Глаза девчонки, купленной мною

Сидим.
Беседуем.
Она курит, а я пытаюсь ее понять…
Приятные черты.
Огромные, ну просто огромные, в пол лица, глаза.
Красивые и пустые.
Влажные блестящие волосы.
Говорит, только что из душа.
Куда-то пропала Вика – подружка, поэтому ее, сутенер вытащил в экстренном
порядке на выручку «бригаде обслуживания».
Я заплатил ей.
Смешные по московским меркам деньги.
Смешные по московским.
Для нее же – нет.
Здесь, в сибирской глухомани, на трассе, это самая оплачиваемая работа, среди женского населения.
Я заплатил ей вперед, как и полагается.
Но на этом все и кончилось.
Не начавшись.
Меня хватило лишь на робкое прикосновение к ее телу.
И все!
Я просто не мог перебороть себя.
Не смог!
Первый раз за свои четыре десятка лет, купил «любовь».
И вот так все закончилось.
Она сидит рядом со мной: держит мою руку, в своей горячей ладони.
Словно успокаивает…
Я поглаживаю ее пальцы, будто извиняясь.
Молчу, изредка бросая, скорее по журналисткой привычке, вопросы-ответы, которые можно и не задавать.
В кабине КамАза, давно не осталось родного запаха: бензина, тосола, потной обуви, и всего прочего, что обычно сопровождает  обитателей  маленького экипажа, отматывающего тысячи верст, по дальним трассам.
Я сижу рядом с ней.
Казалось бы нелепейшая  со стороны ситуация.
Она прислонилась к моему плечу.
Я чувствую одуряющий запах свежести, источаемый ею,  какой-то протяжно – щемящей  цветочный  дух лета, среди февральской метели.
Мне спокойно и хорошо.
А она молчит.
И тут на меня словно что-то находит, я начинаю читать ей свои стихи: про Афган, про пески, про ушедших на небеса, и забытых…
Потом, выдохшись, замолкаю...
Она вдруг поворачивает свое лицо ко мне, и я в свете желтого салонного плафона, вижу ее огромные глаза, полные слез.
- Чудной ты какой-то, Саш. Как мой отец. Тому тоже за сорок: стихи пишет про любовь.
Совсем сбрендил. Все подсовывает их матери. А ей…до этого ли? Не понимаю я вас, мужиков. Вот таких. С остальными – понятно. Знаю, что им всем надо….А тебе? Странный…ты, Саш.
Она опять замолкает, и потом словно выдавливает из себя:
- Ты, наверное, в первый раз? Вот так? Да?
Я киваю, и отворачиваюсь к окну.
Она сжимает мою ладонь.
А мне почему – то стыдно за свою слабость, мужскую несостоятельность, и еще за что-то такое, что сейчас, в эту минуту - не объяснить.
Я смотрю в окошко: поодаль возле обшарпанного «жигуленка», подпрыгивает на морозе в нетерпении сутенер, показывая пальцем на часы.
«Оплаченное время – вышло!»
Она начинает одеваться, а я достаю блокнот, особенно не выбирая, наугад вырываю пять-шесть страниц со стихами, на одной размашисто, оставляю свой московский телефон, и имя.
Она молча, и осторожно, словно боясь меня испачкать, целует в висок.
Бросает наигранно бодро и вымучено в след, захлопывая дверцу:
-  Ну, пока, охранничек! Ежели будешь здесь, знаешь теперь, как меня найти.
И добавляет:
-  А с тобой хорошо, Сань! Правда!
Я не смотрю ей в глаза.
Словно знаю наперед, а скорее просто боюсь опять увидеть в тех, огромных глазах, замерзшую пустоту.
Снежный леденящий ветер, врывается в салон, заслоняя, подменяя собой теплоту,
уют, лето…и огромные глаза, так меня поразившие.
За окном потрескивает мороз.
Салон снова наполняется знакомыми до тошноты, обыденными запахами.
Может она,  и звонила?
Но март, а за ним и апрель, были напряженными больше чем некуда.
Я по двадцать пять суток в месяц, был на колесах, не вылезая из поездок, и опостылевшего камуфляжа.
Прилетев откуда-нибудь с Новосибирска, на следующий день, уходил суток на пять на Нижневартовск, или Сыктывкар.  Обратно  самолетом в Москву, и на утро
очередная поездка.
И как назло, ни одного маршрута в ту сторону.
Но те глаза…
Я до сих пор, не могу их забыть!
Глаза девчонки, купленной мною…
В первый, и последний раз.




САШЭ ЛЮБИЧ ©  02/2002