Череп

Так получилось, что, возвращаясь домой, она нашла череп. Стадион, через который пролегал путь, стоял на месте бывшего городского кладбища, и когда что-то рыли, случалось, наружу выходило кое-что из упрятанных под землю древних костистых останков. Брат женщины был хирургом-биопротезистом, потому немудрено, что их квартира представляла подобие анатомического театра: книжные полки украшали позвонки, нанизанные в виде бус, фаланги пальцев, разного размера челюсти, была берцовая кость, коленная чашечка, несколько пожелтевших ребер. Достать же череп было намного сложнее – если после вскрытия, производимого по графику, можно было незаметно изъять из тела уже ненужную ему костяшку, то оставить покойника без головы, подменив ее каким-то, пусть даже похожим суррогатом, представлялось совершенно невозможным.
Выкатившийся под ноги череп был желтым, со сколотой лобовой костью и свалявшимися волосами на лоскутьях высохшей кожи, кое-где еще облегающей кость. Вздохнув, сестра брезгливо подняла экспонат и, положив в сумочку, торопливо зашагала к балке, на дне которой, отблескивая заплатами выщербленной кровли, ютилось несколько домов.
Александр, вернувшись с работы, тотчас, надев резиновые перчатки, приступил к обследованию, надеясь в мертвых останках найти доказательства потусторонней жизни. Он установил, что череп принадлежал старой женщине, а сколотый край в лобовой части, скорей всего, свидетельствовал о том, что она была убита.
- Ах ты, старая карга, - ласково кивнул он черепку, ставя его на стол. - Ничто не успокоит тебя.
Затем очистил его от земли, соскоблил грязь и, промыв, бросил в кипящую воду.
И, пока череп отваривался, вышел во двор. Во дворе было небо, усыпанное звездами, и вода под ногами, ибо в балке никогда не просыхало. Он думал, что, наверняка, мертвецы под землей еще продолжают жить. Мы думаем, что они мертвы, а на самом деле это всего лишь куколки, внутри которых происходят преобразования. Они, конечно, не двигаются, не ходят, но что-то внутри них продолжает жить, доказательством чего могло бы служить несовпадение возраста извлеченных костей и даты смерти. И первый должен оказаться намного больше. Вот, например, этот череп по всем признакам принадлежит старой бабке, а не исключено, что умерла она в юности и дозрела лишь потом, в земле.
Так думал Александр, в то время как ночь давила, мяла его и, наконец, затолкала обратно в дом, где сестра привычно накрывала на столе нехитрый ужин. От варившегося бульона невыносимое зловоние распространилось по дому, и Александр прикрыл ладонью нос. А, прикрыв, заметил, что все вокруг покрылось каким-то странным туманом, возможно, поднявшимся от излишков грунтовых вод. Сестра в этом тумане двигалась замедленно, странно.
- Когда череп выварится, - упершись кулаками о стол, неожиданно произнес Александр, - отдам его Вовке из художественного, который лица по костям восстанавливает. Тогда и увидим, кто именно был убит. И, может статься, это окажется… наша бабушка.
- Почему? – изобразила удивление сестра.
- Если помнишь, лет десять назад она пропала. Вышла из дому и не вернулась.
Смахнув огромного таракана, Александр присел на край стола и, двумя пальцами подхватив щепоть квашеной капусты, отправил себе в рот.
- Мы искали ее, а потом решили, что, очевидно, случился очередной склеротический припадок, и она просто забыла, куда ей возвращаться. Но ни в каких богадельнях и больницах, куда бы она могла в таком состоянии угодить, ее не оказалось, и отец выдвинул версию, что, возможно, ее кто-то сманил. Сорок лет без любви - это, мол, не шутки. Перед тем ей как раз сделали подтяжку вен, и она ожила, даже бегать начала. Вот и могла слюбиться.
- Не кощунствуй.
