Разорванное кольцо

Разорванное кольцо
Олюнина Валерия

I.
Долго Аня не понимала своей тоски по Питеру. Ведь там всегда сыро, бесприютно. Она жила в Москве. Приехала в семнадцать лет поступать в  университет, с треском провалилась на первом экзамене, а домой уже не вернулась.  Хотя к климату здешнему привыкала трудно, месяцами болела. Говорят, «москва» в переводе с древнерусского означает «мокрое место». Если б она и Санкт-Петербург одновременно строились, «мокрым местом»  бы назвали Питер. Даже летом в северной столице солнца мало; природа все же чувствует вину: дарит ей белые ночи.
Сейчас Аня начала догадываться, почему этот город имеет над ней такую власть. Три года назад они с Вадимом любили приезжать сюда вместе. А теперь она едет одна.
 День умирал. Край солнца парчово горел на воде. Свернув с Невского проспекта к каналу Грибоедова, Аня надумала прокатиться на катере. Плавали когда-то. С Вадимом. То ли хотелось об этом вспоминать, то ли нет…
Мягко отклеились от берега. К счастью, экскурсовода не было. В тот раз тетка так мерзко надрывалась в микрофон! До сих пор Аня помнит ее слова «здесь поэт жил, здесь умирал… здесь ему покупали морошку… посмотрите на этот дом, здесь Пушкин написал свое знаменитое…». Они посмотрели:  на великолепном балконе, откуда поэт мечтательно взирал на Мойку, сидел жирный усатый кавказец и рвал зубами чебурек. Аня с Вадимом расхохотались; экскурсовод зыркнула в их сторону, обиженно поджала блеклые старческие губы («их, наверное, давно никто не целовал», - подумала тогда Аня) и замолчала. Но вскоре снова воодушевилась при виде старинного желтого дома с колоннадой.

Аня вспоминала тот день и теперь завидовала двум очаровательным старичкам французам в одинаковых шапочках.  Проплывали под мостами – мужик у штурвала иногда наклонял голову. Катер ворвался в Неву; Аня, кутаясь в грубое армейское одеяло, уже мечтала выйти на берег, выпить горячего вина и уснуть под пушистым пледом. Французам, судя по их красным носам, хотелось того же, но они, как шпионы, усердно щелкали фотоаппаратами.  Аня посмотрела  на часы: через двадцать минут она выйдет отсюда. Катер нырнул под мост в гулкую темноту, и тут молодой человек, сидевший слева, вскочил и поцеловал ее в щеку. Видя, что она испугалась, а потом разозлилась, пробормотал:
- Извините, мы  под Поцелуевым мостом проплывали. Традиция такая, - он смутился окончательно и закурил.
Аня успокоилась и с любопытством стала его рассматривать. Ей показалось, что он совсем еще мальчишка: румянец во всю щеку, удлиненная прядь прямых светлых волос, спадавшая к виску. Парень, чувствуя, что за ним наблюдают, выбросил окурок в воду и пристально посмотрел ей в глаза.
- Саша. Вы москвичка?  -  спросил он.
- Я только десять лет там, я с Алтая родом. А как вы догадались, что я в Москве живу?
- Я не догадался, я угадал. Как тебя зовут? – он незаметно для нее перешел на «ты».
- Аня. Анна. Древнее еврейское имя. Интересное, правда? Читается в обе стороны.
Словно играя в прятки, из-за домов выглядывал купол Исаакия - золотая митра Петербурга. В охристых полосах заката летели кресты церквей. Катер возвращался к причалу. Собор Спаса на Крови навис  над ними  скалой. Пришвартовались, стали выходить. Французская дама деревянно ступала по лестнице.
- Ты одна здесь? – спросил Саша, подавая ей руку. « Неплохо было бы встретить сейчас Вадима с какой-нибудь девицей», - подумала в этот момент Аня, поэтому не отвечала ему.
- Погреться хочется, зайдем сюда, - Саша уже уверенно вел ее в кофейню.
Теперь, при ярком свете ламп, она словно в первый раз увидела  его лицо. Он улыбнулся ей. Его  улыбка была несимметричной: левый уголок опущен, щетина с левой стороны росла почему-то гуще. Впрочем, глаза у него удивительные, по- змеиному немигающие; даже когда он улыбался, они оставались серьезными.
«Какое странное лицо. Какое странное знакомство», - рассуждала Аня, отпивая кофе маленькими глотками. Саша уже доедал второй бутерброд с семгой. «Какой странный город. Какая странная я», - ее будто заклинило.
- Саш, ты петербуржец? -  она решилась прервать паузу.
- Угу, - кивнул он, тяжело сглатывая.
- Правда, что все петербуржцы боятся голода?
- Не знаю, как петербуржцы, но ленинградцы - может быть. Я не боюсь голода, я просто его утоляю. Хотя моя бабуля до сих пор в кладовке джем хранит двадцатилетней давности. Как старуха Головлева, - засмеялся он.
- Что за старуха?
- Да так. Знакомая одна, - улыбнулся Саша. – А ты что не ешь? – спохватился он. Давай! Нам до ужина еще долго.
- Ты что-то задумал, - спокойно ответила она, всё удивляясь, с какой легкостью она подчиняется ему. - Да у меня вещи у тети. Я у нее остановилась, - сказала  Аня, зная, что это даже не сопротивление.
- Ерунда! Завтра заберем! Я живу недалеко, на Каменноостровском. Комнату в коммуналке снимаю. Я хочу тебе одно местечко показать. Доедай пирожное! Пошли, турист!

