КНИГА ВТОРАЯ
П О В О Р О Т С У Д Ь Б Ы
ОТ АВТОРА
Н
у, что ж, дорогой читатель, распрощался я с тобой в первой книге, не предупреждая, что ей будет продолжение. Не могу от него отказаться, слишком уж оно подтвердило мысль, что в реальное подчас труднее поверить, чем в надуманное.
А случилось невероятное...
Отрывок из главы
ИЗВЕЩЕНИЕ
Д
ля человека, не обременённого заботами о хлебе насущном и не отягощённого обязанностями трудиться в кем-то установленном режиме, распорядиться своим временем - адские страдания.
Одно дело, когда для этого отводятся отпуска - там отдыхаешь, чем бы себя ни за-нял. А когда впереди сплошной отпуск? Это уже или оскотинивайся, ни о чём не думая, или бери себя в руки, зная, что впереди только неизбежное, а тебе всё же необходимо ос-таваться человеком. Хорошо, если есть любимое занятие, увлечение... А вдруг их нет? Об этом и речь.
Владимир давно вышел из возраста, когда легко пописывал стишки и дарил их лю-бимым женщинам, теперь почти впервые, и сам удивляясь, начинал сознавать великую мудрость жизни, объединяющую два начала: ЕГО и ЕЁ. Да, его понимала жена. И всё прожитое с ней и рядом можно было сравнивать. Это было интересно и отзывалось благо-дарностью. Но ведь так, говорят, бывает с приходом старости. А уж её приближать никак не хотелось.
Больше угнетало то, что, имея силы и здоровье, не мог путешествовать. Всю само-стоятельную жизнь, любя всё и будучи преданным одному, свободное время посвятил Кавказу. А тут его как отрезали. В исхоженных и никогда не надоедавших местах полыха-ла война.
Так что же получается? От жиру беситься? Ну, во-первых, при этом легко потерять человеческое лицо, а во-вторых, никогда этим не занимался, и учиться такой жизни не хо-телось. Да и было бы с чего...Легко сказать "не обременённого заботами о хлебе насущ-ном", а ещё кощунственнее - "от жиру". Ведь жизнь прожита "не напрасно". Слава Богу, в коммунистическом раю натренирован - с достатком, в десять раз меньшим, чем у самого неудачливого шведа или американца, считать своё существование благоустроенным про-живанием. Хоть и желалось большего, -понимал: на блюдечке не преподнесут. Вот и до-вольствуйся пенсией, равноценной десятидолларовой бумажке на Западе - какое к ней уважение? Зато время стало самым дорогим, и даже ничтожное его мгновение стоило до-роже исполнения любого желания.
Как трудно достойно прожить на десять долларов, так ещё невозможнее сделать желанное за время, которого у тебя уже совсем нет-это адские мучения. А тут им и распо-рядиться...Чем? Ну, пусть ещё оно течёт независимо от тебя - приходится смиряться; а ес-ли как? Вот и страдай, казнись...
…Легли на бумагу первые строчки, как начало большого отчёта, и пришли новые профессиональные заботы.
Вспомнилось, что Джек Лондон, начиная карьеру писателя, ежедневно излагал ма-териал на двадцать тысяч слов. Подсчитал свои. С большой натяжкой получалось лишь приблизительно. Сотни раз пережитые и перевоспроизведённые в памяти события из рас-сказов позволяли писать и больше – не успевала рука. Она кодировала мысли почти авто-матически, частота колебаний пальцев приводила их в бесчувственное состояние, на по-мощь подключались изгибы кисти и даже подёргивания локтя, и результат к концу дня был одинаков: пальцы немели полностью, суставы вплоть до плеча отвлекали внимание тупой надоедавшей болью. Как Дамоклов меч, висела опасность: оставить написанные cлова без сердечной поддержки - получишь фальш, пустоту.
Никогда раньше не заботился о здоровье специально. А здесь волей-неволей уста-лость накапливал в плечах, спине, груди и вдруг почувствовал...сердце! Нет, оно ещё не болело(это придёт позже), он просто его услышал. И тут на помощь пришёл ум. Резко сбросил обороты, уменьшил жар воспроизведения и...пошёл зачёркивать и выбрасывать уже написанное. Выход полезного, действительно интересующего материала сократился резко: Владимир впервые стал придирчивым читателем собственного сочинения. Оказы-вается, в этой роли его волновало далеко не всё, что вполне законно было болью им пере-житого. Трезво оценил, что и у его любимого кумира двадцать тысяч не всегда били окон-чательными. Подчас сто, двести тысяч оставались теми двадцатью. Вот и первая забота - научиться рационализму в работе. Чтобы и здоровье сохранить, и меньше выбрасывать...
Сделал для себя первое открытие. Не от такого ли бешеного натиска произведения многих писателей в начале всегда интересней? Понял, чем это достигается...
В общем, начал писать.
Поставленная цель, как магнитный полюс силовыми линиями, где-то далеко впере-ди связывала, казалось бы, разрозненные мысли, а по сути зрел протест против системы. Вот только сила его должна быть многократно приумножена, да так, чтобы каждый про-читавший воспринял бы его как свой собственный. Тогда это будет протест миллионов, и не заметить такой система уже не сможет.
В самый накал творческих страстей, когда для достижения цели Владимир сокра-тил информационную связь с внешним миром до вечерних телевизионных новостей, его не столько обрадовали, сколько насторожили беловежские соглашения о распаде СССР и об образовании СНГ. Да, формально КПСС упразднялась, её руководящая и направляю-щая роль устранялась, но на местах руководители, её функционеры, оставались прежни-ми! Не дай Бог расслабиться! А ведь многих это успокоило…
... Так сидел он холодным декабрьским днём, облачённый во всё шерстяное, и на-труживал себя двадцатью тысячами слов. Морозный воздух от балконной двери на её уп-лотнениях нарастил снежную бахрому, оттуда поддувало - это отвлекало, как в передней раздался звонок. "Соседка. Попросит, наверное, поговорить по телефону", - пошёл от-крыть. Однако у порога стояла женщина с мороза, иней кучерявился на воротнике.
-Вам извещение, распишитесь, пожалуйста, - вручила его, карандашик и показала, где расписаться.
Обратил внимание на броское слово "Вторично". Проводив посыльную, спустился к почтовому ящику и обнаружил в нём такое же, но присланное, значит, когда-то раньше. Усталые глаза текст не различали, поднялся, напялил очки. "На Ваше имя получено заказ-ное письмо, - понял он основное содержание.-Для получения предъявить..." Вот те на! Уже неделю лежит," - а откуда - даже и понять было невозможно. Видно, на почте не удо-сужились разобраться, написали какую-то абракадабру. Немедленно собравшись, пошёл за ним.
Отрывок из главы
ВОЗВРАЩЕНИЕ БОРТКЕВИЧЕЙ
У
дивлению Владимира не было предела.
Письмо оказалось объёмным, будто с вложенной в конверт брошюрой, а на адресной стороне стояло столько печатей, что лишь после них просматривались два ряда марок. Все они были несоветские. Быстро глянув вниз, убедился: адресовано ему, а вот обратный значился на немецком языке. Выделялись аккуратно выведенные фамилия и имя: Борткевич Николай. Остальное было понятно, но для людей, умеющих читать латинский шрифт: Швейцария, Берн, абонементный ящик.
Ну что сказать? Обрадовался он или обомлел - значит ничего не передать.
Сразу вспомнился Вася Дядченко. Другая связь на конверте никак не просматрива-лась. Неужели книгой заинтересовались? Тревога или восторг не выделялись в суматохе мыслей, смешались в клубке невнятных образов, последствий... Вскрывать письмо в отде-лении посчитал глупым и, разогреваемый жаром в голове, помчался домой. Ни мороз в лицо, ни лёд под ногами - ничто не отвлекало; в руке, задвинутой в глубокий карман, ощущал лишь плотный, тяжёлый пакет... информации, которая вот-вот должна будет взо-рваться, перевернуть или утвердить его видение прошлого и будущего. Ничто не мешало этому свершиться! На одном вдохе взлетел на третий этаж и не то что не заметил или не ощутил усталости - её просто не было! Но тут же и обмяк. Сбросив куртку, взялся за письмо, его надо было вскрывать... Вот тут и услышал удары сердца.
Письма получал и раньше, желанные или нет. Случались и заказные, особенно от Серёжи, когда там были ценные вложения... Стоп! А вдруг и в этом что-то такое... и, боясь повредить хоть какую-нибудь часть текста на конверте, начал ножом вспарывать. Из него извлёк листочек и... ещё один запечатанный конверт! Неспешным, спокойным почерком, одной и той же рукой, что и в адресе, на подголубленной бумаге было выведено письмо. На конверте машинкой отпечатано: "Старшему из детей или внуков Коваля Павла Дмит-риевича, уроженца Харьковской области, с.Артёмовка, Россия, проживавшему там же по улице Освиты, 10. "Вот и вопрос к Серёже - совпало!" По мере чтения адреса ноги у Вла-димира становились ватными, в голове зашумело, и он поспешил сесть, чтобы не с такой высоты падать. Однако сознание не покинуло его. Превозмогая искушение, конверт вскрывать не стал, развернул снова сложившийся листочек.
"Уважаемый господин Коваль! - начинался коротенький текст. -Препровождаю с настоящим послание к Вам моей покойной матушки, Борткевич Элеоноры Аркадьевны. Оригинал и другие документы, приложенные к нему, будут представлены Вам для озна-комления "Женевкоммерцбанком" в 1995 году. Не утруждаю Вас чтением моего обраще-ния, смотрите главное, и дай Бог Вам бодрости и здоровья. Борткевич Николай. 9.12.92г." После "Р.S." стоял адрес, аналогичный указанному на конверте письма.
Что и говорить, читал, невольно запоминая каждые знаки и строчки, хотя понимал, что главное впереди. Однако фраза "и другие документы" сразу дала понять, что их здесь нет, а что собой представляют, очевидно, предстояло узнать ещё не ранее чем в 95 году. Адрес явно был указан не для этой цели.
Ну, что ж, теперь подсел к столу, отодвинул,отложил в сторону словари, бумагу, рукописи, включил настольную лампу и поставил перед собой пакетик почему-то обяза-тельно подписью вертикально. Посмотрел "на свет", края его не просвечивались. Открыл с обратной стороны, по склеенному. Легко извлёк сложеные вдвое листы. Их было много. Развернул внутренний первый и угадал, там читалось:
"Молодой человек! Не сомневаюсь, что это будет именно так, ибо к тому времени, когда Вам вручат моё послание, меня с вами скорее всего не будет, и вы для меня - все молодые, будете ли Вы Владимир, Валерий или их дети. Дай Вам Бог здоровья, читающе-му эти строки, - Владимир обратил внимание, что текст печатался на машинке под дик-товку, исправления вносились машинисткой(тут же проклял свою собранность - дойти же до такого!). - Законы вашей страны не позволяют мне сделать это немедленно, а доставить Вам неприятности даже самыми благами пожеланиями или поступками, видит Бог, не хо-чу. Донести до Вас добро, надеюсь, удастся моему сыну или его детям; мой же удел: ска-зать Вам правду и оставить надежду на лучшее будущее.
Итак, сначала о главном.
Ваш отец или дед, Коваль Павел Дмитриевич, не погиб, как вам могли бы сооб-щить. О последних днях, проведенных им летом 1942 года в Краснопавловке, он был уве-рен, вам должны были передать. Весь дальнейший мой и его рассказ о последующих.
Ещё не оправившийся от ран, он с группой солдат срочно был отправлен в сторону Беляевки. Не знал точно, добрались до неё или нет, но на окраине какого-то села были встречены огнём подошедших туда же немцев. Времени окопаться не было, и они заняли крытые кирпичные бурты, что-то вроде больших погребов с несколькими выходами. Бой начался сразу и продолжался долго, во всяком случае Павел Дмитриевич конца его не помнил. Очнулся в немецком плену, весь перевязанный, однако похоже, в лазарете".