- Ты бабушку просто не знала, - возразил Александр, откусывая пирог с капустой. - Ты видела в ней только сгорбленную старушенцию, навеки уткнувшуюся в кастрюли, а она между тем была великой фантазеркой. Например, когда мать была еще маленькой, вдруг вообразила, будто у них хрустальный дом. Это во время повальной нищеты и голодухи. Длилось это, правда, недолго, потому что дом их ограбили и обман вскрыли, обнаружив, что никакого хрусталя и близко нет, но все равно побили всего изрядно и даже единственную дешевую люстру уволокли, хотя на ней и висело всего три несчастных стеклянных подвеса.
Александр проследил, как сестра раскладывала по тарелкам кашу. Кастрюлю с черепом она пока отставила, и зловоние постепенно улеглось.
- А перед самой войной, когда все по домам прятались да от прошлого отрекались, придумала, будто муж ее был царским офицером и остался в городе по поручению самого царя с секретной миссией. Вскоре и эту ее выдумку оценили. Приехал однажды под вечер “воронок”, вышли из него трое серьезных дядей и, ничего не спросив, увезли мужа в неизвестном направлении, а заодно имущество, что после кражи осталось, прихватили. Но, как выяснилось, долго не мучили, а ввиду особой серьезности обвинения тогда же навсегда и уложили. Но бабушка не поверила и долго показывала всем лагерные письма, которые якобы получала от своего безвинно сгинувшего муженька. И только потом, когда я уже появился, призналась, что письма эти были с того света. Так вот, эту связку она с собой унесла, что тоже служит доказательством преднамеренности побега.
- Помню, как меня бабушка палкой по спине била, - сказала сестра. - Я упала, а она за это меня по спине, до сдвига позвонков. Так до сих пор и мучусь.
- А еще она придумала, будто за ней охотятся трансцендентные силы. У нее в комнате стоял сундук, который она всегда держала на замке, запрещая открывать и утверждая, что в нем живут умершие души дома, и если их выпустить, они могут много зла сотворить, ибо это их жилище. “Почему же ты не выбросишь его?” - спросил ее я однажды. “Да потому что я еще там не поселилась, - ответила бабушка. - Вот когда умру, тогда сундук и выбросите”.
- А однажды мне поручили пол выкрасить. Я покрасила, а чтоб можно было проходить, положила вдоль комнаты дощечки, словно мостик. И вздумалось вдруг бабушке эти дощечки проверить, хорошо ли лежат. Стала перепрыгивать с одной на другую, потеряла равновесие и упала прямо в краску. А потом поймала меня и исколотила.
- Возможно, ее таки убили, - гнул своё Александр, вытирая хлебом тарелку. - Убили и закопали на стадионе, недалеко отсюда. И все эти позвонки, ребра и суставы, которые мы находили - принадлежат ей. А убивать было за что. Она придумала, будто во время войны при немцах закопала в саду клад, скрыньку с царскими золотыми монетами, да забыла, где. И так этим кладом всех заморочила, что отец с матерью однажды перекопали весь участок. Но нашли только старый башмак да несколько пустых консервных банок. А бабушка во время этой процедуры призналась соседям, что вовсе не забыла, а просто не желает сказать из-за плохого к ней отношения.
- Я помню, как однажды они с матерью дрались. Бабушка под кровать забралась, а мама палкой ее оттуда доставала. Визг стоял на всю улицу. Бабушка кричала, что мама палкой ей грудь пробила, а когда вылезла, оказалось, что грудь целая.
- А, может, ее кто-то из своих убил? - предположил Александр. - Что-то очень быстро был сундук выброшен, хотя бабушка могла бы еще и вернуться.
- Скажешь еще. Однажды, когда мы в гости пошли, она из окна выброситься хотела. Свесилась до половины, а мама ее за ноги держала и кричала: “Что ты меня позоришь, выдра дранная?”
