2. долгожданная встреча и неожиданная находка

(из очерка "Сретение 2001")

…Город Санкт-Петербург, северная столица России. Старый четырехэтажный дом на Петроградской.  Тесноватый двор – колодец. Неприбранная узкая лестница. Высокая вековая дверь. Петербург Достоевского – здесь с тех пор ничего не изменилось, разве что появилась на стене возле двери  маленькая глуховатая кнопка электрического звонка.  Здесь, в этих странных местах живет мой Друг. Он всегда ждет меня, и сегодня мы встретились с ним..

…Уже поздно, давным-давно почти  все в старом доме спят, и последние светлые окна, одно за другим, погружаются в сон, разноцветные  гасят огни.  Только лишь на высоком, последнем его этаже неярким золотистым светом горит в темноте вечерней окно, занавешенное простой ситцевой занавеской. За ней – невеликая кухня.  В кухне стол, газовая плита, немудреная мебель. За столом сидят в  поздний предпраздничный вечер двое. Это я и мой Друг Сергий. Мы задумчиво попиваем заваренный наскоро чай, утоляя духовную жажду неспешной беседой. Мы сегодня впервые по-настоящему встретились после долгой, очень долгой разлуки.

…За окном чутко-чутко дремлет, словно все еще ждет
непредвиденных  новостей, поздний, вьюгой укутанный вечер. Предпоследними сполохами событий и слов догорает день 14 февраля 2001 года, канун праздника Сретения Господня.

Сретение – значит Встреча. И наша встреча чудесно совпала с праздником Встречи, и встреча наша была, как праздник. Мы снова встретились после стольких лет вынужденной разлуки – я  и мой старый добрый друг Сергий. Мы сидели на кухне и пили чай, и это была одна из наших редких и недолгих встреч, столь похожих на перекресток истоков неведомых ста дорог,  окутанных зыбкими туманами нерешительности и сомнений. И неровные удары наших сердец, и наши невзначай произносимые слова и мысли,  помогли мало-помалу расправить поистрепанные в житейских бурях паруса былых  надежд и открывали их для восприятия легчайших дуновений самых тихих и сильных ветров, уносящих корабль наших судеб за уже почти различимые горизонты  устремленных к нам океанов грядущего.

…Между прочим, разговор зашел о моих публикациях и о том, что мне непременно нужно встретиться с Издателем и показать свои работы, и вообще, мол, хватит морить рукописи в столе. И так далее. Сергей  всегда меня по-дружески журил за медлительность и нерасторопность.

– Что ж, согласен с тобой, Сережа! Отдам рукописи Издателю, а там
уж дело не мое, как Господь управит. Но что ты думаешь, Михалыч: все отдавать или часть?  Может часть еще пусть полежит в столе, а?

– Да давай ты все, не жалей. А в стол – еще напишешь!

И Сергей тут же созванивается с Главным Редактором
православного Издательства. и договаривается с ним о встрече на завтра.

Раскрываю папку с рукописями – она гостила  у Михалыча, ждала моего приезда (я всегда посылаю ему рукописи для самого первого чтения, а уж он их куда-то направляет, да умудряется это делать так, что непременно попадают они к тем людям, простым и добрым, благодаря которым и ради которых я только и могу слагать песни и петь). И неожиданно обнаруживаю застенчиво вложенный поверх бумаг, чуть помятый листок с компьютерной распечаткой этого вот короткого рассказа. Привожу его без каких-либо правок, изменений и дополнений:

ОДИНОКИЙ СТРАННИК              24.10.00
Шел дождь... Куда он шел и откуда мне неизвестно. Я также не знаю и того, к кому он шел. Ко многим он приходит в гости совершенно незвано, неожиданно, как при уборке сена во время деревенского сенокоса. А бывает, обидится и не идет несколько недель подряд. Тогда все только и молят, чтобы он прошелся по ним, потоптал, поразмял спинку Земли-матушки.
Вот и сейчас он шел уже третьи сутки не переставая, не переставая напоминать о себе постоянными ручейками, текущими по чему бы то ни было.
... Все уже разошлись, лишь она все сидела, подогнув под себя уже изрядно затекшие и промокшие коленки у свежепотревоженной Земли, которую уже изрядно потрепал дождь.
ОНА В МЕСТЕ С НИМ!
Она вместе с дождем поет сейчас эту песню одинокого странника, оставаясь единственным живым существом в этом жутком месте. Еще недавно он был таким же как она, а теперь... Теперь его могила прямо перед ней, но она почти не видит ее из-за дождя глаз цвета неба. Ее ладони прижаты к лицу, и издали кажется, что она, свернувшаяся в клубок, промокший до нитки,  –  старуха, познавшая жизнь и молящаяся за свои грехи. Но это не так, она просто не в силах больше быть сильной. Она ослабла, она болеет, в ее в голове сидит один страшный вирус, один грех одна мысль, требующая вытолкнуть ее наружу из этой неудобной оболочки:
«Я ХОЧУ БЫТЬ ВМЕСТЕ С ТОБОЙ»
Шел дождь.

Подписи автора под рассказом не было…

Прочитав, я несказанно удивился и даже, несмотря на трагическую печальность  рассказа, как-то воспрянул духом, увидев несомненный талант. Но самое удивительное было то, что по стилю изложения, по самому строю мысленного звукоряда,  содержание рассказа оказалось очень близко к тому, что писал я, причем, похожесть была не столько внешняя, сколько глубинная, свидетельствующая о принадлежности нас к одной культуре, к одному народу, одной земле и небу.  В общем, это трудно, да и нелепо объяснять словами.