Дальнейшее повествование доброй женщины изобиловало личными переживания-ми, перемежалось воспоминаниями собственными и других лиц, выражало её волнение, не отредактированные в письме; как у нас сейчас говорят, шло в прямой эфир.
Владимир без передышки проглотил написанное и понял основное: отец его герой и погиб Человеком. В живых его не было. Сил перечитывать заново не осталось.
Возвратившаяся вечером с работы Иннуля прежде всего обратила внимание на беспорядок, царивший на столе у своего писателя. Он явно за ним не работал и как-то странно уселся в углу за журнальным столиком, вызывающе ждал вопросы.
-Для порядка прибрал хотя бы, если устал. Зайдёт кто - неудобно, -не скрыла не-удовольствия. - Или думаешь? - привыкла к его отговоркам, когда он уединялся в спальню или вообще залезал в тёплую ванну для продумывания эпизода наперёд…
...Владимир долго сличал новые сведения об отце с будущим романом и пришёл к выводу, что подаст их в конце его написания. Вся жизнь героя произведения и автора не противоречили одно другому, а повороты судьбы - у кого они не случаются?
"Весной 1943 года на моей даче под Женевой объявился сын нашего бывшего управляющего в Мерефе. Не могу без негодования даже писать о нём," -продолжала в своём послании Элеонора Аркадьевна. Её повествование и некоторые штрихи из письма сына, Николая, дали предположения(только в деталях!) нарисовать следующую картину (в основном - подлиную).
Павел слышал немецкую речь, понял, что пришёл в сознание не cамостоятельно, его приводили в чувство. Довольные немцы сделали в руку укол и, судя по утихшему го-мону, вышли из помещения. Попытался определиться, с чем остался. Глаза не открыва-лись. Тугие повязки парализовали все мускулы лица. Они не поддавались воле и лишь пе-кучей болью отзывались на желание пошевелить ими. Услышать пальцы рук или ног не мог. Но тело своих конечностей ощущал доносившейся болью, нудящей, запоморачиваю-щей ум. От груди и живота даже на короткое, неполное дыхание отдавалось режущим но-жом.
Произвольно, очевидно, застонал.
- Живой, браток? - донеслось сквозь завесу жара и болей.
В ответ только прохрипел.
- Если слышишь, ещё раз прохрипи,- продолжал кто-то.
Осознанно попытался произнести слово, но челюсти не двигались; однако этого было достаточно.
- Вынули тебя немцы из могилы. Со своими закапывали. Так что не буду мучить, окрепни сначала. Теперь сам на тот свет не стремись.
Это было его первое свидание с жизнью после смерти.
Укол своё сделал. Чёрной пеленой сознание помутилось снова, и очнулся он, по-хоже, от того, что тот же голос просил:
- Сделай движение губами. Вот так, так. Теперь не захлебнись, пожалуйста, - по-чувствовал, как приподняли его голову, - Попей баландочки. Нельзя больше без поддерж-ки. Третий день уже. В поезде не удастся,-челюсти ему развели, и в рот попали какие-то капли. - Помаленьку, не спеша, будешь молодцом,- зубов коснулась ложка.
Кормили долго, и он испытывал желание есть. А голос выражал за него радость:
- Да ты вообще богатырь. Недельку бы так - поднимешься.
Губы ему вытерли, и он услышал-таки свой, неузнаваемый(болели связки):
- Какой поезд?
- Повезут нас через Харьков в тыл, в лагерь для перемещённых лиц.
Павел встрепенулся и снова застонал.
- Спокойно, спокойно, - увещевал его неотступный помощник. - Мы все здесь ра-неные. Так что держись.
Далее последовал шум, суматоха. Говорили и командовали немцы. Всё пришло в движение. Павла вместе с тем, на чём лежал, подняли и долго несли. Куда-то задвинули, понял, в вагон, А когда крики и гам начали стихать, почувствовал, как он тронулся и за-стучал на стыках.
- Теперь, брат, живи.Изрешечен, изрублен, передавлен, а знать бы точно, органы живы и кости целы, если не считать ими рёбра - выживешь. Не могу тебе глаза открыть, - склонился над ним человек. - Пока ещё по своей земле едем.
- Кто ты? - зацепился он за говорившего.
- Неважно. Я тебя знаю. Этого достаточно, В дороге буду смотреть за тобой, так что помогай мне.
-Друг, - попросил его Павел,- когда будем ехать через Мерефу, следующая плат-форма Артёмовка. Увидишь кого, крикни, что я живой.
- Лежи, лежи. Не сомневайся. Отдыхай, натрясли тебя.
- Откуда ты меня знаешь? - всё же не хотел его отпускать.
- Ты моего кореша спас. Отправил вместо себя самолётом в тыл. Не беспокойся, всё будет хорошо.
Павел думал, как себя вести в окружении других людей, которые его, возможно, не знали, и то ли слабость, то ли ранее принятая пища снова его уморили. Не спал, но дремал и, кажется, потерял контроль за временем. Вернул его в действительность крик:
- Передайте Ковалям! Павел жив!
Промычал он от бессилия и ощутил, как в глазницах накопилась влага, постепенно превратившаяся в прохладу бинтов.
На долгом пути в вагон несколько раз заходили немцы, беспокоились о нём, даже заговаривали, уходили смеясь. "Что ещё этим от меня надо? Почему и они оберегают?" - тревожила мысль. Помогавший попутчик тоже незлобно пошутил, объясняя их смех:
- Хотят показать своим в Германии, с какими русскими им приходится воевать. Это, мол, не то что остальные пленные, попросившие пощады.
И всё же шутка понравилась, появилась кое-какая надежда.
В Польшу Павел въезжал уже с открытыми глазами. В вагоне знакомых не оказа-лось, а помощник определился по голосу. Парень оказался с прибинтованной к туловищу левой рукой, владел только правой. Лицо, хотя и незнакомое, но почему-то увязывалось с образом "двойника", побратима Павла, раненного одним и тем же осколком бомбы в Краснопавловке. Назвался Костей. Что-то с тем роднило... И наконец понял: одинаковая татуировка на плече. Солдат рассказал свою историю, оказался бывшим заключённым, отсидевшим только за то, что не вышел на работу после свадьбы своего друга... Оба и вы-звались на передовую прямо с нар. Попав в плен, согласился сотрудничать с немцами, был направлен не в лагерь для военнопленных, а для перемещённых лиц. Павла, по его разу-мению, туда же определили сами немцы. Понимая того, предупредил:
- Для тебя главное - сохранить жизнь. Ведь ты её уже отдал Богу. Живи заново.
- А как же ты? -посочувствовал спасённый.
-У нас с тобой разное предназначение. Ты немцам ничего не обещал.А я ещё по-смотрю...
-После всего хотелось бы быть рядом.
- Тебе ещё лежать долго. Авось,увидимся.
По прибытии в Германию их разлучили. Однако и Павел уже был не таким беспо-мощным, шевелил пальцами, поворачивал голову, а барак, какой ни есть, всё же лучше вагона. Смотрели за ним такие же русские, как и тот парень, хотя всё же без видимых по-вязок. Одно было хуже: поговорить не с кем. Зато зачастили немцы, почти всегда с моло-дыми женщинами. Иногда требовали при них делать ему перевязку, удивлялись его живу-чести, и наконец одна обратила внимание, что кожа у него на спине снята давно. Спроси-ли.
- Тоже ваша работа, ещё в 18-м году, - приврал он.
Женщина засмеялась, и переводчик сразу её перевёл:
- Есть за что нас не любить.
- Не вас - войну, - и отвернулся.
- О-оо! - поняла дама и без перевода показала сделать перевязку лица.
Тренировавшаяся на мужестве других, она испугалась увиденного. Немцы увели её под руки.
- Такой страшный? - поинтересовался Павел у санитара.
- Рано ещё смотреть, но проветривать тебя, пожалуй, надо.
С того дня ему давали зарубцовываться открытым.
И в один из сеансов в барак зашёл Костя в сопровождении... золотозубого! Радость другу и напряжение, как перед охваткой с врагом, слились в ожидании. Однако золотозу-бый не проявил никакого волнения, приотстал, когда Костя, впервые увидев открытое ли-цо бывшего подопечного, присел перед ним, не зная с чего начать разговор.
- В одной тюрьме сидели, - кивнул назад. - Мать родная!.. - запнулся, соображая. - Вставать тебе пора! - явно поправился. - Здорово!
- Я рад...- не спускал Павел взгляда со второго, рука произвольно сдвинулась, легла в ладонь друга.
- Готовимся на одно задание, - налётом таинственности попытался отвлечь его Костя. - У меня теперь будет возможность заходить к тебе чаще, кое-что подброшу, под-ниму быстро. Бывшие враги не беспокоят? Ну ладно, ты меня понимаешь, - увидел недо-умение в его глазах.
- Ты прав, - понадеялся, что правильно воспринял, ответил тот наугад, - ходят при-сматриваются, показывают. Худшее, думаю, впереди.
- Я твоё положение соображаю, - приблизился к уху товарищ, - переубеждать не буду. Но разреши мне за тебя похлопотать. Не подведу,-сжал его бинты.
- Верю,- поразмыслив откликнулся Павел. - Только тебе, - прошептал еле слышно.
-Ну вот и хорошо! А теперь о деле, - обрадовался гость. - К мукам тебе не привы-кать. А от меня они на пользу.
И договорились со следующего посещения заняться тренировками "кореша".
- Как он тебе? - выйдя из барака, поинтересовался у своего спутника.
- Требованиям конспирации соответствует. Имена поменяют всем, а у этого ещё и портрет новый. Не знал я... Да и ты, видел... Одно плохо - заметный очень. Но им виднее... А он что-то на меня зеньки пялил. Неужели и я такой?
- Не думаю, - успокоил тот. - Если, конечно, не улыбаться.
- Не от чего.
Пришло время, и Павлу немцы напомнили, кто он, объяснили, зачем им нужен. На-отрез отказавшемуся с ними сотрудничать, расстрелом не пригрозили, а выдали на руки удостоверение с совершенно чужими фамилией, именем и предложили единственную возможность выехать из Германии через Швейцарию. Сопровождали его вполне легаль-ные сотрудники немецкого Красного Креста. "Чем чёрт не шутит. Там видно будет", -смирился он. И вдруг попутчиками оказались... Костя и золотозубый, тоже под вымыш-ленными фамилиями.
Фраза Элеоноры Аркадьевны "объявился сын бывшего управляющего" знаменова-ла собой продолжение этого рассказа об истинных событиях, происходивших у неё на ви-ду.
Оказывается, золотозубый представлял миссию "своего общества" по сбору по-жертвований от русской эмиграции на содержание лагерей, откуда и вышел освобождён-ный из них третий их попутчик. Павлу прямо сказали, что из собранных денег и ему оста-вят сумму, достаточную для временного обустройства на месте или отъезда в третью страну. Адресами влиятельных русских в Швейцарии руководителя снабдили, и он пер-вым делом, оставив в готеле своих коллег, отправился на упомянутую дачу. В такую ран-нюю пору года на ней проживал всего лишь один человек, золотозубый это знал, старик-управляющий, его отец.
Предупредив папашу не признавать на людях своего сына, попросил его приютить у себя их товарища, живого представителя тех, для кого будут собираться деньги. Оба "миссионера" приступили к выполнению задания, а Павел, оставленный на попечение "местным русским", предложил свою помощь старику, назвавшемуся Ильёй Саввичем:
- Два года ничего полезного по-человечески не делал. Любое поручение от Вас бы-ло бы в радость. Не сидеть же даром на шее добрых людей, -попытался войти к нему в расположение.
- В хозяйстве лишних рук не бывает, - в тон ему заметил управляющий. - Ждём приезда госпожи, а Вам ей представляться. Так что, если не затруднит...