Александр подошел к кастрюле и вынул череп. От варки кости побелели, отмылись. Александр поставил его на стол и внимательно всмотрелся, пытаясь углядеть сходство с бабушкой, пока не понял, что бабушку уже не помнит. Он подошел к буфету и  открыл его дверцу, где на задней стенке была приклеена ее фотография (в свое время они так и не смогли ее отцарапать, краска же упорно не приставала к глянцу, и они просто прикрыли ее газетой). Осторожно он сорвал желтый, ломкий от времени лист и увидел, что это не бабушка, а совсем незнакомая женщина. Он кинулся в комнату за альбомами, но и там бабушки не оказалось.
- Она с собой свои снимки унесла, - сказала сестра, равнодушно следя за действиями Александра. - Впрочем, их совсем мало было. Бабушка была не фотогеничной, тем более сгорбленная.
- Но мы-то должны помнить, какой она была.
- Безумно вредной - это я помню хорошо.
- Стоп, - Александр закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. – Нам нужно за что-то зацепиться. Я жил в одной комнате с бабушкой, и над ее кроватью висел ковер с изображением какого-то старинного замка, который она выдавала за свое родовое поместье, потерянное в перипетиях жизни. Помнишь, она еще утверждала, что вытканных в озере лебедей сама в детстве кормила с рук, а один из них ее клюнул – шрам этот она всем демонстрировала как примету своего замочного происхождения. А самое интересное, что она ждала из сотканного замка гостя. Какого? Зачем? Неизвестно. И однажды дождалась. Поздней ночью в нашу комнату прокрался человек со свечкой в руке, подошел к окну и стал что-то искать. Тело его колебалось, словно в дымке, я даже толком не понял, какое оно. В страхе я забрался к бабушке, а она сказала: “Он добрый, просто – из сундука”.
- Она и сама была из сундука, - вставила сестра, моя посуду. - И по ней дурдом давно плакал. Однажды она меня в ванне топила - я волосы краской измазала, а она сказала, что лучше мне тогда не жить.
- Лучше, - согласился Александр. - Если волосы в краске - какая это жизнь?
Сестра посмотрела на него и, подумав, спросила:
- Может, и в тебя вселился дух бабушки?
- Ты помнишь, как умерли родители? - перебил ее Александр.
- Нет.
- Они захлебнулись в крови. Вначале у отца вдруг открылось внутреннее кровотечение, которое никак не смогли остановить, и он не истек кровью. А потом, через полгода, у матери вдруг хлынула носом кровь, прямо фонтаном, и она захлебнулась. «Скорая» приехала и тут же другую «скорую» вызвала, потому что самому врачу плохо стало.
- И зачем только я этот череп домой притащила? - вздохнула сестра. - Гляди: вон уже и снег пошел.
Александр выглянул в окно и увидел: рыжий-рыжий снег падал с неба, припорашивая все вокруг тончайшим ажурным слоем.
Он приподнял череп, повертел в руках, словно взвешивая:
- Дырка, гляди, какая огромная, аккурат с кулак. И чем это ее треснуть могли?
В дверь постучали, вначале три раза подряд и через секунду - еще раз.
- Бетховен, - определила сестра. - Аппассионата.
- Не понял? - насторожился Александр, почему-то принюхиваясь.
- Баба Фрося, когда хлеб одалживает, всегда Бетховена исполняет. Такая привычка, - пояснила сестра, открывая дверь и пропуская мимо себя огромную, туго одетую бабищу.
- Перед носом магазин закрыли, - с порога посетовала та, по-свойски продвигаясь в комнаты.
Сестра покорно вышла в кухню, а баба Фрося продвинулась вперед и, наткнувшись на череп, непроизвольно дико завизжала.
- Что у вас тут, маскарад? - возмутилась через миг, с трудом переводя дыхание.
- Александр бабушку откопал, - сообщила сестра, нарезая хлеб.
- Как откопал? - не поняла баба Фрося.
- А вот так: лопатой.
- Так ведь она у вас пропала, - припомнила баба Фрося.
- Пропала. А теперь нашли.
- Страшная какая, - передернула плечами соседка. - Что с нами смерть делает. Помню, весной мы с ней раньше всегда фенхель вместе сажали. Его у вас почему-то никто не ел, но сажала она непременно. Мама ваша потом выпалывала, и частенько из-за этого они с бабушкой дрались.
