О чем Вы думаете по ночам?

               


                О чем Вы думаете по ночам? Ни о чем?
                Или не думаете? Ночь – это странное
                желание, оно бывает круглым, серым и
                черным, с запахом печали и бренности.
                Оно вечно и неистребимо. Что?  Вы
               полагаете, что ночь это черный день?
               Увы…День - это всего лишь мгновенье в вашей
                долгой ночи под названием  смерть… Вам
                стало страшно, или странно? Не бойтесь,
               это всего лишь, правда, о которой Нам давно 
              известно, так же как и Вам, но … не плачьте,
                иначе Ваше дыханье не услышит Осень!  И 
                оно пройдет мимо!  Ваша Осень  и Ваша 
              старость. Что если Вы никогда не увидите их?
                И тогда время Ночи  растворит ваши мысли
                в Бездне и  Вечный сон не откроет этого
                лица никому…
Эти строки, прочитанные  ею,  еще много, много мгновений жизни назад, в священных книгах  Отренга,  не объяснимо всплывали из потаенных глубин памяти. Они не давали ответа, они не ставили прямого вопроса, но они жили  в душе словно цветы, прорастая и расцветая, спустя время. Время длинною в жизнь, капли которой еще сочились по телу, но она уже чувствовала их малое число.  Оба солнца садились, и  ярко пурпурный закат приглашал Ночь в гости. Собрав силы, она спрятала свое пятнистое тело  в рыхлый песок. Теперь можно ждать. Её мутные глаза старой ящерицы еще видели блеск звезд, но Осень уже прошла мимо, захватив с собой Старость. Она устала. Некогда теплый и нежный песок теперь не понимал её мыслей, воды не хотелось, да и помочь она уже не могла. Ящерица по имени Хотт-хо хотела спать и видеть сны, сны  её   жизни…


- Ты слышишь?
- Что?
- Ты слышишь, эту тварь, эту поганую, вонючую муху!
- Заткнись, я ничего не слышу, - бросила Кризалия Герань своему занудливому брату в пустоту цветочного горшка.

- О, как же это скучно,  иметь семью! –думалось ей между делом, - особенно когда эта семья произрастает из твоего  стебля и ты, увы, словно ничтожный сорняк,  ничего не можешь с этим поделать. Она врывается повсюду в твою жизнь, мысли, желания. Она диктует тебе правила и мнения. Она доводит тебя до изнеможения, и ты начинаешь верить, что ты это она, а она это ты. И вот однажды…

- Ах, вот она где! Вот эта дрянь, я её вижу! Криз! Криз!
- Заткнись, придурок! Что  ты орешь! – нервы сестры стали тоньше шелка…


Кризалия Герань была не обыкновенной, пушистой, розовой геранью.  Жизнь её протекала наполненной глубоким цветочным смыслом – смотрением в мир! Мир за окном…. На самом деле у неё было не один, а целых  два мира. Первый,  выходил в сад, где  целое лето на пролет цвели игривые подруги. «Вто-рой» был более унылым, но обстоятельства  порой превыше нас, да и куда ты денешься с белого подоконника, тем более, если сидишь по пояс в земле и все твои физические возможности обрамляют лишь  две пары круглых  зеленых листьев. В такой ситуации жизнь за окном под названием «серый тротуар» стано-вится твоим «вторым» миром. По «второму миру»  все время ходили ноги. Ноги принадлежали многим знакомым и незнакомым ей существам.  Одних Кризалия знала хорошо, другие казались ей дико неуклюжими и даже страшными.

 
- Во - первых, я не придурок. А во-вторых, эта проклятая муха все время садится мне на голову. Она.. все время.. садится.. на голову. Она давит мне на голову, на мою розовую голову…давит, давит… она давит меня своими помойными лапами… ну, что…что ты молчишь!
- Кому нужна твоя голова, если в нет ни одной приличной мысли?
- Моей голове не нужны мысли её нюхают! А кто захочет нюхать грязную   голову ?

Ситуация становилась по-идиотски неразрешимой, и Кризалия отпустила свой взгляд вместе с мечтами и желаниями в яркую, пестреющую даль застекленного мира…

Нет, она не обратила внимание на внезапное молчание, воцарившееся вокруг. Она была там…далеко, и жесткий лязг ножниц, остался ею незамеченным. Нет, она не услышала их смерти, так же как и много, много, много мгновений спустя не услышит и свою…
 
Лимит фантазий исчерпал себя, и только сейчас наша Герань узнала в бесцельно разбросанных по краю подоконника розовых головках своих братьев. Мысль обожгла болью кровоточащие раны. Ужас выливался в отчаянье и выплескивался гроздьями бессилия….