Прихватив скобы и молоток, повёл его в гостиную. Работа не ахти, но пыльная - подвесить портьеры. Предложил бумагой прикрыть безделушки на серванте, сам открыл кладовку, чтобы извлечь оттуда стремянку. Помощник, аккуратно раскладывая газеты, столкнулся взглядом со знакомой картинкой: так и быть! - на него с фотографии смотрел родной спиртной завод, да ещё и с надписью "Артёмовка 1917г."
Всяко приходилось скрывать своё волнение, но то, что сейчас заныли раны, утаить не удалось. Хорошо, что замешательство было мгновенным, старик не заметил, а неуве-ренное движение руки не упустил:
- Горничную ещё не привлекал. Тоже приходится экономить.
- Не стоит, - выигрывал Павел время, лицо, очевидно, горело. - Залежался, засидел-ся, а здесь всё хрупкое.
Кажется, убедил. Вдвоём подтянули стремянку, даже более лёгкую сторону полу-чил, это умилило, улыбнулся:
- Просто неловко. Вы мне в отцы годитесь, а я перед Вами пасую.
- Не дай Бог, с Вашими рубцами. Я понимаю. Вы меня извините, но когда первый раз увидел, сравнение нелепое, не покидает до сих пор, показалось, что сквозь мясорубку кого-то пропустили.
Получив указание, где и как что прибивать. осторожно вернулся к прежнему разго-вору:
- А у Вас душа, небось, истосковалась. Видел, даже фотографии старые не трогае-те.
-А... Это не я. Элеонора Аркадьевна, голубушка моя, убивается. Я её, наоборот, ус-покаиваю. А она не забывает. Озеро у неё ещё перед глазами, жаль, фотографии не сохра-нились. Как тут ни красиво, а своё дороже...
- Где же это? - убедился Павел, что случайностей здесь уже нет.
"Золотозубый сюда привёл,фотография, кажется, и отчество у него Ильич, Элеоно-ра - так звали Борткевич..."
- Харьковская губерния, - прозвучало уже холодно, не взволновало.
"Какое настроение у старика, трудно угадать, а вот что хозяйка скучает по родине - точно," - наметилось ещё неясное решение действовать.
Неожиданно скоро, предупредив управляющего, она и сама приехала на дачу. Вме-сте с ней лужайку перед домом оживили две её внучки, Машенька и Саша. Павел старался на глаза детям не попадаться, однако с их бабушкой встречи ожидал. И не ошибся.
- Молодой человек!- окликнула она его, подрезавшего газон.
Он распрямился, повернулся на зов.
-Вы... тот, что Илья Саввич?.. - выговорила какую-то нелепость, что поняла, преж-де чем закончила её.
Перед ней стоял седой, изборождённый ярко красными шрамами на лице, худой, но всё же молодой мужчина: выдавали глаза.
- Я редко встречаюсь с соотечественниками... прошу извинить...Здравствуйте, - по-чему-то рукой взялась за подол платья. - Не могли бы Вы со мной поговорить?
- Элеонора Аркадьевна, надеюсь? - всматривался он в давно забытые черты.
Она подтвердила кивком головы.
- Здравствуйте, сударыня. Простите, я у Вас без приглашения. Воля Ваша. - я готов.
- Пройдёмте в беседку, пожалуйста, - направилась к ней.
Указав место рядом, изготовилась слушать.
- Ну-с... - взгляд, и сочувствующий, и доброжелательный, располагал.
- Помогаю вот...
- За это спасибо. Откуда Вы, кто и как там?..-с нетерпением ждала от него ответов.
-Последние годы жил в Шостке. С началом войны строил укрепления, затем с ар-мией отступал как военный строитель. Под Харьковом взят в плен, не помню как, - развёл Павел руками перед лицом, - но мне сохранили жизнь,- заметил, что после упоминания Харькова Борткевич напряглась, это её интересовало, замолчал, предполагая вопрос.
- Господи! Я же родом оттуда. И где именно?
- Люботин, Мерефа, Змиёв, - но она не дала договорить.
-Стойте! - схватила его за руку.
- Да и всё. Краснопавловка - конец.
- Нет! Мерефа! Что Вы о ней можете сказать?
- Помнится, один день задержались, строили дзоты.
Женщина уже не владела собой, отбросила руку.
- Боже мой! Где?! - умолял её взгляд, она взялась за голову.
- Вдоль шоссе к городу.
-Да это же в Артёмовке... - простонала бедняжка.
- Нет, не помню, - расстраивал её дальше. - Хотя...
- Вспоминайте! Вспоминайте... Побежали в дом, - поднялась, увлекая его.
Посеменила впереди, не оглядываясь и лишь рукой приглашая за собою.
В гостиной сразу же сняла карточку с серванта.
-Вот же!
- А я и видел её, но не знал, что это Мерефа.
- Как же так? Как же так?... Это мой завод, - сняла она несуществующую пыль со отекла. - А в двухстах метрах и я жила...
- Не дали Вы мне договоритъ. В бинокль рассматривал, видел что-то подобное, но похоже, с другой стороны…
- Господи! Конечно же!..
-Да, там сосновый бор на горе, красивые строення под ним.
Борткевич в изнеможении опустилась в кресло, вынула платочек.
Павел замолчал.
- Молодой человек, как Вас хоть зовут, если это можно? - промокнула слезу.
- Василий, -вспомнил он своё новое имя.
- Это настоящее?
- Вполне официальное и законное.
- Мне трудно так Вас называть по имени. Простите мою сентиментальность. Но нам сейчас лучше собраться с мыслями. Видите, как я...
Павел неуклюже, как мог, склонил голову и, пятясь, просунулся в открытую дверь. "Умная женщина, однако же и сильно чувствительная",- сделал безошибочный вывод, на-правляясь к своим ножницам.
Последующие дни хозяйка занималась тем, за чем приехала, На даче гоовились к встрече, как оказалось впоследствии, будущих клиентов в намечаемом предприятии. Сбор их прошёл чрезвычайно сухо. Даже живой соотечественник, представлявший объект их интереса, не вызвал сколько-нибудь заметных переживаний. Однако "миссионеры", осо-бенно золотозубый, были довольны, своё задание выполняли. Борткевич создавала фонд, из которого можно было ежемесячно перечислять деньги в пользу перемещённых лиц со-гласно контролируемому списку. Первый такой "миссионеры" получили в посольстве и представили распорядительнице фонда для изучения.
Элеонора Аркадьевна не затушёвывала сухость своих коллег. Изъятие их денег(да, так они понимали!) в пользу могущественного соседа напоминало им их зависимость от зловредной судьбы; от их патронессы требовалось делать плохую игру при хорошей мине. Свои переживания она не скрывала, пригласив свидетельствовать, изложила Павлу:
- Вы только посмотрите, сколько испанских, иранских, и лишь между ними - рус-ские фамилии. У Вас в лагере это заметно было?
Выражая уважение хозяйке, он внимательно вчитался в листы. На одном занервни-чал, несколько раз перебрал его пальцами, надеясь, что ничем другим волнения не выдал: на лице для этого живого места не было. В гуще чужих имён увидел своё: Коваль Павел Дмитриевич. Вернув бумаги, посмотрел ей в лицо. Оно было таким добрым, как будто между ними шла беседа друзей.
- Правду сказать, общался я мало, больше лежал, - не хотелось выдумывать, а тем более врать, - а на слух чужой.речи, кроме немецкой, не слышал. Но если эти люди пере-мещались из России, то, должно быть, научились говорить по-русски, действительно бу-дущие репатрианты. А перемещённые русские... Таких, как Вы, там нет. В основном – со-гласившиеся сотрудничать.
- Вижу, и Вы не из их компании, даже Ваших спутников.
- Почему? - встрепенулся Павел. - Их, хотя попался иначе. Меня тоже взяли в плен... трудно объяснить, но не пленили. Трое суток был без сознания, а младший из нас выходил, вернул к жизни, меня никто не насиловал, здесь - по своей воле. Считайте - пе-ремещённый. Возможно, такие ещё есть. Но, не могу утверждать, из лагеря освобождён первым.
- Странно... Вы так искренни, что не замечаете, как Вам не хочется называть друзей официальными именами. А их и в списке нет, - при этом Элеонора Аркадьевна раскрыла листы и завернула их на том, где была фамилия Коваль. - Кроме одного. Поверьте, я так же искренне хочу назвать Вас настоящим именем. Кто Вы? - палец её приблизился к его строчке, глаза умоляюще ждали.
- Вы правы, и я Вам верю,- опустил Павел взгляд на лист.
Её палец немедленно сдвинулся. Теперь как-будто она испугалась, закрыла список.
- Час от часу не легче. Простите.
- Когда-нибудь подтвердит это наш старший... свидетель и Ваш советчик.
-Боже, Боже... А что же Вы мне советуете? - она поднялась, выглянула в окно, по-дошла приоткрыла и закрыла дверь.
- Ничем не рискуя, передайте фонд и списки швейцарскому Красному Кресту, им профессиональнее этим заниматься.
Борткевич вихрем развернулась, подскочила к креслу, пододвинула ближе.
- Рассказывайте, рассказывайте немедленно! - упала в него, облокотилась на коле-но.
Павел рассказал многое и то, как грабили её имение, церковные тайники и склепы. Женщина вся окунулась в воспоминания, удивлялась, возмущалась и наконец притихла, бессильно внимала каждому его слову. За ней умолк и он.
- Вам же надо помочь, - подняла голову.
- Спасибо. Я тогда Вас попрошу. Не подозревайте,пожалуйста, Илью Саввича. Он ни в чём не замешан, просто рад был возвращению сына.
- А я ведь его и не узнала, рот обезображен. Сейчас что-то сравниваю. Говорите, как мне быть.
- Как и договорились. В том деле Вы хозяйка. В моём - я ещё попытаюсь. Костя поможет.
- Боже, как надо быть осторожным. Храни Вас, храни, - первой поднялась она и пе-рекрестила Павла.
Ровно столько минут прошло, сколько им надо было успокоиться, и Элеонора Ар-кадьевна ещё раз подумала, что правильно сделала, не раскрыв ему своей тайны. "Хоро-ший он парень. А кто подтвердит, что я не ошиблась? Не спрашивать же этого отпрыска, как правильно-золотозубого. Живы будем - ещё увидимся".
Время не оставило им возможности переосмыслить случившееся. Внизу усадьбы, на дороге, засигналили. Служанка побежала к калитке и привела на лужайку к вышедшей встречать гостей хозяйке "миссионеров". Шофёр остался в машине. К коллегам вышел и Павел. Обменявшись приветствиями, золотозубый не стал растрачивать свою выучку на этикет.
- Элеонора Аркадьевна, обстоятельства резко изменились. Вы, должно быть, слы-шали о новом разгроме большевиков под.Харьковом. Для нас это новая работа, - показал на Костю. - Срочно отзывают.
- Я готова завершить наше дело, - оглянула она всех.- Хоть сейчас. С одним, не влияющим на конечный результат, дополнением.
- Надеюсь, мы узнаем о нём до банка, - поторопил её.
- Конечно. Ваш список не по мне. Я передаю его в наш Красный Крест с правом распорядиться фондом. Спасибо, Илья Саввич!- увидела она приблизившегося к говорив-шим управляющего в окружении её внучек, - Мы сейчас уедем, а Вы и дальше посмотрите за девочками, накормите без нас.
- Как это не влияющим? - начал приходить в себя золотозубый. – Нам без денег нельзя.
- Вы уедете с нашими представителями. Там подтвердится, и в тот же день будут переведены деньги.
- Элеонора Аркадьевна! Вы нас не поняли. Мы должны с ними уехать! -занервничал он, не скрывая раздражения.
-Я сделала всё, чтобы изучить список, - развела она руками, проявила намерение подняться, показав, что разговор окончен.
- Нам нужны гарантии успешного завершения беседы,- забегал глазами "миссио-нер". -Не обессудьте, но не могли бы Вы взять девочек пообедать вместе с нами в городе? - подошёл к ним и взял за руки.
