель.
Теперь хлопцы совсем струсили. Трепеща уселись за стол, выпили по полстакана, начали заедать. Матов, как и прежде, выпил стакан, вознамерился закусывать, а затем по-тянулся за бутылкой, стал наливать ещё. Себе–полный. Собутыльники не выдержали, подскочили из-за стола.
–Студентам хватит! Мы побежали!
Куда бежать, они не знали, но страх одинаково понукал скорее выбраться из этого номера. Оделись и, не прощаясь, выскочили на улицу.
–Что он себе думает?–оглянулся Виктор и зашагал впереди.–Спиртная лоханка! До вечера не вернёмся! Здесь на Ульяновской я видел пивной бар, идём, сходим в него.
Владимир посмотрел назад, не идёт ли за ними их профессор. Его не было.
–Ху-х! Кажется, оторвались,–облегчённо вздохнули друзья и спокойно пошли дальше.
Напившись пива, решили пройтись по Ленинскому проспекту до центра и отправи-лись в нелёгкий путь. Вскоре первая неприятность напомнила о себе. По дороге нигде не было туалетных. Как собаки, шли они и отмечали её по Москве, почти до Каменного мос-та.
Втораяя неприятность ожидала в гостинице. Матов сидел в номере, как и оставили его друзья, читал журналы. На столе стояла водка, к которой, похоже, без них не дотраги-вался.
–Как долго вас не было! Я же один не пью!–как громом сразил он их под корень.
Захотелось поскорее в туалет.
Весь понедельник и вторник жертвы этой науки вкалывали в институте, боялись и подумать о возвращении в гостиницу–там их ждал Матов, не пивший в одиночку.
Всё же задание по командировке было выполнено и, как ни удивительно, свою часть бывший танкист выполнил тоже блестяще.
 







РАЗДЕЛ V
С Т Р О И Т Е Л Ь.
 
 
Отрывок из главы
ВЕРА И РЕАЛЬНОСТЬ
Ц
ентр города ещё зиял пустырями, горбатился трущобами набережных и Нетеченской улицы, а окраина, примыкавшая к селекционной станции, росла и ширилась застройками. Трамвайные остановки на пути к тракторному заводу давно уже не звучали названиями городских кварталов, а затем и вовсе приглашали брать в руки тяпки, косы и выходить работать в чистом поле, вконец не оставляли никаких надежд снова оказаться в городе и как бы зарывали приезжих в "Первые кагаты", за ними– во "Вторые", где и вырастали из них Новые дома.
Велико и богато было Селекционное поле. Жирные пласты чернозёма, как в гро-мадном слоёном пироге, обнажались в разрезах предстоящих строек и трасс, будучи вы-вернутыми на поверхность, захламлялись битым кирпичом, бетоном и искорёженной ар-матурой, а родючая сила земли не сдавалась. Не зря, видно, Никита Сергеевич вручил академику Юрьеву две золотые медали Героя: одну за то, что выхолил эту чудо-землю, а вторую–за отказ от неё. Ведь больно было смотреть, как спустя уже два года, после по-следних посевов сквозь бурты на изуродованных опытных делянках пробивались и коло-сились островки одичавшей пшеницы. Даже злейшие враги пшеничного поля, голубые васильки, в этой предсмертной схватке с человеком стояли рядом с жёлтыми пятнышками угасавшей жизни.
Кто думал по-человечески, тот слышал варварскую теорию, оправдывавшую такое строительство: "У нас земли много, она государственная, не то, что у американцев, поэто-му нам нечего тесниться в старых кварталах". Да, здесь экскаваторы и бульдозеры уж раз-вернулись, тесно было от боли в груди у Владимира, когда искал свой дом.
По названию прорезанной сквозь лесопосадку улицы можно было представить бы-лую, трёхлетней давности красоту окрестных мест:Снегирёвская. Именно эти красногру-дые красавцы когда-то отряхивали здесь ягоды рябины на белый снег, и их яркие пят-нышки тянулись полевой дорогой от трамвайной остановки "Вторые кагаты" до дымив-шего паром родника в овраге.
Сейчас было лето и жарко, но свежесть прошлых лет ещё молила людей изломан-ными деревьями и кустарниками, взывала к памяти. Теперь и птиц здесь никогда не бу-дет...
Двадцать третий дом по строительной нумерации один торчал среди груд бордюр-ных камней, сваленных вдоль будущих проездов, и лупал мутными, залепленными це-ментным раствором окнами на ходивших к нему для отработки часов будущих жильцов.
Кто определял понятие благоустроенности и завершения строительства?
Наверное, те, кто в лице прораба подходил к каждому, измученному многолетним ожиданием квартиры, и в "дружеской" беседе намекал, что ворочать бордюры вручную не обязательно, достаточно было бы не пожалеть двадцать пять рублей с носа, а потом прий-ти и расписаться за получение ключей. Такое предложение "понравилось" и Владимиру.
Считай, что частным образом нанял вместо себя специалиста-практика этой рабо-ты. Придя через месяц за получением ключей, не обна ружил он никаких изменений во-круг дома, зато отвратительное чувство неопытного взяткодателя тут же сменилось радо-стью владельца. На это, видно, и рассчитывали наглые побиратели. Какая ни недоделан-ная и покоробленная открылась за дверью квартира, но она была его! В ней можно было работать для себя, обустраиваться по-настоящему…
Отрывок из главы
СОРАТНИКИ
…Длинный зал конструкторского отдела был единственным вместительным поме-щением, где проводились общие собрания ОКБ. Обычно из парткабинета приносили зелё-ное сукно, застилали им стол Коваля, с ближайших рабочих мест забирали стулья для пре-зидиума, а между проходом и столом устанавливалась переносная трибунка.
Наиболее солидными, конечно, были партийные. В задачу Коваля входило обеспе-чение условий для их проведения и работы второй смены, поэтому волей-неволей вместе с дежурным по отделу он встречал собиравшихся, размещал их и, естественно, выглядел хозяином, принимавшим гостей, тем более, что Овчинников не был членом партии и зара-нее уходил.
Особенностью их было обязательное несоответствие кропотливой подготовки и сонливости проведения. Заранее определялись выступающие, очерёдность выхода к три-буне; тексты выступлений всегда согласовывались в партбюро, поэтому, удобно пристро-ившись за колонной или чертёжной доской, можно было спокойно проспать час-полтора.
По окончании отоспавшиеся члены партии, судя по личному делу каждого, кляв-шиеся быть в первых рядах строителей коммунизма, удивительно проворно успевали и тут быть в первых рядах на выходе из зала. Немногие "белые вороны" нарушали покой таких собраний, и на них так и смотрели, не более.
Вся "работа" партийной организации держалась на умении избранного парторга обойтись без активности коммунистов и отчитаться цифрами и словами, не позволявшими сомневаться в полной поддержке ими всех решений вышестоящих органов партии. Внача-ле таким парторгом был Попов, но, уличённый собутыльниками в том, что, кроме их компании, на почве неурядиц в семье пьёт ещё и дома, он сам попросил освободить его от этой должности, как неоправдавше го доверия товарищей по партбюро. Теперь доверием не злоупотреблял, пил в одиночку, а вместо него так же успешно справлялся с тяжёлыми обязанностями вновь избранный секретарь Помеловский. Этот отличался от Попова толь-ко тем, что имел более пропитое лицо и в памяти Владимира постоянно воскрешал незаб-венного отца Фёдора и то лишь в одном его качестве, когда тот, напившись, округлял свой рот и зычным голосом подпевал себе "гопаныки". Голос у Помеловокого был ораторский, и если бы не постоянное заплетание языка, уже за одно это его следовало бы избрать на более высокую должность.
Одной из "белых ворон" стал Коваль. Снова-таки благодаря новому парторгу. Не в силах оправиться со своим докладом по причине чересчур покрасневшего лица,он пред-ложил ему как-то, сидевшему в президиуме, дочитать его, а сам вышел в коридор и оттуда аккомпанировал громким удушающим кашлем. Видно, выпитое что-то для уверенности перед собранием прошло не в то горло. Доклад с музыкальным сопровождением вызвал аплодисменты в зале–это был случай, когда никто не уснул–а в дальнейшем в награду за это Помеловский поручал ему зачитывать проекты решений, во время оглашения которых Коваль будил сидевших за досками потенциальных слушателей, увлёкшихся храпом. Не-замедлительно последовало и "наказание": его избрали в партбюро.
Если во всём сказанном отбросить только нотки иронии, то всё остальное есть ис-тинная правда.
Не осталось у Владимира надежды, что среди уже имевших партийные билеты ему удастся найти единомышленников. Очень огорчало, что собственный стаж ещё не позво-лял давать рекомендации в партию товарищам, кого бы хотел иметь рядом. А в силе её вновь и вновь убеждался. Этот сонный монстр ничего не мог придумать хорошего, но сво-ей массой давил всё, что исходило не от него, и этим иногда удавалось воспользоваться.
В партбюро поступило заявление от некоей гражданки, не пожелавшей назваться, на вполне реального человека, тоже избранного в его состав, секретаря комсомольской организации ОКБ. В бумаге утверждалось, что этот самый товарищ, Кулак Валерий, бро-сил жену и в настоящее время живёт хаотической половой жизнью со своими комсомол-ками под крылышком приютившего его партийного бюро. Далее выражалась просьба осу-дить этого коммуниста и вернуть семье.
Надо ли говорить, что подобными вопросами занимались тогда не только в пар-тийных организациях, но и на страницах газет. Оставить сигнал без ответа Помеловокий не мог. Хотя рассматривалось дело своего же товарища, заседание бюро было вполне официальным. Зачитали заявление.
–Что ты, Валерий Маркович, можешь cказать по этому поводу?–растягивая слова, выглянул он из-под очков.–Говори как есть, тут все свои.
–Письмо написала жена, Я по выражениям чувствую, что это она,–начал комсо-мольский вожак.
–А ты глянь, может, почерк не изменён,–подал Помеловский бумагу.
–Да, и почерк её.–подтвердил Кулак.–Из всего, что сказано в заявлении, правда только в том, что я с ней, действительно, не живу, остальное–ложь.
–То есть как не живёшь, в одном доме или половой жизнью?
–В доме я живу...–помедлил тот с ответом–а остальное не хотел бы обсуждать.
–А то, что ты здесь бордель устроил?–Помеловский увеличил темп разговора.
–Живу хаотичной жизнью,–поправил Кулак.–Так Вы это сами можете видеть, я уже сказал–ложь!
–А чёрт тебя знает, я за ноги тебя не держу...
–Вот если бы Вы это и подтвердили, - поспешил приободриться.
- А без ног ты не можешь?
- Не могу! - выпалил подозреваемый "донжуан".-Не инвалид!
Присутствующие захохотали. Помеловский не понял, почему смеются, наклонив голову, глянул на всех. Сильно покраснел, но всё же улыбнулся.
- Тебе для этого обязательно кровать нужна?- не унялся. и далее.
- Нет, гимнастические кольца! - рявкнул Кулак.
Хохот не прекращался. Помеловский снял очки и начал протирать стёкла.
- Вот за кольца подтвердить могу. Их тут ещё не повесили, -хукнул в стекло.
- Я это и прошу. Скажите, что колец тут нет - и весь ответ.
-Ты мне голову не дури! Хаотично можно и на потолке...
- Это что же, как мухи, что ли? - побагровел Кулак. - Вы мне не приписывайте, чего не было.
- А остальное, значит, было?
- Что было?
- Хаотическая жизнь!
Перепалка уже сбила их с толку, но они продолжали:
- Половая была!
- Ага, была?!
- Как дураки, валялись здесь. Не знали, что и Вы этим заинтересуетесь.
- А кто ещё?
- Моя жена.
- Я с твоей женой...- в раже запнулся Помеловский, хукая на стёкла.
Все со слезами на глазах от смеха, держались за животы.
-... даже не знаком.
- Но по Вашей теории это Вам не мешает быть вместе!
- Что он несёт, товарищи? - видно, опомнился он,надевая очки. - Я с его женой?
Но его никто не слышал.
-Два сапога пара! - прокричал Кулак.
Кто-то не выдержал, открыл дверь.
- Заседание не закончилось, товарищи! Не расходитесь!
-Пусть мухи, Олег Александрович, разлетятся, - наконец-то встрял в разговор Вла-димир. - С потолка... падают...
- Почему мне одному это нужно? - отмахнулся Помеловский. -Дверь закройте!
- Пусть проветрится. Вы сильно нахукали, - задохнулся кто-то.
- Мы будем принимать решение? - всё ещё шумел секретарь.
- О том, чтобы Кулак жил половой жизнью с женой? - снова поддели его сидевшие.
- Что мы возвращаем его жене, - уточнили другие.
- Какой-то абсурд, Олег Александрович, - решил Попов выручить друга. - Она ведь просит невозможное.
- Ну осудить-то мы можем?
- А если она такая же, как и моя?- всё же защищал тот Кулака.
- Витя, у тебя другое дело, - отвёл его сомнения Помеловский.
- Почему другое? - зацепился Кулак. - Потому что рассматривали не вместе? И там,и тут-ревность!
- А ты помолчи. Мы тебя разбираем.
- Нет предлога для разбора, - снова вмешался Владимир.
- А это? - Помеловский поднял над столом письмо.
- Анонимка! - наконец, выразил он общее мнение.
Его сразу поддержали.
- Я же тебе говорил, что абсурд, - добавил Попов. - Отвечать-то некому!
Помеловский только теперь понял глупость своего положения, изумлённо смотрел то на конверт, то на заявление.
-Действительно, а чего я начал спорить? - воспрянул Кулак. - Так сейчас напишу на любого из нас и не подпишусь, тоже будем слушать?
- Где ты раньше был?- упрекнул Помеловский Владимира. - А ты со мной таким тоном? - глянул на Кулака.
- Вы же просили откровенно, как свой своему.
- Так может, это не твоя жена писала? - вернулся он к началу разговора. - Ещё по-смотри, - подал ему бумагу.
- Не-ее! Моя! - снова подтвердил Кулак.
- Тогда письмо не анонимно? - задумалcя Помеловский.
- А Вы сейчас напишите его жене, что думаете, а она Вас в суд за клевету, - пугнул его Владимир. -Даже Валерий, если обидится, может сделать то же самое.
- Спрячь всё, Олег Александрович, - закруглил мнения Попов.
- Без решения нельзя, - усомнился Помеловский, - оно зарегистрировано в партко-ме.
- Предлагаю решение, - поддержал его Владимир.- Анонимки не рассматривать.
- И всё? - повёл тот взглядом.
- Всё!- поддержали остальные.
- Ху! А всё твоя задериковатость...–оставил Помеловский за собой последнее сло-во.- Всем- спасибо! - А ты что, действительно тут спал? - обратил вопрос к Кулаку.
- А то где же. У меня столы не канцелярские.
- И что, с девками?
-А им куда деваться? Раскладушки- у начальников...Только они на полу, на этом сукне спали, - показал он на зелёное покрывало, - на высоте боялись. А я-на столе.
 -А откуда жена знает?
-А кому охота тут ночевать? - так, пока все расходились, вопросами и закончили этот разговор.
- Без бутылки не разобраться, - вздохнул Помеловский. - У тебя есть что-нибудь? - глянул на Кулака.
- Я бы Вам сегодня больше не советовал,- предупредил тот.
- Ничего! Давай! - положил на стол, видно, незаконченную с первого раза закуску. - Мировую!
Здесь-то её распил, но потом тысячу раз сожалел, что обронённой им фразе о реги-страции письма никто не придал значения, а сам увлёкся краткостью решения под влия-нием нерасходованной закуски.
Во главе парторганизации завода стоял незаурядной чистоты нравов человек, Шац Андрей Павлович. Всецело увлечённый проводившейся тогда кампанией борьбы за мо-ральный облик коммуниста, он ревностно отслеживал реакцию низовых партийных орга-низаций на поступавшие в партком заявления трудящихся.
Очередное заседание его было объявлено за несколько дней вперёд, и, встревожен-ный будущим своим отчётом на нём, Помеловский,не доверяя имеющемуся у него распи-санию работы, чтобы не быть застигнутым врасплох, бегал узнать, не ожидается ли какое-нибудь внеочередное. Ведь свой повседневный облик изменять необоснованно не хоте-лось, люди могли подумать Бог знает что, а перед Шацом выгоднее было предстать с из-мождённым лицом - тот уважал портреты тружеников.
Угадал он-таки время и пришёл в партком с мученическим выражением в глазах тоски по отложенной, может быть, до позднего вечера выпивке.
- У нас, значить, в повестке дня вопрос один, - начал Шац, - разбор писем трудя-щихся. Вообще мы, значить, не уделяем должного внимания поступающим сигналам, по-этому трудящиеся нас не понимають, чем мы занимаемся. Нам надо во что бы то ни стало показать им нашу заботу о них, вообще. Значить, вы поняли, товарищи. Начнём. Значить, первыми, вообще мы рассмотрим заявления по ОКБ. В этом коллективе сосредоточен цвет нашей интеллигенции. Там, значить,- самая крупная наша организация, и Олег Александ-рович первым нам доложить, как мы дошли до жизни такой. У вас что, всего одно заявле-ние?- посмотрел он на поднявшегося в муках Помеловского.
-Да одно! Будь оно неладно! Лучше бы и его не было...
- Э-ээ! Не скажите. Общение с трудящимися, вообще, кропотливая наша задача. Значить, слушаем мы Вас, - сделал Шац в журнале пометку карандашом.
- Неизвестная особа, по подозрениям—жена нашего товарища, сделала нам намёк на наш неправильный образ жизни, - начал Помеловокий.
-Да Вы читайте! Потом прокомментируете, - поправил его Шац.
Тот надел очки, покраснел для начала и прочитал письмо зычно, чётко, с расста-новками, как учитель в первом классе.
- Вот вам, товарищи, то, с чем мы, значить, во что бы то ни стало должны покон-чить раз и навсегда! - не удержалсяся секретарь от ценного указания.
- Мы на своём партийном бюро в полном составе...
- Собрании, Олег Александрович?
- Нет, здесь рассматривается дело нашего товарища, члена бюро, поэтому ограни-чились нашим заседанием... Да, так мы рассмотрели это письмо и приняли решение... от-вета не давать!
В зале зашевелились. Шац от неожиданности откинулся на спинку стула.
- Так зачем мы, вообще, здесь собралися?
- Так некому же отвечать! - в такт попал Помеловский.
- Как же некому? Вы слышали, товарищи?
- Чистый конверт! - поднял он его над головой.
-Дайте письмо сюда, Олег Александрович!- Шац протянул руку. Тот протиснулся вперёд, подал его, вернулся и стал на своём месте, сложив руки ниже живота.
- Вот! Кулак - это ваш товарищ, а далее просять его вернуть своей жене. Вот ей, значить, и отвечайте! Вы же смотрите, Олег Александрович, она вас просыть, просыть, а вы ни гу-гу. Не узнаваю я Вас! Вместо того, чтобы во что бы то ни стало искоренять при-веденные здесь факты, вы решили отмолчаться?
- Мы вcе, Андрей Павлович, живём здесь одной жизнью и рассказывать о ней...
- Постойте, постойте! А мы тут при чём? - перебил он.
- Она хаотичной половой жизнью назвала нашу работу на производстве, - Поме-ловский, не снимая рук с брюшины, проколыхал их на животе. - А подпись свою и адрес не поставила!
Сзади зашумели. "Правильно! Такой ответ давать не надо!" - послышалось из уг-лов.
- А кто тогда эти комсомолки? - не сдавался Шац.
- В её понимании - это мы с вами! - бовкнул Помеловский.
Зал грохнул смехом. Бедняга испугался, вынул платок и вытер пот со лба. Стоял хохот, в президиуме члены парткома тянулись руками к единственной бумажке. Обвине-ние было слишком серьёзным, чтобы воспринимать его только на слух, каждый хотел прочитать  лично.
Шац долго молчал, давая залу высмеяться, а президиуму прочитать письмо. Сам думал, как выйти из положения.
- Вообще, необычное сравнение, - начал он, - но если это так, то, действительно, лучше промолчать. Присутствующие снова дружно засмеялись.
- Не узнаваю я вас, товарищи! Вы что, пришли сюда посмеяться? Нас, видите ли, обвиняють... значить... в половой жизни... Я во что бы то ни стало пытаюсь понять это, а вам смешно.
- Там чистая правда написана!- крикнул кто-то громко. – Все мы такие!
-Во! Я вас отказываюсь понимать! Как же нам быть? С другой стороны люды по-думають, чем мы тут занимаемся...
- Ерундой! - помогли из зала. -Давайте следующее письмо!
Снова прокатился смех.
