Неотправленное письмо

Н. Орехов

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

Старики Михеевы умерли в один день. Всем остальным обитателям дома престарелых, что в райцентре Шерстянка, пришлось пережить смерть своей половины, и потому, на скромных поминках, только и говорили, что повезло, мол, Василию с Марфой, не довелось им хлебнуть одиночества. Засидевшись за поминальным столом немного дольше обычного, начали расходиться по своим комнатам, прихватывая с собой булочки, конфеты и кусочки хлеба. Зинаида Петровна, или, как ее  называют  за глаза невольные постояльцы сего заведения, Зинка-надзирательница, дождалась, когда все разойдутся, убрала со стола и поднялась в комнату Михеевых, чтобы приготовить ее к заселению. Дело было привычное: сменить постель, освободить тумбочки и шкафы и сдать вещи умерших коменданту. Из старого, потертого альбома, выпавшего из рук Зинаиды Петровны, когда она доставала его из тумбочки деда Василия, высунулся уголок почтового конверта. Зинаида Петровна присела на кровать, подняла альбом. С пожелтевших фотографий на нее, улыбаясь, смотрели молодые, жизнерадостные люди, в которых с трудом можно было узнать деда Василия и бабку Марфу. Конверт оказался запечатанным. Адрес был старательно выведен печатными буквами – Москва, … и дальше  фамилия известного земляка-артиста, навсегда покинувшего родные края и обосновавшегося в столице. Вскрыв конверт, ворча про себя обычное – совсем под старость из ума выжили, Зинаида Петровна начала читать. Неровные строчки то разбегались, то сходились, наползая друг на друга.
…Сынок, решили мы с бабкой моей письмо тебе написать, поскольку шибко нам тебя жалко стало. Бабка-то все тебя сынком кличет. Как нам сказали, что ты из наших мест будешь, так она и заладила: сынок, да сынок! Жили мы с ней раньше хорошо, все свеклу, да капусту на колхозе пололи. В селе нашем аж сорок пять дворов было… Ну, теперь и села уж нет, Матрена там только одна осталась, никак уезжать не хочет, а, может, и померла уже, не знаем мы. А нас вот, сюда привезли – в райцентр. А куды деваться – мне ведь теперь даже дров нарубить не с руки будет. Домик у нас там остался неплохой, уж больно в него вернуться хочется… А здесь мы живем в большом доме, кирпичном, двухэтажном… Да только вот свой-то домик каждую ночь снится… Много вместе с нами здесь живут, таких же, как и мы, и за всеми ухаживают. Бабка-то все рвется блинов напечь, а ее не пущают. Зинка-надзирательница все строжится. К некоторым здесь даже дети иногда приезжают, гостинцы кое-какие привозят. А нам вот со старухой бог детей не дал. А в самой большой комнате – зал называется – телевизор стоит. Вот в нем мы тебя со старухой и увидали. А Кузьминична, у которой комната рядом с нашей, сказала, что ты, значит, из наших мест и будешь. Кузьминична даже в городе жила, недолго правда, но знает много, так что, наверное, не врет. И еще она сказала, что ты, сынок, давно уже в эту столицу уехал, чтобы рассказывать там про наше житье-бытье и на хлеб этим зарабатывать. Да и в телевизоре тебя, как раз, показали сперва таким бодрым, шустрым, прямо как я в молодости, а потом каким-то опухшим, и мешки под глазами. Не сладко тебе, наверное там живется, в столице-то  этой, никак голодаешь… Да и эти, которым ты рассказываешь, как мы тут живем, все смеются и со стульев падают. Кузьминична говорит, что в столице этой они все такие – им на нашу жизнь наплевать всегда было, потому они и смеются над тем, что ты им рассказываешь. Ну, ты уж слишком к сердцу не принимай, пущай смеются, а ты делай свое дело – и все. Лишь бы деньги подавали. А уж какие они там все больные! У всех болячки какие-то – даже и не выговоришь. И чем только их там не лечат… Да видно воздух у них там такой, что каждый день у них эти болячки сызнова выскакивают. Хорошо, что хоть в телевизоре это показывают, может люди и поостерегутся в эту столицу-то ехать. Ну, а ты, сынок, раз уж занесла тебя туда нелегкая, так будь поосторожней. А если и подцепишь какую заразу, так приезжай к нам, мы тебя ключевой водой, да нужной травкой от всякой хвори излечим. А еще нам Кузьминична сказала, что довели там тебя до того, что ты в кино стал сниматься, и в одной фильме тебя сильно избили. Вот тогда моя старуха и говорит: пиши ему письмо, пущай назад вертается, к нам. Да и то, правда, сынок. Дом у нас со старухой крепкий, а уж банька какая! Бросай ты это дело. Заживем мы втроем в нашем домике. Да и мы не такие уж старые, только вот одни… Втроем то, чай, прокормимся. На полях еще, слава Богу, и картошки, и свеклы, и капусты много по осени остается. А если подсобрать побольше, да продать, то и скотинкой обзавестись можно. Там, в телевизоре, рядом с тобой всегда какую-то женщину показывают. Ничего так себе бабенка. Но по глазам вижу – не наша она, не пара она тебе будет. Да и с другими мужиками в телевизоре она тоже бывает. Так что, если это твоя зазноба, то можешь и ее прихватить. Но лучше – приезжай один. У нас здесь, сам знаешь, какие девки есть. Сосватаем тебе самую лучшую. Глядишь, сынок, может, еще и внучатами нас порадуешь. Кузьминична вот зашла, говорит, чтоб я тебя попросил какой-то массажер привезти. Дуры – бабы. У нас здесь завсегда мужики бабам такой массаж устраивали! Это у них там, в столице, немощь, так всякую ерунду и придумывают. Ни чего оттуда везти не надо. Ты сам, главное, приезжай к нам, сынок. Чтоб живой был. А уж здоровья здесь такого наберешься. Да и домик у тебя здесь свой будет… каждую ночь ведь снится, домик-то наш… Ждем тебя, сынок. Дед Василий и бабка Марфа.
Дочитав письмо, Зинаида Петровна тяжело вздохнула. Нужно было спешить домой, но она сидела, грустно глядя в окно, то комкая, то расправляя уже ни кому не нужный листок бумаги.  Она вспомнила, как дед Василий, так и не отправивший это письмо, ходил по соседним дворам и выпрашивал у хозяев самосад или махорку. Вспомнила, как повариха Клава, ругаясь, выпроваживала из кухни бабку Марфу, а та, поджав иссохшие губы, смотрела на нее своими выцветшими глазами и ни как не хотела уходить. А она – Зинка-надзирательница – смеялась, все обещала бабке Марфе испечь ей дома блинов и принести, да так и не принесла. Вспомнился отец, живущий в соседней области, один, в такой же деревне. Зинаида Петровна представила, как он выходит во двор, чтобы нарубить из поленьев дров на зиму… вспомнила, что вот уже три года, с похорон мамы, не навещала отца… и тихо заплакала.


08.02.2002 г.