Поезда

Иришке и Ленке посвящается

В тот день я приехала на шейпинг намного раньше обычного. Занятия у меня начинаются в восемь часов, а я была на своей станции уже  в начале седьмого. Все дело в том, что у меня сломалась машина, и я не возвращалась домой после работы, а прямо с утра кинула в  рюкзак кроссовки, полотенце и все остальное и взяла его с собой.
Поднявшись из метро, я огляделась. Солнце еще ярко светило. Мне нужно было убить как минимум час, поэтому я решила прогуляться, чего не делала уже очень давно: пол осени и практически всю зиму я пряталась за стенами от дождя и снега, мороза и ветра.
Погода была довольно заманчивая для прогулки, и я пошла по незнакомой мне улице. Ее название странно не соответствовало ее облику. Улица Международная была чересчур невзрачна. По одну ее сторону стояли ветхие пятиэтажки за исключением пары высоких коробок из бетона и стекла. По другую же сторону были разбросаны многочисленные промышленные постройки: не то заводы, не то фабрики, огороженные грязными заборами  и имеющие весьма заброшенный вид.
Я брела все дальше и дальше, пока в просвете между какими-то зданиями не увидела лестницу-мост, переброшенную чьей-то легкой рукой через железнодорожные пути. В этот момент я отчетливо осознала, что хочу подняться на нее и поглядеть на все с высоты. Виадук скрылся от глаз за очередным ужасающим сооружением, но я уже знала, что он рядом и шла по направлению к нему. Наконец, я увидела проход и повернула туда. На мост вели три лестничных пролета. На одной из площадок между ними спала, свернувшись клубком, бездомная собака. Она не обращала ровно никакого внимания на проходящих мимо людей. Наверное, так делают все бездомные собаки. Глядя как она спит на холодном асфальте, я представила как ей, должно быть, зябко, несмотря на довольно длинную жесткую рыжую  шерсть, и поежилась.
Потом я поднялась на самый верх и стала смотреть вокруг. Место было безлюдное, и я обрадовалась этому. Редкие прохожие, попадавшиеся мне, не могли особенно помешать. А если кто и кидал любопытные взгляды в мою сторону, я удачно пряталась от них за темными очками.
Итак, я стояла в солнечном луче на мосту. Подо мной проходили железнодорожные пути, разбегаясь в разные концы. Впереди я увидела спортивный центр. Он стоял чуть поодаль, слегка правее от меня и был хорошо освещен. Я никогда не видела его с этой стороны, поэтому сначала даже не была до конца уверена, что это он. Странные невзрачные домишки толпились повсюду вперемешку с какими-то строительными вагончиками, подъемными кранами, контейнерами. И как что-то нереальное среди всего этого унылого однообразия возвышалась вдали церковь. Как символ веры и символ искусства. Она была узкая и высокая, как бы стремилась вверх. Ее белые стены сияли на солнце, а зеленый купол контрастно выделялся на бледной голубизне весеннего неба. Небо было еще одним чудом этого вечера. Оно было таким нежно-прозрачным, плавно переходящим в застывший воздух. Там, за церковью, его голубой цвет сменялся   желтым, а желтый -  розовым. И хотя эти краски не отличались особой яркостью, а были скромными, утонченными, они казались единственно истинными красками, существующими на свете. Впрочем, вместе с зеленым цветом купола. В этот момент не верилось, что где-то есть совсем другое небо - темное, низко нависшее, нестерпимо синее...
Я заворожено смотрела вдаль. Над самым горизонтом немыми серовато-подрумяненными клочьями распластались облака. Невероятно загадочные и таинственные как сам мир в момент его сотворения. Стояла такая тишина, что слышен был малейший шорох, далекое чириканье птиц. Вдруг взгляд мой привлекли они - белые птицы, кружащиеся над головой в ритуальном полете, славящем приход весны. И столько в нем было непринужденной радости, столько беспечности и веселья!
Траектория их полета все время изгибалась, как будто кто-то невидимый нашептывал им ритм: раз, два, три; раз, два, три, - и на каждые три счета они поворачивали в другую сторону. На первые - они летели темными, едва различимыми точками, на следующие же - синхронно меняли курс, и, как по волшебству, темные точки превращались в белых счастливых птиц, и тогда мне ясно были видны даже взмахи их крыльев. Но вот они снова почти исчезли в высоком северном небе...