- Значить, отмолчимся, товарищи?- Шац поднял бумагу. - Я, вообще, не против... Садитесь, Олег Александрович. Как вы, товарищи? - обратился к членам парткома.
- Оставить без ответа, - согласились все.
- А молчание - знак согласия! - не унимался кто-то из угла.
Щац бросил письмо.
- Не понимаю я вас!
- Пригласить её сюда! - не умолкал всё тот же голос, - Пусть укажет на этих ком-сомолок!
Заседание. явно срывалось. Каждый говорил своё видение проблемы, начали даже закуривать. Шац советовался с членами парткома.
- Андрей Павлович! - раздалось из рядов. - Письмо уничтожьте, а из журнала вы-травите или, лучше всего, замените его чтобы в нём не было зарегистрировано ни одного анонимного письма.
- И делу конец! - радостно подхватил Шац. - Кто за это?
Весь зал, хотя от них голосование и не требовалось, подняли руки вместе с едино-душно проголосовавшими членами парткома.
Десятки рук тянулись с рукопожатиями к Помеловскому. Он был именинником. Однако, ой, как трудно было в очередной раз переосознавать правильность принятого им решения. Скорее хотелось добраться до запасённого на вечер успокоения.
Отрывок из главы
СУТЕНЁРЫ
Н
а столе у Барчукова, под стеклом, лежала подкрашенная открытка 1914 года. Оставаясь вечерами дежурить на второй смене, каждый мог любоваться красивым видом, воспроиз-веденным на этой старой фотографии.
Река Лопань, огибая завод фон Дитмара, упиралась в склоны Карповского сада, срезанные полотном железной дороги, и круто поворачивала на восток. У самой её излу-чины, над последними родниками воды, выбивавшимися из крутого здесь берега, на его уступе стоял уже тогда особняк богатой дачи. Из окна второго этажа этого дома и был сделан снимок.
Вдаль уходила река, полная воды и света, чистое небо над ней. Левый берег, ни-зинный, весь укрытый садами, терялся где-то вдали на подступах к бывшей "Аравии". Чистая полоска воды у берега отражала, как зеркало, кучерявые кроны деревьев и рябила их ближе к середине реки,- по её глади плыла лодка. Правый же берег просматривался только под кронами соснового и смешанного лесов, простиравшимися до горизонта, и за-мыкался вдали нависавшими над рекой крупными деревьями сада помещика Квитки и выше над ними, справа, колокольней церкви. И всего лишь одно маленькое строение усадьбы, выглядывавшее из лесу, дополняло колокольню тем, что здесь была показана не глухомань какая-то, а обжитое людьми место.
Странно было смотреть на эту фотографию, сознавая, что стоишь как раз где-то за колокольней и через десятилетия причастен к показанной красоте. Ничего такого теперь здесь не было.
Глядя с той же точки, весь левый берег виделся ободранными домиками с опоясы-вавшими их рваными оградами из ржавого железа, а у самой полосы воды, между нею и железнодорожной веткой до завода "Свет шахтёра", валялись глыбы изуродованного же-лезобетона и перерытой земли. Между ними и водой - обрывки просмоленных кабелей и обгоревшие корды старых автопокрышек. Высокий бурьян над всем заменял некогда зе-леневшие здесь сады. Лодки теперь по воде не плавали - не на что было смотреть, да и до отдыха ли было бы, спустись к этой воде.
Растянувшиеся масляные пятна цветами побежалости зловеще напоминали о неми-нуемой смерти каждому живому существу, по ошибке плюхнувшемуся бы в воду. Чёрные камыши, увешанные гирляндами и клочьями ядовитого мусора, пронёсшегося рекой ещё весенним паводком, торчали из воды и шевелились под её поверхностью пасмами тянув-шихся по течению омертвевших водорослей и травы. Зловонием и гробовым спокойстви-ем отдавало от неё.
От леса и колокольни на правом берегу не осталось и следа. От бывших построек усадьбы Квитки - только остатки подвала, спасшегося лишь потому, что был глубоко ук-рыт землёй, да широкий пустырь перед ним, в насмешку именуемый стадионом. Весь вы-сокий склон этого берега был сплошной свалкой мусора, свозившегося сюда со всей Но-восёловки. Под ним даже земли не было видно.
Весенние и дождевые потоки воды, стекавшие к реке, прорыли в нём овраги, и они на метры обнажали его залежи, так и не добравшись до грунта. Может, именно таким ви-дели местные власти способ укрепления берегов реки, иначе трудно было поверить, поче-му наряду с мелкими выносами мусора гражданами сюда подъезжали самосвалы и выва-ливали вполне государственные строительные отходы и снежную грязь с улиц.
Одинокие древние дубы, пересчитываемые уже по пальцам одной руки, невесело доживали свой век на месте бывшего сада Квитки. Меж ними никем не посаженные, а ветром занесённые, гнездились сорнячные деревья клёнов. И дабы было видно, что это всё-таки ещё сад, вытоптанный людьми, каждым божий день сюда выходили десятки за-водчан, вооружённых вениками и граблями. Последнее, что давалось природой, опавшие листья и траву, выгребали, тут же сжигали, оставляя кучи пепла на сырой голой земле. Дым никогда не улетучивался отсюда, постоянно горел здесь мусор и усохшие ветви де-ревьев.
Как ирония над всем, посреди сада стояла скульптурная композиция "Материнст-во". Гипсовые фигуры матери и ребёнка по идее должны были омываться водой преду-смотренного им фонтана, но так как за ним надо было ухаживать, чего никогда не делали, то он и не работал. В возмездие такой заботе о скульптуре ночные сявки постоянно отби-вали у ребёнка гипсовую руку, а у обоих – носы и пальцы.
С тупой педантичностью ежегодно, один раз в году, перед Первым Мая, советские хозяева сада, присвоившие ему даже титул "парка им. Квитки-Основьяненко", наращива-ли отбитые части тел, с каждым годом всё безобразнее и безобразнее, и стояло это горе-"материнство", ободранное и оббитое, как объект, на котором соревновались хулиганьё и воры от политики и культуры.
Разница в возрасте обрисованных картин - пятьдесят лет, меньше века одного по-коления людей, а какой "прогресс"!
"Хозяином" этого участка реки и примыкавших к ней берегов вместе с парком был Октябрьский райком партии. Его комиссии два раза в году, перед октябрьскими, чтобы зафиксировать безобразия, и перед майскими праздниками, чтобы убедиться в их устра-нении, исправно сюда приезжали - на том всё и заканчивалось. Отчитывался за имевшее якобы место устранение недостатков и за такой же сомнительности выполнение руково-дящих их указаний находившийся здесь за колючей проволокой завод. Оба были доволь-ны.
Колоссальные деньги на благоустройство прилегающих территорий, выделяемые заводу министерствами, размещавшими на нём свои заказы, через фиктивные наряды и подряды уходили на увеселительные мероприятия любителей и "хозяев" природы, поче-му-то сплошь находившихся среди этих районных и городских божков. Особенно это проявлялось, когда в город и на заводы приезжали именно те люди, от которых зависели выделяемые в министерствах суммы…
Отрывок из главы
ИСПЫТАНИЕ ДРУЖБОЙ
Н
а этот раз путёвки оказались в Приэльбрусье и далее по 46-му маршруту. Взяли их -заранее, дабы не было у Виктора искушения передумать. Готовясь к новому походу, Владимир купил себе кинокамеру и в оставшиеся два месяца осваивал её на родной Харьковщине.
Май в том году выдался необычно тёплым. На календаре значилось лишь восьмое число, а вода в реках и прудах уже настолько потеплела, что вполне можно было купаться. Это был второй год заполнения Печенежского водохранилища.
Километра полтора южнее Старого Салтова левый берег Донца представлял собой луговую низменность, на которую весной и хлынула поднявшаяся в реке вода. Широкое плоскодонье, накрытое её тонким слоем, прогревалось жарким солнцем и представляло собой идеальное место для выгревания нерестившихся рыб. А гниющие растения, остав-шиеся на прежних берегах, отбирали кислород, и на песчаных отмелях, образовавшихся у края подступившего теперь прямо к воде соснового леса, открывали рты и жадно хватали воздух задыхавшиеся рыбы и приехавшие отметить там день Победы Владимир и его дру-зья.
Что ж, видно, каждому своё. Только люди в основном открывали рты от обилия озона, дышать им было легко и свободно, а Владимир всё равно чувствовал себя, как те задыхавшиеся рыбы. У всех вода плескалась у ног, а у него она доходила до глаз и выше. Не мог он отвязаться от мысли, что река, накрывая снесенные дворы ушедшего отсюда сельца, поглощала и всех его обитателей, живших здесь сотни, а может быть, и тысячи лет назад.
Сидя у кромки ещё не образовавшегося водохранилища, видел он, как привычные очертания правого берега Донца, покрытого лесом, всё глубже и глубже уходят в неё, го-ризонт выравнивался и становился идеально ровным, как бритвой подрезанный по во-шедшим в воду деревьям, и колыхался лишь от марева блестевшей на солнце её поверхно-сти.
Совсем ещё недавно зацветавшие в это время кусты сирени, оставленные поки-нувшими их жителями здешних мест, выглядывая вокруг из воды только верхушками, по-следний раз в своей жизни пытались выбросить кисти соцветий и уже не успевали. Набе-гавшая волна и брызги от купавшихся людей накрывали их и вынуждали мучительно дол-го захлёбываться, не оставляя никаких надежд на глубокий спокойный вдох.
Более высокие яблони и вишни, простуженные длительным стоянием в воде, тор-чали чёрные, с робко проступившими цветочками, как это случается, когда срезанную ве-точку их ставят в воду на Иордана и ждут от неё последнего выдоха, последнего цветения.
Неестественно опускалась из лесу ещё свеженакатанная дорога и уходила меж стоя умиравших деревьев куда-то под воду, как будто в какое-то подводное царство. Летать бы птицам здесь, скакать по тропинкам воробьям, но приплывали сюда лишь обманутые ры-бы да горланисто квакали расселившиеся в изобилии лягушки.
Сосновый лес удивлялся такому близкому их соседству, потрескивал сухостоем, непривычно набухал влагой игольчатых подстилок и молчал - ни единого звука.
И, как пир во время чумы, чуждо шумел здесь пикник наехавших людей. Знал бы Владимир, как проймёт его эта удручающая картина уходящего под воду мира, набрал бы больше кассет с плёнками, а так снимал камерой всё, что будило его душу, и удивлённой компании оставалось лишь сожалеть, что для них плёнки нехватило. А гуляли весело, зна-ли, что в следующий раз этих мест уже не будет, но пили не за упокой, а за здоровье.
Грешили на самом святом.
Такой отдых ещё сильнее заставлял Владимира мыслями переноситься в горы, как к единственно спасительному глотку свежего живительного воздуха, где ничто не задыха-лось, а только рождалось, в вечную весну и обновление. Таким дождался он своего отпус-ка.
Приэльбрусье начиналось с Нальчика. Весь путь от него до Тегенекли Владимир и Виктор ощущали, наверное, так, как ощущает его форель, поднимающаяся в верховья рек, как к началу жизни. Затаённое дыхание грозного вулкана рождало её сотнями источников нарзана,.белое туловище великана - десятками рек и речушек, а две его сахарные головы как бы одухотворяли её постоянной сменой погоды. Оттуда то прозрачной улыбкой, то хмурящимся облаком спадало на всех настроение.
Резвость и дивный покой охватывали разных людей под единым воздействием это-го начала начал, но и каждое состояние их было одинаково искренним….
Отрывок из главы
НАЧАЛО ПЕРЕСТРОЙКИ
О
чередной День радио руководство ОКБ отмечало в болотах Мирской рощи. Несколько стариц разных поколений, образовавшихся от Лопани, накрутили в этом месте такие лабиринты воды и суши, что новому человеку, попавшему сюда без провожатого, трудно было пройти от домика к домику, одиноко стоявшим на мысках, подобных сердцевине греческой буквы "омега".
Дело шло к вечеру, и в косых лучах заходящего солнца молодые вишенки, вырос-шие без присмотра и ухода по краям болотцев, образовав тоненькими веточками сплош-ное кружево, скреплённое ещё прошлогодними нитями высохшей берёзки-плетючки, стояли будто не от земли рождённые, а стеной, нависшей над краями воды, подобно водо-рослям, не успевшим так же стремительно уйти под неё, как ушёл отсюда весенний паво-док. Зелень молодой травы снизу подпирала эту сказочную декорацию, скрывала её связь с землёй, и казалось, что подойди, толкни эту стенку, и она отодвинется, откроет плёс во-ды; а там и жди встречи с обитательницами её настоящих зарослей, грустными красави-цами с зелёными косами, темневшими из её глубин.
Это для пришедших. А для местных, извлекавших из окружающего выгоды и не-взгоды, всё было значительно прозаичнее, привычно от всей жизни, и они не прочь были пошутить над гостями появлением привидений, если бы те пожелали, захотели бы их уви-деть.
Время неистового крика лягушек, буйного цветения вишен и... выгревания под лунным светом русалок. Видно, для них, так как для остальных присутствующих всё дав-но было известно, Барчуков произнёс тост-исповедь, а эти ждали только время, чтобы ме-жду застольями исповедать друг друга.
Отрывок из главы
АЗЫ ОСНОВ МОРАЛИ
Е
сть в Харькове посёлок Ново-Западный. Для подавляющего большинства харьковчан это название ни о чём не говорит, тем более сам посёлок, а для Владимира - это целый мир впечатлений.
Построенный сразу после войны как далёкая окраина социалистического города тракторостроителей, на овражистых землях селекционной станции, примыкавших к его западным кварталам, он так и стал нехитро называться: Ново-Западный. А всё потому, что застраивался планово, волей администрации города, видевшей для себя в этом двойную выгоду: и жильё люди получили, сами его построив, и заселили, закрепили разрушавшие-ся земли.
Если бы осваивали эти места, как, скажем, триста лет назад, то люди дали бы на-звание здешней слободе любое из таких, как Снегирёвка, Глубокая, Яровка, Голубая, и всё было бы правильно.
О первом названии уже говорилось, чем оно оправдывалось. Второе было бы как дань местности, круто прорезанной оврагами, которые, сливаясь в один, давали глубокую долину, уходившую далеко в пойму реки Уды.
Третье - это от Бога. Обширные поля, лежавшие на изрезанной возвышенности, со-бирали за зиму столько снега, что к началу весны вся его масса, набрякнув водой, как бы нависала над берущими здесь начало оврагами и ждала приказа своего бога Ярила. С пер-выми весенними, яровыми днями растопленная вода, неукротимо набирая силу, бешено, яростно неслась в низины и малейшие трещины в них превращала в яруги, овраги. В тече-ние двух месяцев весны и после каждого летнего дождя здесь во все годы рождалась что-то новое, ярое, яровое.
А Голубая, она и была такой. Как во многих песнях, уместно было бы сады, ук-рывшие даже крыши домов, сравнить с голубой дымкой. С какой стороны ни подходил бы к слободе в тёплые поры года, издалека она всег-да виделсь голубой: то от разносимой пыльцы цветущих деревьев, то от поднимающихся из оврагов туманов, то от топящихся печек…
…Своей любовью Владимир не управлял, она исходила от уже давно не осязаемой, но оставленной в сердце памяти Вали. Это оно, сердце, рождало находившие своё вопло-щение в жизни или чаще невостребованные образы, составлявшие его память, самую до-рогую книгу его жизни. И он её перечитывал.
Наиболее подходящим местом для общения с ней считал место у заднего стекла тамбура второго вагона трамвая. В переполненном салоне раскачивало и надрывало руки, уцепившиеся в поручни верхних опор, а здесь лишь впрессовывали в стенку или на мгно-вение ослабляли давление, и тогда можно было судорожно в себя глубоко вдохнуть, из-влечь из тайников памяти новые и новые картины старого минулого и перенестись в их далёкие события.
Тянувшийся через весь город трамвай оставлял за собой улицы с их жизнью, и всё только уходило и уходило, как те картинки из памяти. Кроме одного места. На Кирова, возле Левады, где бывшая Заиковская начинала отсчёт своим домам, стройки нового мик-рорайона подступили вплотную к улице, и от неё остались считанные одинокие дома, сто-явшие голыми задами своих дворов к строителям, с непотребно торчавшими к улице ещё о ставшимися былыми заборами.
Проезжая мимо этого места, Владимир всегда ждал встречи с необыкновенным че-ловеком. Так, на ходу, приблизившись, проехав мимо и удалившись прочь. А иначе, на-верное, нельзя было.
Вот уже два года, и летом и зимой, в одно и то же время, в одной и той же позе, на одном и том же месте, в створке давно снятой калитки раскачивалась от столба до столба, не опираясь на них, девушка, всегда одетая только в ночную белую рубашку, с накинутым на плечи каким-то лапсердаком, и всегда на босую ногу в тапочках или же вообще боси-ком. Кто она и что наблюдала в этой жизни?
Летом ещё ничего... А зимой, если ему и не было так холодно, как раздетому, мо-роз проникал под одежду, и он с ужасом представлял себя на её месте. Чувствовать холод - это одно, а вот видеть мир её безумными глазами и отражать в сознании таким, каким видела она - это было выше его сил. О ужас! А ведь действительно мир воспринимался, каким его видел каждый.
Даже она видела и реагировала на него своим поведением. Как всё относительно! Для неё он был одним, для Владимира - другим. А тут он пытался видеть его сразу двумя парами глаз, осознавать двумя умами.
Конечно, это были крайности. Но сколько существует промежуточных и видимых ниже и выше его сознания... И всё это он, единственный этот мир, существующий вне на-шего сознания и данный нам только в ощущениях.
Приближался и удалялся от девушки трамвай, и Владимир каждый раз думал, встретит ли её ещё здесь и сколько же будет продолжаться явление этого невинного суще-ства, принимавшего и переносившего все человеческие боли, ощущения с таким нечело-веческим терпением.
Люди! Остановитесь! Хоть задумайтесь, если не можете помочь. Нет, проходили, проезжали мимо, а какие-то даже жили рядом. Так кто же мы?
А, приехав на работу, встречал себе равных и, как от первого вдоха, принимал жизнь такой, какой видел её сам. Здесь его понимали и понимал он других.
 
 

















РАЗДЕЛ VI
Ч Е Л О В Е К
 
 
Отрывок из главы
НА НОВОМ МЕСТЕ
Н
ачальныка вэдуть!" - послышался откуда-то звонкий девичий голос, когда Барчуков cпустился c Владимиром к остеклённой площадке машиносчётной станции.
Через открытый выход на лестничную клетку вырвался тугой многотонный шум и, как после какого-то торможения, резко очистился до чётко стучащего и лязгающего - стихли человеческие голоса. В последнюю дверь высокой под потолок стеклянной стены коридора юркнул белый халатик, оттуда рванули удары молота, и снова, казалось, стучали и лязгали лишь перегородки из витринного стекла.
В комнате напротив входа, как валки в сенокос, ровно выпячивались над столами однообразные белые спины, а с потолка и стен на них обрушивалась эта какофония. Чуть дальше по проходу стали видны и источники звуков. Стреляли неравномерным пулемёт-ным стуком перфораторы, как железом по стеклу, рвали ушные перепонки сортироваль-ные машины, дальше ухали табуляторы, и возле кабинета начальника трещали и дребез-жали арифмометры и вычислительные машинки.
Открыв в него дверь, Барчуков даже поморщился, оттуда ударило трескотнёй са-мой высокой тональности.
- Федя! - прокричал он голосом, единственным в этом аду. - Попроси их на минут-ку отключиться!
Навстречу поднялся Лапко, через недостроенный простенок передал команду:
- Галя! Остановись на минутку! - и показал ладонью вниз молодице за спиной.
Полтора десятка женщин как-будто ждали этой просьбы, выпрямились, посмотре-ли сквозь проёмы на вошедших. Шум отхлынул в дальние углы.
- Пригласи своих руководителей зайти сюда, - предложил Барчуков, а сам, вытирая лоб, уселся на его место.
Владимир прислонился к стенке рядом, Фёдор жестами передал просьбу молодице.
Без задержки, по одному, неслышно здороваясь, в кабинет вошли ещё шесть чело-век и пристроились у входа, ждали разговора.
Но Барчуков выставил им нового начальника и тотчас же ушёл, к нему вопросов не было.
Владимир предложил пришедшим сесть и попросил Лапко представить их. Прият-ным показалось первое же знакомство. На заключительное предложение задавать вопросы новому начальнику откликнулась лишь та самая Галя Панченко, инженер операторов счётно-перфорационных машин:
–Владимир Павлович, а Вы к нам надолго?
Он вынужденно улыбнулся, пожал плечами.
–По собственному желанию уходить не собираюсь. Думаю, что надолго.