 Зеленая кровь еще липко сочилась, когда её ослабевшие корни закапывали в садовую землю «хозяйские руки» …
 Однако,  боль, как и «бесконечное» горе не длятся вечно! Страдания Кризалии не были исключением. Пустота потери постепенно сгущалась во вполне ощутимый образ, который ждал её с распростертыми объятьями, желанный и таинственный, безбрежный и ликующий её «первый» мир!
 А вот и  он! Раньше наблюдать его она могла лишь издали, через стекло. Там, и тогда, он казался ей дивным. Пестреющий сад летних и осенних цветов. Стоя на белом, домашнем подоконнике Кризалия видела в нем  «высокое обще-ство» благородных растений. Как страстно она желала тогда стать частью этого общественного роя.
Мечта, как и положено по жанру судьбы, сбылась. И теперь нежный ветер уходящего лета  раскачивал её в такт жизни пестреющего сада.


                Вы никогда не слышали Одиночество?
                Оно плавно вползает в Ваше Дыханье,
                меняет Ваш взгляд, Ваш ритм… Одиночество
                свято – оно есть Вы, но Вы не есть Оно…
                Оно всегда стоит за Вашей спиной, но
               никогда не пускайте его впереди себя, ибо
                Оно не прикроет вас от Внезапности, но
                затуманит путь, ту «широкую усланную
                мрамором дорогу» ведущую в…


Эти слова Кризалия впервые стала слышать в переполненном мире цветов. Они приходили к ней ниоткуда. Просто звучали, звучали, звучали…и уходили в никуда. Герань их не держала. Впервые она была счастлива!

И было море -  васильки, гвоздики,  лютики, ромашки.    Цвета переливались из одного в другой,  обрывались, пропадали, и  вновь возникали новым обилием красок из ниоткуда.

Но очень скоро Криз привыкла, и от привычки стала  уставать...

- Криз, кто ты ? – вопрос прозвучал ошеломляюще.
- В смысле? – Герань слегка вытянула голову.
- Ты, спишь, или в облаках летаешь? Я уже третий раз у тебя спрашиваю – а, ты кто? – разъяснила  Вигилия Астра.
- Я цветок, такой же как и ты, что за вопросы! – Криз начала раздражаться.

                Непонимание всегда выводит и равновесия,
                независимо с какой ты  от  него стороны.


- Что? Как Я?!  Да, будет тебе известно, дорогуша, что я родом из древнего Китая. Еще мои предки  носили имя «осенние розы Венгрии». Я выросла из пылинки, упавшей со звезды! А это не одно и тоже. У меня великие предки и огромное прошлое! – решительно и самозабвенно выпалила Астра.
- Да, огромное прошлое… но возможно, у тебя не будет никакого будущего.  Завтра «хозяйский сын» идет в школу, и   тебе просто отрежут голову.
- Не слыханная дерзость ! -  бушевали  Георгины – если Вы безродны, и Вам нечем гордится, то зачем же сразу про голову! Здесь Вам не подоконник, где Вы могли позволить себе все, что угодно! Здесь благородное общество! Вот, мы мексиканцы. И уже четыреста лет рассыпаны по миру.  Легенда гласит, что  Далии (это наше второе имя) появились на месте последнего угасшего костра при наступлении льдов! А чем Вы, девушка, можете похвастать?
- Хотя бы тем, что у меня хватает ума не интересоваться своим проис-хождением и не выставлять его на показ. – Кризалия понимала, что не успокоит этим ответом никого. Но молодая кровь жаждала схватки. И она состоялась. Высокородное общество брызгало струями негодования. За это время Герань все -таки узнала и о себе, и о своих предках все то, что доселе ей было не ведомо, и даже более того. В этом театре обид и страстей не последнюю роль играли флейты Флоксов. Они, оказывается, мнили себя пламенем Одиссея, спускающегося в Аид, и Криз  ни как не смогла сдержаться по этому поводу:
- Если  бы Одиссей, как вы его называете, знал, что выродится из его факела, он бы не поволок его  обратно на землю, - она была  в не себя от ярости, -  и в аду Вы смотрелись бы гораздо лучше, чем при свете солнца! Да же ваши мысли пропитаны запахом тлена!…..Ненависть кипела

