Отвратительная
У меня зубы гниют, сказала Света.
Зубы гниют? удивилась Оля. Чистить надо.
Все равно гниют, сказала Света.
Ну так сладкого меньше ешь.
А я его и не ем почти. Вот только пару конфет по выходным.
Оля промолчала. Они лежали на кроватях в двухместном гостиничном номере, довольно просторном. Была ночь; они выключили свет и, как всегда перед сном, говорили.
Олька, я некрасивая?
Почему, сказала Оля и солгала: Как все.
Нет, Олька, я некрасивая, и ты это знаешь.
Ты это к чему? Оля немного нахмурилась, хотя в темноте все равно было ничего не видно, к тому же лежали они в разных концах номера.
Я не могу говорить с парнями, продолжала Света. Когда кто-то смотрит мне в лицо, Тосик, например, или Колька, я представляю, что он обо мне думает. «Глаза узкие, злые, нос огромный, тонкие губы. Красит волосы и всё так гадко. Еще говорит со мной». У меня в переносице что-то чесаться начинает и жечь. Я тру, тру, а все без толку, будто и не кожа это зудит, а сама кость.
Да никто ни о чем не думает, успокойся ты, сказала Оля, но как-то неубедительно. Кому твой нос нужен?
Вот именно! Никому. И сама я никому не нужна. Шестнадцать лет и ни одного парня не было. Все как-то так, говорят вежливо, как с тетей какой-нибудь. И никто не хочет поближе подобраться.
Так соблазнять надо, соблазнять.
Как?
Ну, улыбаться там, намекать, глазки строить. Маечку короткую носить. Ты прям как маленькая.
Не могу я улыбаться, когда в горле ком. Глазки, маечку… Не могу! Стесняюсь.
Ладно, не комплексуй, лениво сказала Оля. Вот я…
Да, ты да. Даже не сомневаюсь. Ты у нас и умная, и красивая, и глазки строить умеешь. Ты не пропадешь. А мне что делать? Глупая, уродина. Парням не нужна, родители равнодушны, говорят как с чужой. Удивляюсь, как ты-то со мной связалась.
«Действительно, как я с ней связалась?» подумала Оля, которую начало утомлять это хныканье. Года два назад, когда Оля только перешла в эту школу и у нее не было никаких знакомых, она решила перво-наперво завести хоть кого-нибудь, с кем можно было бы вместе ходить, о чем-то говорить. Тогда Оля сама была не очень уверена в себе, и чувство превосходства, которое подспудно возникало у нее всякий раз, как она видела Свету, подкрепляло ее. Теперь же Света была ей в общем-то ни к чему, даже в каком-то смысле бросала на нее тень. «Начну избавляться от нее», подумала Оля и зевнула.
Мне трудно вставать по утрам, продолжала Света. Ночью, во сне, я забываюсь, а утром опять по новой. Открываю глаза и выть хочу от тоски. Знала бы ты, как мне всё осточертело! И квартира, и моя комната, и мама, и папа, и сестра! Лезут, лезут с какой-то фигней, смеются своим глупым остротам. Потом школа, эти злятся, чего-то хотят, сами не знают чего. Мне же ничего не интересно, ни один предмет. У меня ничего не получается. Я не знаю, куда поступать. И замуж никогда не выйду. Так и помру дурной старой девой, в грязи и нищете…
Света тяжело вздохнула. Оля не отвечала.
И, когда я вижу красивых счастливых людей, мне хочется взять автомат и стрелять в них, убивать и калечить. Это ужасно, но еще ужаснее то, что я знаю, как это ужасно. Я злая, завистливая дура, и я это понимаю. Я себе отвратительна. Я ненавижу себя слышишь? ненавижу!..
Света помолчала, тяжело ворочаясь на кровати.
Я напугала тебя, Олька? Ты думала: я белая и пушистая?.. Прости, если я испортила тебе настроение. Но я ведь не тварь какая-нибудь, я человек. Я хочу, чтобы меня понимали, ласкали и утешали. Хоть немножко… Олька! Ты чего? Спишь, что ли?
Подождав, Света окликнула ее снова. Ответа не последовало.
Зарывшись под одеяло, Света плакала, долго и горько, почти как в детстве, с тою лишь разницей, что детские слезы приносят облегчение.
20.06.00
Свидетельство о публикации №202020600011