- Бабушка сама его не ела, - сказала сестра. - А сажала из вредности.
- А еще мы варенье вместе с ней варили, так она считала, что каждую ягоду крыжовника непременно пять раз проколоть нужно, а если меньше, то это уже брак.
- А клад? - напомнил Александр.
- Клад она на чужом участке закопала перед тем, как в камыши запрятаться; немцы при отходе больно лютовали, а на чьем - забыла. Это точно было, я эти драгоценности у нее сама видела, царские еще. Ну, дочка, спасибо за хлеб. Потом как-нибудь все сразу отдам.
- Если сразу - мучной завод с пекарней открывать придется, - проворчала сестра, прикрывая дверь.
***
Снег все падал отвратительно-желтыми грязными хлопьями. Александр, сидя за столом, уснул. И во сне вспомнил, как убивал бабушку. Было уже под вечер, когда он отправился на стадион. Там было всегда пусто, и можно было без помех поиграть в разные запретные игры. Старшие иногда приносили фотографии на интимные темы и за показ взимали плату. Если денег не было, можно было выполнить ряд услуг: что-то достать, кого-то напугать, стащить. И тут бабушке стукнуло искать его, точно он маленький, а ей больше всех надо. Она еле ползала, но в конце концов нашла компанию за балкой и подобралась так незаметно, что ее увидели уже в последний момент, когда ее горб был совсем рядом.
- Иди домой, - прошипел Александр, приметив знакомый до боли силуэт.
- Сволочь какая, - ответила бабушка, замахиваясь на него сморщенной ручкой. - Вот я расскажу.
- Чья шавка? - спросил Жорик, кривясь, и Александр сжался.
- Пошла, - сделал он еще одну попытку спровадить бабулю, но бабушка неожиданно плюнула в него и, повернувшись, начала подниматься по склону, приговаривая: «Расскажу, расскажу». Но одолеть его не смогла, отступила назад, села и крикнула:
- Помочь не можешь, дурак?
- Обезьяна, - выкрикнул в ответ Александр и, подняв камень, швырнул в ее сторону. Ему показалось, что камень пролетел совсем далеко от нее, но бабушка вдруг ойкнула, качнулась и обессилено завалилась на землю.
- Хана, - спокойно констатировал факт Жорик. - Отквакалась.
***
Александр тяжело застонал во сне, и сестра, подойдя, убрала из-под его локтя блюдечко. Затем прошла в комнату и, глядя на часы с кукушкой, вспомнила, что ровно столько времени они показывали в тот день, когда тут в совершенной неподвижности лежала бабушка, и родители сказали ей, что бабушка умерла и пусть, мол, пока полежит, а они сходят за справкой. Кукушка прокуковала девять раз, и они ушли. А бабушка полежала, полежала - и встала.
- Они думают, меня подушкой удушить можно, - проворчала, отбрасывая одеяло. - Ничего делать не привыкли. Сейчас вот схожу в отделение и синяк на шее покажу.
Сестра тогда еще помнила свое имя, и вот Нина (назовем ее так) присмотрелась и действительно увидела на бабушкиной шее расплывшиеся багровые пятна. Бабушка вышла на двор, и Нина следом за ней, потому что приставлена была приглядывать за бабушкой. Она всегда увязывалась следом, когда бабушку куда-нибудь заносило, хотя в такие минуты старушка кидала в нее землей, чтоб отстала.
- Не уходи, - попросила Нина, потому что ей было страшно.
Она хотела, чтобы бабушка вернулась и легла, где ее положили. Но бабушка начала уходить все быстрее и быстрее, почти вприпрыжку, и вскоре побежала, а Нина за ней. У сарая она подхватила лопату, чтобы обороняться от того невидимого инородного существа, которое поселилось в их доме и которое, может, гонит сейчас бабушку. На улице бабушка споткнулась и упала и тут же принялась кричать, то ли сломав руку, то ли отбиваясь от кого-то. Нине стало так страшно, что она подбежала и ударила лопатой. И сразу все смолкло.