                Что Гнев, ласкающий  твои очи сладостью
                Миражей… ему лишь Вера Твоя в утеху. И
                когда ты уверуешь в Силу Гнева своего,
                он высосет  сок твоей  Жизни, и измож
                денный Дух падёт на Миражи ложных надежд.
                Не верь в силу Гнева своего…

Ночь уже раскинуло покрывало звезд, когда затихли вопли на садовом участке. Уставшая от словесных баталий, Герань задремала в прохладной тьме.
- Спишь?
- Почти, - Криз  не находила сил, чтобы открыть глаза.
- Что ж, спи. Одни под бездной спят, другие думают.
- Ну, если Вы не спите, значит, думаете? – бормотала Криз
- Да, думаю.
- И о чем же Вы думаете по ночам?
-  О том, что ночь – это  странное желание, оно бывает круглым, серым и черным, с запахом печали и бренности. Оно вечно и неистребимо.
- Что? – ей  вдруг показалось, что она бредит.
- А Вы полагаете, что ночь это черный день? Увы… День – это всего лишь мгновенье в вашей долгой ночи под названием смерть…
Герань очнулась.
- О какой смерти Вы говорите? Я не понимаю, это что шутка? – одна-ко не увидев никого из бодрствующих вокруг, замолчала.
- Вам стало страшно, или странно? Не бойтесь, это всего лишь, правда, о которой Нам давно  известно, так же как и Вам, но …
Криз смотрела изо всех сил по сторонам, пытаясь понять, чей это голос, но, чувствуя, безнадежность затеи, начала истерически всхлипывать
- Не плачьте, иначе Ваше дыханье не услышит Осень!  И  она пройдет мимо!  Ваша Осень  и Ваша  старость. Что если Вы никогда не увидите их? И тогда время Ночи  растворит ваши мысли в Бездне и  Вечный сон не откроет этого лица никому…
- Кто это? Кто? Какой бред! Какая старость! Я еще совсем молода! – начиналась паника.  Ответа не последовало. Тишина давила. Кризалия молча еще раз огляделась вокруг. Никого. Все спят. Усталость снова напомнила о себе, Криз вздохнула и опустила  изможденный взгляд на землю.

 Там  в пыли лежала  бледная головка цветка семейки Азалии. Это сухова-тый кустарник, растущий у ограды. Азалии жили семьей. На одном кусте распускалось более двадцати  снежно – белых, золотисто-желтых, или красно - фиолетовых цветков. В садовом обществе они носили ореол таинственности, так как являлись наследницами дикого рододендрона, чей мед, по легенде, лишал сил.

Она была еще жива. Возможно, ветер сорвал эту прелестную головку и принес её к корням Криз. Герань понимала, что  уже ни чем нельзя помочь погибающему цветку, поэтому молча наблюдала, как смотрят в небо снежно-белые глаза Азалии.

-                Лишь два врага обнимут Тебя нежно, и
                верность их не вызовет сомнений… тогда
                в путине рабства ты угаснешь,  твой
                мир уйдет… его  враги похитят,
                им имена -  Сомнение, Трусость, Страх…

Криз слушала шепот угасающего странника. Только, он не просто звучал в ночной тиши, он гудел железными звуками. «Что то, голос не очень похож на умирающий?», - проскальзывало в розовой Гераневой головке.
- Простите, мы не были знакомы.., - начала было Криз.
- Нет, мы не были и  уже не будем  знакомы, ты права.
- «Что за чушь? Опять другой голос!», - думала Криз про себя.
- Цветы, родившиеся и прожившие жизнь на этой клумбе, никогда не узнают тебя. Ведь ты здесь чужая, - голос Азалии становился слабее и тише
- Да?  Мне порой, кажется, что здесь не может быть «своих». – Криз наклонилась ниже,– А вам?
- Ты здесь чужая…чужая…чужая… и  этот сон, твой…последний сон …кончился. – белоснежные глаза таинственного цветка дрожали, силы покидали его, - Проснись Хотт-хо…. Проснись….