Он привел ее к Разорванному кольцу.  Небо уже  набухло черным вязким дегтем. На нем отчетливо, под наклоном друг к другу, рисовались две стелы. Рядом лежал гигантский шар, как ядро упавшего метеорита.
-Я сюда часто прихожу, -  зашептал Саша, тихонько обнимая ее за плечи. – Смотри, это два человека! Они тянутся друг к другу. Тянутся из последних сил… Но не могут схватиться за руки. Мне кажется кажется, что скульптор хотел сделать кольцо, но один кусок, как на зло, вывалился.
-Нет, - Аня порывисто обернулась, -  это моя жизнь. До тебя и …


II.
Она проснулась и сразу посмотрела на потолок. Он висел над ними высоко, как купол. Его украшали гипсовые цветы с перевитыми стеблями. Аня поёжилась – в комнате было холодно. На улице – октябрь, плюс два, а дом все еще не отапливался из-за ремонта. Хорошо, что печка в комнате есть. Изразцовая, черная, блестящая. Сашка весь вечер ее подкармливал, полена со двора таскал. Вернее, не полена, а небольшие бревнышки, тут же их колол. Говорил, что похож на Ленина на субботнике. Уснули только под утро. «Кому скажи, что он в постели стихи читал, не поверят», - улыбнулась своим мыслям Аня. «А стихи у него хорошие, особенно одно понравилось  - «Разлука длинною в ночь». В дверь постучали:
-Сашок, открывай, дело есть! – крикнул грубо женский голос. – Это Таня!
Сашка сонно поднялся, накинул халат наизнанку, босиком вышел в коридор.
-Ты куда вечером соскочил? – загремела Таня.
-К челу одному ездил, - оправдывался Сашка, пытаясь закрыть дверь, но она все распахивалась.
Аня невольно прислушалась.
-Макс приходил, оставил тебе… У меня лежит.
-Хороший? – Сашка понизил голос.
-Сказал, коробок рублей двести потянет. Скинь уж как-нить за неделю. Макс в воскресенье заедет.
-Понял.
Хлопнул дверью, включил  чайник – он сердито зашипел.
-Анюта, дорогая, вставай! Дела у меня! На сборы двадцать минут! – Сашка, закуривая, приобнял ее. – Дай мне телефон теткин, я вечером позвоню. Ладушки?
Аня заторможенно оделась, отказалась от предложенных  двух сосисок. Глаза подкрашивать не стала, криво намазала губы.
Охранник в парадной оценивающе взглянул на нее. Наверное, думал, сколько Сашка отстегнул за ночь. Она действительно выглядела как девочка с Невского, которую сонную, со смазанными губами на утро выставляют за дверь. Медленно она пошла по проспекту, через парк, мимо Заячьего острова. Небо пронзительно синело, как в детстве. С Финского залива несся порывистый ветер.
По Дворцовому мосту Аня спустилась к Неве. Река сегодня стала прозрачной. В воде  шевелились клубки водорослей, будто осьминоги, жадно хватали друг друга. На миг Ане представилось: опусти она туда руку, эти щупальца ослизло оплетут ее. Она инстинктивно дернулась.