–А то, знаете, не успеешь познакомиться, а уже дают нового…–скороговоркой произнесла она, виновато улыбаясь, и посмотрела на своих коллег.
Те голосами и мимикой подтвердили своё согласие.
–Спасибо, Галина Филипповна, за напоминание о моём долге,–раздельно произнёс Владимир и дополнил слова кивком головы.
–Та! Какая я там Филипповна?–тряхнула она волосами.–Ото лучше зовите меня Галей. А то мне неудобно…Можно уходить?–опомнилась, когда уже разведенными рука-ми приглашала своих к выходу.
–Да!–согласился он.
–Вот такая она и есть,–отозвался Лапко.–кого хочешь в разговоре заткнёт за пояс, а дело своё знает крепко.
Знакомясь с обстановкой и состоянием дел на пока ещё будущем вычислительном центре, Владимир увидел совсем неутешительную картину.
Одновременно с Лапко уходили два его заместителя, ушёл, прихватив с собой тол-ковых механиков, начальник лаборатории СПМ, заявили о скором уходе её исполняющий обязанности начальника и начальник лаборатории ЭВМ. В декретном отпуске находилось до десятка молодых женщин-операторов. На подъёме работали только программисты и схемотехники, оттуда уходить пока никто не собирался.
Выслушав Лапко, Владимир пошёл с ним знакомиться с людьми прямо на рабочие места.
На участке табуляции сквозь грохот машин на его приветствие откликнулась зна-комым голосом, но ещё звонче, молодая женщина:
–Здрастуйтэ!–показала лицо и весело засмеялась вместе с подругами.
Он уловил её украинское приветствие и тоже улыбнулся. Хохотушки отвернулись и что-то начали между собой говорить. Посреди помещения двое ребят, не обращая вни-мания на вошедших, возились у раскрытого табулятора в ворохе шнуров коммутационной доски.
–Ушёл от нас "профессор", теперь молодые осваивают, а мы стоим…–удручённо стал рассказывать Лапко о напряжённостях на участке.
Владимир сосредоточенно, превозмогая свою реакцию на шум, слушал новые для себя термины, присматривался к невидимым ранее машинам. Спутник замолчал, ожидая, когда он отвлечётся от механиков, как рядом громко прозвучало:
–А чого це Ви, дядьку, такі сумні?
Владимир недоумённо поднял голову, к кому бы это относилось, и встретился с глазами той же женщины. Девушки рядом фыркнули в халаты, молодица отмахнулась от них рукой.
–Це я Вас питаю!–упредила его дальнейшие поиски.–Хіба це Вам потрібно?
–Люба! Что ты говоришь?–встрепенулся Лапко.
–Так Ви ж, Федір Петрович, не сумуєте, тому я у Вас не питаю,–бойко отреагиро-вала она.
–Неужели я такой грустный?–попытался улыбнуться Владимир.
–Та такі, що аж плакати рядом хочеться!
–А мне с Вами–смеяться,–не удержался и он от смеха.
–О! Це зовсім інша справа! А то тут тільки і ридав би! Не стоє воно цього!
Видя его, совсем освоившегося, женщина продолжала смотреть широко открыты-ми глазами, как бы ожидая ещё объяснений.
–Люба Зерновая!–представил наконец её Лапко.–Бригадир на смене. Идём дальше, Владимир Павлович!
–О! Во-ло дя!–растянула она это имя.–Тепер ми майже і знайомі.
Он сделал шаг навстречу, тронул её за плечо и, смеясь, пошёл из зала. Девушки внимательно наблюдали за его поведением, а механики, видно, давно знавшие манеры бригадира, даже вида не подали, что слышали разговор. Только закрыв за собою дверь, он оглянулся и увидел, как все окружили Любу и, хохоча, подталкивали руками.
–Такая она всегда,–заметив его внимание, пояснил Лапко,–а совсем недавно мужа похоронила–утонул.
В комнате перфорации навстречу поднялась бригадир, и весь разговор был с ней, Лапко молчал. В промежутке между объяснениями в беседу вступила женщина-оператор, на вид значительно старше своих подруг:
–Шумно у нас очень, Фёдор Петрович. Никакое здоровье не выдержит.
–Ольга Ивановна, теперь все вопросы к Владимиру Павловичу,–показал он на него.
–А чего? Вам говорила, теперь ему?–не согласилась она.
–Он сейчас ваш начальник…
–Та ото ж! Начальников много, а с этим шумом работать невозможно,–не сдавалась женщина, закладывая пачку перфокарт в приёмник.
–Я Ваш вопрос принимаю,–откликнулся Владимир.–Для меня этот грохот тем бо-лее неприемлем.
–Та вот же…–копошилась она, оглядываясь на младших с выражением исполнен-ного поручения.
В группе вычислителей его встретили только улыбкой. Половина женщин почти-тельного возраста внимательно слушали Галину Филипповну, дополняли её, а в конец бе-седы пожаловались, что на этаже у них нет даже воды, не то что чего-то другого…
Среди механиков и инженерской половины сотрудников знакомство произошло в высшей степени корректно и интеллигентно.
В коридоре он обратил внимание на стенную газету, выпущенную ко Дню сталин-ской конституции. Газета была оформлена с большим мастерством, множеством рисун-ков, и на всех их легко угадывалось круглое, полное лицо Лапко.
–Лена, наш художник. Бригадир перфорации,–пояснил он.–Схватит характерную черту, и тебя всегда будут узнавать в её рисунках.
Порылись ещё в кабинетных бумагах. Владимир поблагодарил Фёдора, и тот, взяв личные вещи,ушёл, пообещав зайти в последний день оформления своей увольнительной.
Новый хозяин на минуту остался в кабинете один. Надо было собраться с мыслями, но шум, меняя то силу, то составляющие, никак не позволял сосредоточиться. Увидев, что за ним наблюдает Галя, жестом пригласил её зайти. Поделившись первыми впечатления-ми, заявил:
–Галя, для начала попрошу тебя быть моим консультантом, не откажешь?
–Ой, что Вы, Владимир Павлович!–развела она ладошки.–Вы заместитель главного конструктора, а я шмакодявка какая-то, пиголица. Что я Вам посоветую?
–В своём деле ты мастер, а я ученик. Постараюсь быть прилежным.
Галя удивлённо посмотрела, помолчала, взвешивая, шутит или нет.
–Со мной такого ещё не бывало. Я здесь с первого дня, но все начальники, которые сюда приходили, только учили меня,–искренне раскрыла она, что чувствовала в душе.
–И сколько же их было до меня?
–Три человека.
–Вот чему ты сама научилась, то и передай мне, а что будет непонятно, я пере-спршу. Хорошо?
–Та! Из меня такой преподаватель, что только объяснять…– смутилась Галя.–Вы лучше всё спрашивайте сразу.
–В том то и дело, что я ничего не знаю. С чего-то надо начинать,–кажется, убедил её Владимир.
–Ну, с чего бы тогда…Люди у нас хорошие. Я уверена, что Вам уже задавала во-прос Ольга Ивановна из перфорации, так знайте, что это только поговорить, а женщина она порядочная. А вот другие…Самый страшный человек для нас–это Зюзя!–глянула она вопросительно.–Наш главный бухгалтер, Зиновий Абрамович. Сейчас идёт бухучёт, гото-вим зарплату, уже на день опаздываем. Он нам жизни не даёт. Мало того, что распекает, так ещё и постоянно меняет работу, а потом всё равно сроки спрашивает. А пожаловаться некому. Барчуков обходит нас десятой дорогой, Лапко это не нужно, а кто я ему?
–Галя, теперь тебе жаловаться не придётся. Все претензии Зюзи только на меня,–прервал её Владимир,–успевай лишь меня подготовить.
–Он Вас съест…Его все боятся, очень грамотный.
–А может, не съест! Не будет же жаловаться Лыкову или Буланову. А для оправда-ния перед ними ты снова-таки будешь готовить меня. К ним я сам пойду.
–Ой, что это будет! Вы не знаете Зюзи! Он сюда прибежит!
–Сюда прибежит, а отсюда уйдёт спокойно. Драться с ним не буду. Тут мы, Галя, с тобой договорились.
–А заместителем у него Валентина Васильевна–золотой человек. Иногда приходит к нам Быков, заместитель главного инженера. Его интересует только научная организация труда. Он больше кричит, но ничего не делает. Постоянно жалуются на нас цеха, что не берём от них работу позже установленного срока, а Зюзя их поддерживает.
Владимир остановил её:
–Тут давай подумаем. Со всеми начальниками управляйся сама, а опоздавших пе-реводи на меня. Галя, это же мы говорим с тобой о зарплате людей…Понимаешь? Мы должны быть кристально чистыми…
–Владимир Павлович! Если цех опаздывает на день или два, мы и сами понимаем. Поругаем, но берём. Я говорю о том, когда опаздывают на три-пять дней, а потом ещё подносят.
–Вот таких–всех ко мне. Ты с ними и видеться не будешь. А где-то в стороне ре-шишь, кого больше жаль, их или своих.
–Неужели так будет?–воспрянула она.–Лишь бы собственные механики не подве-ли. Вы видели, что делается в табуляции? Это в разгар расчёта. Если бы Вам давали день-ги для найма специалистов на разовые работы…Я понимаю, что они от нас только бегут, а работать здесь не хотят. Но на калым прибежали бы любые, даже наш "профессор",Эдька Терлецкий. Ему Лапко не дал сто восемьдесят рублей в месяц, теперь мучаемся…–совсем без остановки, несвязно, но всё понятно выкладывала она наболевшее.
Ещё долго говорила. Расстались, довольные друг другом.
К концу дня стало ясно, что срыв работы по участку табуляции грозит и второй смене, если…,если…,и по многим другим причинам.
Владимир забеспокоился. Но у людей ни тени безразличия к сложившейся обста-новке, ни паники так и не увидел. Сменились все незадействованные на простаиваемую работу, а как ни в чём не бывало, будто звонок не для них, продолжали работать механики и программисты СПМ…Никто никаких команд не давал. Просьб тоже не было. Люди тру-дились не по принуждению. Несвязано ли это с его приходом? Во всяком случае, помня разговор с Галей, он видел, что таких надо защищать от упрёков, надо помогать им. Зна-чительно позже обычного срока возвратился домой в этот день. Усталость была полная, однако и сдвигов в табуляции–никаких.
А счёт увиденных и прочувствованных проблем–только начало!– начал множиться.
На свежую голову, как на чистый лист бумаги, решил он получить впечатления от знакомства с работой единственной ЭВМ "Минск-22".
После непродолжительной беседы с электронниками и программистами выясни-лась удивительная картина, что по тестам машина работала, контроль программ подтвер-ждал их надёжность, а выполнять нужную работу не могла. Причину все видели, но не на-зывали–высокое начальство запретило ею "спекулировать".
Температура и влажность в помещении не соблюдались, вибрация–выше всяких норм, питание ни по стабильности, ни по "Cos φ" не соответствовало, а по запылённости–и говорить нечего. Однако ответ заместителей главного инженера Быкова и Бердычевско-го, хотя и с разных полюсов,но был одинаков:"Другого помещения вам никто не даст! Ра-ботайте!"
Машина работала, но ничего не делала! Вот если бы расходы на оплату каждого часа её работы да оплачивать из карманов этих заместителей! Даже отработка программ не завершалась на реальных массивах информации. Наработки схемотехников-алгоритмистов и программистов ложились мёртвым кладом на полки, а выполнение плана этим лабораториям исправно засчитывалось.
В городе даже существовали специальные контролирующие организации за ис-пользованием ЭВМ. Проверялось количество наработанных часов, чтобы, не дай Бог, их было не меньше определённой цифры(подтверждались они контрольной печатью на АЦПУ*), но совершенно не бралась во внимание полезность или целесообразность такой работы. Это отдавалось на откуп заводу. А здесь Быков и Бердычевский предпочитали не-сти убытки от бесцельной толкотни вокруг машины, лишь бы не увязнуть с расходами на обеспечение условий для её работы.
Владимир хорошо понимал своё предназначение, когда слышал от Лыкова напут-ствие с упоминанием предоставляемых прав. Предстояла жестокая и беспощадная схват-ка. Не начни её, он же будет "козлом отпущения" у этих "ББ".
Неожиданно общей для обеих ветвей техники оказалась проблема качества перфо-карт, а вернее, их картона. Не сминались перфокарты только фабрики "Слока", а отдел снабжения по разным причинам предлагал принимать от них любые, чуть ли не как бла-годать, что есть хотя бы такие, "ведь их тоже надо использовать, так как никому они, кро-ме как вам, не нужны". Попутно пришлось вникать и в это.
Можно сказать, в считанные часы успел разобраться он, что непосредственно будет связано с текущей работой завода, где никак нельзя допускать срывов, и в чём прежде все-го надо решать накопившиеся проблемы. Стояли вопрсы: как и кем? Специалистом себя не считал, значит, как выходить из положения, могли сказать лишь люди. С них и начал.
Остаток второго дня и следующий, пока обрабатывался бухгалтерский учёт, сидел Владимир вместе с механиками на участке табуляции.
–И прсто, и бесконечный порядок. Пока добрался до последнего звена, забыл о первом,–посочувствовал он молодым ребятам, видя, как они в сотый раз прощупывали коммутацию в табуляторе и на его сменных досках.
–А вам знакомо что-нибудь из этого?–откликнулся более подвижный из них, Воло-дя Барков.
–Только в принципе. В нашей спецтехнике те же программные токораспределите-ли, коммутационные поля, но ещё и автоматическое перекоммутирование их с помощью реле или электронных схем…
Отрывок из главы
ПОЛНОЙ ГРУДЬЮ
…На заводе был разрешён приём в партию только рабочих, а операторы и механи-ки ими и были. В табуляции, вообще, по понятиям Владимира давно все были беспартий-ными коммунистами…
–Вова,–дождавшись, когда люди, незадействованные на вторую смену,схлынули домой, обратился он к Баркову,–ты веришь нашей партии?
О! Что это Вы, Владимир Павлович? Кому нужна моя вера?
–Мне,–коротко ответил он и стал ждать реакции.
Тот, не веря в серьёзность заданного вопроса, увлёкся чисткой щёток в табуляторе, но видно было, что думал.
–А Вам зачем это?–поосторожничал слегка.
–Ищу себе единомышленников.
–Я и есть Ваш единомышленник!–откликнулся он сразу.–По работе…
–И всё же…
–Что "и всё же"?
–Не хитри, Вова. Если не хочешь, не отвечай.
–Не верю…Вернее не партии, а тем начальникам-коммунистам, кого я знаю…
–Спасибо! Это честный ответ,–не дал Владимир ещё раз передумать.–Я тоже ком-мунист.
–А, это другое дело!–азартно возразил Барков.–Я же не сказал, что всем!
–А каких, ты считаешь, больше в партии?
–Ну,…хороших. Только не они её определяют, а карьеристы и их подхалимы!
–Кто спит в партии, это хорошие?
Барков засмеялся.
–Таким там делать нечего. Я бы их давно оттуда выгнал. Они всегда голосуют "за", и за плохое, и за хорошее,–уверенно заявил он.
–Их, Вова, в партии основная масса, и выгнать оттуда самих себя невозможно. Но ты прав, среди них всё же порядочных больше и они наполняют партию. Разбудить бы их только…
–А самому загудеть в Магадан…
–Нет, не то. Просто быть самим собою, а не серой массой. Они от удивления про-снутся.
–А Вам это не удаётся сделать?–причислил Барков Владимира к таким самостоя-тельным.
–Ты, вроде, не отнёс меня к тем, кому не веришь,–помедлил тот.–А тебя я разбу-дил?
–А что меня? Я не голосую. Потому и не сплю,–довольный своим ответом, уверен-но посмотрел он на собеседника.
–А в партии что, уснул бы?
–Не был там, не знаю.
–А хотел бы быть?
–Кому я там нужен?
–Не самый категоричный отказ. Единомышленникам нужен, Вова. Интересно, за-метил ты, что даже в разговоре со мной поосторожничал?
–Ничего подобного!–возбуждённо воскликнул он.–Я с Вами согласен во всём.
–Значит, не только по работе,–напомнил ему Владимир.
–А, это…Я не знал, о чём будет речь,–согласился Барков.
–Как единомышленника, приглашаю тебя, Вова, в партию,–завершил Владимир эту длинную разведку.
–Я Вам правду сказал, что не знаю, нужен ли там…
–Нет, Вова, ты спросил. Я тебе решительно ответил, что нужен! Во всяком случае я бы дал рекомендацию. Знаю, что и другие дали бы.
–Чого ти, Вовка, копирсуєш?–раздался голос Любы, которую увлёкшиеся мужчины не заметили, когда она подошла.–Як зі мною, так хвастав, який би з тебе був комуніст.
–Одно дело с тобой, а другое–с Владимиром Павловичем,–не возразил он.
–Ото і поспіши! Не сам будеш!–прихватила его Зерновая.
–Правильно, Люба! И я не сам был бы,–обрадовался тот.
–Ничего себе! Сравнили…–покраснел Вовка.–Не в табуляции же…
–Именно в табуляции, перфорации–у нас на центре. Своя первичная была бы,–почувствовал Владимир, что попадает в точку.
–Вместе с Любой, Наташкой…–стал перечислять Барков своих любимиц.
–Тільки не мене!–прервала его Люба.–Туди нужні серйозні.
–Нашла серьёзного…
Похоже, для самоочищения ещё поспорил он со своей настойчивой напарницей и сдался. Выжидающе замолчал.
–Пиши, Вова, заяву,–подытожил Владимир.–Ты сделаешь первый шаг–другим бу-дет легче.
–І Наташку зовіть до себе,–как решённое дело, предложила Люба.–У неї свекруха така ж, поможе їй.
Второй раз в этом разговоре прозвучало имя Наташи. Почти за год общения Вла-димира с табуляцией он выделял эту девушку(иначе не скажешь!), как наиболее аккурат-ную. Мало того, что переговорить парой фраз с ней было приятно, так и дело она знала не хуже Любы и даже Гали, с готовностью делилась своими знаниями, отчего ему всё чаще хотелось решать вопросы по табуляции именно с ней. На его удивление, Люба, как того и хотела, использовала свою подругу, обладавшую чистотой речи, для переговоров с на-чальником, каждый раз готовила шуточку, затрагивавшую его отношение к Наташе, и в то же время с желанием уступала ей своё престижное положение бригадира, чтобы затем пошутить по этому поводу. Теперь, кажется, упоминала её имя без всякой доли смеха.
–Этот разговор для Наташи не годится. Мы с Вовой по-мужски. А она, вишь, сном и духом не ведает, что о ней говорим,–показал в её сторону Владимир.–У неё свои жен-ские заботы.
–Еге ж! Так про кого ж–вони про вас і балакають!–засмеялась Люба.–Наташа!–позвала девушку и пригласила жестом.
–Ладно, это не для меня,–махнул Барков рукой.–Заявление Вам писать?
–Что ты, Володя? Моему однофамильцу в ОКБ, секретарю. Ну ладно, я тебе помо-гу,–поспешил Владимир, видя, что подходит приглашённая.
–На подмогу?–обратилась она к Любе, а посмотрела на мужчин.
–Та ти шо? Я їм сказала, шо ти зараз про мужиків балакаєш,–перевела та взгляд на Владимира.
–Да, их у меня двое,–не смутившись, согласилась Наташа.
–А говорила про третіх,–настойчиво потребовала признания Люба.
–И про третьих,–засмеялась она.–Я же вижу, как Вовка на тебя нападает. Без Вла-димира Павловича не такой смелый.
–Ось бачите? Уже і Владимир Павлович...
–Барков!–перебила её скромница.
–Та ладно!–добилась-таки Люба смущения девушки.–Оце Вам і все,–обняла подру-гу.–А вони про тебе балакали.
–Чего это ещё?–высвободилась Наташа из рук бригадира.
–Кажуть, яка ти гарна жінка.
–Вовка этого не скажет…
–Та ото ж…А старший каже!–снова подцепила её Люба под локоть и, смеясь, пове-ла на рабочее место.–Слідуюча розмова за Вами!–повернулась к нему.–Шоб знали, як на мене нападати!
–А, чертяка!–оттолкнула её Наташа.–На тебя нападёшь…Не слушайте, Владимир Павлович!–крикнула ему, не проронившему ни слова.–Она ещё сто раз Вам это скажет.
–Бо є про шо!–не упустила своего Люба.
Наташа уступила подруге, развернулась, развела руками и сделала жест головой и глазами, мол, что поделаешь…
Владимир взял под руку Баркова и вывел в коридор.
–А почему Вы не захотели говорить с Наташей? Это я при Вас не стал,–начал он.
–Я её очень уважаю, Володя, но она мне ещё не такой друг.
