Рассказ о рассказе

- Бред! Чушь какая-то! – я в изнеможении откинулся на спинку стула. Рассказ, что называется, «не шел». Тщетно я взывал к музе, умоляя ее продлить визу вдохновения, и затравленными глазами впивался в окружающие меня предметы, делая попытки превратить их в строительный материал для сюжетной фабулы. Все было напрасно. Я уже опустил руки и с минуты на минуту ожидал прибытия творческого кризиса, окруженного сворой профессий, связанных с тяжелым физическим трудом. Первыми, однако, появились галлюцинации в скорбных галстуках. На лацканах их чесучевых пиджаков цвели гвоздики. Галлюцинации стали произносить банальные фразы, путаясь в междометиях. Я почувствовал, что у меня раскалывается голова. Взбунтовавшийся рассудок требовал развода. Ему надоело выклянчивать у жизни наблюдения и проводить бессонные ночи в объятиях неопытной эпистолярии. Я спрятал свою босоту в исцарапанные кошкой шлепанцы и одним резким движением обрел полный рост. Мир тополей за окном провоцировал на платоническую любовь. Душный воздух комнаты настырно лез в легкие и гипнотизировал волю.
- Есть! – озарило меня. – А что если написать о душном воздухе, придав ему человеческие черты и обрядив в безукоризненные манжеты? Новорожденная идея зашевелила крохотными пальчиками и заорала, требуя соску. Впрочем, через секунду мои пальцы сомкнулись на ее шее. Она умерла, так и не успев сообразить, что же происходит. Галлюцинации одобрительно зашушукались. Рассудок сменил бунтарство на ме-ланхолию. Душу зудило и трясло. Мучительно хотелось писать.
- Срочно необходимо найти тему, - подумалось мне. Мое писательское реноме медленно заваливалось словно пизанская башня.
- Тему, тему! - скандировала шариковая ручка, опухшая от безделья. Тему, тему, - вторил ей лист-квартерон, тяготившийся своей девственностью. Рассудок безмолвство-вал, видя, что не остается иного выхода. Я ушел в себя, но, проплутав там примерно с полчаса, вернулся с пустым лукошком. Темы не выросли. С улицы доносились крики. Видимо кого-то били. Рассказ «горел». Рассудок ехидно ухмылялся, предчувствуя мою капитуляцию и свой недельный отдых у голубого берега телевизионного экрана. Висящие на стене Битлы репетировали Реквием по моему таланту. Харрисон плакал. Обывательские мыслишки удовлетворенно пыжились и многозначительно подмигивали друг другу.            Спасение пришло, как всегда, неожиданно. Даже не соизволив извиниться за опоздание, оно широким жестом разложило передо мной целые горизонты сюжетов: любовных, бытовых, фантастических… Был даже один ни о чем. Его-то я и выбрал. Спустя пару часов дело было сделано. Новоиспеченный рассказ лежал на плато стола, радуя взгляд аппетитной поджаристостью словесных оборотов. Галлюцинации, пошмыгав носами, выстроились гуськом и ушли в стену. На соседском балконе отчаянно фальшивил заключенный в клетку скворец. Организм бредил величием и водой. Приближался полдень.


Дмитрий Сарматов