В тот вечер Сашка не позвонил. Объявился только через три дня. Они встретились у Александровской колонны: ангела заколотили «лесами». Теперь он жил в конуре. Или в гробу.
- Аня, прости, закрутился! – целуя ее в родинку на шее, выдохнул Саша,  за спиной он держал венок желтых кленовых листьев. - В издательстве был, сборник выпускаю.
- Саш, а ты где работаешь? – надевая венок на голову, поинтересовалась Аня.
- Да так. Я в творческом полете. Живу на гонорары,  в журналах печатаюсь.
- А деньги на книгу откуда взял? – не отставала Аня.
- Откуда?! Из тумбочки, - отшутился он и, твердо взяв ее за локоть, развернул по направлению к Малой Морской:
- Пойдем-ка, Анюта, в «Якоре» посидим, там рыбки в иллюминаторах плавают и пиво свежее.


Она проснулась в одиночестве. Сашка куда-то убежал, но недавно – чайник еще не остыл. Аня взглянула на будильник. Ну и проспала же она! Четвертый час! Аня плеснула заварки в чашку, вытащила из-под салфетки бутерброд, и тут вспомнила свой сон. Будто ехала она в поезде, и сверху с чьей-то сумки полилась кровь (с мяса, что ли?), пропитала постель, шубу. Аня посмотрела на нее – шуба тихонько пошевелилась, как раненый зверь. «Какой мерзкий сон!» - вздрогнула Аня, выпила залпом заварку, так, без кипятка. Через несколько минут была на улице.
Шататься по городу  не хотелось, Аня отправилась к тете. Вышла от нее уже в девятом часу. Долго гуляла по Невскому. Спустилась в подземный переход, два милиционера  остановили парня – он шел прямо перед ней.
- Вы только что приобрели наркотик, - жестко произнес тот, что стоял к Ане спиной. Она узнала голос. Это был Саша! «Он что, милиционер?» - удивилась она и спряталась за газетный киоск. И вдруг увидела, как рука задержанного скользнула в карман – оттуда выпал пакетик.
- А это что, не твое?! – Саша грязно выругался. А ну подними! Парень не робел.
- А вы докажите! - выпалил он и бросился бежать. Сашка и его напарник, к удивлению Ани, не стали его догонять. Сашка поднял пакет, положил его в карман брюк и захохотал:
- Не лошок. Наш, питерский. А мог бы и со шмалью сбежать!
Они двинулись к выходу, Аня уцепилась взглядом за журнал в витрине - ее не заметили.
Аня вспомнила тот утренний разговор  Сашки с Таней, его полушепот, обрывки фраз. А вчера он ей рассказывал о своем приятеле, дизайнере: «Ему пятьдесят, а выглядит  на сорок. Он семь лет на кокаине. Видишь, кокаин замедляет процесс старения!»
-Обидно ему будет в гроб ложиться молодым и красивым? - съязвила тогда Аня.
Она поняла: Сашка торговал наркотиками. И он еще вкладывает эти деньги в стихи! Показывает людям рай и тут же протягивает им смерть! Его ребята, наверняка, стояли наверху, а Сашка с напарником  шли за покупателем и кололи его. Теперь Аня чувствовала, что на ее тело действительно налипает то, что оторвать почти невозможно. Она уже давно не юная Аня, а гибкая кошка, падающая, падающая с балкона и всё не ломающая себе хребет, а жизнь ее, как заезженная экскурсия, старая пластинка, на которую новый слушатель только добавит свежих царапин, выключая ее неосторожно, потому что в это время кто-то нужный ему постучит в дверь.
«Быстро нашла, быстро потеряла», - горько рассмеялась Аня. «Нет, если быстро теряешь, значит, и не находила вовсе». Через час поезд умчал ее в Москву.