–Любка всё равно вас сделает друзьями. Она прирождённая сваха.
–А я и сам не упущу этого. Вот тогда и поговорю.
–В отличие от Любки она и ругается без скверных слов, краснеть за себя не заста-вит.
–Спасибо, Володя, за неё. Я ей найду сказать что-то очень личное.
–Как мне?
–А что, тоже нашёл?
–Да Вы же начали с веры. А я больше всего хочу верить людям.
–Как видишь, я не ошибся. Это и моё заветное желание.
–Мало нас.
–И те, в основном, вне партии. Ты вспомни, мы начали с определения хороших коммунистов. Это из тех, что всегда голосуют "за". Вся их беда в том, что они тоже верят, но верят руководству партии, как богам, слепо и исступлённо. Партия всегда отучивала нас от веры в Бога, а сама его создала в виде своего учения, а эти люди ещё не разобра-лись, что к чему. В этом их не только беда, а и вредность. Вот такие они "хорошие".Как видишь, с оговорками. Всё потому, что очень долго спят. А пора уже верить не в мистику, а реалии, не словам, а поступкам.
–Значит, будем будить?
–Вместе, Вова. Вместе! Поодиночке нам не справиться. В организации это сделать вернее. Так сказать, самокритикой. Это единственное, что у нас осталось, так как всех критиков со стороны сразу причисляют к недружественным голосам. Такая у нас, к сожа-лению, демократия.
–А Вам не страшно?
–Страшно, Вова, возвращения порядков 37-го–38-х годов. Но ведь пока их нет, а за себя как-то не думаю.
–Да тогда они достанут везде. Но я с Вами согласен. Молчать нельзя, а услышат, когда нас будет много. Давайте я сам поговорю с Эдькой.
Это был конец разговора, давший больше ожидаемого. Заявления написали Барков и Эдик Синцов.
Удивительный этот коллектив вычислительного центра преподал Владимиру ещё один урок.
Осенью шла уборка поздних овощей в совхозе "Песочинский". Выбрали время ме-жду отчётами и начислением аванса. Отправились на эту добровольно-принудительную работу все женщины, а молодые мамы прихватили с собой и своих малышей. Вместе со всеми поехал Владимир. "Как-то надо мамам помочь. На отдельный участок, что ли,–подумал за них.–Пока детям не надоест знакомиться друг с другом, поработают, а потом пусть сразу уезжают".Но они наотрез отказались от каких-либо льгот: "Только вместе со всеми!"
Со своим Валеркой наравне с другими трудилась и Наташа Коптило из табуляции. Её сыну понравился смешной дядька, почему-то постоянно становившийся на передние ноги и лягавший задними, как лошадка. Стоило выглянуть из-за мамы, а дядька тут как тут. Они сдружились. В электричке до Харькова возвращались вместе, и трёхлетний Ва-лерка почти по Чуковскому забавлял маму и приятеля-дядю.
–Общительнее парня не встречал,–заметил Владимир.–Своего в таком возрасте упустил.
–А к лучшему ли такая общительность?–усомнилась Наташа в комплименте.–Говорит, не успевая подумать.
–Задавай, мама, больше вопросов, пусть думает.
–Он больше с бабушкой, а та его балует, сама мучается над его вопросами.
–И что, отвечает неправильно?
–Она у меня идейная. Мне даже трудно её понять.
–А мы маме не оставляем времени побыть с сыном даже в выходные дни,–вызвал на себя упрёк Владимир.
–При чём тут Вы?–оживилась Наташа.–Мы сами за себя решаем. Не хотела–не вышла бы. И все так.
–Я имею в виду систему,–поправился он.
–Была бы она хорошая, и при ней вышла бы. А Вы эту не представляете.
–Вот это ты меня озадачила! А кого же?
–Нас!–твёрдо выдала Наташа.–Вы Любу нашу послушайте, она лучше меня это скажет.
–И что же она говорит?
–"Шо отой дядько робе, то і нам слід робити".
–А я же подчиняюсь системе,–удручённо признал он перед ней своё бессилие.
–То-то же! А не представляете! Дай Вам Бог терпения, как сказала бы Люба, а нам бы "гроші та чоловік хороший".
–Права Люба, права и ты. Терпения как раз нехватает. Особенно, когда вы с детьми на поле. Это тот же "Сон" Шевченко: "На панщині пшеницю жала"–как сто пятьдесят лет назад, приходите сюда вкалывать ни за копейку благодарности. Какая уж тут самостоя-тельность, когда выбираешь между двух рабских условий: или тебя будут ругать и уни-жать, или ты смиришься, плюнешь на всё и, как скотинка, отработаешь.
–Это Вы о себе и о других. А мы себя, когда Вы с нами, так не чувствуем. Если бы моя свекруха говорила и поступала, как Вы, я бы давно подумала, с кем мне быть.
–Тебе Люба, наверное, что-то сказала?
–Да, передала,–смутилась Наташа,–про Вовку и о вашем разговоре.
–Я тебе предлагаю то же самое.
–Только я воевать не смогу,–неожиданно просто разрешила она задачу.–А так, как я, думают многие: наша Галочка Стороженко, Валя Прокопенко, Тамара Коловрат...
–И я с ними могу поговорить?–как на крыло поднялся Владимир.
–Как со мной,–просто ответила Наташа.
Простились на вокзале. Мама с ребёнком пересела на электричку в сторону Мере-фы, дядя–в троллейбус до Новых Домов. Времени обдумать случившееся у него было предостаточно. "Вовка Барков привёл Эдика, Наташа назвала десять человек! И что было бы лучше–обратиться прямо к ним, и всё пришло бы закономерно, как следствие всей работы...Думал о трудностях, как людям помочь, а они, оказывается, говорили и думали, как поддержать его. Да, с этими можно браться за любое дело. Открыты, и, конечно, лучше всего работать с ними и говорить напрямую, как они между собой. Какой я для них начальник? Представитель!" Эта мысль грела сердце.
Отрывок из главы
А ЖИЗНЬ ВСЁ-ТАКИ ПРЕКРАСНА
В
алерия давно уже родила дочку, для ухода за ребёнком взяла на год отпуск за свой счёт и стала иногда появляться на центре. Стоило ей войти в кабинет, как оттуда сразу же выходила Татьяна, а для женщин большого интереса и придумать было невозможно.
–Шо ви з ними обома робити будете?–и не собиралась терпеть с этим вопросом Люба, как только Владимир заявился в табуляции.
–Отправлю в декрет следующую!–не уступил он ей.
–Ой, лишечко!–всплеснула она руками.–Ото конвеєр! Та чи хвате ж Вас надовго?
–С сохранением хватит.
–Ба-а! А хто ж буде сохраняться? Тетяна така, шо й двох роде без сохранєнія!
Владимир пожал плечами:
–Наверное, я!
–О-оо! Шоб Вас трясця взяло! Такого ще й світ не придумав...То ж у когось, ма-буть?
Вся бригада давно хохотала, с трудом успевала схватывать следующие одна за дру-гой фразы, люди столпились вокруг.
–А как–тебе уже ясно?
–То диви на цього начальника!–обратилась Люба к подругам.–Хіба ж я ветеринар?
–А то, что я кабан, тебя снова не смущает?
Теперь уже смеялась и она.
–Шоб Ви луснули! Живіть довго! І переходьте до нас! Ба, як усім хочеться!–пугнула Люба ближайшую слушательницу.–Чи Вас ляка такий конвеєр?
–Если начать с сохранения у тебя, Люба…
–К-ш-ш! К-ш-ш! Геть звідси! Дайте з чоловіком договоритись!–бросилась она на подруг.–Задєл начинається! Шо Ви, шо Ви там сказали?–наклонилась к предполагаемому производителю.
–Если включить конвейер с тебя..
–О! Це ж зовсім інше діло! Ідіть тепер сюди!–пригласила она всех.–Мені зробили предложеніє. Будьте свідками!
–То меня не хватит и на первый цикл,–отмахнулся Владимир.
–Шоб знали наших!–торжествующе подняла Люба руку.–Хіба ж ми такі, як ото Ваші тендітні секретарші? Сохранєніє, сохранєніє...З`їмо без остатку!–клацнула она зуба-ми.–Жінку Вашу жалко. Хоронити нічого буде.
Он сдался. Хохотал со всеми.
Девчата вытирали слёзы, сочувственно поглядывали на начальника, а Люба, как ничего не было, включила пустую сортировальную машину и, отвернувшись, досмеива-лась сама, изредка подмигивая по сторонам подругам.
Этот разговор, как и другие, не прошёл мимо Татьяны. Её интересовало, кого оста-вит при себе Владимир. Первые наскоки, скорее любопытства, чем искренней заинтересо-ванности к этому человеку, оставили в ней чувство незавершённого флирта. Почти год жила без мужа, и любовная игра постепенно превращалась в серьёзные вопросы к себе и к сидевшему рядом начальнику. И как же за это время она похорошела!
Галя в последние дни, предвосхищая неизбежное, провожая её взглядом, неодно-кратно говорила Владимиру:
–Что Вы с ней сделали? Не моя Татьяна!
А затем, однажды, разминувшись с ней в дверях, высказалась:
–Ой, смотрите, Владимир Павлович! Чует моё женское сердце. Не миновать Вам её!
–Ты же сама этого хотела.
–Потому, что я Таньку знала! А сейчас я её не узнаю. Вы не замечаете в ней чего-то такого?..
–Замечаю. Похорошела.
–Та! Женских хитростей…
–Одни только прелести.
–Ну всё! Вы конченый человек. Она же колдунья!
–Галочка, тогда я счастлив. По-моему, никому ещё из твоих знакомых не приходи-лось быть околдованным.
–Ага! Смейтесь, смейтесь! Что скажет Ваша Иннуля?
–И ты это всерьёз?
–Знаю я вас, мужиков! Слюни распустите, а потом семья рушится. Лучше бы я вас не сводила!
–А я тебе всё равно благодарен.
–Почему?–удивилась она.
–Потому что ты со мной об этом говоришь и видишь меня насквозь.
–Ай,Владимир Павлович, с Вами невозможно…
–Возмлжно, Галочка, возможно! Дай я тебя поцелую!–рванулся к ней.
–Та вам же не меня хочется целовать!–попыталась она увернуться.–Он смеются все!–показала сквозь стекло.
За стенкой, у вычислителей, действительно, смотрели на них десяток смеющихся глаз. Он ривлёк её и поцеловал в щёчку.
–Ублажились? Не такая уж я сладкая. Что с Вами сделаешь…Любите!–повернулась она и под смех подруг зашла к ним в комнату. Оттуда на начальника посмотрел востор-женный хор улыбок во главе с её.
Определение, которое Галя дала своей ставленнице, вызвало у него действия, об-ратные тем, на которые она рассчитывала.
Ничего не подозревавшая Татьяна зашла в кабинет и увидела повышенный к ней интерес женщин за стеной.
–Чего это они?–мельком взглянула на Владимира.–Вы знаете?
–Тобой любуются.
–Наверное, Галина Филипповна что-то рассказала?
–Нет.Я им сказал, что за последние месяцы ты очень похорошела.
–И это им интересно?–равнодушно к комплименту отнеслась Татьяна.–Женщинам, Владимир Павлович, этого говорить нельзя.
–Но тебе-то можно?
–Можно было до них,–стала она перебирать бумаги.
–Кажется, я не прав,–согласился он.–Пасую.
–Да, Вы не правы. Я всегда такая, но до Вас долго доходит,–выразительно произ-несла Татьяна и с укорм посмотрела на него.
"О! Вот оно что!–похоже, открыл Владимир что-то новое в своём секретаре.–Глаза-то грустные"…
–И всё же дошло,–снова извиняясь, проговорил он.–Ты помогла.
–Но это всё равно не даёт Вам оснований говорить обо мне…в будущем, хотя бы,–уже теплее, с улыбкой дополнила она.
–Я когда-то говорил тебе, Таня, что буду глупеть. Как видишь, обещание своё вы-полнил. Извини,–не глядя на неё, напомнил давнее.
Татьяна ещё раз посмотрела через стекло. Там уже на них не обращали внимания. Вместо ответа обратила взор на Владимира, дождалась, когда поднял глаза. Они встрети-лись. Несколько мгновений длилось взаимное сближение.
–Я тоже извиняюсь, набросилась на Вас,–подтвердила слова чарующей улыбкой.
"И правда–колдунья…Как я этого не замечал"…–первым отвёл он взгляд.
–Не этот бы кабинет сейчас, Таня, а лесную хижину…
Отрывок из главы
РУКОЙ ПОДАТЬ ДО КОММУНИЗМА
…В помощники на командировку директор прихватил с собой кадровика, эконо-миста, обработчика информации и в качестве стража их мыслей, чтобы они не выходили за пределы дозволенного, заместителя по режиму.
Пристроив спутников у гостеприимных светлановцев, Буланов уехал в Москву на коллегию министерства, по окончании которой всем надлежало собраться там же.
А труженики, познакомившись со своими коллегами и убедившись, что делиться опытом, отвлекая людей от работы и теряя собственное время, не самое лучшее его пре-провождение, устроили между собой в гостинице спортивные и интеллектуальные сорев-нования.
Жили в одном номере. Балуеву понравилась цифра "четыре" по количеству участ-ников.
–Ни сачков, ни болельщиков–все играют!–заявил он, доставая карты.
–Только на равных! Я в преферанс или любые азартные игры не гожусь,–предупредил Сапёлкин.
–А я играю только в интеллектуальные,–ограничил выбор Матвиенко.
–Начинается! Усложнили до невозможного. Что, Володя, и нам с тобою приду-мать?–обратился Балуев к Ковалю.–Не в очко же? А-аа! Не под деньги, так с призами!–осенила его мысль.–Доставай, Валентин, из своего портфеля!
–Рановато вроде,–усомнился тот.
–Зато вполне интеллектуально! Спешить и правда некуда, но сразу приготовим стол, чтобы потом не ошибаться от чрезмерной усталости. Впереди ведь марафон…с про-межуточными финишами.
–Что ещё придумали?–забеспокоился Сапёлкин.
–Василий Иванович! Приобщайся к спорту! Давно уже не трудился?–завёлся Балу-ев, вынимая свёртки.– Обещаю тебе, что возможности у всех одинаковы, опыт достаточ-ный.
–Не! Я так не играю!–запротестовал сторонник справедливости, видя, как Матви-енко вынимал и ставил на стол бутылки водки.–Это потом. Ну что вы? Какая уж тут игра?
–Твоя любимая, Василий Иванович,–спокойно осадил его Балуев.–Обыкновенный дурак. Правда, интеллектуальный, как говорит Валентин. Но давайте учтём интересы ка-ждого. Начнём с самого покладистого. Твои условия, Володя?
–Пьяным играть не могу,–испугался он батареи, выставленной Матвиенко.
–Призы распивать только после игры,–потребовал интеллектуал.
–Принимается!–обрадовался Балуев.–Ты ведь, Валентин, не оговорился. Я лишь напомню тебе, что наша игра не преферанс. Василий Иванович?–поспешил он, не давая опомниться Матвиенко.
–Совсем не пить! Не каждый же день,–взмолился Сапёлкин.
–Объявляю условия,–между делом обдумывал их Балуев.–Играем каждый за себя. Приз глотает только проигравший. Проигравший второй раз подряд получает двойной приз. Из игры не выходить, а выносить. Всех устраивает? Василий Иванович, борись. Можешь ни одной не выпить. Володя, хорошо закусывай. Твоё условие, Валентин, вы-полнено, а я на всё согласен. Владимир с ужасом представил себе Балуева, пившего конь-як фужерами. Если все такие, кого первого будут выносить из-за стола?
–А какой приз?–в надежде, что хоть не полными стаканами будут глушить себя участники, умоляюще посмотрел на всех.
–Символический,–понял его Василий Иванович.
–Сто граммов,–определили двое других.
–А если два раза подряд? Это же всё,–обмяк Владимир.
–Ну, по пятьдесят,–смилостивился Балуев.–Дольше играть будем. Меньше нельзя, а то будет совсем простой.
Действительно, игру начали, как самую умную. Владимир запоминал ходы и карты почти безошибочно, и первые три игры принесли призы каждому из его соперников. Ста-ло легче. В четвёртой игре ещё один приз завоевал Матвиенко, Владимир почувствовал у себя фору и в пятой…проиграл! Следующая игра закончилась неожиданно быстро, тоже его поражением. Ещё раз он получил двойной приз и бесславно закончил игру. Его, не-способного различать карты, раздели, поставили под душ и велели стоять до тех пор, пока не приведут смену.
Следующим привели Василия Ивановича. Ждать его появления дришлось три иг-ры. Бедного деда пришлось вынимать из воды, так и не дав ему смены. Два великана не уступали друг другу, а их под душ ставить было некому.
Выполнив задание творческой командировки в первом пункте, обменявшиеся опы-том перебрались в Москву.
Здесь события развернулись почти по ленинградскому варианту. Разница была в том, что к четвёрке интеллектуалов добавились ещё тройка земляков и столько же коллег Балуева от других заводов.
Теперь для десятерых никакая интеллектуальная игра в карты не подходила. Одна-ко, соревнования прошли, и чемпионом их стал прежний слабак. В душном и накуренном номере гостиницы ближайшее помощники Буланова и их гости соревновались на звание хозяина лучших трусов. Синие с красными розочками трусы Владимира с интригующим семейным уклоном стали победителями. На этот раз чемпиону повезло. Ему поручили быть распорядителем оставшейся части вечера, и он дождался момента, когда Балуев ока-зался не трезвее остальных.
В этот вечер захмелевший заместитель Буланова не без гордости рассказал со-бравшимся, каким другом для него является шеф, и что вся эта командировка была заду-мана им, как проветривание мозгов слишком засидевшихся на заводе нужных ему людей.
Лишь на следующий день до Владимира на трезвую голову дошли слова о нужных  людях. Это было что-то новое в определении его места на заводе.
Вернувшись из командировки, зашёл к Матвиенко.
- Популярность Игоря Даниловича стремительно оторвалась от его познаний в эко-номике и обработке информации, - без тени сомнения разъяснил главный экономист, - а каждый раз брать у нас справки, по которым тоже нужны пояснения, слишком накладно. Лучше будет, если он соберёт себе команду и вполне официально использует нас как сво-их помощников.Во всём мире так. Одному держать всё в голове не под силу.
- Он сам так говорил?
- Своими действиями это подтверждает. А команда должна быть сплочённой. Вот и состоялся наш пробный выезд. Ты не в обиде остался?
- Разве только на себя.
- Ну, вот видишь. Здесь чемпионат трусов не устроишь, а там все на равных. Мы так зациклились на производстве, что друг друга узнаём лишь по работе. А сейчас я тебя знаю и по трусам.
- Но ведь и он должен знать.
- Не беспокойся. Знает, и хорошо Даже, как ты под душем сидел. Тебе обошлось?
- Будто да.
- А Василий Иванович прихворнул…
Отрывок из главы
ВОТ ТАКОЙ ОН И ЕСТЬ
Н
и одна научно-техническая конференция не обходилась без активного участия в ней Главного вычислительного центра, ни одна делегация по обмену опытом не проходила мимо него, и лицо своего детища Буланов держал в чиототе. Все службы, для которых центр нарабатывал проекты,он к АСУП пока не привлекал. Объём работ у разработчиков не уменьшался, показывать было что, и это его устраивало.
Он, лично,"психологический барьер" недоверия к АСУП давно преодолел, а вот за-ставлять подчинённых на это не решался и не спешил. А меж тем заделы задач, готовых к внедрению, выросли настолько, что Бердычевскому давно уже следовало бы указать на отсутствие к ним нормативно-справочной базы. Да, видно, собственный пример написа-ния диссертации не позволял оторвать главного инженера от подобного увлечения. И, не решаясь на такой шаг, держал начальников цехов и отделов в недоумении: внедрять было что, да не на чем. А чтобы хоть как-то привлечь их внимание к техническому прогрессу, устроил для них испытанный обмен опытом на примере своей команды. Всё же отвлекал людей от мыслей.
Двадцать лет после демобилизации не испытывал Владимир судьбу, не садился в самолёты, но приобщение к большой жизни, которую открыл Буланов перед ним и други-ми, требовало ускоренных передвижений, и с заметным волнением летел он во Львов, чтобы оттуда начать очередной обмен опытом по стране. Полностью арендованный само-лёт поднял из Харькова, всего лишь из одного завода, более тридцати человек не в меру весёлых начальииков и унёс их в ночь на запад.