Потом она увидела стаю собак, которые всегда крутятся в балках. Она приманила их к бабушке, и, дав им почуять кровь, отошла, чтобы не присутствовать при процессе кормления, но все-таки (краем глаза) подглядела. Они ели ее с жадностью и съели полностью, даже кости растащили, так что в принципе можно было думать, будто бабушка действительно убежала.
***
“Ку-ку”, - прокуковали часы. И еще раз. Сестра выглянула в окно и в слабом свете луны, снега и окон увидела спешащую к себе бабу Фросю с даровым хлебом в руках. Она свернула к сараю и исчезла. “Странно, что можно ночью в такой холод в сарае делать?” - подумала сестра, но это было несущественно, и она, выключив свет, легла. А баба Фрося, вытащив из сарая лом, принялась бить мерзлую землю с краю огорода, ибо помнила, что именно тут десять лет назад зарыла бедную старушку, рассорившись с ней как раз из-за того варенья. Бабушка спорила, что ее варево будет вкуснее, и доказывала заведомо неверное: будто в варенье из крыжовника непременно надо класть соду. Но, главное, она тайком плюнула в бабино Фросино варенье, а баба Фрося заметила. И теперь она била землю и, обливаясь холодным потом, думала, а, может, это и не здесь, может, она тоже запамятовала место, огород-то большой, и кто-то отрыл или плывун снес бабушку в иное место, на поверхность, но все равно рыть надо, чтобы убедиться.
Падал замаранный небом снег. От содрогания воздуха, производимого редкими, пролетающими на посадку самолетами, позванивала в домах посуда, и слегка постукивал стоящий перед Александром на столе череп неизвестного имярека, найденный на заброшенном стадионе, с колотой (возможно, еще военных лет) раной в голове, и нанизанные на проволоку позвонки, подвешенные к книжной полке, качались и терлись друг о друга, издавая слабое протяжное звучание: а-а-а...
P.s. Из статьи «Проклятье городской балки, или несчастный случай?»
«В ночь на 24 декабря в районе Старой балки в результате смещения грунта либо просачивания грунтовых вод (конкретная версия отрабатывается экспертной комиссией) ушел под землю дом №66. На месте исчезновения были найдены лишь обломки кухонного стола, старые человеческие кости со странного вида черепом и порыжевшая от времени фотография пожилой женщины, наклеенная на буфетную дверцу. В числе пострадавших значатся проживавшие в доме брат с сестрой, состоявшие между собой в странных отношениях. Не хочется думать, что найденные атрибуты являлись останками их трапез, но криминалисты проверяют их личности. Интересно, что в предшествовавший погружению вечер соседями был замечен рыжеватый туман с приторным запахом, который, возможно, представлял собой испарения поднявшихся грунтовых вод.
По словам экспертов, дом смыло подземной рекой, и искать его совершенно бесполезно. Нам остается лишь надеяться, что смерть обитавших в нем жильцов не была особо мучительной, и выразить традиционные соболезнования всем родственникам. 
А. Разумнов, соб. корр. газеты «Вечерние вести»».


Комментарии “Демосферы”:
Стас Бескаравайный: - Я так понял, что те кости, череп и позвонки, которые собирает брат, он выстраивает в некий скелет, в котором видит свою бабушку, возможно, в самом деле убитую и закопанную на стадионе. Так вот у меня вопрос: это в самом деле скелет бабушки?
Олег Патирило: - А как это возможно установить через столько-то лет? Но дело, мне кажется, не в этом. Тут речь о том, что реальность необъяснима и как бы неоднозначна. Т.е. в ней одно и то же событие может иметь причиной совершенно разные ряды, иными словами, случиться одновременно в разных альтернативных вариантах. 
Стас Б.: - Хорошо. Тогда – кто на самом деле убил бабушку?
Олег П.: - Мне кажется, тут скорее показана проблема чувства вины и его утрирования до предельного физического уяснения: “я это сделал”, т.е. не по моей вине, а именно я. Мягкий, косвенный вид убийства – это все равно убийство. Поэтому ощущение вины может постепенно у человека вырасти в уверенность, что он это сделал натурально.