Управляющий растерялся, не знал, как поступить. Борткевич присела назад в крес-ло, посмотрела на Павла. Он всё понял, поднялся.
- Гриша! Опомнись! - бросился к детям старик.
- Прочь, отец! - толкнул тот его коленом в живот. - Переговоры закончены!
Илья Саввич упал у ног ударившего, согнулся калачиком, задыхаясь.
-Ах, ты ж... - вепрем кинулся Павел на бандита, но тот отскочил, бросив одну де-вочку.
-Заговорил!-заорал исступлённо, рука метнулась под полу пиджака, и в готового схватить его за горло нападавшего громыхнул выстрел.
Павел обмяк, но прозвучал и второй, и он упал набок рядом с управляющим. Одна-ко со стороны ударил третий выстрел, рука бандита уронила пистолет, он оглянулся, и четвёртый хлопок размозжил ему лоб. Всё произошло в считанные пять секунд. Девочки бросились к бабушке, к ней же подскочил и Костя.
- Настоящее его имя - Коваль Павел Дмитриевич! Из Мерефы! Помогите ему!- и, не пряча пистолет, побежал за дом, в сторону ущелья.
Но не успела обезумевшая от страха женщина прижать к себе, закрыть своим телом детей, как на лужайку выскочил со стороны дороги засидевшийся в машине шофёр.
- Куда бежал? - понял он происшедшее.
Не ожидая ответа, помчался за дом.
Элеонора Аркадьевна усадила девочек, устремилась к Павлу. Он ещё хрипел.
- Илья Саввич! Да помогите же!- пыталась поднять одежды раненному.
Это ей удалось.
- Нож! Ножницы! - беспомощно кричала старику.
Но тот только мычал. Однако со стороны дома бежала к ним служанка с простынёй и ножом. Вдвоём они стали затыкать сквозную рану со стороны груди и спины, помощни-ца распустила простыню, и тут державшая накладки Борткевич почувствовала, как дёрну-лось в её руках тело и затихло.
- Господи! За что же ты так немилосерден? - поняла она, что всё кончено, упала ря-дом, прижимая к себе голову, принявшую все муки земли.
На лужайке было слышно лишь её рыдание. Служанка рядом обнимала девочек, стояла как изваяние.
- Уведи детей, - очнулась от обращения.
Старик, не поднимаясь, на коленях подполз к сыну, ужаснулся не то ране, не то чу-довищу, им взращённому, коснулся плеч хозяйки:
- Голубушка моя, Элиночка. Ничем мы им уже не поможем. Поднимайтесь, родная, - попытался стать на ноги.-Боже мой! -отпрянул от Павла.- Что лицо, что спина... Так вот ты какой. Коваль! Свела-таки вас судьба...
Из ущелья вернулся шофёр. Немногословно показал хозяйке дипломатический паспорт и втроём, со служанкой и дедом, перетащил в машину погибших.
На этом земной путь Павла закончился.
"Спасителя моих девочек я больше не видела, как ничего не слышала и о его друге, Косте", - коротко закончила о них Элеонора Аркадьевна.
Оставившая этот мир много лет назад женщина ещё раз воскресила память о чело-веке, возведенном ею в святые, признала и закрепила право именовать его Спасителем её внучек, Марии и Александры.
"Пока будут живы Борткевичи, - завершила она послание,- люди будут благодарны Ковалю Павлу Дмитриевичу за то, что жил с нами, принявшими от него жизни наших внуков."
Второе письмо Николая отличалось краткостью. И объяснение этому простое: де-ловой мужчина, возраст выше чем у матушки в её время, лично ничего не наблюдал. О деле - так оно само за себя говорило: сеть заводов, всемирно известные марки водки. О жизни - как у всех эмигрантов: Турция, Франция, Швейцария. Но одна особенность - мать всегда тянуло в последнюю. С ранних своих лет замечал Николай за ней трогательное от-ношение ко всему, что напоминало ей Россию, а предметом особой заботы были исследо-вания(как ни странно) церковного архива Артёмовки. Его по её поручению перевёз в Берн Илья Саввич. Это увлечение, конечно же, преследовало какую-то цель, но узнать её сыну или внучкам так и не удалось. Лишь однажды в порыве отчаяния после гибели Павла Дмитриевича она созналась, что была уже готова исповедаться перед ним, да не успела. "Возможно, мы стоим на пороге раскрытия этой тайны, но лишь с Вашей помощью и не ранее 95-го года, за что и были бы Вам благодарны я и мои дочери, Мария и Александра", - резюмировал старший наследник.
Того, что узнал Владимир об отце, вполне было достаточно, чтобы на всю остав-шуюся жизнь быть признательным благородному семейству. Так о нём ещё и заботятся! Чувствуют какой-то долг совести... Здесь - пятьдесят лет невнимания и отчуждения, да ладно уж это, так ещё и обмана, вражды в награду за две отданные жизни. Там - (ведь ровно столько лет прошло!) память и долг на века всего лишь за один поступок. А ведь это ещё и не всё. Здесь так относились к своему "борцу". Там - к социальному противнику. Налицо две системы. Одна - безликое тоталитарное общество. Вторая - свободные люди. И эти люди, изгнанные и преданные анафеме, возвращаются, чтобы сеять добро.
Отрывок из главы
ЗАВЕЩАНИЕ ПОМЕЩИЦЫ
В
есна в Альпах всегда запоздалая. Определяется не атмосферными потоками, а тем более шустрыми ветерками из равнин. Лишь когда нагретая масса воздуха со всех сторон обложит эту горную громаду, впитает в себя всю влагу южных и северных морей, обнимет белые пики и зубчатые стены, начинает прогреваться масса снега, рыхлеют его карнизы и, сорвавшись, эти окончательно превращаются в животворную смесь солнца, воды и воздуха. Всё устремляется вниз, неся свежесть, прохладу, яркость красок жизни, и она поднимается вверх, воскрешая застывшую вечность.
На поляну виллы Борткевичей весна окончательно ступила, вызволив из земли, как мановением волшебной палочки, всего за одну ночь её постоянных обитателей, острост-рельчатых крокусов. Лужайку перед домом они поутыкали так, что казалось невозмож-ным приложить ладонь к их купели, чтобы не обранить руку. Но тщетны опасения! Они сами ложились на простреленный сухой лист, едва пальцы касались их тоненькой бледной ножки. И диву удивляться, когда рядом сквозь ещё не растаявший наст снега, округлив в нём отверстие, такой же крокусёнок своей удивительной нежности рюмочкой пробивался на его поверхность и улыбался этой другой, непонятной ему жизни.
Одновременно с ними в такие благословенные дни на едва прогревшиеся и про-сохшие тропинки вокруг дома высадился её десант в виде сиреневых, жёлтых, оранжевых рюмочек-платьиц-нет!-не Элеоноры Аркадьевны, а уже её внучек, давно вышедших из то-го возраста Александры и Марии Николаевны. В воздухе звенела французская речь, а как похожа на русскую!
Из России(вот наваждение!-просто язык сразу не поворачивался), конечно, из Ук-раины, пришло им письмо. Давно обещанный их отцом приезд в Швейцарию незнакомого им человека, когда-то чудом оставшегося в живых во время войны, возвращал их в те го-ды, на ту же лужайку, где бабушка всегда напоминала, кому они обязаны жизнью. И вот сын их Спасителя заявил о готовности приехать. По сути–их брат. Надо было всё привес-ти в такой порядок, какой они сами б и забыли, но свято хранившийся в памяти по расска-зам бабушки. Ведь и незнакомому человеку их Спаситель был так же дорог, да и роднее.
–Саша, вспомни, пожалуйста, как тогда стояли здесь кресла. Где сидела бабушка, где Павел Дмитриевич?–говорила младшая из тогдашних девочек.
–Господи! Маша, не спрашивай меня хоть о большем. Вспомни сама, как рассказы-вала бабушка, что увидела нас, выходивших с Ильёй Саввичем из-за беседки. Кроме того, она встречала приехавших, не могла к ним сидеть спиной. Вот сядь на её место и сориен-тируйся,–отвечала старшая.
Она уводила садовника к газонам и, удивлённого, учила, какими должны быть кус-ты, десятки раз им обрезавшиеся.
–Я вот никак не могу припомнить, какой формы и размеров стояли эти крайние…
–Выше меня! Стояли аркой, под которой я от тебя пряталась.
–Боже мой! А теперь тут нет даже второго ряда. Сейчас бы быстренько нашла. Об-режьте, пожалуйста, в виде шаров,–показала она рабочему.–Не выше пояса. А кресел-то прежних у нас нет,–вернулась к сестре.
–Ошибаешься! Одно в каретной сохранилось. Обновим лишь обивку. Бабушка в нём ещё меня чукикала. Сейчас принесут,–довольная своей памятью, улыбнулась Мария Николаевна.–А сидели они вот здесь, видели нас и калитку,–повернула сестру.–Крокусов, наверное, тогда уже не было.
–По времени могли быть лишь листочки.
–Глянь, как было бы красиво,–присела она на уровень сидений.
–Да уж! С той кровью вокруг,–повернула головой Александра Николаевна.–Особенно разбитое лицо бандита.
–А я его не помню.
–Ещё бы. Тебя бабушка в подол прятала, потом я прижимала, а затем служанка увела. Мне и то это кошмарилось, а что было бы с тобой…
–Саша, не пора ли нашим внучкам об этом рассказать до приезда Владимира Пав-ловича?–предложила младшая.
–Давай здесь всё восстановим. Лишь бы обрисовывать девочкам тот страх,–согласилась та.–Тут им и расскажем. Привлечь бы внимание…
–А вот тем, что сейчас восстанавливаем,–подхватила Мария Николаевна.–Они са-ми спросят, что мы такое строим.
–Да, Машенька. Это лучше, чем узнают по жизни или из кино. Ведь и их время ве-дёт отсчёт отсюда, как и всех нас,–задумалась сестра.–Не лишне продумать, что скажем гостю.
–О-о! Будь спокойна! Дети этот разговор начнут с ним попроще, даже с интересом.
–Ведь здесь погиб его отец…
–Сама сказала: меньше страха, а значит и грусти.
–Память, уважение…
–А тут и придумывать нечего. Они в твоём, моём сердце. Жаль, папа не дожил…
–Конечно, он знал больше.
–А почему его тогда с нами не было?
–Не хотел лишний раз с немцами встречаться. Не любил их. Да и бандита узнал. Вспомнил.
–Что вспомнил?–встрепенулась младшая.
–Не знаю. Так говорил. Не мне, конечно,–успокоила старшая.–Слышала.
–Я мало знаю об отце…
–Неудивительно. Когда ещё была мама, она так же говорила. Догадывалась, но не знала, что будто бы помогал русским, американцам. А может, только сочувствовал.
–Это и так ясно. Сюда, пожалуйста,–пригласила Мария Николаевна подошедших рабочих с креслами.–Девочки! Без необходимости не затаптывайте лужайку!–остановила тянувшихся шлейфом за мужчинами детей.
–Бабушка Маша! Бабушка Маша!–наперебой заявили те о своём интересе.–А кто сидеть в них будет?
–Там ещё и качалки есть!
–Гамаки!
–Их ещё рано выносить. А в креслах вам сидеть,–привлекла их Александра Нико-лаевна.–Мы сейчас с бабушкой Машей вам живую сказку расскажем.
–Как живую? Почему живую?–потянулись детские личики к бабушке Саше.
–Потому что такими же маленькими детками, как вы, когда-то были и мы с бабуш-кой Машей. И мы сами жили в этой сказке.
–Спасибо!–отпустила Мария Николаевна рабочих.–А теперь ко мне!–протянула руки к детям.–Маленькие сюда, старшенькая туда,–распределила по креслам.–И посмот-рите на тот перевал.