Сашка возвращался со дня рождения приятеля. Сел в полупустой троллейбус. Долго ехали, петляли. Прижавшись лбом к холодному стеклу, он тупо смотрел в ночь, на пьянчужек на остановках, на загулявшие парочки. Конечная остановка была незнакомой. Оказалось, маршрут давно изменился, и вот теперь ему нужно ловить попутку. Редкие машины не останавливались – рядом чернел пустырь. Саша шел по раскисшей земле, уставший, замерзший, попал домой заполночь. Только хотел открыть замок, дверь распахнулась сама. На кровати сидела Таня. У нее был запасной ключ.
-Саш, тебе мама звонила, - сказала она сдавленным голосом и с воем бросилась ему на шею.
III.
Через неделю Саша смог осознать: он потерял брата. Он даже не попрощался с ним – Славика привезли в цинке. Он ничего был парнишка, незлой. Но сильно водкой увлекался. В последний школьный год подсел на анашу. Сашка знал, что происходит, выслеживал его, не раз избивал. Но… Славку призвали в армию, полгода провел в учебке – забросили в Чечню. После – в Северную Осетию Владикавказскую ГЭС охранять. Однажды с дружком, уже обкуренные, сбежали с поста в аул за водкой. К утру в часть вернулся дружок, на ногах еле держался, Славика с ним не было.
Через две недели его труп всплыл в озере. Славкина голова была пробита.

Сашка сидел за столом и в начищенном до блеска хозяйском самоваре жег пакеты. Комнату, как лабораторию химика, заполнял горький удушливый дым: в самоваре плавился полиэтилен, что-то трещало.
В дверь стучали уже минут пять:
-Саша, открой, это Аня!
-От-стань, Та-ня! – пьяно, по слогам отчеканил Сашка.
-Это Аня, - настаивал голос. – Из Москвы. Ты вчера звонил мне!
Сашка отшвырнул ногой Маркиза, чтобы тот не сбежал, открыл ей дверь.
-Я больше не пишу стихов, Анюта, - он крепко, так, что ей стало больно, обнял ее за колени. С ангела доски сняли, -  прошептал он.
-А я купила нам одинаковые шапочки. Давай поплывем по каналам, - она накрутила его совсем отросшую прядь волос на палец. – Можно  даже с экскурсоводом. И с парикмахером.
Маркиз всё-таки смылся.
30-07.02.2002 Москва



Олюнина Валерия

I.
Долго Аня не понимала своей тоски по Питеру. Ведь там всегда сыро, бесприютно. Она жила в Москве. Приехала в семнадцать лет поступать в  университет, с треском провалилась на первом экзамене, а домой уже не вернулась.  Хотя к климату здешнему привыкала трудно, месяцами болела. Говорят, «москва» в переводе с древнерусского означает «мокрое место». Если б она и Санкт-Петербург одновременно строились, «мокрым местом»  бы назвали Питер. Даже летом в северной столице солнца мало; природа все же чувствует вину: дарит ей белые ночи.
Сейчас Аня начала догадываться, почему этот город имеет над ней такую власть. Три года назад они с Вадимом любили приезжать сюда вместе. А теперь она едет одна.
 День умирал. Край солнца парчово горел на воде. Свернув с Невского проспекта к каналу Грибоедова, Аня надумала прокатиться на катере. Плавали когда-то. С Вадимом. То ли хотелось об этом вспоминать, то ли нет…
Мягко отклеились от берега. К счастью, экскурсовода не было. В тот раз тетка так мерзко надрывалась в микрофон! До сих пор Аня помнит ее слова «здесь поэт жил, здесь умирал… здесь ему покупали морошку… посмотрите на этот дом, здесь Пушкин написал свое знаменитое…». Они посмотрели:  на великолепном балконе, откуда поэт мечтательно взирал на Мойку, сидел жирный усатый кавказец и рвал зубами чебурек. Аня с Вадимом расхохотались; экскурсовод зыркнула в их сторону, обиженно поджала блеклые старческие губы («их, наверное, давно никто не целовал», - подумала тогда Аня) и замолчала. Но вскоре снова воодушевилась при виде старинного желтого дома с колоннадой.