Андрей Жвакин: - Вообще-то символика черепа восходит к архетипу крестного пути, инициатической жертвы. Голгофа на древнеевр. - “череп Адама”. Именно на ней, по преданию, захоронена голова первого человека. В самом общем случае череп – образ “тварной Вселенной”, имеющий два плана: низший и высший. В высшей проекции он представляет символ “инициатической смерти” и в этом качестве фигурирует в масонских и шаманских обрядах посвящения. В “низкой” означает предельную десакрамизацию и рационализм. Мне представляется тут попытка соединения инициаций в случайно (а случайно ли?) найденной черепушке.
Юрий Гордиенко: - У меня такая небольшая реплика. Моя жена – врач,  и она заметила небольшие неточности насчет костей и черепа. Во-первых, волосы после смерти не растут, т.к. они есть продукт белка, а белок после смерти не вырабатывается. Они просто распускаются у корней, где были скручены, и за счет этого удлиняются. Также как и ногти, и борода. 
Олег П.: - Но впечатление-то – роста.
Юрий Г.: - А во-вторых, что-то насчет костей, кажется, берцовой. Такой кости нет.
Олег П.: - Ну и что? Возможно, именно в этом смысл. Собирается нечто, что как бы не совсем человек. Что-то, индуцируемое именно тут.   
Юрий Г.: - Да и не в бабушке, скорей всего, дело, а именно в “гиблом” МЕСТЕ. В его особенности - мути со “странным туманом”.
Стас Б.: - А смысл процедуры в том, что когда кости отварятся до конца, на буфете проявится фотография бабушки. Что, в общем-то, и произошло после провала дома.
Виталий Свободин: - Надо бы прислушаться к ритму. Идет распев на два голоса. Как шаманское заклинание вокруг символического тотема. Ритм – это очень важно.
Александр Воронин: - Я лично усмотрел тут пародию на библейскую притчу о согрешении человека. Роль змия-искусителя играет Череп (потусторонний знак, отождествляемый с таинственно пропавшей бабушкой), при этом вина распределяется на всех и трансформируется в метафизическое преступление: три отдельных “воспоминания” об убийстве бедной старушки одновременно тремя героями.
Стас Б.: - Скоро, пожалуй, и мы присоединимся к ним. Я уже точно что-то начинаю припоминать.
Юрий Г.: - Просто бабушка – самая настоящая колдунья, и череп ее заколдованный.
Наталья Девятко: - Это в данном случае не имеет значения. Для меня бабушка либо не умерла и тогда она подбросила каким-то образом этот череп, чтобы отомстить обидчикам. Либо вообще не может умереть. Кроме того, мне кажется, что все ее “воспоминания”, которые люди считают фантазиями, настоящие. Просто реальность постоянно изменяется, а череп соединил часть пластов разных реальностей, поэтому у людей настолько разнятся воспоминания о бабушке. Возможно, только она видела это расслоение. Интересны два момента: 1) родители, которые умирают одинаковой смертью; 2) сестра, ведь, по сути, она мертва, именно поэтому ей и предназначено найти череп. А на дом наложено проклятье – отсюда рыжий туман. Хотя, с иной стороны, все хорошо объясняется и рациональными причинами. Подъем грунтовых вод и смещение грунта периодически происходят в наших местах. А вот всплывшая фотография бабушки – это, безусловно, знак. 
Елена Горелик: - Мне почему-то показалось, что череп в рассказе играет роль некоего катализатора воспоминаний. Не нашли бы его – и ничего не было. Брат с сестрой жили бы и дальше, не терзаясь муками совести. Но и бабушка, честно говоря, просто-таки напрашивалась, чтобы её убили. Может, это была её цель, кто знает? Вредная бабка с наклонностями ведьмы – такие люди обожают создавать ситуации, в которых они же и становятся жертвами, а потом окружающие терзаются запоздалой совестью.