…В теплом песке ящерица дрожала. Бурые пятна на её теле меняли цвета и расположение. Пробивало в пот, и серый песок, облепляя, стягивал её шкуру панцирем. Она спала. Хотт-хо спала вот уже двести лет. С тех пор, как  голоса священных книг Отренга позвали её в пустыню, на берег лилового моря. Еще юность горела в  сердце, когда на её голове стали прорезаться рога. Три сферических, золотистых рога, обрамлявших короной голову Хотт-хо. В её стае это был знак. Знак изгоя. Из глубины веков «рогатые миъего» уходили прочь, унося с собой, и в себе пороки племени. У лилового моря их жизнь меняла предназначение.
 «Рогатые миъего» рождались в разное время, но каждый последующий приходил в мир только после смерти предыдущего, к тому же «золото греха» начинало расти  не сразу.
Когда тайные мысли  живущих в племени  покрывались «цветом тьмы», и ненависть  к друг другу начинала  пронизывать дух миьего, тогда-то и появлялись золотистые предвестники беды, коронующие голову спасителя.
Тогда племя изгоняло его в знак  жизни грядущих поколений. «Рогатый миьего» уходил умирать, унося с собой пороки своих собратьев. Но смерть должна   была встретить его не раньше, чем он, ведомый во снах  «гулкими голосами» коснется сутью своей каждого «состояния тьмы» и разорвет «круг её рождений».
Так  шла, двести лет назад, Хотт-хо к серому песку и лиловому морю…


…Азалия угасла. Криз любовалась её прекрасным белокурым цветом. К тому же в звездной ночи он казался сияющим. Она не поняла слов сказанных ей, но общий тон их звучания,  вдохнул покой в раскаленное, дневным гневом, сердце Герани.
Тишина была оглушительна. В такой тишине слышно только биение собственного сердца. И Криз его слышала. Ей чудилось, что она… это мир. Огромный и бесконечный. Криз закрывала глаза и не могла увидеть предела себе. Она неслась  над собой, ощущая холод космоса, видя мерцание пролетающих звезд, но не ощущала предела себя и своего тела. И в тут же  грезилось ей, что суть её столь мала, что даже пыльца рядом с ней – это гигантская планета, облететь ко-торую ей не хватит жизни. Вот так, бесконечно большой и бесконечно малой чувствовала себя Кризалия Герань под черным звездным небом на кануне сен-тября…

…Ящерица еще спала. За двести лет, поведенных с голосами, читающими ей Священные Книги Отренга, она научилась не отличать жизни от сна. Она не знала как долго длились её сны, но каждый раз просыпаясь, она видела себя другой, и  по другому смотрела на один и тот же, не меняющейся пейзаж. Он ей не надоедал.  В один из своих снов Хотт-хо прожила жизнь рыбы, разрывая «круг рождений Страха», и море с тех пор стало для неё живым. Она стала видеть Дух моря и слышать его голос в каждой капле воды. Другой сон подарил ей радость общения с Ветром, еще один с Песком.
«Рогатая миъего» никогда не знала, каким будет её следующий сон,  но знала, что каждый из них очистит Дух её стаи на целое поколение. И  еще кое-что знала старая ящерица. Кое-что из того древнего времени, когда еще «крылатые миъего» писали Священные Книги Отренга - то, что  от последнего  сна она никогда  не проснется…

                у каждого Твоего состояния есть
                противостояние, испытывая Радость 
                познаешь и Печаль… Восторг пересечет унылое
                Разочарование… и Ты  увидишь в этом
                правила игр,   но…  Свободу же 
                предвосхитит познание того, что лишь
               тебе природой всласть дана творить Закон…