Аня вспоминала тот день и теперь завидовала двум очаровательным старичкам французам в одинаковых шапочках.  Проплывали под мостами – мужик у штурвала иногда наклонял голову. Катер ворвался в Неву; Аня, кутаясь в грубое армейское одеяло, уже мечтала выйти на берег, выпить горячего вина и уснуть под пушистым пледом. Французам, судя по их красным носам, хотелось того же, но они, как шпионы, усердно щелкали фотоаппаратами.  Аня посмотрела  на часы: через двадцать минут она выйдет отсюда. Катер нырнул под мост в гулкую темноту, и тут молодой человек, сидевший слева, вскочил и поцеловал ее в щеку. Видя, что она испугалась, а потом разозлилась, пробормотал:
- Извините, мы  под Поцелуевым мостом проплывали. Традиция такая, - он смутился окончательно и закурил.
Аня успокоилась и с любопытством стала его рассматривать. Ей показалось, что он совсем еще мальчишка: румянец во всю щеку, удлиненная прядь прямых светлых волос, спадавшая к виску. Парень, чувствуя, что за ним наблюдают, выбросил окурок в воду и пристально посмотрел ей в глаза.
- Саша. Вы москвичка?  -  спросил он.
- Я только десять лет там, я с Алтая родом. А как вы догадались, что я в Москве живу?
- Я не догадался, я угадал. Как тебя зовут? – он незаметно для нее перешел на «ты».
- Аня. Анна. Древнее еврейское имя. Интересное, правда? Читается в обе стороны.
Словно играя в прятки, из-за домов выглядывал купол Исаакия - золотая митра Петербурга. В охристых полосах заката летели кресты церквей. Катер возвращался к причалу. Собор Спаса на Крови навис  над ними  скалой. Пришвартовались, стали выходить. Французская дама деревянно ступала по лестнице.
- Ты одна здесь? – спросил Саша, подавая ей руку. « Неплохо было бы встретить сейчас Вадима с какой-нибудь девицей», - подумала в этот момент Аня, поэтому не отвечала ему.
- Погреться хочется, зайдем сюда, - Саша уже уверенно вел ее в кофейню.
Теперь, при ярком свете ламп, она словно в первый раз увидела  его лицо. Он улыбнулся ей. Его  улыбка была несимметричной: левый уголок опущен, щетина с левой стороны росла почему-то гуще. Впрочем, глаза у него удивительные, по- змеиному немигающие; даже когда он улыбался, они оставались серьезными.
«Какое странное лицо. Какое странное знакомство», - рассуждала Аня, отпивая кофе маленькими глотками. Саша уже доедал второй бутерброд с семгой. «Какой странный город. Какая странная я», - ее будто заклинило.
- Саш, ты петербуржец? -  она решилась прервать паузу.
- Угу, - кивнул он, тяжело сглатывая.
- Правда, что все петербуржцы боятся голода?
- Не знаю, как петербуржцы, но ленинградцы - может быть. Я не боюсь голода, я просто его утоляю. Хотя моя бабуля до сих пор в кладовке джем хранит двадцатилетней давности. Как старуха Головлева, - засмеялся он.
- Что за старуха?
- Да так. Знакомая одна, - улыбнулся Саша. – А ты что не ешь? – спохватился он. Давай! Нам до ужина еще долго.
- Ты что-то задумал, - спокойно ответила она, всё удивляясь, с какой легкостью она подчиняется ему. - Да у меня вещи у тети. Я у нее остановилась, - сказала  Аня, зная, что это даже не сопротивление.
- Ерунда! Завтра заберем! Я живу недалеко, на Каменноостровском. Комнату в коммуналке снимаю. Я хочу тебе одно местечко показать. Доедай пирожное! Пошли, турист!

Он привел ее к Разорванному кольцу.  Небо уже  набухло черным вязким дегтем. На нем отчетливо, под наклоном друг к другу, рисовались две стелы. Рядом лежал гигантский шар, как ядро упавшего метеорита.
-Я сюда часто прихожу, -  зашептал Саша, тихонько обнимая ее за плечи. – Смотри, это два человека! Они тянутся друг к другу. Тянутся из последних сил… Но не могут схватиться за руки. Мне кажется кажется, что скульптор хотел сделать кольцо, но один кусок, как на зло, вывалился.
-Нет, - Аня порывисто обернулась, -  это моя жизнь. До тебя и …