Я долго наблюдала за ними. Они то приближались, то удалялись и все время кружились как сумасшедшие.
Резкий гудок электрички заставил меня оглянуться. Она неслась прямо под мост. Пронеслась и, вильнув хвостом,  исчезла. И опять тишина. Потом проезжали еще электрички, разлетаясь в разные стороны, словно расставаясь навсегда. Одна из них остановилась на маленькой станции, на которую вел мой мост. Эта зеленая змея растаяла, как и все предыдущие. Сначала затих стук колес, потом она  сама слилась с горизонтом. Я вспомнила, что когда я была ребенком, для меня было самым большим развлечением смотреть на поезда, идущие в далекие края, и мечтать, что это я в них еду, и грустить о невиданных еще мною местах. Огромной радостью было для меня тогда увидеть именно поезд дальнего следования - со шторками на окнах, с рестораном. Я смотрела на такой поезд, пытаясь прочитать на мелькающих вагонах его маршрут, в тайной надежде, что путь его лежит куда-нибудь на юг, и смертельно завидовала уютно расположившимся в мягких купе пассажирам, завидовала, что они могут коротать время, глядя на бесконечно меняющийся пейзаж за окном, на пробегающие мимо деревни, равнины, холмы, глядя на меня, одиноко стоящую на мосту...
Так много изменилось с тех пор. А может и немного. Теперь я мечтаю о самолетах и любуюсь тем, как они поблескивают серебром на солнце, и слежу, как растворяется белый след, оставленный ими в небе.
Электрички больше не показывались, а под мостом медленно полз товарный поезд. Я слегка перегнулась через перила и уставилась вниз. Вагоны шли самые разные: большие и маленькие, широкие и не очень, в виде телег и в виде фургонов. Мне почему-то стало интересно, смогла бы я в экстремальной ситуации спрыгнуть с моста на идущий товарный поезд.
Расстояние до самого высокого вагона было примерно с этаж, а до низкого - и того больше. Поначалу мне стало страшно. Но, вообразив опасность позади, я решила, что, пожалуй,  прыгнула бы,  только было бы очень больно.
Мне надоело свисать с моста. Товарный поезд был нескончаем. Я выпрямилась и увидела, что стою лицом к солнцу, которое висит между двумя прямоугольными совершенно темными силуэтами домов. Свет его как бы прорывался между ними и тратил все силы на то, чтобы осветить панораму у меня за спиной: пути, церковь, спортивный центр... Противоположная же сторона была из-за этого мрачной и невпечатляющей.
Я все стояла, и постепенно на меня нашло какое-то оцепенение, отрешенность и полусон. Мне казалось, что я попала в какое-то безмолвное безвременье, где вечно существует предзакатное небо из трех полос света и безудержные птицы, и даже бездомная собака, где всегда ходят поезда, перевозя пассажиров из вечности в вечность, а мост подрагивает от их стремительного движения. Так было и будет: в любом городе, в любой стране, в любое время.
Я была не в силах оторвать взгляд от красоты, которую нечаянно нашла здесь, не в силах пошевелиться, хоть мой час давно прошел. Я стояла до тех пор, пока не почувствовала, что сильно замерзла. На мне была легкая куртка и тонкие брюки, а теплом-то весна еще не баловала - конец марта, около нуля градусов. Но даже и тогда я медлила, потом все-таки начала спускаться, слушая отголоски своих мыслей и чувств, которые то накатывали и переполняли меня, а то прекращались вовсе, и я шла как в летаргическом сне, не думая ни о чем, не ощущая даже холода. И эта отрешенность была как исцеление, как благословение!
Навстречу мне попались две девушки. Они держали пиво и сигареты в руках и деловито разговаривали о какой-то рекламе. Они поднимались на мой мост и делали это уже, наверное, в тысячный раз. Мне стало грустно, потому что я знала, что, пройдя там, где только что была я, они ничего не увидят, не заметят. А еще я знала, что нет такого языка, на котором я смогла бы сейчас обратиться к ним.