…всю ночь Кризалия смотрела в небо, пока рассвет не возвестил о приходе в жизнь нового дня. Всё ожило, и все проснулись. Однако, общество высокородных цветов, еще вчера радовавшее своим присутствием и общением,  сегодня её уже утомляло. Бессмысленными ей казались  речи, бесцельными  прожитые дни. Её не восхищали последние бабочки, она понимала, что скоро придут холода, а с ними кончится не только её жизнь.
Солнце бежало быстро, наклоняясь к западу, и небо было по-осеннему раскрашено в  яркие цвета.  Оно было низким, сочным, филетово-красным с золотыми полосами угасающих лучей. 
«Жизнь на клумбе подарила мне небо!», - грезила Кризалия восхищаясь пурпурным закатом, - « разве могла Я увидеть его величие упершись лицом в стекло, вкопанной по пояс в землю, стоя на подоконнике? Нет, никогда. Никогда нельзя ощутить вкус воды, глядя на то, как её пьют другие..»
- Криз, послушай, - одна из шипящих  Астр подала голос – что ты, цветок домашний, делаешь здесь с нами под опасным открытым небом на этой клумбе?
- В последнее время я тоже задаю себе этот вопрос, - сухо пробормотала Грань
- Ну, и как с ответом?
- Наверное, это судьба, - Криз чувствовала напряжение.
- А мне кажется, что твоя судьба – кормить мух на подоконнике, не так ли?  Да, и вот еще что, а почему на твоем чахлом стебле торчит только одна голова? Ты что мутант? И не  потому-то ли тебя выселили из «теплого дома»? Эй, эй, .. да посмотрите ж на нее.., - астру начал разби-рать истерический хохот
Криз молчала. «Когда рядом с тобой дурак, -  пыталась отвлечься она -, ненавидеть его бесполезно.»
- Ты не права, возможно, одиночество украсило меня, но такой я стала недавно (зачем мне это надо?). У меня, как и у всех вас была семья, но волею судьбы её не стало, - Криз глотала  выступающие слезы, рассчитывая на понимание, - и от каждого брата своего у меня осталось лишь одно напоминание –  это затянувшиеся шрамы на моем стебле.
Пауза возникла.
 - М-м… А нам знаешь, ли обидно, что эти шрамы затянулись не на твоей шее!?
   Криз молчала. Но молчание это не было знаком согласия. Это был знак опасности. Знак затишья перед бурей, когда тучи сходятся в точку, становясь свинцово-синими, и где-то касаются земли.  Но гром не грянул…
    Гнев и ненависть так переплелись  в сердце Герани, что ни один звук не мог быть издан её, не иначе как рев дикого зверя. Она забыла все правильные и нужные слова, все чистые желания, все   светлые помыслы.
   Только смерть. Теперь только смерть успокаивала её. Она спокойно и тихо смотрела сквозь красивый цветок, находя  его еще  более прекрасным с вырванными листьями и содранной головой.  Зеленые волокна  торчавшие из объятой ужасом головы, раздуваемые ветром,  слегка убаюкивали Криз. Она больше не слышала воплей  ретивой Астры, она её видела и именное такой…
   «Именно завтра, уже завтра, ты будешь глотать последние капли воды в стеклянной вазе….и возможно чей-нибудь ребенок будет медленно выщипывать твои лепестки из еще не засохшей головки…»,-  Криз млела от фантазий. Они казались ей все реальней и реальней.
Ночь застигла Криз в мачтах о мести. Клумба уже спала. И её «кровный краг» дремал безмятежно.

                Как прекрасен ночной цветок? Он
                хранит в себе гармонию  кротости и
                цвета. А ты жаждешь гибели его.
                За что?
- Я жажду мести, за то оскорбление, которое этот уродский  цветок нанес мне сегодня, - Криз не удивил голос, скорее даже наоборот, она как будто ждала его.
                И все-таки ты жаждешь мести.
                Спрошу еще тебя. За что?
- За оскорбленье!
                - Нет.
- За оскорбленье!
                - Нет!
Криз стала чувствовать как жаром потянуло по стеблю. Все поплыло.
- Я чувствую, я знаю, ты есть сила. Прошу тебя, поверь мне, я права.  Никто не дал ей право на оценку моей судьбы. Убей её. Чтоб страх, увиденного, для других рождал смиренье.

                - О, Хотт-хо!  У тебя еще есть время.
                Не спеши.  Этот жар… ты горишь.
                Огонь сожжет твои листья и стебель.
                Это огонь твоей ненависти, огонь
                твоей мести. Но у тебя еще есть время
                снова стать миьего, крылатой миьего
                Остановись. Остановись Не спеши. Это
                больно, но это твой последний сон.
                Подумай … Подумай ..За что?. За что ты
                ей желаешь смерти?

У любой боли есть свой порог. Криз  так и не почувствовала когда  он наступил для неё. Синий огонь объял  тело, но холод озарения прояснил разум.

 - За то что она… она …  за то, что она …такая же как …я.  Я желаю ей смерти,  потому что она это Я. И даже  в гневе своем я говорю её словами, я дышу её  страхом, я и она ….и он ..и многие… мы едины… мы цветы… я желаю ей… я желаю себе … я желаю нам жизни…

Синий огонь стал ярче, он поднялся ввысь, унося с собой чью-то душу…


                Здравствуй Хотт-хо. Здравствуй Хотт-хо –
                крылатая миьего. Ты подарила племени 
                мир и обрела Голос Отренга, ведущий
                новую «рогатую» спасительницу по
                тайным изгибам внутреннего мира духа
                через иные миры и чужие жизни.



 Утром следующего дня  хозяйский сын отправившись в сад,  обнаружил засохшую герань. Он немного этому удивился, и, пройдя мимо, срезал  семь прекрасных Георгин. Носить первого сентября в школу Астры  ему уже так надоело…