II.
Она проснулась и сразу посмотрела на потолок. Он висел над ними высоко, как купол. Его украшали гипсовые цветы с перевитыми стеблями. Аня поёжилась – в комнате было холодно. На улице – октябрь, плюс два, а дом все еще не отапливался из-за ремонта. Хорошо, что печка в комнате есть. Изразцовая, черная, блестящая. Сашка весь вечер ее подкармливал, полена со двора таскал. Вернее, не полена, а небольшие бревнышки, тут же их колол. Говорил, что похож на Ленина на субботнике. Уснули только под утро. «Кому скажи, что он в постели стихи читал, не поверят», - улыбнулась своим мыслям Аня. «А стихи у него хорошие, особенно одно понравилось  - «Разлука длинною в ночь». В дверь постучали:
-Сашок, открывай, дело есть! – крикнул грубо женский голос. – Это Таня!
Сашка сонно поднялся, накинул халат наизнанку, босиком вышел в коридор.
-Ты куда вечером соскочил? – загремела Таня.
-К челу одному ездил, - оправдывался Сашка, пытаясь закрыть дверь, но она все распахивалась.
Аня невольно прислушалась.
-Макс приходил, оставил тебе… У меня лежит.
-Хороший? – Сашка понизил голос.
-Сказал, коробок рублей двести потянет. Скинь уж как-нить за неделю. Макс в воскресенье заедет.
-Понял.
Хлопнул дверью, включил  чайник – он сердито зашипел.
-Анюта, дорогая, вставай! Дела у меня! На сборы двадцать минут! – Сашка, закуривая, приобнял ее. – Дай мне телефон теткин, я вечером позвоню. Ладушки?
Аня заторможенно оделась, отказалась от предложенных  двух сосисок. Глаза подкрашивать не стала, криво намазала губы.
Охранник в парадной оценивающе взглянул на нее. Наверное, думал, сколько Сашка отстегнул за ночь. Она действительно выглядела как девочка с Невского, которую сонную, со смазанными губами на утро выставляют за дверь. Медленно она пошла по проспекту, через парк, мимо Заячьего острова. Небо пронзительно синело, как в детстве. С Финского залива несся порывистый ветер.
По Дворцовому мосту Аня спустилась к Неве. Река сегодня стала прозрачной. В воде  шевелились клубки водорослей, будто осьминоги, жадно хватали друг друга. На миг Ане представилось: опусти она туда руку, эти щупальца ослизло оплетут ее. Она инстинктивно дернулась.


В тот вечер Сашка не позвонил. Объявился только через три дня. Они встретились у Александровской колонны: ангела заколотили «лесами». Теперь он жил в конуре. Или в гробу.
- Аня, прости, закрутился! – целуя ее в родинку на шее, выдохнул Саша,  за спиной он держал венок желтых кленовых листьев. - В издательстве был, сборник выпускаю.
- Саш, а ты где работаешь? – надевая венок на голову, поинтересовалась Аня.
- Да так. Я в творческом полете. Живу на гонорары,  в журналах печатаюсь.
- А деньги на книгу откуда взял? – не отставала Аня.
- Откуда?! Из тумбочки, - отшутился он и, твердо взяв ее за локоть, развернул по направлению к Малой Морской:
- Пойдем-ка, Анюта, в «Якоре» посидим, там рыбки в иллюминаторах плавают и пиво свежее.