Девочки послушно выполнили просьбу, с ожиданием интересного скользили взглядами по далёкой белой седловине, замыкавшей глубокое ущелье, невольно следовали ими вдоль искрящейся полоски, спадавшей в чёрную пропасть, и сходились на бурном по-токе, уносившемся мимо их поляны куда-то вниз: от яркого солнца, ослепительной белиз-ны склонов гор, сквозь голубую дымку в чёрную бездну…
–В далёкие годы, когда мы ещё бегали в таких же платьицах, как и вы,–начала Александра Николаевна,–здесь было так же красиво, как и сейчас. А за тем перевалом шла жестокая война, люди убивали друг друга. И пришёл к нам оттуда израненный богатырь…
Детские личики застыли во вниманиии, почему-то задержались глазёнками на тём-ной громаде леса, спускавшегося с противоположного склона, и видели всё, что так увле-чённо рассказывали им бабушки. Рабочие, отошедшие на почтительное расстояние, са-довник остановились и с интересом вслушивались в понятные слова…
–Неужели всё это здесь было?–невольно приблизились к рассказчицам, не заметив, что сами стали не взрослее зачарованно сидевших девочек.
–Даже мужчины располагались так, как вы сейчас стоите,–окинула их взглядом Александра Николаевна.
–Боже упаси на месте золотозубого!–вырвалось у садовника.
–А я его за человека не имею,–поправилась она.–А мы с Машей возле Вас стояли.
–Возле меня?–испугался он.
–Ну, Илья Саввич там был!–удивилась старшая лишнему вопросу.–А теперь вместо Павла Дмитриевича мы ожидаем приезда его сына.
–Рассказывайте, бабушка! Рассказывайте,–поторопили внучки.
–А в следующей сказке и вы будете присутствовать,–встряхнула их Мария Никола-евна.–Вы хорошо слушали и заслужили этого.
–Спасибо! Спасибо…–прозвенели детские голоса, огибая неторопливых взрослых.
–Дай Бог вам приятной встречи…
–А я помню ещё прежнюю хозяйку, совсем малым был…
Не спешили расходиться старшие, рисовали свои картины, добавляли личные вос-поминания.
–Спасибо вам,–поблагодарили их сёстры.–В день приезда гостя восстановим эту картину? Если поможете, конечно…
–К вашим услугам…
–Непременно…
–В таком случае можно кресла убрать,–посмотрела на двоих благодарная младшая хозяйка.–Будем готовиться.
Жизнь в полном расцвете возвращалась на пробуждавшуюся поляну. Весна её по-вторялась.
В альпийской республике чтут порядок и оберегают уважение, выражаемое ей всем миром, и это чувствуется в каждом её жителе, от мала до велика. В "Женевкоммерцбанке" получили письмо от Владимира, и оно тотчасже легло на стол его президента. Господин Отто Шварцкопф в раскрытом листе сразу увидел русский текст и, повернув конверт, убе-дился: ответ от чрезвычайно интересующего их клиента.Вот уже пятьдесят лет в глубоком хранилище банка находится вклад, приносящий им миллионные доходы и оценённый ещё в те времена в десять миллионов швейцарских франков. Пришёл срок его перевложения. Распорядиться дальнейшей судьбой его должны два человека: сначала этот русский, а за-тем старший наследник их постоянного компаньона, уважаемой семьи Борткевичей. Уди-вительное условие: только в случае отсутствия русского клиента последние могли распо-рядиться им самостоятельно, но лишь в следующем 1996 году.
Дебелый, давно уже отседевший мужчина, теперь лишь подсеребренный некогда богатейшей шевелюрой, от нетерпения запустил обе пятерни в остатки этой растительно-сти, но не спешил никого приглашать. Поднялся и зашагал по кабинету. Годы его отвеча-ли внешности. А вот силой, видно, Бог его перенаделил, и он забавлялся ею: вся мебель соответствовала хозяину, стояла массивная, неподдающаяся толчкам худосочных посети-телей–расставлял её лишь он, для кого как. И вообще обстановка в комнате напоминала в нём бюргера, вот-вот вырвавшегося из цепких привычек сельской жизни. Одно не гармо-нировало и стояло, сбившись в тесную кучку: новейший компьютер, видео и аудиоаппа-ратура. Неуловимым движением хозяин привёл всю эту электронную прислугу в готов-ность и возвратился в своё кресло. Положил перед глазком видеокамеры письмо, коротко бросил:
–Переводите.
Тотчас же голос внятно и размеренно начал диктовать текст на немецком языке, и почти немедленно незримая рука подвинула к заказчику перевод, отпечатанный на фир-менном бланке.
–Вот теперь и переговорим,–обратился хозяин к невидимым собеседникам.
Одновременно с его поворотом к видеокамере на экране возникли лица, устрем-лённые на шефа.
–Короткое сообщение, господа. Пятого июня к нам прибывает русский клиент. С вашего согласия я принимаю меры,–выждал их реакцию.
–Нет возражений,–ответили одно за другим изображения.
–Одна особенность: гость с супругой.
–Как гостей и примем.
–Тогда расходы удваиваю.
–Действуйте.
–Спасибо,–и экран погас.
–Фрейлин,–мгновенно переключился шеф на другой микрофон,–два билета на са-мые удобные рейсы самолётов из Харькова, Украина, до Женевы, прибытием пятого ию-ня.
–Принято,–подтвердил голос полученное задание.
Три минуты потребовалось, чтобы полностью решить все вопросы с письмом. Кре-пыш развернулся креслом к стене, и оттуда выдвинулась полка с набором прохладитель-ных напитков. Взял баночку с пивом и удовлетворённо потянул в себя бодрящую жид-кость. "Интересно, что это за Харьков спустя пятьдесят лет",–поставил банку, и механиче-ский поднос втянулся в холодильник. Набрал номер на телефонной панели, выждал не-сколько секунд.
–Мадам Борткевич…Отто Шварцкопф…я жду. Александра Николаевна, я рад Вас приветствовать,–на сносном французском проговорил возбуждённо.–Ждём гостя пятого июня…Я также Вам благодарен…За доверие…До встречи,–лампочка на панели погасла.
Человек выполнил свой долг, можно заняться и другими делами...
…Ну, что…Хотелось расцеловать хозяев, да видно, зачатки этикета где-то пробуж-дались в душе после столь естественной и радостной встречи. Владимир и Иннуля, огля-дываясь, пошли вслед за горничной, провожаемые приветливыми взглядами всех без ис-ключения, и это ещё раз показывало: семья здесь единая, родная, русская.
Из окон второго этажа гостям открывалась картина, разве что не дополняемая до-носившимся в сознании голосом отца. Так было всё с ним связано.
Ну, вот и побывал Владимир на святой земле. Видел на месте пустующих кресел, где его встретили, композицию будущих скульптур и вдруг хватился: при чём же здесь он, его облик, если привезли они сюда с Иннулей фотографию отца тех лет, вскоре после того погибшего? Быстренько извлёк из папки его предвоенный снимок и поставил на самом видном месте, на столе перед вазой - будут ещё разговоры...
Время для них пришло. С первого же спуска в гостиную, выхода на лужайку и про-гулки по окрестностям дачи гости ощущали, как новые для них сведения передавались не навязчиво, неофициально, без всякой спешки, вызвавших бы, даже неоправданно, чувство, что о ними хотят побыстрее рассчитаться информацией и оставить без интереса. И надо отдать должное: Владимир и Иннуля воспринимали их так же, как и делились хозяева, причастностью к их боли и радости, стремлением к общению.
Семья не знала большего, чем написала в письме - послании Элеонора Аркадьевна, чем сообщил Николай Георгиевич, но сказанное младшими не оставляло ни малейшего места для сомнений, что они предельно искренни и уж, конечно, наипорядочнейшие лю-ди.
Они знали о существовании бабушкиного вклада в банк, оригинала её послания по-томкам Ковалей, приложения каких-то документов к ним, но не больше, и узнавали об этом поочерёдно, по мере приобретения права наследства. Так сначала обо всём узнал единственный сын, а затем на равных обе его дочери. Заботился об этом и скрупулёзно соблюдал уже не один наследник известной нотариальной конторы – так велела бабушка Элеонора. Из всего получалось, что семья Борткевичей была совладельцем уставного фонда "Женевкоммерцбанка", а пересмотреть своё право на него могла лишь после 1995 года, и то при известных уже условиях. И самое главное: требования их не угнетали, а на-оборот, придавали действиям целеустремлённость, а чувствам - торжественность. Над всем давлела ответственность перед памятью старших и уважение к их воле.
Лишь после того, когда обе стороны, гости и хозяева, забыли о необходимости ка-кой-либо предупредительности друг к другу, сама по себе пришла пора отправиться к но-тариусу и в банк. За оформлением верительных бумаг дело не стало, и обе наследницы, предварительно уведомив президента банка, усадили гостей в восьмиместный автомобиль и укатили с ними в Женеву.
Уже при подъезде к запомнившемуся зданию Владимира проняло лёгкое волнение, что к ожидаемым историческим сведениям, касающимся его, он, возможно, станет и клю-чиком разрешения неких проблем гостеприимной семьи. Хотелось не ошибиться, а ещё больше сделать хорошим людям и от него зависящую услугу, явно не мало для них сто-ющую. Шутка ли, когда для неё расходы на приезд из Украины оплачивал даже сам банк! Конечно, всё то могло быть по согласованию с семьёй, но всё же: какими правами надели-ла его Элеонора Аркадьевна! Не зря шофёр с полицейским его с Иннулей так восприни-мали... Общение с такими влиятельными людьми не бывает незначимым.
Двери перед высокими посетителями, казалось, открывались сами, улыбками ви-девших их и широким жестом вежливости агентов охраны. Ни шума, ни суеты - всё чрево банка, как один организм, было на виду. Только на подходе к офису президента почувст-вовалась незримая граница важности, стены закрылись, двери погрузнели. За наиболее впечатляющей их встретили секретарь и угадываемый шеф личной охраны, а за следую-щей навстречу гостям поднялись двое, кремезный старик и не менее интеллигентный оч-карик.
- Битте шён! - просияло лицо богатыря.
Сказанное было на немецком и тут же продолжено на французском.
- Пожалуйста! - быстро перевела Мария Николаевна. - Господин Шварцкопф инте-ресуется, как доехали и как освоились гости, то есть вы, Владимир Павлович.
В ответные приветствия подключилась старшая сестра, и без каких-либо пауз пре-зидент, а за ним и очкарик, выслушивая прибывших, по очереди поцеловали руки дам и наконец сосредоточились на Владимире.
- Господин Бергман,- успевала переводить реплики, ответы и предcтавления Мария Николаевна,- наш нотариус, а господин президент интересуется, как изменился Харьков со времён войны.
И всё же на вопросы и ответы требовалось время, и бедная Мария Николаевна явно начинала опаздывать, засмеялась, видя приглашающий жест хозяина рассаживаться в креслах. Они были неподъёмные, приходилось в них просто нырять, и это тоже её задер-живало.
- В войну и после он там был, сначала воевал, а затем в качестве военнопленного. Как? И Вы там были!? - вскрикнула она по-русски, услышав в сообщении Шварцкопфа название Мерефы.- Пардон! – довела вопрос по-французски.
Тот не менее удивлённо, наряду с оживившейся Александрой Николаевной, стал бегло объяснять суть своего сообщения. Немедленно в обмен репликами подключилась и она, а младшая, помня свои обязанности, почти простонала по-русски:
- О Господи... Господин Шварцкопф, оказывается, был у вас в Мерефе, жил возле нашего завода, помнит семью русских, которая им с товарищем здорово помогала... Вспо-минайте и Вы, Владимир Павлович...
Она не докончила, Шварцкопф поднялся, быстро приблизился к Владимиру, он тоже вскочил.
- Зии(Вы) - Володя?! - схватил тот его за плечи.
- Яа-а... - начало у него что-то пробуждаться.
- Муттер(мать) - Феня??? - даже вцепился Отто...