Как объяснить радость встречи двух потерявшихся птиц перелетных из одной великой, но рассеявшейся  по белу свету легкой стаи. Их уносят прочь друг от друга противящиеся Божьей воле ветры, но они вновь и вновь стремятся собраться вместе, они все же друг друга находят и сразу  узнают при встрече, потому что  каждая их встреча – это встреча с самими собою. И мы, поющие люди, как эти вот перелетные птицы, друг к другу стремимся, но траектории наших полетов до неузнаваемости изменяют ветра гордости и тщеславия, и мы, те кто должны быть вместе, стремясь навстречу друг другу,   умудряемся избегать или не замечать путеводные огни промыслительных встреч.

Да, несомненный талант, данный, видимо, от рождения. Я всегда очень радуюсь, встречаясь с молодыми талантами, а еще больше радуюсь, когда вижу, как раскрывается Богом данный талант в своем служении Богу. И огорчаюсь, если нахожу талант, зарытый в песок, пусть даже в песок золотой, и вижу, как тускнеет яснейший жемчуг под спудами копыт. Бог хочет, чтобы талант раскрылся, а враг спасения нашего стремится талант или погубить, закрыть его, или, еще хуже того –   поставить на службу себе,  в своей дьявольской работе против Бога.

Кто же он, человек, написавший этот рассказ, и какое участие должен я принять в его судьбе? Я оказался в замешательстве… Талант несомненен. Мы с ним похожи, мы из одной плеяды. Нечто подобное я испытал при первом знакомстве с рассказами писателя-новомученика Василия Акимовича Никифорова-Волгина… Нет-нет, неизвестный автор, конечно же,  молод. Он принадлежит к поколению, воспитанному на роке, ностальгических песнях «Наутилуса», Виктора Цоя, сомнамбулической мистике «Аквариума» и самоуспокоенной самодостаточности «Машины времени», и многих-многих тех, кто дерзнул самонадеянно,  в одиночку или небольшими «рок-группами», без благословения Церкви-Матери, отправляться на поиски Истины в сторону, прямо противоположную Ей.

Сознание этого поколения открыто для осмысления глобальных проблем человечества, интеллект готов к разумному решению планетарных и космических задач, но их сердца, их души… О, бедные сердца, о души, тьмою безумного века ослепленные и опечаленные!  Ведь по ним, этим беззащитным душам и сердцам, для восприятия всесильного Слова Божия предназначенным, опустошительно прошелся серый безрадостный дождь рок-музыки и массовой антикультуры, а слово Божие, проповедь Православной веры почти не достигает их круга. Некому проповедовать, все перегружены выше головы. Слишком мало делателей… И лишь  окольными путями, через природу и вечную музыку, через  материнскую тихую колыбельную песнь и родной русский язык, соединяющий времена и народы, через опыт простого крестьянского труда и познание премудрости естественных наук,  – все равно приходит к юным сердцам вечная Божия Правда и борется со злом лицемерного века сего.

Вот и в рассказе у автора мелькнуло теплое, нежное воспоминание о шаловливом дожде, который приходит нежданно, « как при уборке сена во время деревенского сенокоса». За всем этим – знакомая с детства картина деревенской, нетронутой временем  малой Родины, воспоминание о том святом и заветном, что невозможно изгнать из сердца – о любви к земле русской, родной… Но, Боже, как этого еще мало, чтобы бороться с холодным осенним дождем, который сам ходит в рассказе по кругу и других стремится в этот круг увлечь. Кто поможет одинокому автору среди джунглей современного мегаполиса выправить судьбу его одинокого странника? Кто же, кто?  Только Церковь Христова, больше никто не возьмет на себя такую тяжесть чужой ноши.

И я с огорчением еще раз перечитываю рассказ неизвестного, и с сожалением нахожу в нем то, с чем не могу, никак не могу согласиться. Нельзя заканчивать рассказ безысходностью, нельзя на безнадежной ноте расставаться с читателями. Ведь  прекрасно помним незабываемые слова Экзюпери о том, что «мы в ответе за тех, кого приручили». То есть, за всех тех, кто доверяет нам. А читатель ведь доверил нам свое внимание. И на самом-то деле жизнь вовсе не безысходна, ведь она же от Бога дана нам затем, чтобы к Богу мы вновь возвратились и достойно смогли войти в Царство Его Небесное. И ведь не пустые это слова, но выстраданная тысячелетиями Истина. А скорби – лишь временны и происходят в нас по причине простой человеческой слабости.  Вот потому-то задача литературного произведения – вовсе не поразить воображение читателя, но дать ему надежду, утешить, и помочь разуверившемуся поверить, что он в скорбях не один, но вместе с ним Сам Господь скорбит и страдает. И вслед за скорбями Он, Милосердный, обязательно пошлет страдающим великое утешенье.

Поэтому я всегда старался сделать окончания своих песен, стихов и сказов обнадеживающими, оптимистическими, точнее, такими я их видел всегда.  А в рассказе неизвестного ясно ощущались тоска, смятение и безысходность. Но, в то же время, за всем этим просматривалось нечто очень высокое, близкое и родное. Да хранит его Господь.

– Откуда, Михалыч, взялся этот листочек? И не кажется ли тебе, что автор пишет очень похоже, пишет, как и я, но почему-то столько безнадежности в этом движении дождя по замкнутому кругу? Может быть, автор еще не знает о воскресении Христовом, и о заповеданной спасенным христианам Жизни Вечной… 

 – Да, очень похоже  пишет. Этот листочек передала мне Галя, племянница твоя… А я думал,  что ты  обо всем знаешь, и с автором лично знаком, – мой друг уже привык не показывать удивление чудесам, которые ежеминутно происходят вокруг него. 

– Очень интересно, - размышляю я вслух. Что же мне с этим
делать…  Утро вечера мудренее.

И мы ложимся, наконец, с молитвою, спать.


Александр Ратыня

21 - 23 февраля 2001 года,
            май 2001 года