Предстоящие слушатели лекций и семинаров прихватили с собой "книги" и "кон-спекты" домашнего приготовления и начали "обмениваться опытом" уже в самолёте. Не-которые "конспекты" были настолько интересно написаны, что увлёкшиеся слушатели приобщались к их содержанию, забывая, где находятся - становились в очередь. Два раза лётчики вынуждены были напоминать пассажирам правила "чтения" такой литературы, пока они, достаточно"начитанные", не расселись группами по четыре человека, восста-навливая нарушенный центр тяжести самолёта, и не стали выяснять, кто же из них самый интеллектуальный читатель. Буланов хорошо знал, что делал - в летевшую бригаду не включил ни одной женщины.
В аэропорту Львова из самолёта выходили такими же, но уже прочно сыгранными, и поэтому командная поддержка своих товарищей выглядела не вынужденной, а высоко-профессиональной привычкой. Удивительная тишина в автобусе после самолётного рёва показалась оскорбительно успокаивающей для части ночных пассажиров, и они выравни-вали звуковое давление на ушные перепонки далеко не стройным пением "Марички". То ли улицы во Львове такие узкие, то ли, действительно, автобус уподобился своим пасса-жирам, но пешеходы шарахались в стороны от приближавшегося пения, как-будто оно на них наваливалось.
В гостинице давно ждали прибывших жильцов, поэтому в вестибюле им красовать-ся долго не пршлось. Учитывая поздний час, их, как детишек, развели по комнатам, а они, только рассевшись, тут же возобновили прерванные в самолёте занятия.
Безусловно, не подбирал Буланов отправляемых начальников по признаку любив-ших и нелюбивших свою работу, иначе в одну компанию с этой бригадой Коваль не попал бы. Почти всем прилетевшим во Львов на недельку избавиться от своей работы, да ещё по личному распоряжению директора, было настоящим праздником. Они и праздновали, ка-ждый по-своему, но - все-одинаково. Огульная пьянка была не по душе Владимиру, но ку-да денешься... раз уж попал со всеми. Он устал от перелёта, ночной оргии в пути, тяготил-ся навязанным режимом отдыха, но терпел. Лишь далеко заполночь, окончательно лишив себя возможности мыслить, все предались храпу.
С утра надо было знакомиться с "Электроном".
Помятая и источавшая запахи перегара бригада гостей, ещё не ступив на террито-рию завода, мечтала скорее добраться до пива. Какие там семинары и обмены опытом, ес-ли люди забывали, что с ними было вчера и даже сегодня с утра! Получив необходимую отметку в командировочных удостоверениях, об обмене опытом больше не говорили. Смущаясь трезвых коллег, разузнали у них, где найти такой бар, чтобы появление тридца-ти человек его не переполнило. Туда и отправились.
По пути на одном из зданий привлёк внимание алектронный календарь и часы. Время быстро менялось, мигало, а дата стояла прочно -25. 09. На мгновение Владимир ис-пытал невесомость. Его день рождения! Сворачивать куда-либо или предпринимать ка-кие-то действия уже было невозможно. Впереди чётко вырисовывался стоявший отдельно на пустыре большой стеклянный четырёхугольник. А умолчать об открытии на календаре было ещё невозможнее.
Рядом шагал неумолчно балагуривший толстяк Володя Чаплия.
- Вова, - взял его за плечо именинник, - беда!
-Что, деньги забыл? - немедленно откликнулся толстяк.
- Хуже.
- Хуже не бывает, когда заходишь в такой бар. Значит - ерунда! Вспомнишь о ней после.
Вошли в помещение.Метров пятьдееят на пятьдесят, высокие столы-стойки, пив-ные автоматы и... сверкающий вино-водочный бар!
- Ты прав! - обрадовался Владимир.
- А я тебе что? - уверенно направился Чаплия к стойке бара.
- Заказываю, Вова, я!- устремился тот вперёд. - Моя беда меня миновала! - и стал впереди Вовкиного живота.
- Тю! - не поддался он. - Ты же здесь не с барышней!
- У меня сегодня день рождения, -попытался отодвинуть его массу Владимир.
- Так чего ты молчал? - надавил на него Чаплия и легко переместил в сторону. - То-гда иди занимай столики!
- Календарь подсказал. Да нет же, неудобно. Я буду брать! – снова полез он к стой-ке.
- Иди! А то морду набью!- засмеялся Вовка подошедшим товарищам, так же от-толкнул упрямца. - У него сегодня, видите ли, день рождения, а он тут толкается.
- Не соображает! - поддержали Чаплию подошедшие. - Тридцать человек - без штанов останется.
- Иди! Я тебе сказал... - топнул он ногой, - а то поздравлять будет некого.
Товарищи затолкали именинника. Кто возгласами, кто рукопожатием отметились у него и определили ему место за столиком:
- Стой и не рыпайся!
Попросили соседей потесниться, заняли и подоконники. От бара устроили конвей-ер стаканов c водкой, тарелок с пирожками, сырками. Наконец подошёл Вовка с откупо-ренной бутылкой коньяка и двумя пустыми бокалами, из зажатого кулака вывалил наре-занный лимон.
- А где же растворитель? - оглянул товарищей.
- Всё будет! Очередь... - успокоили его.
Так же по цепочке подали и пиво.
- Ой що за біда, що не п`ється вода! - успокоился Вовка. - Ну, я с именинником по рыженькому. А там - что душа примет...
Душа его оказалась широко открытой для приёма и удивительно общительной. Она пообщалась со своей коллегой от Владимира сначала через бутылку, затем переселилась в бокалы и, когда Вовка пошёл к бару, чтобы взять по заключительному, духовная субстан-ция именинника, освободившись от обаяния Чаплии, дала возможность своему хозяину опомниться.
0н, наученный опытом двадцатилетней давности, не вспомнил о канаве, а скорее подсознательно, срочно закупорил свою душу, и подошедшему Вовке ничего не остава-лось, как согласиться с тем, что "герой дня" свой "посошок" окропит по пути в "готель" на улице.
По окраинным холмам и оврагам гости из Харькова добирались до своей ночлеж-ки, и на всём пути Вовка сочувственно следил, чтобы содержимое стакана, закрытого ла-донью взвалившего на себя муки, нигде не выплеснулось. В гостинице, приняв из его рук "крест" для контроля, воскликнул:
- Более ценного угощения в жизни не принимал! Два километра нести наполнен-ный и не расплескать! Вот это подвиг! Угощаешь?
- От всей души! - с облегчением освободился Владимир от данного в баре обеща-ния.
Вчетвером осилить одну порцию было куда легче, а клятвопреступник к тому же стал щедрым страдальцем.
Уже после первых дней пребывания во Львове никто из харьковчан не вспоминал о своих неурядицах на производстве.
Переезд бригады в Киев ознаменовался пиром в ресторане, устроенном в честь своих гостей хозяевами родственного завода. А впереди ещё предстояли Минск, Рига, Ле-нинград, Москва.
Перед самой посадкой в самолёт дальнейшее путешествие Владимира прервала за-писка. Привёз её специально присланный из Харькова человек, подменивший его в ком-пании.
"Владимир Павлович, - писал директор, - срочно возвращайся. В четверг едем на коллегию. Буланов".
На заводе столь неожиданному вызову дал следующее объяснение:
- Кончилось время демонстрации успехов в разработках. Пора показывать, как ра-ботает АСУП. Мы с тобой базовые, нам и начинать. Министерство поставило задачу строить сквозную систему от цехов до министра -поедем отвечать, как мы к этому готовы, - и добавил: - Я знаю, в своих отчётах мы нарисовали красивую картину. Как теперь пока-зать наши трудности?
- Они общие для всех, - не смутился Владимир. - Отсутствие в отрасли единой нормативной базы, не говоря уже о межотраслевой. А вот другое меня волнует. У нас своя создаётся кустарно.
-Это наш вопрос,–прервал Буланов.–Приедем, подскажешь мне, я попрошу Георгия Яковлевича, он займётся. Что нам ещё мешает, так сказать, извне?
–Отстаёт система математического обеспечения. О сквозной АСУП говорим, а у нас ещё нет программ "диалоговой системы". Необходимо создать типовые алгоритмы по стандартным процедурам задач, осуществить стандартизацию простейших логических операций созданием библиотеки стандартных программ и созданием макроопределений, создать систему моделирования на основании заданных алгоритмов...
–Ну, ты меня совсем уморил,–не вытерпел директор.–Что-нибудь понятливее мож-но?
–Не упрекая Вас, Игорь Данилович, а говорю и о себе, что все мы дилетанты в этом деле–это ещё одна трудность.
–Не провоцируй меня, не могу же я это сказать министру.
–Тогда в условиях плановой социалистической экономики и единоначалия в управ-лении промышленностью необходимо создать и узаконить положение о вычислительных центрах, в котором были бы предусмотрены подчинённость, права, обязанности и взаимо-отношения их в процессе разработки, внедрения и функционирования АСУ с подразделе-ниями управленческих структур предприятий, организаций.
–Что-то понятное. Но сформулируй всё покороче и давай ещё раз посмотрим на бумаге.
Уже сидя в "СВ"*, в который раз репетируя своё выступление на коллегии, Була-нов удовлетворённо произнёс:
–Хорошо отчитаться–это ещё не всё. Выйти с разумными предложениями, чтобы они всем были понятны, пожалуй, самое главное. Я тебя попрошу, Владимир Павлович, во время перерывов в заседании коллегии находиться рядом в клубе. Будем координировать их тональность по ходу прояснения настроений.
Какие они были, Владимир смог догадаться, потому что, выйдя на лестничную клетку во время одного из перекуров, Буланов спросил:
–Что бы мы могли ещё предложить?
–Если пройдут первые, то для успешного постоянного функционирования сквозной АСУП необходимо создать в отрасли координирующий орган, который производил бы обмен нормативно-справочной информацией между предприятиями по массивам одно-родной структуры.
–Во! Это понятно!–обрадовался он.–От заседания к заседанию умнеем. Подумай, что надо будет делать дома. Приедем–развернёмся. Теперь ты будешь действовать от мое-го имени.
–Не могу, Игорь Данилович. Даже от имени главного конструктора…
–Почему это?–удивился директор.
–Приказ о моём назначении заместителем главного конструктора не подтверждён переводной запиской.
–И ты молчал?
–Не моя это обязанность, Игорь Данилович. Заботиться о подчинённых куда при-ятнее.
–А мне, думаешь, не приятно? В чём дело?
–Барчуков в записке не указал оклад, так что я исполняю обязанности только на слове, данном Лыкову.
–Я свой приказ проконтролировал бы.
–Лыков тоже это делал. Но и Вы ведь Барчукову доверяете?
–Жди меня в нашем управлении! Сегодня всё решим.
Весь разговор занял несколько секунд, а перевернул в душе у Владимира столько неприятных ощущений ябедничества и доносительства. Ждал директора не находя себе места. Никогда ещё в жизни за себя не жаловался, а тут на тебе…
По окончании последнего заседания Буланов нашёл его, вместе пошли на "ЗАС"*.
–За своё надо бороться, Владимир Павлович. Слушай!–увлёк с собою в кабинку, попросил аппарат Барчукова.
–Денис Николаевич? Буланов. Ты переводную на Владимира Павловича Коваля до сих пор не подписал? Какую…на зам`а! А-а…а оклад? Почему прежний? Сколько у зам`ов? Чтобы к моему приезду бумага была у меня на столе! Не понял. Сам напакостил–сам и исправляй!–доходил до свидетеля весь разговор.–Всё слышал и понял?–обратился к нему.–Ты сам виноват. Он теперь на Глотова ссылается. Но ничего! Всё будет о`кей. Под-берём команду. Матвиенко, ты, дам вам в придачу Василия Ивановича…
–А этого я не понимаю…–не договорил Владимир.
–Перестройку начнём. Ломать "психологический барьер"!
–Тогда надо начинать со служб главного инженера и производства.
–А тебе что, Алексей Порфирьевич мешает?
–Нет, неСтоян. Мельниченко Владимир Иванович и его ПДО.
–Вот с него и начнём.
Разговор с ним у Буланова состоялся, да такой, что сразу по приезде директор при-гласил к себе обоих, начальника ПДО и начальника центра. Пока подошёл Владимир, Мельниченко, разгорячённый, уже сидел в кабинете и, увидев вошедшего, громко про-должил:
–Его сводки мешают мне маневрировать! Я говорю на диспетчерской оперативке одно, а начальники цехов мне в ответ ссылаются на его бумаги.
–О чём он говорит, Владимир Павлович?–прервал его Буланов.
–Об обеспеченности. На бракованные детали в цехах акты не выписывают, вот де-тали и числятся в заделе,–не успел он закончить.
–А я не могу выписывать браковочные. Мне с людьми работать, а не с его бумаж-ками,–поспешил Мельниченко.
–А у всех снабженцев обеспеченность в норме, и Владимир Иванович снова на ме-ня ссылается, что я неправильно показываю расход материалов. Он хочет, чтобы я его по-казал, а выход деталей оставался в два раза меньше. Математику тут не обманешь,–попытался объяснить Владимир.
–Не буду я вас мирить,–не стал разбираться директор,–берите оба командировки и поезжайте в производственный отдел министерства. У них эта проблема на более высоком уровне. Поймёте их, договоритесь и между собой.
Однако и на этот раз всё обошлось значительно проще. Ещё только ступили на мо-сковскую землю, Мельниченко, втянув носом её дымный воздух, мечтательно произнёс:
–Запеканкой по-московски пахнет.
–Это что же, дизелями и соляркой?–по-своему догадался Владимир.
–Чудак!–не меньше удивился тот.–И от шуток твоих аппетита не прибавилось. А мне уже поесть хочется.
–Ну, так зайдём по бутербродику, кефиру…
–Не путай грешное с праведным,–прервал эти перечисления Мельниченко.–Если не против, давай потерпим, отметимся у своих, и я тебя угощу настоящим кушаньем.
В производственном отделе и на вычислительном центре министерства они не за-держались.Каким непримиримым был Владимир Иванович в Харькове, таким же сговор-чивым оказался здесь.
–Не вчера, так завтра всё поймём: информация–не команда,а повод для принятия решения,–безупречно точно определил он автоматизированную систему.–Бригада, из ко-торой тебя вынули, увидит что-нибудь новое?
–Скорее, забудет, что знала. Всем нужна только команда.
–Считай, что она будет. Отдохнут и пусть берутся за дело с новыми силами. А нам с тобой теперь надо поближе. Игорю Даниловичу драчки между нами не нужны. Он не Лыков. Ты с ним часто ездишь–наверное, понял уже?
–Да так,–не стал описывать Владимир его двойственное восприятие.
–Исполнительность и согласие. И нам велел то же. Ты мне тут всё показал?
–Похоже, что дома смогу больше…
–О!–с нетерпением прервал Мельниченко.–Тогда займёмся обещанным. Идём в "Якорь"!
Сколько раз проходил Владимир мимо этого полуподвального ресторанчика на Горького, но, кроме рыбьего скелета и крючка, похожего на якорь, ничто в нём его не привлекало.
–Это, чтобы поближе?–выразил он недоверие.
–И то и другое! Когда с отчётами приезжаем, успеваем с хозяевами пообедать там за перерыв. Сегодня спешить некуда, по-настоящему испытаем его фирменные блюда.
Спокойно беседуя, вышли они, не перегруженные трудами, к Белорусскому вокза-лу, повернули налево, и грузный Мельниченко, ввалившись под крючком на две ступень-ки вниз, сунул вместо приветствия в руку швейцара смятый рубль, задал привычный во-прос:
–Что, папаша, подают?
–Подают!–с готовностью поднялся "папаша".–Ваш столик, пожалуйста,–прошёлся вперёд.–И в горшочках, и заливные…
–Дал бы десятку, и дам подал бы,–отвязавшись от него, пояснил Мельниченко. Жаль, не на неделю сюда. Сиди спокойно, я сам закажу.
Подошедшему официанту, не заглядывая в меню, продиктовал:
–Водочка, для начала ноль пять, хлеб ржаной, селёдка, рыба красная, шпроты, два салатика, горшочек и фирменную запеканку. Компот убери, замени боржомом. Всё умно-жить на два.
-Что на два?–взмолился Владимир, когда официант отошёл.–И водку?
–Я сказал для начала,–уверенно подтвердил Владимир Иванович.–Ты убедишься, что будет мало. С такой закуской,–схватил он с поднесенной тарелочки кусок чёрного хлеба, мазнул горчицей и препроводил в рот,–и самогончика бы не мешало.
Начав одинаково, со второй бутылки Владимир всё же уступил в аппетите коллеге, меньше пил, с трудом осиливал основные блюда. В горшочках оказалась картошка, запе-чённая с рёбрышками, а уж запеканка на блюде предстала осетриной под майонезом, да в таком количестве, что он теперь понял, почему Мельниченко заказал водку только для на-чала. Однако во-время начавшееся перераспределение в её потреблении, кажется, срабо-тало. Две ступеньки на выходе из ресторана оба преодолевали с одинаковой степенью уверенности, то-бишь опьянения. Зато время до посадки в поезд провели по-разному. Один–слушателем, второй–рассказчиком.
–Не знал я такого богатства,–выразил удовлетворение Владимир.–И дёшево, и сер-дито.
–А ты думаешь, как я узнал…Приедем сюда по делам, и пока не покушаем при-мерно так, как сейчас, ничто с места не сдвигается. Никто ничего не требует, не предлага-ет; безобидный выход вместе, и–никаких взяток. И это–когда рыло совершенно не в пуш-ку. Обыкновенный обед по-купечески,–выдохнул под конец Мельниченко.–Дома так не пообедаешь.
–Ну и мы, вроде, как на такой приехали.
–А почему же? Летают самолётами специально на завтраки и ужины…А мы–по де-лу. Это ещё ничего. Хуже, когда рыло в пушку. Приедут забирать заказ, а его нет. Не то что нет, а будет готов через два-три дня.А отчитываться-то надо сегодня…Вот и появля-ются у тебя на центре ведомости, требования…
–Не всегда, правда. А под шумок и для себя идёт,–упредил дальше Владимир.
–Ага! Заметил, значит. А кто согласиться на себя выписывать и ничего с этого не иметь? Да что мы? Мы пешки. Город заканчивает строить метро. Ты посмотри, сколько заказов по заводам рассовано…Светильники…Рядом с ними всё делается для дач! А по-пробуй, докажи. Начальники цехов всё это видят. Вот и пытаются за что угодно ухватить-ся, сослаться, когда не получается. А ты говоришь–браковочные.
–Знаю, когда ещё мастером был…
–Вот видишь…И тогда, и сейчас–то же самое. Но в наши дни всё позначительнее. Нас спасает ещё то, что Игорь Данилович–свой человек в обкоме.
–Не совсем так,–попревил Владимир.–Нужный, необходимый. Только по моей ли-нии отдал городу через ХИЭ до четырёх миллионов рублей.
–Не даром. Помнишь, как обком возражал против назначения Лыкова заместите-лем министра? Сейчас сам напоминает: "Вам ещё нужен зам"? Хорошо, когда рука руку моет. А чего? При нём и нам не плохо. Кто бы ещё позволил тридцать человек отправить гулять на десять дней, да ещё и самолёт арендовать? А у него–специальная статья расхо-дов.
–Это я испытал,–улыбнулся бывший путешественник.–Приедут расскажут. А что ты там о заместителе напомнил?
–Да пока ничего,–поправился Мельниченко,–поедет учиться Игорь Данилович. Здесь будет, в Москве. Полгода в плехановском, думаю, что присмотрятся рядом.
–Это, как мой шеф в авиационном?–не стал терять слушавший нить разговора.
–Что твой шеф? Твой, кстати, не Глотов, а Буланов. И плехановка не каждому да-ётся. Там учатся только резервы и то те, которые поближе, на примете. Думаю, и другие события не за горами.
Проявлять ещё больший интерес Владимир не стал. Важно, что Мельниченко в по-рыве откровения рассказал сам.
Перенасыщенный обед и прогулка по Москве, будто бы для освежения, уморили бедного Владимира Ивановича настолько, что, лишь войдя в вагон, он стал укладываться спать
На свободное место в их купе обратила внимание женщина из соседнего.
–У вас, кажется, одно не занято?–подошла к Владимиру.
–Раз отправились, похоже…–неуверенно ответил он.
–У меня компания молодых ребят. Играют в карты, и мне представляется, что я им мешаю.Могу ли я занять эту полку?–указала она на верхнюю.
–Пожалуйста!–приветил её Мельниченко.–Выбирайте любую! Мы люди спокой-ные…
–Вот спасибо! С вашего позволения…
Дамочка быстро перенесла вещи, уставший добряк отвернулся к стенке, а Влади-мир с четвёртым пассажиром, давя возможность ей улечься, вышли в коридор.