Всё стало ясно. Остальные молчали. Владимир, не сомневаясь, сунул руки под мышки богатыря, прижался щекой к его и тоже простонал:
- Отто... Гайнриш...
И тут случилось невероятное. Кремезный партнёр обмяк в объятиях гостя, осунул-ся. Владимир о нотариусом усадили его в кресло, и лишь теперь тот замахал руками:
- Найн, найн!(нет, нет!) - увидел, что сёстры что-то ищут. - Валерий?..
- Живой, здоровый! - восторженно прокричал Владимир, кажется, никого не заме-чая.
- Майн Готт!(Боже мой!) - поднялся после шока хозяин, подмял его, и тот услышал от Марии Николаевны перевод его беглой речи с французского:
- Вы с братом выносили на шоссе, которое они строили, хлеб и картошку для воен-нопленных, а господин президент, тогда солдат, был в числе их, видел вас, а приблизить-ся, выдать себя не имел права, морального, стыдно было...
Она не закончила, замолчала, подошла к обоим, обняла их и поцеловала. Поступок сестры повторила старшая. Очкарик-нотариус стоял совершенно растерянный с растопы-ренными руками и пальцами, глаза его были больше линз; Иннуля, наоборот, лишь при-ходила в состояние шока, он не давал ей сдвинуться с места, и она беспомощно пыталась опереться руками о поручни кресла, не имея сил на большее.
- Боже праведный! - первой заметила её Александра Николаевна. -Инна Борисовна, мыслили Вы подобное когда-нибудь?! Они же братья! Старший и Ваш, бывший тогда ещё ребёнком. Какие тут нужны слова?
Иннуля с её помощью поднялась:
- Спасибо Вам за жизнь, сохранённую моему мужу, - коснулась локтей Отто.
Тот освободил Владимира, упал перед ней на колени и стал целовать руки::
- Руссиш фрау, Санта Мария, - припоминал набор известных фраз.-Данке, данке! - не мог ничего другого придумать.
- Герр Отто!..- понял Владимир лишь обращение нотариуса, так как Мария Нико-лаевна свои обязанности забыла.
- Я, я! - медленно поднялся Отто с коленей, помог Иннуле сесть в кресло. - Зер гут(очень хорошо)! - единственно, что понял Владимир из их разговора.
Нотариус взял свой "дипломат", попрощался со всеми и почти боком-боком пошёл к двери. Дверь за ним аккуратно прикрылась.
- Его присутствие и свидетельcтвование в такой ситуации считает совершенно из-лишними, - пояснила этот поступок опомнившаяся Мария Николаевна.
- Отто, Отто,.. - вернул Владимир внимание к своему партнёру.
- А Вы говорите, Владимир Павлович! Я теперь всё переведу дословно, - коснулась она его руки.
Из разговора получилось, что после отъезда из Мерефы Отто и Гайнриш попали на Курскую дугу, а когда русские их разгромили, бежали так, улыбнулся Отто, что не понял, где его пленили. Жаль, что у него на глазах погиб Гайнриш. Отбыв плен, вернулся быв-ший солдат домой, женился на швейцарской девушке, а вскоре уехал с ней на её родину. Здесь занялся коммерцией, учёбой, и вот что из этого получилось. Попросил минуту мол-чания, когда узнал, что лишь два года назад умерла Феня. Возобновил разговор, больше интересуясь жизнью Владимира за все эти годы, и снова вернулся к Валерию:
- Не я воспитывал такого ребёнка. Достойный отец у вас был. Даже у нас чтут его память, - как поискал поддержки у сестёр.
- Герр Отто, - согласилась Александра Николаевна, - Вы, должно быть, сейчас уди-витесь, но не меньше нас Вы бережёте его доброе имя. То, ради чего мы с Вами собра-лись, напрямую связано с его жизнью и именем. Я так поняла, что уставные банковские формальности будут соблюдены потом, а сейчас можно было бы наполнить нашу беседу не менее значительными сведениями, интересующими всех нас.
- Конечно, мадам, - немедленно откликнулся он.
- Предложите, пожалуйста, принести сюда документы, приложенные к нашему вкладу.
- Нет причин не видеть их. Быть свидетелями воскрешения из прошлого - кому не интересно, - говорил он, а сам манипулировал клавиатурой аппаратуры.-Сейчас будут доставлены.
На мониторах засветились экраны, на них появились люди, и все они пришли в движение. Вездесущие глаза электроники от начала до двери кабинета повели и показали весь процесс и путь следования документов. Посетители зачарованно следили, пока не пе-реключились на дверь. Она открылась, и через порог ступила лишь одна женщина, про-шедшая везде по мониторам в сопровождении двух охранников.
- Спасибо, мадам, - понял Шварцкопфа Владимир.
- Честь имею, - с опозданием перевела обе реплики Мария Николаевна.
- Кто желает удостовериться, что документы не вскрывались? - повёл глазами герр Отто.
- Садимся за этот стол, - первой поднялась Александра Николаевна, - и Вы в нашем присутствии вскроете папку, а мы посмотрим.
Все неспешно пересели в лёгкие стулья и окружили вокруг стола севшего посреди-не президента.
- Битте, - предложил он папку первому.
По углам и в центре её чётко выделялась на сургуче семейная печать Борткевичей, и на листочке, продетом контрольными ленточками, стояла ясная подпись Элеоноры Ар-кадьевны.
- Можно вскрывать, - в свою очередь оглянула всех Александра Николаевна.
Герр Отто миниатюрными щипчиками перекусил все тесёмки, сорвал подпись и открыл обложку. На стол после пятидесятилетнего заключения легли три пакета.
- Этот в последнюю очередь, Владимир Павлович его уже читал,-показала она на угадываемое послание потомкам Коваля Павла Дмитриевича.- Да на них и нумерация есть. Давайте начнём с первого, - взяла наименьший.
Легко читаемым почерком Элеоноры Аркадьевны на нём было написано:
"Моему сыну и его детям, внукам..." фраза как бы прерывалась. Видно, не легко доставались эти последние строчки находившейся ещё при здравии патриарше.
- Бабушка, бабушка, - погладила Александра Николаевна обращение, хотя ниже стояли вcе полагающиеся её реквизитные данные и подпись. - Читаем? - спросила у сест-ры.
- Разрешите нам отвлечься? - кажется, одинаковым вопросом, но на разных языках предупредили её Владимир и Отто.
- Что вы, что вы! - немедленно среагировали сёстры. - Вы не менее близки для неё. Слушаем все, - коснулась старшей младшая. – И одинаково верны.
Александра Николаевна поддела ножичком клеевой шов, он был нетронутым: по его внутренней поверхности просматривалось фиксимильное тиснение, свободное от клея, секрет семьи. Сёстры переглянулись, улыбнулись.
- "Настоящим удостоверяю требования нотариальной конторы "Бергман и сын", не противоречащие ниженаписанному,- прочитала старшая. - Это обращение является неоть-емлемой частью моего вклада в "Женевкоммерцбанке", зарегистрированному согласно его уставу на следующих условиях:
1. Вклад бессрочный.
2. Пересмотр или перерегистрация его допускаются после 1995 года.
3. В 1995 году распорядиться доходом от вклада по существующим в банке про-центным ставкам завещаю старшему из наследников Коваля Павла Дмитриевича, урожен-ца и проживавшего до 1941 года в городе Мерефа Харьковской губернии, Россия, по адре-су: улица Освиты, 10.
4. Условие, изложенное в п. 3, может быть изменено моими наследниками лишь после официального уведомления правительства России, что указанного в нём распоряди-теля не существует.
5. Все дальнейшие права на вклад, не противоречащие п. п. 1, 3, 4 принадлежат мо-им наследникам согласно законам Швейцарской республики".
Чтение Александра Николаевна закончила, похоже, вдумывалась в текст прочитан-ного. Владимир и Иннуля не осознавали ответственности, обрушившейся на них, сидели ошарашенные назначенными правами, ещё только чуть-чуть воспринимали, что вмиг раз-богатели. Эту сумятицу в мыслях вносила тайна в оценке вклада и его содержание. Отто улыбался. Мария Николаевна, всё время занятая переводом, ещё не осмыслила произне-сённого, выхватила у сестры бумагу, бегло её прочитала и лишь после этого поднялась и расцеловала обоих Ковалей: "Поздравляю, поздравляю".
- Всё подлино и заверено Бергманом-отцом, - закончила Александра Николаевна и тоже, поймав руки Владимира и Иннули, тепло их пожала. - Займёмся пакетом номер два.
Он был поувесистее.
Отто в свою очередь протянул ладони Ковалям:
- Сейчас всё разъяснится, - перевела Мария Николаевна.
- Читать будем медленнее, - предупредила сестра, - чтобы одновременно осозна-вать. Очень много запоминать, - аналогично вскрыла так же запечатанный конверт.
На нём коротко значилось: "Описание вклада". Внутри на банковском бланке были перечислены и заверены обеими сторонами предметы вложения и их стоимость. Всего со-рок две позиции, добавив ещё то, что некоторых было по несколько штук. Внизу стояла итоговая сумма: десять миллионов триста сорок тысяч швейцарских франков. Далее на отдельных листочках шло описание предметов, их историческая ценность и происхожде-ние - заверены ювелирным домом и Элеонорой Аркадьевной. Особо лежала справка, на-писанная её рукой:
"С 1906 года по концессии Коваля Даниила Степановича моим покойным мужем разрабатывалась дубовая роща, принадлежавшая семье Ковалей по наследству. После его смерти покупку леса продолжила я, и в 1916 году при разделке у нас в усадьбе одного из вековых дубов рабочими в присутствии моего сына Николая были.извлечены из ствола, из оплывшего дупла, ценные предметы, перечисленные в прилагаемой описи. По условиям договора всё, что спиливалось, принадлежало мне. Земля, пни и отрубленные ветви оста-вались за Ковалями. Совесть моя была чиста, однако и тревожная. Кому принадлежал клад? Роща стояла на горе, выше Комаровки, в обозримом прошлом принадлежала Кова-лям, но по времени вложения клада хозяина её установить было невозможно. Я рассчита-лась с рабочими, взяла у них поручительство друг перед другом и расписку передо мной о сохранении ими тайны находки, отблагодарила их и стала изучать уездные и губернские архивы. Война прервала исследования, и уже будучи здесь, в Швейцарии, с помощью на-шего управляющего я приобрела церковный архив моей родной Артёмовки. Родственные корни Ковалей уходили вплоть до конца семнадцатого века и даже в годы предшество-вавшие постройке церкви. Явных магнатов и состоятельных владельцев среди их пращу-ров не было, были одни казаки и куренные военачальники из Запорожской Сечи. Просле-живались ветви родства с потомками кошевого атамана Ивана Дмитриевича Сирко, но эти ветви терялись отсутствием дальнейших записей в книгах; очевидно, по причине убыва-ния таких людей из Артёмовки. Договора, купчей или дарственной на рощу, а также упо-минания о них нигде не обнаружила. Решила продолжить их поиски после войны. Жизнь распорядилась иначе. Сейчас могу лишь констатировать, что в семнадцатом веке и даже позже в окрестностях моей Артёмовки происходили многочисленные битвы и стычки крымских татар и наших казаков. Возможно, из них происходит тайна клада, так как(что видно и из описания) почти все предметы крымского и турецкого происхождения. В связи с этим история была бы благодарна моим потомкам и читателям этого сообщения за даль-нейшее исследование тайны, оставленной мной вам, мои дорогие дети.
Элеонора Борткевич
17 сентября 1945 года, Берн, Швейцария.
Ну, теперь больше остальных задумался Владимир. Даже первые реплики сестёр, Иннули, выход из-за стола Отто остались им не услышанными, незамеченными. Историей веяло из всего этого и окрылялось благодарностью великой подвижнице.
- После таких сообщений я не уверена, Владимир Павлович, что в третьем конверте всё Вам известно, - услышал он обращение к себе Александры Николаевны.- Читать его - Ваше право, - подвинула к нему пакет.