* * *

Начинало темнеть. Когда я подошла к спортивному центру со двора, то увидела длинную полуаллею, ведущую к  основному зданию. С одной стороны на чуть возвышающемся газоне, слегка склонившись  к дороге, рос высокий, ровно подстриженный кустарник, еще совсем голый, конечно. За ним виднелся каток, на который я так и не попала за эту зиму, хотя не раз собиралась. Сейчас на нем, понятно, уже нельзя было кататься. Его рыхлая поверхность местами даже превратилась в лужи.
По другую сторону протянулось длинное стеклянное сооружение. Сквозь окна было хорошо видно, что это спортивный зал. Там уже зажгли свет. Кто-то бегал по круговым дорожкам, кто-то сидел на скамейках, какие-то ребята развалились на матах. Я шла совсем близко от них, отгороженная лишь тонким телом стекла, замерзшая, а они тренировались в шортах и с короткими рукавами.
В конце концов, я добралась до тепла. В раздевалке я согрелась, отошла, вернулась в свое нормальное состояние, принялась весело болтать с девчонками, которые занимаются вместе со мной.
Наш спортивный зал, маленький и аккуратный, прямоугольной формы. По всем стенам - зеркала, кроме одной - той, что позади меня. Там окна. Я стою лицом к зеркалу и вижу их отражение.
В наших занятиях мне больше всего нравится первая часть - танцевальная. Хорошая музыка и ритмичные синхронные движения приводят меня в состояние полного блаженства. От танцевальной эйфории мысли очищаются, все дурное остается где-то далеко, нервы становятся к нему не восприимчивы, и ты радуешься всему, и ничто не тяготит, как  будто кто-то отпускает тебя на свободу. Танец - это язык тела. Им можно выразить любовь, восторг, грусть, боль. Танец загадочен, почти нереален. Будто находишься в другом измерении и ничто, и никто не может до тебя дотянуться, пока ты танцуешь. Это похоже на творчество. Это, наверное, и есть творчество.
Так вот, когда мы танцевали, я глянула в зеркало и чуть не вскрикнула. Я опять увидела мое  небо, то небо, которым любовалась час назад. Как мне захотелось в этот момент остановиться, схватить всех за руки, подвести к окну - пусть тоже насладятся красотой!  Но нет, я ничего подобного не сделала, я только всматривалась в лица, пытаясь разобрать по их выражению видят они этот закат или нет. Небо тем временем стало намного ярче, розовая и желтая полосы сравнялись с голубой, по крайней мере, в окне. На фоне этого великолепия проступали темные силуэты домов, целого города - красивого, правильного. Я не могла оторвать взгляд от вида, словно чудом открывшегося мне с 10-го этажа. Я  опять впала в состояние прострации, двигалась машинально. Мне снова казалось, что я вижу вечность, что это небо и эти дома принадлежат всем городам на земле. Когда мы приседали, я видела только небо, и оно было настолько необычным, что мне представлялось будто это жалюзи, висевшие на окнах, закрыты, и что они просто так выкрашены в три плавно переходящих друг в друга цвета. Но, поднявшись, я убеждалась, что это не обман, между стеклом и небом вырастали дома.
Если бы я была режиссером или оператором, это, пожалуй, был бы отличный кадр: за окном льет дождь, пасмурное серое небо. Кто-нибудь подходит к окну, дергает шнур, и жалюзи закрываются. Оказывается, они были задуманы, чтобы поднимать настроение в дождливую погоду. Они переливаются изумительными тонами - розовым, желтым, голубым. Эти тона плавно перетекают друг в друга. Камера немного отъезжает и опускается. Создается иллюзия предзакатного неба. Потом камера возвращается и, о чудо!,  это и есть небо, а внизу тени города. А может это только чьи-то мечты?




Март 2000 г.