Закрой глаза!

- Закрой глаза. Что ты видишь? - тихо спросила Таня, приподнимая осунувшееся за время болезни лицо от измятой подушки.
Аня задумчиво посмотрела на подругу, потом мельком взглянула в маленькое окно на белый яблоневый цвет и синее небо. Даже у неё, маленькой глупенькой Анюты, уже мало оставалось надежды на то, что Таня когда-нибудь поправится. И теперь она думала о том, что Таня становится совсем странной, хотя и до её болезни Анюта была уверена, что Таня – самая странная девушка на всем белом свете.
Была поздняя весна, середина мая, и весна уже успела распустить листья и даже цветы, прошуметь первой грозой и сделать день длиннее ночи. Аня только начинала ощущать что-то мучительно-притягательное в этом времени года, и сама не понимала: то ли она становится гадким прагматичным утенком, то ли наоборот, превращается в лебедя. Внешне её метаморфозы еще не были заметны, однако болезнь подруги, пришедшаяся на её тринадцатую весну, ускорила её пробуждение.
…Таня беспокойно зашевелилась, и Аня очнулась, поняв, что забыла о её просьбе. Покорно закрыв глаза, она стала ждать каких-то видений, откровений – но не дождалась ничего. Только бурые, непонятные сполохи постоянно мелькали на темном фоне. “Наврать?” – беспокойно заметалась она. “Чтобы не разочаровывать, не волновать её… Сказать, что вижу… Боже! Что, что же можно увидеть!..” Чуть не расплакавшись от досады, что ничего не может сообразить, Аня открыла наконец глаза и, глубоко вздохнув, призналась, что ничего. Таня слабо улыбнулась и попросила: “Поверни меня к окну. Вот так… Спасибо…” Она то ли мечтательно, то ли с тоской смотрела в сад – по тусклым глубоко запавшим глазам её уже нельзя было этого понять. Казалось, она глубоко задумалась, ушла от реального мира туда, куда не попасть людям без пропуска, печать на который ставит сама смерть. В такие моменты Аня особенно жалела подругу и старалась отвлечь её.
- А что видишь ты? – спросила она.
- Как когда, - не сразу отозвалась Таня, снова улыбаясь, на этот раз более радостно. Сначала только темноту, но стоит мне подумать о чем-нибудь или почувствовать что-то, как это сразу возникает у меня перед глазами… Вся жизнь… Вот сейчас я видела этот яблоневый сад, и знаешь, мне казалось, я стала такая легкая и пустая, что лечу над ним… И солнце щекочет мне пятки и золотит загаром лицо, а райские птицы протягивают в клювах за черенки спелые яблоки, хотя яблони только цветут… И ещё какой-то конь, розовый и крылатый, несся рядом и предлагал откусить кусочек его сахарной гривы… Все, все… Что было и мечталось, только высокое, нездешнее, какое-то чудное… Глупо, да? – и Татьяна, все больше увлекаясь, пересказывала замершей Анюте все свои видения и сны, где сливалось в одну радостную картину Жизни все, весь мир, все радости и горести…
“Бредит”, – подумала Аня и осторожно взглянула на подругу. Лицо её порозовело, глаза улыбались, и Аня невольно усмехнулась: бред явно шел Тане на пользу. Она старалась поддержать разговор, сначала не очень-то веря своим словам, но постепенно увлекаясь, фантазируя и веселясь от души какой-то особенной, чистой радостью. Весь Танин старый деревянный дом вдруг ожил для неё, заскрипел разборчивее и наконец заговорил… Таня неожиданно открыла ей мир с другой стороны, Аня уже не была против непонятного и злого мира, как раньше, она была в нем, была его частью, чувствовала его и понимала. Тане и самой шли на пользу эти фантазийные разговоры с Аней, которые стали повторяться все чаще, изо дня в день.
…Когда Таня поправилась, был самый разгар июня. В пышных зарослях сирени девушки раскачивали скрипучие развалюхи качели  и смеялись. Иногда они вдруг обе умолкали, падали на сиденья и закрывали глаза. Потом снова вскакивали и, заливисто хохоча, пытались отгадать, что увидела другая. Когда оказывалось, что они видели одно и то же, Таня и Аня взмахивали руками и поднимались в воздух, делали широкий круг вокруг сада, кидаясь друг в друга зелеными крошечными яблоками, а устав, присаживались отдохнуть на рябину, болтая в воздухе босыми ногами.