Действительно, отдельным вложением после уже известного оригинала лежала приписка, сделанная также от руки:
"О существовании клада и его тайне знал ещё один человек, видевший процесс изъятия драгоценностей из ствола. Это - сын Ильи Саввича от первого брака, тогда у него гостивший. Не знала этого только я. Мой Николай в те годы, в детстве, не придал такому факту должного значения, лишь взял слово с товарища, невольно игравшего о ним непо-далёку, за что во взрослые годы поплатился, попав под шантаж предавшего его негодяя. Неизвестно, делился ли погибший с кем-либо – из всего делайте выводы сами."
Э.Б.
В эти минуты никакого анализа, конечно, не получалось. Владимир лишь ощутил, какой тяжёлый груз сбросил, совершив путь, благодаря написанной книге.
...В Харьков прилетел представитель "Женевкоммерцбанка" и вопреки ожиданиям первый визит сделал не к партнёрам, а к Ковалю Владимиру Павловичу.Это был Михаил Борткевич.
За неделю до этого он сообщил ему о своих намерениях и в точности выполнил обещание. Коллеги по банку были предупреждены, встречали гостя, выделили машину и уступили место в ней подошедшим за ними к трапу мужчине и женщине, в объятия кото-рых в первую очередь бросился прилетевший...
…Гость попросил коллег отвезти его вещи в гостиницу, обустроить всё, а сам вме-сте со встречавшей парой отправился в сторону Мерефы. Необходимые распоряжения водителю давал Владимир, а иностранец на прекрасном русском увлечённо комментировал первую поездку в Россию даме, не устававшей тормошить и вытряхивать из него всё новые сведения. Наконец, когда из поля зрения исчезли последние признаки города, а машина въехала в зелёные дубравы, нависавшие над простёртыми внизу лугами и прудами, задрала нос и почти по серпантину начала взбираться к вершинам леса, он восхищённо обратился к ней: - Ну чем не наша Швейцария?
- Лучше! - переключилась Иннуля на пейзажи за окном. - Вот здесь я не боюсь.
- А называется Покотиловка, от понятия покатиться вниз, - заметил Владимир.
- Неужели у бабушки Эли ещё красивее? - перенял Михаил инициативу.- Судя по Вашему описанию... - на мгновение отвлёкся от дороги.
Вопрос был к Иннуле, но, как ни странно, ответить она не могла, естественно, по-вернулась к знатоку.
- Было... - поправил он. - Хозяину вернуть всё, стало бы лучше чем описано. Ты только послушай, Миша. В стороне, куда ты смотришь, в лесной чащобе с родниками и болотами находились Бабаи. Название от тех дремучих мужиков, которыми обычно пуга-ли детей. За ними - Ржавец. Неспроста это. Ржавая, железистая вода когда-то истекала. Снова-таки и ручеёк оттуда Ржавчиком назывался. Да и место это - Высокий, водораздел местного значения. Зелёный гай...- поэзия сплошная. И здесь же вниз, кстати, за нашей дубовой рощей, - Комаровка, с её комарами в верховьях уже вашего озера, а на солнечном плёсе, с выходами прекрасного песка,- янтарный сосновый лес, без всяких насекомых... И юная твоя бабушка Эля - как песня этой красоте, её хозяйка. Конечно, она была колдунь-ей, умной, доброй. Не зря отцы мои ею восхищались...и это: графиней!
- Владимир Павлович... - незаметно для себя переключился Михаил лишь на его глаза, от неожиданности заставил того умолкнуть. - Как Вы можете помнить, нет, воссоз-давать такое...
- Потому что люблю всё это, Миша, пусть в прошлом, но надеюсь, что так ещё бу-дет.
- А наши корни просматривались и в Одрынке, Валках. Далеко это отсюда? - вос-прянул он вдруг.
- Я бы Вас подвёз туда, - оглянулся водитель. - Извините, - обратился ко всем, - слышу всё. Но с этой стороны туда все пути перерыты, недостроенная объездная трасса вокруг Харькова. Только с киевской дороги... - словно извинился.
-Мои предки, да и я сам, пешком ходили в Одрынку, было такое. Лишь церковь помню, - ничего не мог добавить Владимир.
- Значит, после пожара...
- 0 чём это ты, Миша? - с удивлением посмотрел на него.
- В 1711 году церковь там сгорела. Татары сожгли. А церковная книга тех лет по наследству бабушке Эле досталась.
- Вот это новость...о такой старине... - ещё более удивился Владимир.
-Да, ещё и не такая будет. Вот посмотрю на всё, так сказать, проторю к своим предкам тропинку...Сами знаете, основное завещание бабушки...- снова загадочно умолк молодой Борткевич.
- Что ж, начнём отсюда, - после непродолжительного молчаиия восстановил беседу Владимир. - Артёмовка, - показал направо. - Там, под горой.
- Наш? - вцепился Михаил в его руку.
- Он самый.
- Завод, что ли? - уточнил водитель.
-Да, к нему,-поторопил тот.
Спустившиоь с горы, машина свернула направо, поехала по улице.
- Бабушка с князем здесь конфеты и деньги раздаривала...
- Нет, Владимир Павлович, я сам буду спрашивать. Дайте мне вжиться. Помедлен-нее, пожалуйста,- коснулся Михаил водителя. -Дома новые. Раньше, наверное, луг был? - показал налево.
-За ним назад - тоже ваше. Стекольный,- добавил Владимир.
- Где можно притормозить?- быстро среагировал гость.
-Да мы туда подъедем...
- Нет, сразу так нельзя, - взмолился он.
Против понижения к речке остановились. Завод и станция лишь проглядывались.
- Всё равно помаленьку, - смягчил он недоумение спутников. – И земля, по которой ходила бабушка... - и вышел из машины.
Да, теперь все молчали. Этим молодым человеком можно было лишь любоваться. Как хорошо, что он приехал... Стоял и, похоже, считал трубы. Спустя минуту, две, осмот-релся вокруг и сел на переднее сидение, мельком оглянулся:
- Извините...
Машина тронулась, к счастью не задержалась на переезде, и сзади уже невозможно было рассмотреть слезы на лице Михаила, он почти касался переднего стекла - на него надвигался массив его спиртного. У проходной съехали с дороги, прижались к стене, он вышел, коснулся её и пошёл вдоль, а спереди по приметам даже из самого плохого расска-за угадывались контуры давно покинутого их гнезда...
- За ним, - коснулся Владимир водителя.
Проехали его, не упуская из вида, за мостом свернули на обочину, все вышли на воздух. Наблюдали. Михаил, занятый исследованием мхов старой стены, постоял, поднял голову, стал отходить в сторону, да так надолго и остановился. Он видел всё: и завод, и бывшее озеро, и исчезнувшее имение. Наконец подошёл к спутникам, не останавливаясь, пригласил за собой Владимира:
- Туда меня проводите, - и в его сопровождении направился в сторону развалин ко-нюшен.
- Видите, Владимир Павлович, тот холм между оврагами? – задержал вдруг своего проводника и показал в сторону чуть левее "пчёлки". - Не ошибусь ли? Ещё дедушка рас-сказывал...
- Не ошибёшься! - прервал его предполагаемый знаток.
- Нет, нет! Слушайте... Ведь больше восьмидесяти лет! Ребятишками там играли. А знали к нему тропинку, потому что родители там часто собирались. Как говорили - на княжий пир...
- Что значит родное, - тронул за плечо почти что своего сына Владимир. - Среди сплошного пустыря, а опознал. Простые люди, Миша, его проще и назвали: Паново пузо. Для них граф или князь - все паны. А предназначение - одинаковое. Все там гуляли... как птицы, - взгрустнулось и ему. -Жаль, не могу показать вашу охотничью хижину. Давно нет, а вместо - вообще непролазные бурьяны и грязь...
- Понимаю,–спокойно продолжил ход Михаил.–Хоть в истории останется...–глаза их сошлись, опустил он веки и покачал головой.
По пути останавливался, оглядывался, долго рассматривал груду древних кирпи-чей, колодец, поднялся выше и решительно произнёс:
- Отсюда. Вижу всё, как Вы описали. С этой точки, нет - ниже, и завод сфотогра-фирован. Владимир Павлович, можно много раз слышать, но всё же надо хоть однажды увидеть... Я не старый, привык, что всё со временем совершенствуется, развивается, но чтобы ветшало, разрушалось и никому до этого не было дела...Жить с него и считать, что оно чужое. Вот уж "после нас хоть потоп". И обидно, обидно... Пожалуйста, проедемте мимо стекольного, останавливаться не будем, - взял его за руку. - Дедушка об оборудова-нии и продукции говорил. За время вашего кризиса, понятно, всё стояло, можно только больше огорчиться. А потом везите к себе. Не обидетесь? - заглянул в глаза.
- Эх, Миша, во всём ты прав. Как можно? Поехали, - ускорил Владимир шаги. - Моё не лучше твоего. Увидишь.
Сделали круг, вместе с Михаилом были задавлены зрелищем битых стёкол, пустых рам в окнах корпусов стекольного. Ни разу не обновлявшиеся стены, грязь, свалки, ока-завшиеся невостребованным материалом, и -никаких попыток положить этому конец.
- Хоть это не наше, - вздохнул на этот раз бывший хозяин, даже не бывавший им.
Ещё раз проехав переезд, остановились у высокого забора.
- Ваша? - безошибочно показал гость на самую старую хату.
- Здесь родился, - пригласил Владимир во двор. - Отсюда всё видение мира, - пока-зал на покосившиеся окна, двери.
- И стоит, - уяснял своё впечатление Михаил. - Боже мой! Лучше ничего не иметь, чем эту постоянную боль.
- Как могли, поддерживали, - растерялась Иннуля.
На пороге показался Валерий.
- Последний из могикан, - представил его Владимир. - Любимец Отто.
- Да я вижу, - оглянулся гость на сверкавший у гаража "мерседес".
- Младший Павла Дмитриевича? - подал ему руку.
- И выросли, и трудились, а заработали лишь на выживание, -оправдывался теперь старший.
- Да я к тому, что вашу хату памятником надо оставить, чтобы преуспевшим в этом мире задерживаться возле неё, честь восстанавливать,–почувствовал неловкость Михаил. - Как дорого было бы увидеть её нашему шефу! Я Вас понял, Владимир Павлович. Вот по-чему Вы чужую боль чувствуете - свою не забываете. Спасибо. И для меня хватило. А ведь даже не знаете, чего оба достойны,–обвёл взглядом братьев.–Одно могу сказать… Договоримся,–твёрдо поставил точку.–Наверное же не выделяете эту особенность, а она есть,–показал жестом к порогу.–Композиция. Любимая моя роза–чайная. Но такого чуда, чтобы вобрать в себя все наинежнейшие оттенки, не видел. И рядом с ясенем! Да знаете ли Вы, что такое сочетание обозначает?
Хозяева и шофёр просто застыли, заранее удивляясь возможным для себя открыти-ям.
–Отсюда выходили только на Сечь!
–Так уж,–неуверенно протянул Владимир.
–От бабушки Эли осталась единственная фотография о её замужестве. Она–с на-шим дедушкой у куста розы. И знаете–розы подкрашены в жёлтый цвет! Я сейчас понял: снимок сделан у порога, очевидно, нашего дома здесь, в Артёмовке. Но самое главное–надпись на обратной стороне: "В добрый путь!" Не подкрась розы–символ не получился бы!
–Вот откуда!..–вырвалось у старшего хозяина.–Ясень–я знал. А роза… Там, у ко-лодца,–показал в огород,–была ещё одна.
–Не больше?–не упускал нить Михаил.
Нет. Во всяком случае–при мне,–поправился Владимир.
–Должны быть и два сына, вышедшие в свет.
–Не мы!–дружно откликнулись братья.–Наш отец и его родной брат.
–Да и Сечь–в переносном смысле. Время другое.
–А всё равно–война!–вздохнул старший.