Когда вернулись, в купе была немая сцена, прерываемая ревущим храпом Влади-мира Ивановича. Его соседка лежала с широко раскрытыми в испуге глазами. Рядом, на таком же нижнем месте, гора, состоящая из живота и головы, ритмично повторяла движе-ния и звуки. Сначала следовал вдох. Долго и мучительно вытягивалось лицо, а щёки впа-дали, голова в удушьи опрокидывалась, рот раскрывался, и раздавался грохот. Живот вздымался, голова опускалась, на несколько секунд всё замирало и снова раздавался взрыв, но уже со свистом и шумом–это был выдох. Брюхо резко опорожнялось, происхо-дило чавканье ртом, и цикл возобновлялся. При этом гримасы на лице Мельниченко были так выразительны, будто переносил он последние муки повешенного. Женщина прижала кулачками одеяло к подбородку и как бы вопрошала вошедших:"Неужели и вы такими будете"?
Четвёртый пассажир попытался выключить свет.
–Синий, пожалуйста, оставьте,–послышалась умоляющая просьба.–Мне страшно.
Вся ночь была размерена храпом. Внизу страдала, не сомкнув глаз, добровольная мученица, маялся сверху, не мог уснуть Владимир.Но голова его не болела. Рёв дикого вепря, конечно, не давал спать, но вот собственные мысли, благо думал он так же мучи-тельно, как дышал Мельниченко, не отпустили ни на минуту.
Так сломался психологический барьер недоверия к АСУП у начальника ПДО. Именно–сломался. Владимир понимал, что, готовя базу снизу, как этого добивался Лыков, барьер этот не разрушался бы кем-то, а переродился бы в доверие, в собственную уверен-ность. Но этого не произошло, и теперь Владимир Иванович просто сдался. Ну, и что же…
Ведь такие ломки следовали одна за другой у миллионов людей уже более пятиде-сяти лет. Значит, ещё одна маленькая победа, и ничего удивительного. Заметна она, пото-му что произошла на глазах у ожидавшего её, ведь остальные увидеть одному человеку, очевидно, не под силу. Следовательно, нечего удивляться тому, что произошло в стране. Сроки великого обещания партии истекли, и народ узнал, что он живёт уже в следующей фазе коммунизма, почти в новой формации, в развитом социализме. Что же, надо "ломать" и в себе "устаревшие" понятия…
Отрывок из главы
ТЕНИ НА СВЕТУ
…Ничто теперь не противоставлялось разговорам, что быть Буланову заместите-лем министра.
Однако, идя на работу, был озабочен совсем иной тревогой и радостным ожидани-ем: "Не забыла ли Лера о своём обещании?"
Хозяйка его дум предстала перед ним и хозяйкой положения. Она ни на одну се-кунду не дала утихнуть трепетному чувству Владимира, его желанию поскорее остаться с ней наедине и услышать от неё те слова или такие же, как при расставании. Но целый день подходили и уходили от него люди, спрашивали, рассказывали–при всех присутствовала Лера. Он ждал, что задержится, а она, мило улыбаясь, всё откладывада желанное объясне-ние. Только к концу дня просто подошла и сообщила:
–Ковальчик, не могла же я лишить тебя головы на целый день. Жду тебя сегодня на той квартире, где нас принимал Матвиенко. На вечер она моя. Я уйду по звонку, а ты по-старайся не задерживаться.
Владимир словно сорвался в пропасть. Предчувствия скорой встречи мешали ду-мать, ответить, но даже коснувшись её руки, он передал ей силу биения своего сердца.
–Успокойся, выскочет, а я хочу видеть тебя с ним,–улыбнулась Лера.
Земля перевернулась и уходила из-под ног, а он полетел к своей желанной, едва ушла из центра.
Знакомую дверь она открыла, чуть не успев принять душ. В немом восторге и вос-хищении Владимир стал целовать её обнажённые плечи, а затем, подняв на руки, обняв-шую его за шею, кругами понёс в комнату…
–Вот и согрешили мы с тобой,–ласково ворковала она у него над ухом после того, когда бешеный натиск и лишающая разум покорность силе и ласке в одно мгновение на-долго соединились и лишили их восприятия времени.
Сейчас оно давало о себе знать.
–Не бывает так, Ковальчик,–выводила она пальчиком узоры у него за ухом,–чтобы ценить и уважать друг друга, будучи мужчиной и женщиной во цвете лет и здоровья, и не добиться такой любви.
–У-уу-у,–замычал он и с новой силой привлёк к себе чарующую богиню.
Но теперь командовала она. А всё равно это было беспамятное счастье.
Перед уходом, успокоившись, Лера что-то вспомнила:
–Мне Златка говорила, что тебе нужны любимые женщины,чтобы ты писал им сти-хи. Я стала для тебя такой?
–Нет, Лера,–не покрывил он душой,–ты для меня больше. Если бы и писал всю жизнь, твоей красоты, любви не описал бы никогда. Есть в тебе что-то выше поддающего-ся описанию. Да разве я смог бы удовлетворить тебя?
–Вполне, миленький,–поцеловала она его в губы….
Отрывок из главы
ПОХМЕЛЬЕ
Л
юбовь…Она, как река, не водой, а нежностью и лаской рождённая, подхватила Влади-мира, закружила, забивала ему дух, помрачала ум. А он от этого становился только счаст-ливее и с благодарностью судьбе, которую воспринимал в образе Валерии, сравнивал её с живым воплощением любви и самой прекрасной мечты, окружавшей его, журчавшей завораживающей речью и ослеплявшей блеском озорных, любимых глаз. Валерия всё время была с ним рядом, и вся жизнь, кажется, замкнулась на ней. И удивительно, писать ей и о ней не мог. Она переполняла его, и представлялась всё лучше и милее.
Валерия тоже была счастлива. Как милая греховодница, не останавливающаяся ни перед какими препонами, искала со всесокрушающим желанием место для встреч со сво-им желанным и находила, пока не пригласила её к себе Злата.
А через раз дверь Владимиру открыла сама хозяйка.
–О, Ковальчик,–встретила, как можно приветливее, давая пройти,–не ожидал?–тут же заметила растерянность на его лице.
–Что-нибудь с Лерой?–спохватился он.
–Ничего плохого. Здравствуй и успокойся. Раздевайся и располагайся как раньше. Я чашечку свежесваренного сейчас…
Владимир снял пальто, осмотрел комнату. Как и прежде. Так же было, когда встре-чала его Лера. Но теперь с чашечками кофе в комнату входила Злата.
–Здравствуй,–вспомнил, что её не поприветствовал, поднялся и поцеловал в щёчку.
–Сумасшедшая Златка, скажешь…Вмешивается в твою жизнь. Но ничего, пой-мёшь. Бери кофе.
–Так серьёзно?–отпил он глоток.
–Куда ещё. Ты помнишь Тараса Бульбу?
Владимир широко раскрыл глаза, уставился на собеседницу.
–Его знаменитое "Я тебя породил, я тебя и убью!"?
–Действительно…
–А я что говорю. Лера без памяти увлечена тобою и счастлива. Да ведь вижу, и ты не меньше?
–Продолжай.
–У меня с ней был разговор. Не я, а она его начала. Будь мужчиной и не сходи сей-час с ума. Лера забеременела…Нет, не обязательно ты тому причиной. У неё, кроме тебя, сам понимаешь, муж в семье. Просто она этого никак не ожидала. А вот случилось. Этим и поделилась со мной…
–Я перебивать не буду. Говори всё,–поддержал Владимир.
–То, что сейчас скажу, перед смертью не говорят. Меня Лера об этом не просила. Я просто тебе доверяю…Ты помнишь необычную её беременность? Когда ушла из центра на сохранение? Так вот: никогда она не была беременной с тех пор, как сделала опера-цию…Она легла в больницу с новорождённой, брошенной кем-то девочкой и удочерила её. Понял теперь все тогдашние тайны?
–Непостижимо…–уже точно поразился он.
–Потому долго не выходила на работу, чтобы возраст девочки не выдал такую тай-ну. Только через два года всем, кто увидел бы ребёнка, можно было на полгода ошибать-ся, но не в предполагаемый день родов. Ага! Молчишь? И вот Лера забеременела. Своей собственной плотью! Ты представляешь, какая она счастливая? Пусть же будет счастли-вым и её муж. Ковальчик, прекрати с ней встречаться. Она без тебя не в силах это сделать, хотя понимает, что так было бы лучше. Я тебе верила, открывая тайну, верю и сейчас, что ты правильно поступишь…Может, даже умнее чем я прошу.
–Я что, Леры больше не увижу?
–Нет, почему же…Она придёт к тебе с заявлением об увольнении и по-настоящему уйдёт на сохранение.
–Ой, Злата, закружила ты меня…
–Я виновата, Ковальчик. Сколько это, девять лет прошло, как тебя с ней познако-мила? А ведь закружила-таки. Сама не ожидала, что так у вас получится. Понимаю, что, возможно, причинила тебе боль, но ты ведь меня не осудишь. Андрей отцу тоже не возра-жал. Прости, Ковальчик.
–Всё это дальнейшее развитие, начиная с сегодняшнего дня, ты ей предложила?
–Да. Она плакала. Смеялась и плакала. Больше всего не хотела расставаться с то-бой. Нет, не в этой квартире, а там, на работе и в жизни. Но и понимала, что без неё или любой другой такой же, тоже не сможет. Потому и надеюсь на тебя, что их не будет.
–Как я тебя понимаю, а в глубине где-то всё же ощущаю в себе мужика. Нет! Что ты, Злата!–заметил удивление на её лице.–Не похотливого, любящего.
–Ой, Ковальчик, любила бы и я тебя, если бы у меня не такое начало,–подсела она к нему на кушетку, обняла и…заплакала.–Вот видишь, какие мы, бабы…
–Господи! Да святее тебя быть не может,–прижал он к себе расслабившуюся под-ругу.–Почему в мире так мало бескорыстия? Спасибо, Злата! Я постиг в тебе такое, чего каждому из нас в жизни всегда недостаёт.
Горький ком душил Владимира и от всего другого, и от судьбы этой женщины. Он сидел, переживал тяжкую минуту прозрения жизни и гладил плечо по сути беззащитной, но мужественной и преданной ему Златы.
–Что ж, прощай и ты?–отстранил заплаканное её лицо и посмотрел в невыразимо родные и ставшие близкими ему глаза.
Кроме надежды и доверия к нему, сквозь пелену слёз ничего в них не увидел.
–Прощай, Ковальчик,–упала она лицом в кушетку, и рыдания её стали звучными, плечи подёргивались.
Владимир потихоньку поднялся, оделся. Злата подняла голову, проводила немым взглядом, теперь в нём виделся лишь ужас расставания, её, лично её! Уже на лестничной клетке смахнул слезу и тут был убит наповал: "Так вот кто любил меня больше всех!"
Валерия пришла на работу через два дня и написала заявление. В глазах её свети-лась тьмяным блеском тоска и благодарность, что он ни о чём не спрашивает. Превозмо-гая себя, делала над собой усилия, улыбалась женщинам, удивлявшимся её неожиданному увольнению, и даже в эти последние минуты, видя посеревшее лицо Владимира, старалась защитить его от ненужных ему посетителей. Она ушла, и теперь–навсегда. Как полжизни отвалилось у него, пришло ощущение тяжёлой утраты и ожидаемого облегчения…
 
 











РАЗДЕЛ VII
М Н О Г О Г Л А В Ы Й  Э П И Л О Г
 
 
Отрывок из главы
ПРОЗРЕНИЕ
З
вонок раздался неожиданно. Всего лишь телефонный. Десятки таких каждую неделю всегда касались Иннули, и по установившейся годами привычке в любом случае брала трубку она, если даже первым поднимал её Владимир. На этот раз за привычным "Алло!" не последовало восторженного отзыва, а наступила непривычная молчаливая пауза, и лишь после удивлённого поворота головы и протянутой руки не менее удивлённо она произнесла:
–Тебя. С работы.
Время было сразу же по возвращении обоих с завода, чуть больше шести вечера. Иннуля только лишь приступила к приготовлению ужина, он напускал воду в ванну, со-бирался взяться за газеты.
–Слушаю,–прижимая трубку к уху, без удовольствия представил давно не практи-ковавшиеся вызовы на работу во внерабочие часы.
–Владимир Павлович!–взорвался тревожный голос.–Говорит дежурный по ОКБ! Я третий раз звоню, а Вас всё не было дома. Вас срочно вызывает в Москву Буланов. Завтра в десять утра должны быть в ЦК КПСС!*
"Вот это новость,–растерянно присел он у аппарата.–Всё равно не успею…"
–Не задумывайтесь! Ваш дежурный по отделу, Коля Шпаченко, с командировоч-ными, деньгами и билетом будет Вас ждать у вагона "СВ" двадцатого поезда.
–Но я же…–не представлял он убедительного довода невозможности этого вояжа.
–С Булановым говорил Георгий Яковлевич и Михаил Степанович. В Москве нуж-ны только Вы, замена уже невозможна! Поспешите!
–Хорошо. Я понял…А что за причина?–спохватился по делу.
–Будете работать в комиссии ЦК. Задание дадут на месте. С Вами едет заместитель главного технолога Громов. Это всё, что я знаю,–выложил дежурный…
…Проснулся он рано. Проехали только Серпухов. "Что нужно Буланову?"–на све-жую голову надо было продумать приближавшуюся встречу.
Ещё будучи заместителем министра, приезжал тот часто на завод. И каждый раз, когда из толпы своих приближённых и сопрвождавших замечал его, непременно прерывал беседу, выходил из окружения и на виду у всех здоровался за руку, обязательно задавая какие-то вопросы. "У тебя ко мне будут?–говорило его секундное выжидание после обыч-ных фраз при встрече, но он молчал, и они расставались…
…Став министром, Игорь Данилович поважнел, на завод приезжал реже, отчего времени, чтобы решиться на какую-либо просьбу к нему, у Владимира было теперь куда больше, а её всё не было, и встречи их стали лишь на расстоянии.
На продуманный шаг, как вызов в ЦК, Буланова должна была натолкнуть особен-ная черта, присущая кому-то из его знакомых. Такой Владимир у себя не знал. Не кость же в горле, как сказала Иннуля. Возможно, есть у Громова, но, к сожалению, о нём знал мало.
Так, готовый к любой неожиданности, а не к встрече в ЦК, ступил он на москов-скую землю.
Затемнённая сторона улицы, примыкавшей к Старой площади, была пустынной. По старой памяти прошёлся мимо подъезда, куда следовало прежде всего обращаться при-бывшим, никого не увидел и решил посидеть в скверике, понежиться на солнце, держа в поле зрения нужные подходы. Утренняя свежесть и прохлада раннего лета в Москве не те, что в Харькове, на одну рубашку при распахнутом пиджаке очень заметна.Вышел на сол-нечную сторону, подошёл к углу соседнего здания и лицом к лицу столкнулся с Громо-вым, спешившим к тому же подъезду.
–Привет!–весело окликнул он.–Чего ты отсюда уходишь?
–Мы с тобой первые. Ещё всё закрыто.
–Вот хорошо! Ты с поезда?–пристроился рядом.–А я прилетел самолётом. Долго меня искали. Всю ночь провёл на Курском вокзале, хотел тебя встретить, да, видишь, раз-минулся. А здесь–на тебе! Так у нас время ещё есть?
–Похоже. Давай посидим здесь напротив, погреемся…
–Что ты?–отсахнулся Громов.–Я всю ночь не спал, меня тыняет, совсем усну. Ты посиди, а я поблизости забегу выпью чашечку кофе.
Владимир взглядом проводил Николая, перешёл проезжую часть площади и облю-бовал в скверике свободную скамейку, благо выбор был большой.
По аллейкам трусцой бегал какой-то запоздалый от спорта старичок, да ещё мед-леннее передвигалась такого же склада старушечка. Только двое этих спортсменов и он были в поле зрения со стороны здания ЦК. Здесь его Николай, конечно, увидит. Вот будут ли ещё приглашённые…
Так вот, прохлада в Харькове к восьми часам сменялась теплом асфальта и зданий, застывшая свежесть листьев оживала и трепетала от перемешивавшихся струй воздуха, а здесь же лишь солнце пригревало со своей стороны, асфальт всё ещё был холодным, и да-же со скамейки не совсем сошла роса. Полное безветрие. Примостившись на чуть про-сохшем уголке, Владимир ощутил её холод, молодая зелень кустов отдавала тем же, и он пошире открыл себя солнцу. Выгнал дрожь и замер. Старичок пробежал один раз, второй, прошлась ещё раз на согнутых ножках бабуся, и наконец-то к просматриваемому подъезду подошла шумная толпа мужчин. Все сразу же прошли в здание. "Знать, бывалые",–мелькнула мысль. Глянул в сторону и увидел Николая, заговорил:
–Прошли первые люди. Не то, что мы. Видно, все из "России",–передал свои на-блюдения.
–А это только у нас всё делается через жопу. С корабля да на бал! О неудобствах, причиняемых людям, не думают,–подхватил Николай.–О том, что сюда ехать, на заводе знали ещё вчера утром. Ждали подтверждения.
–Так ты знаешь, зачем мы приехали?
–А чего же? В комиссию по обследованию атомной энергетики на предмет недо-пущения аварий, подобных чернобыльской.
–А я-то передумал…–сознался Владимир.–Теперь ясно. Нужен просто конструктор и технолог…
–Опытный и заинтересованный, знающий и не работающий с нашими системами управлений турбинами для АЭС,–дополнил Николай.–Но тебя-то Буланов знает давно, а вот как я…
–Видно, советовались…
–Нас только не спросили и даже не предупредили. Гласность, мать их…всё делает-ся в секрете. Скоро вылезем из-за колючей проволоки, а то и вынесут в белых тапочках с диагнозом "белокровие", а миру будут говорить: "ничего страшного", "ничего особенно-го". Давай, иди ты первым, я–за тобой,–пропустил он товарища перед дверью.–Здесь ра-диации нет.
По предъявленным партийным билетам офицер нашёл обоих в списках, указал ме-сто сбора комиссии, и на втором этаже прибывшие оказались в небольшом конференц-зале. По тому, как собирался народ и как приветствовали друг друга входившие, было яс-но: все здесь бывали не один раз.
Появившийся инструктор сделал перекличку, комментируя каждую фамилию, и лишь с харьковчанами познакомился впервые. Остальные были директорами и главными инженерами атомных электростанций, ведущими специалистами по атомной энергетике из соответствующих институтов, удивлённо присматривались к новичкам, да ещё с чужой, закрытой оборонной отрасли.Открыл и проводил совещание по организации работы за-меститель заведующего отделом ЦК по энергетике. Владимир попал в подкомиссию по проверке работы строящейся Балаковской АЭС, Николай–по проверке заводов, произво-дящих оборудование для станций.
Председатель подкомиссии, инструктор этого отдела, особо заинтересовался про-филем знаний Владимира и очень обрадовался его специальности:
–Конструктор по системам управления! В отделе, да, вижу, и в комиссии Ваши на-блюдения будут самыми ценными. Видите, у нас нет специалистов такого профиля. На станциях бывали?
–Ни разу,–сознался он простодушно.
–Не беда! Значит, интереснее будет показывать. А как к нам попали?
–Министр рекомендовал.
–Похоже. Вы с этими системами работаете давно, а мы только столкнулись. У вас подобные аварии с ракетами грозят всему миру; на станциях, сами слышали, шума не обе-рёшься. А грамотно ответить не можем.
По направлению ЦК вновь прибывшие без проблем переночевали в "России", а ут-ром специальный ТУ-134 доставил "балаковцев" в Саратов. Встречал первый секретарь обкома. Сначала автобусом с кортежем автомобилей до речного порта, а оттуда теплохо-дом на подводных крыльях высокая комиссия вверх по Волге отправлялась в Балаково.
Великая русская река! Нельзя без волнения прикоснуться к её духовному и живому величию.
Владимир однажды уже был в Саратове. Ожидал хоть какой-то встречи с ней. Но тогда была зима, и сквозь проиндевевшую дымку увидел лишь бескрайние белые просто-ры, терявшиеся из виду с высокого правого берега, как будто под белым покровом воды и не существовало. Огорчило это, но не пойдёшь же долбить лунку, чтобы смочить руку и потом сказать: "Я был на Волге". Да, был, но впечатление получил такое же, как и от снежной, бескрайной оренбургской степи, оставшейся в памяти от описанной Пушкиным.
А сейчас! Уже, петляя над оврагами, спускаясь от аэропорта к городу, за окнами автобуса то и дело показывались искрящаяся мириадами солнц водная гладь, а у открытой набережной речного вокзала эти россыпи воплотились в могучее водное тело. Живой ор-ганизм касался берега и, спокойно дыша, накатывался и откатывался от него. И под стать этому исполину придумать было нечего. Дух захватывало…Кто писал и говорил о Волге в Жигулях и ярославских лесах, кто в бескрайних и разлившихся низовьях, а здесь, в сред-нем течении, где она пульсировала явно живым движением и дыханием, можно было го-ворить как о ней, так и о прильнувших к её живительному телу берегах, левом и правом. На всякого ценителя своя красота, а здесь она, как обнажённая жизнь, за которую все бо-ролись, была безграничной для всех, а будучи чарующей, таковой и была.