Она проснулась в одиночестве. Сашка куда-то убежал, но недавно – чайник еще не остыл. Аня взглянула на будильник. Ну и проспала же она! Четвертый час! Аня плеснула заварки в чашку, вытащила из-под салфетки бутерброд, и тут вспомнила свой сон. Будто ехала она в поезде, и сверху с чьей-то сумки полилась кровь (с мяса, что ли?), пропитала постель, шубу. Аня посмотрела на нее – шуба тихонько пошевелилась, как раненый зверь. «Какой мерзкий сон!» - вздрогнула Аня, выпила залпом заварку, так, без кипятка. Через несколько минут была на улице.
Шататься по городу  не хотелось, Аня отправилась к тете. Вышла от нее уже в девятом часу. Долго гуляла по Невскому. Спустилась в подземный переход, два милиционера  остановили парня – он шел прямо перед ней.
- Вы только что приобрели наркотик, - жестко произнес тот, что стоял к Ане спиной. Она узнала голос. Это был Саша! «Он что, милиционер?» - удивилась она и спряталась за газетный киоск. И вдруг увидела, как рука задержанного скользнула в карман – оттуда выпал пакетик.
- А это что, не твое?! – Саша грязно выругался. А ну подними! Парень не робел.
- А вы докажите! - выпалил он и бросился бежать. Сашка и его напарник, к удивлению Ани, не стали его догонять. Сашка поднял пакет, положил его в карман брюк и захохотал:
- Не лошок. Наш, питерский. А мог бы и со шмалью сбежать!
Они двинулись к выходу, Аня уцепилась взглядом за журнал в витрине - ее не заметили.
Аня вспомнила тот утренний разговор  Сашки с Таней, его полушепот, обрывки фраз. А вчера он ей рассказывал о своем приятеле, дизайнере: «Ему пятьдесят, а выглядит  на сорок. Он семь лет на кокаине. Видишь, кокаин замедляет процесс старения!»
-Обидно ему будет в гроб ложиться молодым и красивым? - съязвила тогда Аня.
Она поняла: Сашка торговал наркотиками. И он еще вкладывает эти деньги в стихи! Показывает людям рай и тут же протягивает им смерть! Его ребята, наверняка, стояли наверху, а Сашка с напарником  шли за покупателем и кололи его. Теперь Аня чувствовала, что на ее тело действительно налипает то, что оторвать почти невозможно. Она уже давно не юная Аня, а гибкая кошка, падающая, падающая с балкона и всё не ломающая себе хребет, а жизнь ее, как заезженная экскурсия, старая пластинка, на которую новый слушатель только добавит свежих царапин, выключая ее неосторожно, потому что в это время кто-то нужный ему постучит в дверь.
«Быстро нашла, быстро потеряла», - горько рассмеялась Аня. «Нет, если быстро теряешь, значит, и не находила вовсе». Через час поезд умчал ее в Москву.

Сашка возвращался со дня рождения приятеля. Сел в полупустой троллейбус. Долго ехали, петляли. Прижавшись лбом к холодному стеклу, он тупо смотрел в ночь, на пьянчужек на остановках, на загулявшие парочки. Конечная остановка была незнакомой. Оказалось, маршрут давно изменился, и вот теперь ему нужно ловить попутку. Редкие машины не останавливались – рядом чернел пустырь. Саша шел по раскисшей земле, уставший, замерзший, попал домой заполночь. Только хотел открыть замок, дверь распахнулась сама. На кровати сидела Таня. У нее был запасной ключ.
-Саш, тебе мама звонила, - сказала она сдавленным голосом и с воем бросилась ему на шею.
III.
Через неделю Саша смог осознать: он потерял брата. Он даже не попрощался с ним – Славика привезли в цинке. Он ничего был парнишка, незлой. Но сильно водкой увлекался. В последний школьный год подсел на анашу. Сашка знал, что происходит, выслеживал его, не раз избивал. Но… Славку призвали в армию, полгода провел в учебке – забросили в Чечню. После – в Северную Осетию Владикавказскую ГЭС охранять. Однажды с дружком, уже обкуренные, сбежали с поста в аул за водкой. К утру в часть вернулся дружок, на ногах еле держался, Славика с ним не было.
Через две недели его труп всплыл в озере. Славкина голова была пробита.

Сашка сидел за столом и в начищенном до блеска хозяйском самоваре жег пакеты. Комнату, как лабораторию химика, заполнял горький удушливый дым: в самоваре плавился полиэтилен, что-то трещало.
В дверь стучали уже минут пять:
-Саша, открой, это Аня!
-От-стань, Та-ня! – пьяно, по слогам отчеканил Сашка.
-Это Аня, - настаивал голос. – Из Москвы. Ты вчера звонил мне!
Сашка отшвырнул ногой Маркиза, чтобы тот не сбежал, открыл ей дверь.
-Я больше не пишу стихов, Анюта, - он крепко, так, что ей стало больно, обнял ее за колени. С ангела доски сняли, -  прошептал он.
-А я купила нам одинаковые шапочки. Давай поплывем по каналам, - она накрутила его совсем отросшую прядь волос на палец. – Можно  даже с экскурсоводом. И с парикмахером.
Маркиз всё-таки смылся.
30-07.02.2002 Москва