–Сохранить бы: сыновья–ясени, розы–материнская, девичья любовь. Так, кажет-ся?–подтвердил всё-таки гость, что он самый младший в этом кругу.
–Прошу за стол,–пригласил Валерий жестом.–Таких гостей придумать трудно.
–Это Ваша?–выразил недоумение водитель, подчиняясь приглашению, а указывая на машину.
–Подарок их,–не слукавил он, посмотрев на Михаила.
–Долг!–парировал тот незаслуженную лесть.–Теперь мы обязательно сюда прие-дем. Ещё посмотрим! А вообще-то мы ненадолго,–увидел намерения хозяина.–Встретимся специально.
–Ну хотя бы по рюмочке,–попытался младший Коваль продлить гостеприимство.–По маленькой,–показал пальцами вершок.
–Расскажите, как живёте. Там будет интересно,–выразительно глянул Михаил на старших,–а лучше–завтра во второй половине ко мне. Заедете за Владимиром Павловичем и Инной Борисовной, а они будут знать куда. Поймите нас. Я здесь и по делу.
Этого больше всего ждал водитель, поднялся. Его пассажиры развели руками. Об-менялись ещё несколькими репликами, а ехать надо было всё равно. Приближался пол-день. Из Артёмовки взобрались на гору. Михаил оглядывался, сколько мог, а затем в точ-но запомнившемся месте воспризвёл упоминания о ковалёвской дубовой роще:
–Куда же девался ваш вековой лес?
–В его дубравах была построена усадьба совхоза,–показал Владимир на виднев-шиеся домики.–Первомайским называли. Затем её заняло учебное хозяйство сельхозин-ститута. Как видишь, всем хватало. Даже сейчас поросль тех лет лесочком повыросла. А от выкорчёванных пней старых дубов лишь овраги попромывало. Так что и здесь разруха.
–Что войны не сделали,–увидел тот пушку на постаменте,–то натворила бесхозяй-ственность. А поди ж ты, названия: советское, учебное. Оставалось бы Ковалёвым–мы бы сейчас имели здесь дело, ещё большее, чем когда-то.
–Да пожила бы больше бабушка,–поддержал тот.
–История не имеет сослагательного,–задумался Борткевич,–нет, условного време-ни. Кто знает, кто знает, - похоже, пожелал помолчать.
В городе прямиком проскочили мимо аэропорта на Новые Дома, в доме Михаил c хозяевами взобрался на третий этаж и лишь в квартире, оглянув её, закончил давно вынашиваемую мысль:
- Перемены не за горами?
Иннуле, видно, требовалось разъяснение. Владимир понял, улыбнулся:
- Останемся с книгой, за неё проживём, а остальное передадим детям, внукам.
-Хорошо! - не ожидал Михаил такого ответа, - Тогда до завтра! Вечером позвоню, - обнял своих, что там говорить, и сроднившихся, и странных, живущих в других измерени-ях людей. - Когда-нибудь пойму вас окончательно.
- 0 чём это он? - проводив гостя, усомнилась Иннуля, что поняла его.
- О переустройстве нашей жизни, - схитрил Владимир.
Задумалась она ещё больше.
Вечером стали известны планы на следующий день. Иннуля позвонила соседке, в Артёмовку, с просьбой предупредить Валерия, чтобы приезжал не на машине - предстоит выпивка, встреча у гостиницы "Харьков", к шести вечера.
В отдельный зал гостиничного ресторана гостей лично сопровождал метрдотель. Кроме Ковалей приглашены были все члены правления "Академинвестбанка"; они прибы-ли, удивляясь, что отказался от этой встречи их вице-президент. Шеф на это молчал. Но так было за десять минут до срока. В шесть к метрдотелю присоединился устроитель ве-чера, богатый промышленник и банкир русского происхождения, гость из Швейцарии, и вместе с ним встречал трёх незнакомых русских, женщину и двух мужчин. В их обществе появился к приглашённым.
- Господа! - обратился к ним. - Спасибо вам за отклик на мою импровизацию в гос-теприимстве,- показал на стол, - и позвольте представить моих друзей, без которых я не состоялся 6ы как ваш коллега.
Обычный интерес гостей к "чужакам", по мере ознакомления с их реноме, всё бо-лее превращался в недоверие к полноте их представления. Что-то интриговало. Конечно, подчёркнутое уважение к ним.
Выбирать места не пришлось. Об этом позаботился президент банка. Даже свобод-ного, из-за отсутствия его заместителя, не оказалось. По обе стороны от иностранца усе-лись он и Ковали.
–Друзья!–всё более сближал гостей приезжий(понятно, что это был Михаил Борт-кевич).–Разрешите прежде всего предложить тост за нашу встречу, за вас,–обвёл бокалом присутствующих.–Спасибо!–увидел ответные.
Лёгкий шумок удовлетворения прошёлся по местам, люди занялись закуской, а по-степенно чёткие формы стал приобретать разговор, сначала робкий, а затем выразившийся в шутливом замечании:
–Нам кажется, Вы ещё не всё сказали,–довёл его до Михаила ближайший за Кова-лями сосед.
–Вы правы!–засмеялся Борткевич.–Вечер ещё впереди, а с ним и открытия. Мы с вами сближаемся, и по этому поводу я приехал с нашими намерениями. Шеф ваш обо всём понятнее скажет,–уступил ему слово.
Президент начал в полной тишине, а закончил под невероятный восторг, что два банка принимают решение о совместном инвестировании целого ряда технологий новых производств. Тост за это восприняли заметно энергичнее и по проверенному началу снова устремили взгляды на Михаила.
–Для надёжного проведения операций часть нашего уставного фонда(то есть, мы принимаем ответственность за ваши операции) передаём вам,–удовлетворил он их немой запрос.
У каждого члена правления харьковского банка появилось желание лично вызвать звон бокала их благодетеля.Теперь удовлетворение возросшего аппетита слушателей про-длилось и прервалось одновременно с потянувшейся рукой хозяина за бутылкой. Волна шума схлынула, и они услышали:
–Владельцем этой части фонда у нас является наш уважаемый друг Владимир Пав-лович Коваль,–правленцы занемели и вытянули шеи к непонятному доселе компаньону.–Пусть его вклад работает на благо вашей Родины.
Не менее удивлённым был Владимир.
–Вы сами доверили его судьбу моей матушке,–шепнул в суматохе Михаил.
Возражать или размышлять было некогда. Предполагаемые коллеги окружили Владимира с женой и братом. Удовлетворив эмоции наседавших, он встретился с рукой президента, протянул ответно.
–Разрешите поздравить вас с новым членом правления?–повернул тот голову к коллегам.
Аплодисменты были решением вопроса.
–Протокол о намерениях можно считать выполненным?–обратился Михаил к усевшимся на места.–Договор подписываем?
–Да!–единодушно выдохнули все, осознав реальность сказанного, и постепенно шум, смех завладели застольем.
А когда от него ничего нового не ждали, он попросил слова:
–Одна неизвестная и непонятная история для подавляющего большинства присут-ствующих, если бы её рассказывать, и недавняя, ставшая бы понятной Владимиру Павло-вичу, завершилась выдачей швейцарским историко-генеалогическим институтом этого удостоверения,–вынул он из бокового кармана тиснёные золотом корочки,–согласно ко-торому его отец Павел Дмитриевич Коваль является прямым потомком, а следовательно, наследником самого выдающегося казака Слобожанщины, кошевого атамана Запорож-ской Сечи Ивана Дмитриевича Сирко. Удостоверение, к сожалению, выдано посмертно и вручается его сыновьям, Владимиру и Валерию. Принимайте, друзья, потомков кошево-го!–обращаясь к застольникам, вручил он документ старшему и обнял обоих братьев.
Последние слова Михаила Владимир слушал, оглушённый собственным звоном в голове, ослеплённый яркой вспышкой в глазах и постепенным отливом жара. Если бы Борткевич не обнимал его, вручив удостоверение, упал бы; но тот это почувствовал, при-держал, пока услышал твёрдость в ногах награждённого. Понял это и он, когда увидел, как тот целовал руку Иннули. Интереснее вcего было смотреть на Валерия; cудьба играла им, беспомощным, беззащитным, на этот раз добротой окружавших.
Ковали ещё не видели содержание документа, как он пошёл по рукам поздравляв-ших.
Все последующие тосты были только за них, а они подолгу всматривались в исто-рические строчки справедливости. Эта часть вечера продлилась гораздо дольше первой, но пришло время заканчиваться и ей. Гости стали прощаться, а Ковалей Михаил попросил зайти к нему в аппартаменты.
-Мама очень хотела поздравить вас сразу после вручения удостоверения, - объяс-нил им.
Связь не заставила ждать.
- Володя? - услышал он знакомый голос, ставший таким родным.
- Сашуня! Рад тебя слышать... - не скрыл волнения.
- Дорогой ты мой! Не трать чувства на комплименты, - упредила она дальнейшие благодарности. - Я поздравляю тебя и благодарю судьбу за оказанную честь воздать па-мятник великому человеку на нашей земле. Обещаю: если и уедем отсюда, наши корни останутся здесь навсегда.
- Ну ты хоть приветствия наши можешь принять? - прорвался Владимир.
- Принимаю! Спасибо! Дай трубку брату и жене.
- Целую! - подчинился он и передал аппарат.
И уж со стороны увидел, что времени у Александры было предостаточно, явно не хотела выслушивать возражения по поводу её благотворительности с фондом, прильнул к микрофону лишь в конце разговора с общим "До встречи!"
- Как всё это произошло? - вынул. корки удостоверения.
- Во! Целое открытие! - оживился Михаил.- Заметьте, что институт в сомнитель-ных умозаключениях не участвует. Я уже говорил, у мамы от дедушки остались церков-ные архивы Одрынки до 1711 года плюс очень чёткие исследования артёмовских, заве-щанные бабушкой. Не совместила она лишь оба архива вместе. А по ним получилось:
В 1678 году в Артёмовке появилась наложница Сиркова, Оксана, и вскоре оттуда уехала, а в следующем в Одрынке состоялось венчание некой приезжей богачки Оксаны, называвшей себя дочерью Ивана Сирка(и это ей прощалось). А уже в 1680 году она назва-ла себя Могилой в знак величия отца и скорби по нём. Непросто в те годы главенство в роду отдавать женщине, а обе её дочери тоже стали Могилами. В 1711 году татары пытали их мать и казнили, не добившись от неё признаний о существовании каких-то богатств, а дочерей угнали в плен. К счастью, были они отбиты казаками и в том же году заявились в Артёмовке. С тех пор одна из них, а затем их потомки ещё два раза пересекали свой род с Ковалями. От второго бракосочетания родился Ваш прямой предок прапрадед Степан, а в третьем браке находился его сын Данила, давший вам деда Дмитрия, от него и Евгении - Павел. Вот и вся история, если коротко с оттенками. Наложницы в ту пору существовали, в их положении были и незаконнорождённые дети. Безродная Оксана была очень богатой, строила новую церковь в Одрынке, на её богатство претендовали татары.
У иститута были и другие, что она родилась в гареме, от ханской невольницы, но то их документы. Так что не сомневайтесь, дорогой Владимир Павлович, мамин порыв мы все поддерживаем.
- Вставай, братик, - не смел он распылять услышанное, обращаясь к Валерию, - бу-дем и мы строить памятники, сохранять, что остались.
- Вот это я понимаю!- живо переключился Михаил. - Конечно! Только отроить! Совершенствовать! Бережно сохранять оставленное нам. Желаю вам удачи.
Молчаливо воспринимавший всё Валерий, Иннуля, уступавшая в праве говорить о самом главном мужу, понимали старшего Коваля, единым взглядом соглашались с гово-рившими.
В этот вечер разъезжались по домам они, а в следующий улетел Михаил.
Жизнь часть третья
© Copyright: Кот, 2002
Свидетельство о публикации №202012500014
Свидетельство о публикации №202012500014
Рецензии
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.