Высокий и глинистый правый берег обрывами и кручами перемежался с жидкими перелесками на холмах и могучими рощами в балках. Всё живое подступало к Волге, а коснувшись её воды, тут же почтительно сдерживало свой напор, стояло над ней, не смея в неё ступить. Неосторожные подходили вплотную и расплачивались. С крутого склона повисали то одно, то другое подмытые деревья, и какой-то давний весенний паводок, на-вешав на них высохшие стебли водорослей, трав и бурьяна, последний, видно, раз напом-нил им, цеплявшимся ещё за жизнь, что они уже обречены.
Живи от реки, но не живи рекою!Левый берег, купавшийся в ней луговыми трава-ми и до, и за горизонтом, прерывался вытянутыми островками, удивительно поросшими кустарником и деревьями. Но тут река напоминала о другом. Смотрите, как я глубоко дышу весной! Те же сухие стебли на верхушках кустов и на стволах деревьев маячили те-перь выше горизонта, и непонятно было, как же далеко разливалась она, если грудь её вздымалась так высоко. Ощущение этой непостижимой силы не покидало на всём пути.
Лишь втиснутый в шлюзовую камеру саратовской ГЭС, Владимир испытал другое чувство. Как, должно быть, оскорбили люди великую реку, надев на неё ошейник плоти-ны, сдавив её вольное тело железобетонным обручем…
Выше препятствия Волга задыхалась. Громадное её туловище вздыбилось, разбух-ло, и ей явно нехватало кислорода. То чёрные остатки растений, то плавающая вверх брю-хом рыба давили спазмами грудь наблюдавших.
На видимом расстоянии, окунув подземные коммуникации в громадный, искусст-венно образованный лиман, прямо на распухшей реке, стояла Балаковская АЭС. Чёрная смерть, зажатая в реакторах, на голубой воде жизни. Как же надёжно и осторожно должны были люди соединить эти две могучие силы мироздания…
С помощью второго секретаря обкома, приставленного к комиссии в качестве ис-полнительного администратора, приехавшие в полной мере ощутили себя высокопочи-таемыми гостями. Их ждала гостиница, хлебосольем на богато убранном столе с исчез-нувшей из продажи водкой встречал ресторан. Перед зданиями, узнав, кто такие приехав-шие, скучивались одинокие завсегдатаи этих мест, балаковские путаны, в стороне за ними присматривали их сутенёры.
В нескольких десятках метров от окон гостиницы, в ровно выложенных рукавах смирительных рубашек, недвижно лежала гладь реки. Лишь где-то рядом, в глубинах, эта скопившаяся масса воды продавливалась в заборники и, словно сквозь мясорубку протис-нутая, вылетала снова свободная, теми же мириадами искр, над которыми постоянно иг-рала цветами радуга. Там, за плотиной, река приводила себя в порядок и была такой, ради какой приехал сюда Владимир.
Утром автобус вобрал в себя членов комиссии и повёз на АЭС.
Какие они разные люди…
–Ай, красавица, невеста на выданьи! А ведь только строится…–восторгался строи-тель.
–Не могу отделаться от мысли, что я к ней приближаюсь, а она боками реакторов просвечивает меня и в любую минуту может сжечь,–заговаривал своего монстра инженер-энергетик, проектант этого чуда.
Владимир пересиливал себя узником сложившихся обстоятельств, сознательно да-вил проявления собственной слабости и думал, что через всё это надо пройти, чтобы лю-ди, жившие в рядом стоящем красивом и благоустроенном городе, никогда не испытали бы ужаса атомной погибели.
Вот кто был настоящим узником, эти десятки тысяч заложников технического про-гресса, и ради них должны работать едущие сюда специалисты, чтобы потом не испыты-вать угрызений совести за нечестно проведенное здесь время. Инструктор ЦК восприни-мал и тех, и других, уже представлял тезисы доклада для своего руководства, и ему, пожа-луй, было всё ясно, если бы комиссии на станции и пришлось столкнуться со взаимно ис-ключаючавшими положениями.
Наиболее солидными пассажирами выглядели эксплуатационники: директор, глав-ный инженер,главный энергетик–они спокойно поглощали в себя текущее время и, каза-лось,ничто их не беспокоило, даже зрачки через силу открытых глаз не дрожали от проно-сившихся мимо картинок пейзажа. Их ничто не интересовало, не волновало.
Станция встретила гостей почтительным вниманием и выстроенной тишиной во-круг закованного в десятки стен и простенков грохочущего турбинного зала…Первым, кто привлёк внимание членов комиссии ещё при знакомстве с руководством АЭС, был второй секретарь обкома. Он сейчас стоял у расшторенного окна, смотрел в небо и кричал в трубку: –Что это сегодня у тебя за полёты? Не мог другое время выбрать?...Он хоть зна-ет, где ему можно летать?...Передай немедленно на борт, чтобы изменил курс! Пусть к станции не приближается! Безобразие…–повёл он глазами под верхнюю раму окна.–Накажу сукиного сына,–положив трубку, обратился уже к членам комиссии.
–Я с ним разговаривал,–откликнулся хозяин, местный директор.–У него, видите ли, свои планы.
–Крыша реактора рассчитана на падение на неё любого самолёта или бомбы,–понял их проектант.
–А коммуникации…–спокойно возразил директор.
–Для них и гаечного ключа достаточно,–сыронизировал тот.
–Так спроектировано,–согласился главный инженер станции.–Вами же.
Все переглянулись, молча усаживались за столом.
–Начало положено,–предварил беседу инструктор.–С техники безопасности и нач-нём. Заслушаем представителя госатомэнергонадзора. Задачи комиссии Вам известны?–обратился к нему.
–В общих чертах.
–Этого достаточно. Говорите,–уселся он, уступив начало ответчику.
Со слов государственного контролёра вырисовывалась картина…На станции в ра-бочих помещениях нет ни одного работающего исправного дозиметра. Один есть и тот спрятан в подвале начальника гражданской обороны за семью замками, ключи от которых находятся у человека, наезжающего на станцию по собственному расписанию и в совер-шенно неопределённое время. Второй исправный хранится у первого секретаря горкома партии…Специалисты на станции низкой квалификации, грамотные уходят на ГЭС, там свобода без колючей проволоки и есть возможность подзаработать на стороне. Текучесть кадров угрожающая. Профилактические работы проводятся с отступлением от регламен-та…
–Вот об этом и говорите,–прервал контролёра преседатель,– а то о кадрах, о секретаре…Это от вас не зависит. А что Вы сделали по своей линии, чтобы всё соответствовало регламенту?
–А что я могу сделать? Писал представления, из которых выходило, что станцию надо станавливать…
–Не могу я этого допустить,–поймав на себе взгляды членов комиссии, вступил в беседу директор.–Во-первых, это не рубильник выключить. У нас, как видите, пока рабо-тает один реактор и тот только-только выведен на проектную мощность. Процесс этот–многих месяцев, а остановить его–это те же месяцы и многие миллионы убытков с не-предсказуемыми последствиями на будущее…
–Останавливать реактор нельзя,–опустил проектант глаза, уловив последовавшую паузу.
–Да что скажете и вы,–обратился директор к председателю.–У меня на очереди за-вершение строительства второго, ввод в эксплуатацию. Ваши сроки для меня закон…
–Обком партии держит их под контролем,–поддержал второй секретарь.
–Вот и приходится всё делать,–подключился главный инженер,–не роняя ключи, ремонтируя и подправляя огрехи строительства и монтажа, находясь, образно говоря, вверх ногами и в подвешенном состоянии. Какие уж тут специалисты, знающие себе цену, будут работать в таких условиях…
–Сроки–святое дело,–дополнил своё председатель.
–А попробуй их выдержать, когда нет то одного, то другого. Вот сюда бы госатом-энергонадзор направить, на обеспечение и сроки доставок…
Спор, добродушный и уважительный, разгорелся не на шутку. Бросив кость, ди-ректор и его спокойные коллеги-эксплуатационники из комиссии сочувственно между со-бой перешептывались, а главный инженер, строитель, проектант и контролёр увязали всё глубже и глубже в неразрешимые противоречия.
Новичок в комиссии всему только учился, успевая за произносимыми терминами улавливать их содержание. Председатель время от времени уводил споривших от акцен-тирования внимания на проблемах государственных. Вскоре все сочувствовали одному директору. Ему приходилось за всё отвечать, всё соблюдать, нарушать, хранить и делать в условиях, когда уже был заложником.
Дни работы комиссии пошли.
Освоился Владимир, когда от слов перешли к осмотру техники, сооружений.
На центральном пульте управления его поразила пестрота горевших сигнальных лампочек мнемосхемы работы станции, на так называемом щите управления. Информаци-онные жёлтые огоньки, бодрящие зелёные и совершенно непонятные, тревожные красные. Последних было недопустимо много.
–Почему работаете при горящих красных?–пригласил он начальника для разъясне-ний.–Вот хотя бы этих двух.
–Это концевики вала турбины. Продольная и поперечная вибрация. Они неисправ-ны.
–А люфт?–поразился Владимир.
–Люфт мы замеряли вручную. Он в пределах нормы.
–Но это вы замеряли один раз, а постоянно?
–На это сил нехватает и времени, видите, как много красных.
–Да как же вы работаете, не тревожась?–возмутился он всерьёз.
–Привыкли. У нас все концевики и датчики неисправны. В стране их качественно не умеют делать. Мы сосредоточили внимание лишь на реакторе. Его сигналы анализиру-ем и немедленно принимаем меры.
–Проверить эти два концевика прямо в турбинном зале мы сейчас сможем?
–Комиссии надо–сделаем,–согласился человек.
Попетляв по коридорам и этажам, вышли на антресоли искомого помещения. Только открыв дверь, попали в невообразимый грохот, друг друга не слышали. Ступили на помосты–пронялись тяжёлой дрожью. По амплитуде вибрирующего тела Владимир жестами показал величину люфтов. Сопровождающий удивлённо согласился. В зале не было видно ни одного человека. Вышли в коридор, и, закрыв за собой дверь, гость про-кричал:
–Так что же?!
–Зайдём к механикам!–повёл его начальник.
–Подшипники надо менять,–развели руками чумазые хлопцы,–ждём профилакти-ческой остановки.
–Но ведь это ремонт, а не профилактика,–удивился Владимир.
–Станции надо работать,–усмехнулись они.–Для того строилась.
–Если турбина сорвётся с подшипников, она ведь разнесёт и станцию, и всё строи-тельство!–изумился тот.–А вы рядом…
–У нас всё сделано по механике с десятикратным запасом,–мирно отвели опасения хлопцы.–Скорее не выдерживаем мы. Входим в резонанс.
–Вот и работаем,–оправдался начальник.
–Турбину вы принимали?–вернувшись к главному щиту, обратился Владимир к госатомэнергонадзорщику.–Хотя бы на приёмных испытаниях,–пояснил вопрос.
–С небольшим дисбалансом,–понимающе ответил тот.
–Заметным?–попытался уточнить он далее.
–Нет, что Вы! Только на приборах.
–А сейчас как это оцениваете?
–Её давно останавливать надо. Но Вы слышали разговоры. Вот так у нас получает-ся. Не успели сделать, смонтировать, а уже снимать пора.
–Я бы на Вашем месте подал в отставку,–упрекнул Владимир собеседника.
–А! Тут все подали бы. Надо загрубить контрольные показатели, и будем спокойно работать. А то понавесили пятиугольников, а делаем всё по старинке. И работаем на наше русское "авось". Авось пронесёт.
- А где наши системы управления турбинами, что мы производим? -обратился Вла-димир к главному инженеру.
- 0! Это совсем другое дело, - удовлетворённо протянул он. -Её ещё не ввели в экс-плуатацию.
- Тогда посмотрим?
- Пожалуйста. Это рядом, - вывел его главный в коридор и показал дверь почти на-против.
То, что увидел Владимир, потрясло. Как ни как, но он видел перед собой то, что ему было наиболее знакомо.
Аппаратура, начинённая тысячами тончайшей чувствительности микросхем, стояла открытая, пылилась; отдельные кассеты валялись на монтажных столиках, а на полу за-лялся шлямбур и молот; горка цементной пыли рядом с пробитой канавкой в полу... Тут же стоял сварочный аппарат, валялись выгоревшие электроды и вырезанные из стены кус-ки арматуры. Конец света! Когда и как заработает эта аппаратура, если в кондицио-нированных помещениях у себя на заводе-изготовителе она откликалась и капризничала от прикосновения к ней руки хрупкой девушки-монтажницы, когда та не была заземлена специальным браслетом на запястье... Глядя на всё это, Владимир понимал, что словами тут дело не поправишь.
Осмотр строительной и монтажной площадок начади с широко раскинувшихся складских территорий.
Сразу обратили внимание на завалившийся рядом с подъездными путями помятый и треснувший титановый котёл. А ему ведь ещё предстояло выдерживать сумасшедшие температуру и давление...
- Эта громада раздавила пути, свою платформу и теперь надолго обосновалась здесь, пока не починят их и не подгонят нужный кран, - поведал, как не о своём, замести-тель директора по капитальному строительству.
- А придёт осень, зима?- допытывался Владимир.
- Мы за железную дорогу не отвечаем. Это не наш участок, - спокойно продолжал заместитель. - Когда надо будет монтировать, их подгонит обком.
Рядом представителя железной дороги не было. Спросить не у кого.
Но тут же сбоку, раздавленные в грязи, валялись циркониевые трубы. Японцы их упаковали и законсервировали на хранение так, как в Союзе на кондитерских фабриках не упаковывали шоколад.
- А это что? - теперь грозно двинулся он на зам`а.
- Грузы поступают часто и задолго до использования, что нам даже негде хранить.
- Если мы не закажем их с поправкой во времени на нашу обязательность в постав-ках, останемся без комплектации. И так у нас сотни наименований в дефиците, - пояснил начальник отдела снабжения.
- И японцы такие? - освежил Владимир его знания.
- С ними мы не разговариваем. Это делает правительство,-ушёл от ответственности и этот специалист.
- Но деньги сняты с вашего счёта. Золотом, - припомнил ему больше,-а эти ценно-сти гниют здесь два года.
Тот развёл руками. В дальнейшем это делать уже не приходилось. Он смиренно прижимал их к туловищу, склонял голову, а гость всё показывал и показывал приевшиеся "купцу" машины, запчасти, материалы, ржавевшие в грязи под открытым небом.
- Надо всё подавать на стройплощадку к моменту их монтажа, - бубнил он словами покаяния.
- В этом безобразии вы видите свою вину? - прощаясь, спросил Владимир.
- Воля Ваша. Всё будет, как скажете, ответствовал безответственный глава снабже-ния, жаль, что не взятый под следствие, а потому пока не жулик.
"Этому одного дня нельзя оставаться на станции", - решил уходя, жаль, тоже не прокурор. Сказал об этом директору, второму секретарю обкома.
- Лучший снабженец области, - взялся ответить партийный босс. – Мы специально его сюда командировали.
- А кто хранить должен то, что он достаёт?
Этот вопрос остался без ответа.
- И до каких же пор безобразие будет продолжаться?
- Заканчиваем строительство крытых складов. Там его не будет.
- А кто мешал это сделать раньше?
Оба, и директор, и второй секретарь, посмотрели в сторону председателя комиссии.
- Сроки ввода в эксплуатацию основных объектов, - отвёл удар обкомовец.
- Отсюда и надёжность. Отсюда и Чернобыль.
-Вам виднее, - уклончиво, но всё же съязвил областной начальник.
Завершая работу, каждый член комиссии написал версию доклада по общим во-просам и личный доклад по своему направлению. Председатель осторожно высказал своё видение проблем, затронутых Владимиром. Он остался при своём мнении, на том молча-ливо и пожали друг другу руки; в вопросах, где был некомпетентен, лишь зафиксировал недостатки, но и здесь инструктор ЦК посчитал, что показывать их будет опасно. Для ру-ководства, конечно.
По вводу аппаратуры в эксплуатацию все согласились: виноват главный инженер, тут же были намечены меры.
По поставкам и хранению материальных ценностей: немедленно менять стиль ра-боты и руководства, сменить кадры, все ценности провести через входной контроль и в дальнейшем на его проведение привлекать госатомэнергонадзор. Против высказался лишь второй секретарь...
Местным самолётиком комиссию переправили в Саратов, где после беседы по те-лефону со своим шефом председатель объявил, что члены её могут разъезжаться по до-мам. Если будет необходимо, вызовут.
Все улетали в Москву, Владимир решил поездом ехать в Харьков. Первый секре-тарь обкома его предложения как бы шутя назвал радикальными, но лично проследил, чтобы уважаемого критика бесхлопотно усадили в поезд и отправили благополучно...
Спустя два дня вернулся в Харьков Николай Громов. Он присутствовал на заклю-чительном сборе в ЦК всей комиссии.
Заведующий отделом сказал прямо: "Свои проблемы мы знаем сами. Дополнитель-ную работу себе искать не будем. Показываться в плохом свете перед другими отделами-не наше занятие.А вот как загрузить других-пожалуйста!"
Единственным следствием работы комиссии стало освобождение от должности председателя комитета госатомэнергонадзора СССР.
Нашли козла отпущения. Для того и собирались. О предложениях, как предотвра-тить второй Чернобыль, не было сказано ни слова. Своя рубашка у заведующего отделом была ближе к телу. Он так и сказал.
Какие там ещё могли быть государственные интересы у этого мужа? Были лишь его. Правду он узнал, поступил, как захотел. Не для этого ли Буланов пригласил Коваля в комиссию? Опыт уже был...гласность...
...Над Волгой по-прежнему нависала полной непредсказуемости угроза. Было ясно, что строили и вводили АЭС в эксплуатацию безответственно, о людях не думали, коль на колыбели России возвели ей могильщика…
Отрывок из главы
ПРИКОСНОВЕНИЯ К НАЧАЛУ И ФИНАЛУ
В
сё там же, на лестнице у щитов, Владимир столкнулся с двумя женщинами, они ему пре-градили путь.
- Здрасте! - без тени неловкости подала руку стоявшая перед ним.
- Наташа! - вместо приветствия вскрикнул он от неожиданности и стал пожимать её ла-дошку.
Вторая, державшая подругу под локоть, высвободилась, замялась.
- Настенька? - потянулся и к ней.
- Не забыли? - смутилась она ответно. - На центре я Вас никогда не вижу.
- Куда ему к нам? - с нарастающей непринуждённостью поддела Наташа плечом Владимира, - Он теперь здесь воюет, - посмотрела на щит. - Я Ваш спор вчера слышала.
- Одобряешь? - поинтересовался он.
- Всех нас в партию втянул, - повела она в сторону подруги, - научил партийным делам, а сам партком во лжи обвиняет. Некому учить этому, -засмеялась, оглядываясь.
- Вы всё тот же? - улыбнулась Настенька. - Годы Вас не берут.
- А! Небось, забыли, что обещали меня забрать к себе? Сейчас бы такое сказали? - легонько вскинула глаза Наташа. - Или мы для Вас постарели? - коснулась его локтя.
- Всё помню! - живо откликнулся он. - И твою свадьбу, Настенька. При мне по-следней была на центре...
- А кто бы без Вас ещё такое придумал? - опередила её подруга. -Вот жизнь была!
- И своё обещание, - повернулся к ней. - А вы обе только похорошели. Уверен, са-мые красивые на центре. Пригласил бы, не задумываясь.
- Так приглашайте! Как это у Вас получится? - завелась она.
Обе засмеялись. Лица их порозовели. Искринки так и сияли из глаз Наташи. Хит-рая кума да и только! Вcё в ней безукоризненно женское. Хоть кого покорит. Вторая вы-глядела утончённо. В ней преобладало ещё девичье. А главное - глаза. Карие и совсем юные, улыбались, смеялись, а встречаясь с Владимиром, всё ещё таили вопрос: "Не забы-ли?"
-Давайте от толпы в сторонку, - предложил он. - Тут все только о политике. Меша-ют, - и пригласил от щита подальше.
- Жаль, нет Любки. Она бы Вам помогла, - с готовностью подалась Наташа и ув-лекла за собой подругу. - "Чого цэ Вы розгубылыся, дядьку?" Помните?
-Да и ты достойна бригадира,-действительно растерялся Владимир.
- Тоди мы и поможэмо! - в манере Любы выговорила она и толкнула его.- Вы в свои горы ещё ходите?
