Странная суета на бильярдном столе

Минуло три часа дня трансконтинентального времени. Верещагин и Васнецов привычно проиграли друг другу в манчжурского дурака, вняли интервью тренера утюжинской сборной по футболу в преддверии важного матча за первенство Паровозной Оглобли, погоняли бильярдные шары и, наконец, обнявшись, легли на стол. Делать было решительно нечего.
До трансляции было ещё далеко, и потому Васнецов решил, как и всё, взять на себя. Устроившись на подоконнике, он затянул жалобным голосом старинную студенческую песню «Ля-ля-ля, Голубев — баран!».
Верещагин обиделся и неприветливо стал обсасывать Сушку. Сушка была единственной его пищей на протяжении уже шести месяцев после того, как он объявил голодовку в защиту утюжинских дельфинов, подвергаемых дискриминации электрощитковскими касатками-камикадзе.
По телевизору передавали срочные новости о возгорании супостатов на складе Утюжинского Пропеллерного Завода. В честь этого друзья обнялись и стали хором петь гимн родного города, что не мешало Васнецову время от времени вставлять, что «Голубев — баран!» и «ля-ля-ля» тоже. Было очевидно, что в его актуальном сознании произошла непредумышленная фиксация, лишающая рассудок синтезо-аналитического и аффективного потенциала и приводящая к интеллектуальной деградации с сегрегацией отдельных функций мозжечка. В ответ Верещагин злободневно подавился Сушкой и стал облизывать край бильярдного стола. С этого момента их тела стали подозрительно симметричны («Так и просятся на кий», — плотоядно подумал Васнецов).
За окном пролетали птички под тяжёлой массой товарного поезда. Атмосфера наполнялась едким запахом предсмертной агонии и наивысшей кульминации эйфории экстаза ненасущного и тригонометрически неопределённого. Благодаря Сушке слюна Верещагина быстро наполнялась муцином, лизоцином, мальтозой и непонятно откуда взявшимся гормоном трипсином, выделяющимся обычно из щитовидной железы трёх собак.
Васнецов был раздосадован, уязвлен, рассортирован и даже упакован. Ему было нечеловечески больно и гниловато как-то; а всё оттого, что у Верещагина была Сушка, а у Васнецова — нет. От невыразимой обиды он погрузился в мрачное оцепенение, рефлексивно покусывая противоположенный конец бильярдного стола.
Кии казались вкусными, но в озарении Васнецов очистил от кожуры один из шаров и, разделив на дольки, протянул половину Верещагину. Тот презрительно отказался и начал плотоядно приближаться к Васнецову, сжимая в руках бежевый рукав бейсболки и двенадцать разбитых зубов собственного посева.
Васнецов затравленно заверещал, достал из-за спины платье с кринолином и парик, разлил по мыльницам (за отсутствием чашек) английский чай утюжинского производства, вставил в нос искусственные ноздри и заговорил по-французски. От изумления Верещагин взломал фюзеляж и вышел входом. Но в этот момент отовсюду в неукоснительно газовом состоянии попёрли вода, аммиак, углекислый газ, винтики, гайки, ключи, скрепки и другие безделушки, давно уже отжившие свою никчемную жизнь. Друзья изо всех сил задержали дыхание, чтобы не отравиться парами винтиков, и изошли на высокоуглеродистую сталь.
Когда разошёлся дым, всё уже успокоилось. Васнецов всё ещё лепетал что-то по-французски, а Верещагин уже перестал выяснять, кто из них в авангарде пятилетки, а кто в кильватере революции. Мирно обнявшись, они продолжили обсасывание стола; Сушка покоилась на двух покошенных киях лицом наверх. В помещении темнело; только бильярдные шары и экран включённого телевизора светились вечным фосфором.
Вечный фосфор был последним изобретением семнадцатилетнего бургомистра. Возросший на идеях Просвещения, Сёмчик часто придерживался откровенно социал-утопических взглядов, что и привело его, в конечном счёте, к идее Вечного Света. Часто, особенно ночью Батареев начинал молиться, и тогда в комнате активизировался круговорот криминальных химических элементов, частенько пребывающих в состоянии морально-нравственного полураспада. Став послушным исполнителем их воли, Батареев разжился патентом (а точнее, импатентом) Федерального Бюро Изобретений, чем и снискал себе сомнительную монополию на цветные телевизоры и восковые свечи.
До начала матча оставалось уже дважды рукой подать, когда в интимном свете вечного фосфора Верещагиным вдруг овладели странные, не свойственные ему обычно влечения. Грубо одёрнув платье на хныкающем Васнецове, он бесцеремонно содрал с его руки шёлковую портянку и вонзил зубы в основание предплечья, вслед за чем удалился под стол, где и стал поедать отгрызенную добычу, слегка придерживая лучевую кость, выпирающую из окровавленной мышцы. Диагноз — открытый перелом, в этом сомнений не было… Верещагин нагло исходил потом.
Обезрученный Васнецов не мог смириться с потерей конечности. Дико завизжав, он ударил свободной рукой Верещагина и стал выплясывать джигу с кием в обнимку. Однако, в бильярдном столе он так уверен не был, а потому приковав его к верещагинской лодыжке, застыл на четыре с половиной секунды в восхищённой агонии.
Агония прекратилась после того, как Васнецов почувствовал, что его искусственные ноздри засоряются чьей-то рукой. Одновременно Верещагин понял, что его неискусственные ноздри стали освобождаться от искусственных пальцев неискусственных ног, но сделанных из искусственного материала. Атмосфера повторно лишилась всех биохимических веществ, кроме удушливого зеленоватого газа и ряда незначительных аминокислот.
Верещагин находился в неловком положении, потому что нога его застряла в искусственной ноздре Васнецова. Головы у обоих болели, правое полушарие, где проходил анализ мышления и математического вычисления, воспалилось и увеличилось вдвое. Обглоданная рука Васнецова крепко и умело была завязана морским узлом на руке Верещагина, что не мешало ему похотливо сдирать верхний слой кожи с окровавленного тела Васнецова. Да и сам Васнецов тоже не бездельничал, деловито тыкая в глаз серьёзного и потного Верещагина.
Наконец, Верещагину удалось освободить ногу, вырвав её вместе с искусственной ноздрёй Васнецова, но в этот момент натяжные ремни лопнули, и друзья рассыпались на винтики, гайки, искусственные части тела и внутренние органы, а также и на более мелкие детали тела. Только чудо могло им помочь собрать друг друга заново до начала трансляции футбольного матча.
Сборка была затруднена разным временем и местом выпуска деталей. Время от времени возникали слабые тычки, воспламенители воспламенялись, а горелки горели. Спина, если и возникала, то ненадолго, но тут дважды подали рукой, и футбольное время началось. Помирившись, Вересцов и Васнещагин сели у экрана телевизора, горящего вечным фосфором. На двадцать восьмой минуте счёт открыл форвард устюжинской команды Нибелунгов.