- Каждый год, - подтвердил не задумываясь.
- Тогда возьмите с собой и "оцю дивчыну"!- обняла Настеньку.
- Ну Наташа! Что ты? Не слушайте, Владимир Павлович! - стала вырываться та из её рук, но было видно, не достаточно настойчиво - эта крепко держала. - Ну не убегу же я, - взмолилась наконец.
- Вот так, -освободила её старшая. - В завкоме сейчас путёвок никаких, а я помню, Вы и без них ездили.
- Точно, - согласился с ней.
- Настя ждёт, что, может, попозже получат, а я ей говорю, что до того и рак свис-нет.
- Всё равно же привезут, - подтвердила желание Настенька.
- Вот именно! Зимой! - добавила Наташа.
- А в какие горы ты бы хотела? - обратился он к младшей.
- Только не беспокойтесь, Владимир Павлович! В любые пойду, лишь бы не зимой. Я на лыжах не умею...
- А ты уже бывала в горах?
- Нет. Только в Сочи.
- Это что же, семьёй? - не то о прошлом, не то о будущем походе уточнил Влади-мир.
- Нет, я одна, - смутилась она.
- Вы ведь всегда одни ходили, - выручила подругу Наташа, - Или сейчас что изме-нилось?
- По-прежнему...
-Да не слушайте Вы её! - прервала Настенька. - При чём тут я? Отдыхайте как пре-жде. Не пойду сейчас, так в следующий раз...
- Отчего же? Если захочешь, присоединяйся, - наконец-то выразил он готовность помочь ей.
- Да разве так приглашают? Стой, не дёргайся! - придержала её Наташа.- Я знаю, что говорю. Лучшего человека, кто бы тебе в этом помог, ты не найдёшь. А Владимир Павлович всегда такой скромный, ненадоедливый. С женщинами чересчур галантный. Возьмите её, - подвинула подругу, - и пригласите так, чтобы незнакомый Вам поверил. Как я когда-то, - добавила уверенно.
- Я, правда, приглашаю, - последовал он совету. - Просто, всё ещё не освободился от мысли, что с нами могли быть дети. А туда с ними едут только семьёй.
- А я тебе что говорила! - тряхнула её Наташа. - Договаривайтесь! Не пожалеете, Владимир Павлович. Она не захнычет.
- Ну, Настенька, честное слово, я с желанием тебя приглашаю, - взял он её за плечо.
- Так всё неожиданно, - растерялась она, - обузой Вам...
- В таком случае я приготовлю тебе список всего необходимого для гор. Здесь же встретимся и передам.
- Ну почему именно здесь? Что тут, самое удобное место? – вмешалась Наташа. - Или Вы без этой политики не можете? В обеденный перерыв в садике. Можно в парке.
- Отлично! - принял Владимир. - Завтра в парке, у подножия фонтанного каскада.
- Мы вдвоём придём, - с надеждой глянула Настенька на подругу.
- Тебе нужны свидетели? - парировала та. - А то я с ним и поеду.
- Заберу обеих, - подхватил он.
- Обойдётесь. Хватило бы Вас её одну охранять от местных, - остудила Наташа его пыл. - Прощайся, Настенька, с дядей, - сделала ударение на обращении. - Тебя ещё так ни-кто не называл. А это только начало, - и потянула подругу.
- До завтра? - уточнил Владимир.
- До свидания, - благодарно посмотрела Настенька.
-"Щоб не журылыся! - кивнула Наташа. - Звыняйтэ!"
Они пошли. Ещё раз оглянулись с крыльца перед проходной, улыбнулись. "Неуже-ли я такую красавицу повезу в горы?" - лишь теперь отметил он, любуясь будущей спут-ницей, разницу в годах. После всего разговора, не менее чем свалившейся неожиданности, начал приходить в себя.
Вечером от пальцев ног до макушки представил, что нужно женщине взять в по-ход, записал. "Дурак! - поймал себя на мысли. - Чисто женское сама никогда не забудет". Однако дописал то, что по его разумению необходимо иметь всякому туристу в рюкзаке. "Соответственно и могарыч за двоих", -вспомнил об особенностях будущего похода.
Пришло то самое "завтра".
В парке Настенька уже ожидала. Он это не предусмотрел, почувствовал нелов-кость, и она всё нарастала с приближением... к девушке. Да, да! Иначе её невозможно бы-ло назвать. В спортивном костюме, стройная, казалась выше своего роста, улыбалась, по-нимая, что произвела на него эффект.
-Здравствуй, солнышко, - от неожиданности, что так сказал,он смутился.-Извини, Настенька, - и не пояснил, за что извиняется.
- Ну, что Вы, Владимир Павлович, здравствуйте, - подала она руку и покраснела, сама не ожидала, что так воздействует.
- Присядем? - предложил он свободную скамейку.
Ступили несколько шагов, понимая, что дальше молчать нельзя, первым прервал паузу:
-Давно не видел тебя, а тут такие перемены...
- Только вчера,- засмеялась девушка.- Вы, наверное, давно женщин не приглашали на свидание. Или ошибаюсь?
- Красивых не видел, - снова поддался её обаянию.
- Оставьте на горы, - осмелела она,- а то я Вам скоро надоем.
- Тебе Наташа вчера сказала, что всё только начинается.
- Ну, она привычная к этому. И сейчас Вам симпатизирует.
- А я всех вас любил, даже Сирушу с Нонной. Вот тебя только так мало знал, хо-рошего не сделал.
- Ничего себе! - совсем оживилась Настенька. - Такой девичник мне устроили! Муж потом всё время к Вам ревновал. Здесь посидим? Я бабушке ещё до того про Вас го-ворила. Так знаете, что она сказала?
-.Бабушка? - удивился Владимир, присаживаясь рядом.
- Да! Она ведь у меня тоже из Артёмовки.
- А я её не знаю?
- Нет! Она ещё в молодости уехала оттуда. Я, говорит, всех Ковалей хорошо знала. Держись его, внучка. Среди них плохих не было, мне так было жаль, что Вы ушли от нас.
- А я пришёл. И не ко всем, а к тебе одной, - взял он её руку. - Спасибо за хорошие слова.
- Но Вам ещё приветы передавали... после того, как Вы ушли...
- И за них. Кто же?
- Злата Леоненко. От себя и от Вашей бывшей секретарши. Я её не застала.
- Так Злату тем более.
- Зато о ней столько хорошего говорили. Рассказывают, что на центре больше всех она Вас любила.
- Это, пожалуй, - согласился Владимир.- Я их после никогда не видел.
- А Ваша Лера, так, кажется, её звали?
-Да.
- Ушла на роды, а оказалось, что внематочная...
- А это кто сказал?
-Да Злата, тогда же. Об этом все знали...
- Вот жизнь... Остался бы на центре, может, вернулись бы.
- А Вы их любили?
-Не меньше. Вот так, как говорили. Было же?
- Да.
- Так и любил. Лучше всех, пожалуй, сказала обо мне Наташа. Ещё, когда у вас ра-ботал.
- Если бы Вы знали, как Вас всегда вспоминают! Уверены, что больше о нас никто не позаботится.
- У вас есть Галина Филипповна.
-Да, мы её уважаем. Но Вас нехватает. Даже я знаю, что Вы были с ней одно целое.
- Настенька, миленькая,- остановился Владимир, - разбередила ты душу. Весь по-ход бы так понимать.
- А я Вам сразу скажу, чтобы Вы потом не удивлялись.
- Что же?
- Я с мужем разошлась, - сказала она и опустила глаза.
- Вот это новость! - напрягся Владимир.
- Да, он меня ревновал ко всему центру. Требовал, чтобы я отсюда уходила. Вы ушли, и мы с ним расстались.
- И ты сейчас одна?
- С сыном и мамой. Родила без него.
- Потому и дружишь с Наташей?
- И поэтому. Всё за ней повторяю. Она меня ни разу не подвела.
-Дай Бог, чтобы и на этот раз?
- И на этот!-распрямилась она. - Осмелела я что-то. Наговорила…Где Ваша бумаж-ка?
- Ага! Вот она, забытая, - засмеялся он.
- С неё надо было начинать,- поддержала Настенька улыбкой.
Владимир залюбовался ею, пока читала. "Ну. разве скажешь, что зто уже мама с таким сыном? А все равно, говорила много, но глаза... - Настенька в это время глянула на него, спокойно выдержала его взгляд, передумала спрашивать...- В глазах у неё невыстра-данная любовь, печаль и детство... то открыты, то осторожны, и постоянно этот вопрос, а может, надежда или желание..."
- Всё у меня есть, - прервала она молчание. - У Вас не поубавилось желания ехать со мной?
- Ну и вопрос! Ты же заранее знаешь ответ.
- Нарушила я Ваш установившийся порядок...
- Что я могу сказать... Где ты раньше была, Настенька?
- Маленькой была. Подождите, задам ещё Вам хлопот.
- Будем отсчитывать дни?
- Начнём.
- Посильными горами для неё Владимир назвал Красную Поляну. Время и заботы об отъезде обговорили быстро, простились на том же высоком крыльце проходной. Про-водив её взглядом, поймал себя на непривычной мысли: "Что-то я чрезмерно чувствитель-ный. Не от возраста ли?"
...День отъезда он встретил уверенно и спокойно. Несколько волновало лишь, как встретит свою спутницу. Хотел заранее определиться, ведь договорились с провода-ми...Когда уже сидел в вагоне, Настенька пришла с Наташей.
- Ну, ребята, лёгких вам рюкзаков, - присела старшая в купе и достала из сумки шампанское. - Открывай!
- Вот это по-нашему! - обрадовался он новому обращению.-За это надо! - и уверен-но сдержал вырывавшийся напиток.
- Чтоб вы скакали по горкам, как эти пузырьки, - не умолкала подруга.
Последние минуты перед отправлением поезда Настенька всё время молчала, давая высказаться Наташе, кротко улыбалась, наблюдая за ней.
- Сама-то собираешься когда-нибудь сходить в горы? - привлёк Владимир гово-рушку.
- Поздно уже. Завидую вам, но, видит Бог, желаю наилучшего. Оберегайте моё со-кровище.
- Не сомневайся. Теперь оно и моё.
- Слышала, подружка? - обняла её Наташа. - Принята из рук в руки.
Настенька опустила голову на её плечо и впервые пошутила:
- Не сбегу. Вернусь в сохранности.
- Ну, вот и хорошо. Прощание закончилось, - поднялась провожатая, а впереди у вас одни встречи. Свою начинайте сразу...-вышла из вагона и подошла к окну.
Поезд бесшумно тронулся, ускоряясь, обогнал её, шедшую рядом, и унёс "ребят" в их будущее, пузырившееся искрами шампанского.
Соседи по купе увлечённо доставали дорожные костюмы, копошились в сумках.
- За встречу! - поднял Владимир вспенившуюся кружку.
- Взаимно... - прижала к ней свою Настенька и задержала взгляд.
Улыбка у её глаз нарастала, взметнулась искорками...
- За встречу! - тряхнула волосами и первой пригубилась к напитку.
- Играют искорки очей,
И карий свет от них струится,
А жизнь, как день, что без ночей,
Мне в сердце радостно стучится,
- продекламировал Владимир и медленно потянуя шампанское.
- Я знаю, что Вы писали. Наташа мне говорила, а это когда?- немедля откликнулась Настенька.
- Как только ты произнесла тост и стала улыбаться.
- Знаете что, Владимир Павлович... - хотела она что-то сказать,- давайте лучше бу-дем обедать, аппетит...разыгрался,-и потянулась за сумкой.
Соседи с готовностью уступили им первенство, переоделись и вышли в коридор. Настенька застелила стол, разложила домашнего приготовления ещё тёплые закуски, овощи, выставила вино.
Владимир вынул из бокового кармана флягу-нержавейку со спиртом.
- С охотником, - рассмотрела она на ней барельеф, - занятная.
- Сын подарил. На Севере такие в карманах носят.
- Он у Вас что, офицер?
-Да. Но это отдельный разговор. Давай поговорим о том, как ты рискнула пойти в горы.
- 0! Это тоже длинный разговор, -предупредила Настенька.
- А нас никто не гонит. Времени, как у этих охотников...Начнём с него? Чтобы ду-ша сразу раскрылась, - отвинтил Владимир пробку. - Охотничьи рассказы все отсюда. А вином под конец усладим впечатления.
- "Наливай!" - сказала бы Наташа. Принимается, Владимир Павлович, только слу-шать в основном будете Вы. Согласитесь сразу.
- Согласен. Одно лишь: твоими устами тоже Наташа будет говорить?
- Нет, на этот раз я. Без первой и не начнёшь.
Незатейливая канва словесных наборов, шуток и отступлений от основной темы постепенно вылилась в разговор, а затем и в рассказ собеседницы.
- Я Вам говорила о своей бабушке... - напомнила она.- Я её всегда любила и сейчас, уже старенькую...У неё ясный ум и светлая память. Обо всём с ней делюсь, а Вы думаете, что у меня главная наставница-Наташа. Она ведь говорит то же. Так вот я дружу с ней больше именно за это. Теперь понимаете, кто для меня бабушка?
- Хорошая. Это я знаю по Наташе, - согласился Владимир.
- Теперь больше будете вспоминать её, потому что знаете лучше. Постараюсь срав-няться с ней. После встречи в парке Вы мне понравились больше, чем бывший мой на-чальник. В Вас проявилось что-то такое, что мы, женщины, больше всего ценим в мужчи-нах. Этого не передать словами. Помните, в самом начале у фонтанов? Я домой уехала под впечатлением. И как о самом приятном, поделилась об этом с бабушкой. Вы не пред-ставляете, что она у меня спросила...
Владимир весь был во внимании, увлечённо смотрел Настеньке в глаза.
- "А как он называет тебя, внучечка?" - спросила она.
Помните, это Наташа отметила? Меня, действительно, так никто не называл, кроме бабушки. Да, видно, час пробил... "Настенькой, - говорю, -как Вы".-"Нет, - говорит ба-бушка, - не как я, а как его отец". Видите ли, Владимир Павлович, бабуленька моя прожи-ла всю жизнь одинокой, никогда не жила с мужем, а любила, как нам казалось, только своего сына, моего отца, да меня. Мне отец дал её имя.
- Как бабушкина девичья фамилия? - встрепенулся Владимир.
- Стуглинская, - почти прошептала Настенька.- Как и моя...
- Ясное провидение, что ты говоришь? - привлёк он обе её руки. -Ну, рассказывай, рассказывай! Как же я не догадался...
- Да у Вас и манеры Вашего отца. Вы теперь поняли, что бабушка была его первой любовью? А у неё он остался единственной. Она мне всё рассказала. Я виновата, что в парке сказала, будто Вы не могли её знать.У меня тогда запоморочилось, Вы мне таким молодым показались, что я никак не могла сопоставить год отъезда бабушки из Артёмов-ки и Ваш год рождения.
- Ну, ты меня, действительно, на пятьдесят лет отбросила назад.
- Не огорчайтесь, я ведь ещё не всё рассказала. Давайте, випьем винца?
- Боже мой! И это-то через шестьдесят лет я снова встретил свою любовь?
- Что Вы говорите, Владимир Павлович? Хотя... я Вас понимаю... Теперь Вы гово-рите словами бабушки, вернее, как она.
Владимир стал наливать, но в голове творилось невообразимое. Память отца, до-шедшая до него через тёток, Настенька перед ним, и кто же он...А та, далёкая Настенька, которой никогда не видел, даже ему, сыну её Павлушки, донесла нежную, трогательную любовь. И вот она сидит перед ним...и даже просит налить вина.
- Настенька, я не сумасшедший. Но то, что ты рассказала, хоть кого свело бы с ума. Я догадываюсь, что тебе дальше сказала бабушка. Иначе бы ты не сидела сейчас передо мной. Я видел твои глаза перед отправлением поезда, ждал развязки, но чтобы такой...
-Это Вы со мной творите непостижимое. Я уже не знаю, что дозволено, а что непо-зволительно говорить, И что же, думаете, сказала бабушка?
-Дай Бог, чтобы и ты его любила, как я...
- Нет, прекратите! Тут, действительно, можно сойти с ума. Ведь слово в слово! Но она же говорила о Павлушке... Как Вы можете?
- Я люблю тебя, Настенька...
Она откинулась к стенке, испуганно смотрела.
-Да, он так говорил, - простонала безвольно.
- Он так говорит и сейчас. Это жизнь продолжается.
- Но ведь здесь мы с Вами.
- А что? Ты её внучка, я его сын. Разве нам не дано от них быть ими?
- Вы удивительный человек, Владимир Павлович, хочется Вам верить и боязно. Что-то не как в жизни...
- В той, плохой, Настенька, да! А в нашей... Бери "бокал", у нас теперь много будет разговоров. За шестьдесят лет, ох, как много накопилось...сказать тебе хорошего. Давай руку, вот так, - переплелись они запьястьями, - а теперь каждый к себе.
Они потянулись к вину, и лица их приблизились, локти опустились, приподняли над столом своих владельцев, поцелуй замкнул уста.
- Мы так не договаривались, - с неподельной любовью посмотрела Настенька на Владимира, опускаясь на сиденье.
- Мы тоже... Пересаживайся ко мне.
- Нет, что Вы! Тогда стол надо убрать.
- А как правильно? - подался он вперёд.
- "Что ты!" - брынькнула она пальчиком по его губам.
- То-то же! Давай оставим только винцо и пригласим наших. Пусть обедают. А ты мне будешь рассказывать.
- А...ты?-с трудом выдавила она.
- Да и я, конечно.
Вскоре на стол начали накрывать соседи, а они вышли в коридор и у открытого ок-на продолжали знакомство.
- Нам жизнь пути не выбирает,
И тщетно в ней их отыскать.
Судьба с судьбою поиграет,
Чтобы дорогою нам стать.
Моя, как вёрсты, столбовая,
Бежит давно издалека.
Твоя, как утро, голубая,
Ещё, как встреча, коротка,-
заполнил он одну из пауз.
- А эти когда? Не сейчас же? -внимательно прослушала она.
- Я очень волновался, когда собирался в дорогу. Тогда и написал.
- Вы такой молодой, Владимир Павлович... Володя. Давай я тебя так буду назы-вать: ты - Владимир Павлович. И друг, и уважение, -оживилась Настенька таким открыти-ем. - Ты, наверное, стеснялся своего преимущества в годах?
- Преимущества? - удивился он.
- Ну а что же? Прожитые годы не вернёшь, они ушли безвозвратно, и этому нечего радоваться. А вот накопленный опыт - это богатство. Его у тебя больше чем у меня. Я горжусь, что ты со мной на равных. Со слов бабушки вижу в тебе продолжение Павлуш-ки. Ведь я в него влюбилась.
- Так запал в душу её рассказ?
- О, моя бабушка, как молодая. Она и сейчас скажет всё красивее меня. А об отце твоём рассказала до последнего его дня. Он погиб в тридцать семь?
- Да.
- Сам понимаешь, бабушка сказала:"Как раз бы для тебя.", - поправила Настенька взворошенные ветром волосы.
- А теперь ты со мной... Ну, а как же твоё решение в горы?... -попытался он изме-нить тему.
- Это ещё до моего замужества. Когда бабушка услышала о тебе, то посоветовала мне идти в горы. Муж об этом всегда напоминал.
- Ты его не первый раз вспоминаешь.
- А это только с Вами связано... а, ну я не могу ещё привыкнуть,- взмолилась нако-нец.
- Извини, - замолчал Владимир.
Она подвинула занавеску на окне, безучастно посмотрела в сторону мелькавших за окном посадок, подняла глаза
- Вы тут ни при чём. Судьба. Его мне нечего вспоминать, я ведь замужества совсем не знаю.
Тему всё-таки сменили. Он рассказывал о горах...
Отрывок из главы
КОРОТКИЙ ЭПИЛОГ
И
так, годы жизни двух поколений Ковалей практически отданы коту под хвост. Так распорядилась судьба, уготованная им обожествлённым политбюро бывшей комму-нистической партии (ВКП(б) и КПСС). И пусть запомнят потомки ныне живущих эти го-ды: 1917 – 1991.
Так дорого стоило честной семье, чтобы хотя бы одному её представителю, нашему герою, через потерю всего стать строителем новой жизни Украины не в составе Союза, а в новом союзе его бывших республик. И первым вкладом в это стали собственные жизни отца и сына, изложенные в этой книге.
А те, кто ещё цепляется за право вершить судьбы... Ох, как живуча система, опи-рающаяся на призыв "Весь мир... мы разрушим до основанья!",сама основанная на наси-лии, даже разваливающаяся, долго ещё будет давить своей тяжестью, как трудно изба-виться от невежества и паразитизма. А конец ей всё же будет.