Бесполезный гуру

Я ожесточенно вбивал гвоздь в стену.
Мать захотела повесить еще одну картину, из тех, что продаются по дешевке на любом базарчике, а отца дома не оказалось. В итоге недочитанная книга осталась сиротливо лежать на кресле, а я вбивал гвоздь.
Когда машешь молотком со злостью, надо быть очень, очень внимательным… В первую секунду после того, как ударило вместо шляпки по пальцам, я собирался закричать. Во вторую - понял, что мне не больно. В следующую минуту я соображал: как же это так. Потом осторожно вбил треклятую железяку и вернулся в свою комнату.
- Ну, двинь кулаком в стену, ведь больно будет! - сказал я сам себе в совершенно пустой комнате.
Не было. Ударил сильнее, с размаху. На разбитых костяшках выступила кровь, пальцы не шевелились. Где моя боль?! Холодный пот тонким ручейком обжег спину, память обожглась воспоминанием о Тибетской книге мертвых. Там я читал, что человек сознает о своей смерти, когда он не оставляет следов на песке. И когда нет боли.
Удар ноги в стену. Боли нет!
- Псих! - я попытался успокоить себя, нервно бегая по комнате. - Сядь! Сел? Хорошо. Дышите глубже - вы взволнованы. Что там дальше по Тибету? На ад это не похоже. А если это рай, то я глубоко разочарован. Так. Так. Кто может помочь мне разобраться с этим? Свят!
Святослав, сосед снизу, увлекался Востоком, йогой, католицизмом и другими умными словами. Он и дал мне Книгу. Он мог помочь понять происходящее?
- Коля, ты куда? - выглянула из кухни мать. - Ты гвоздь вбил?
- Угум! Схожу к Славке.
- Угум, - она нырнула к плите, попросила. - К ужину вернись?
На звонок никто не отозвался. Шел не зря - нажал еще раз.
- Заходи! - сипло прозвучал знакомый голос. В комнате, на тахте, лежал Свят. И не Свят. Свят, но бледный, с ввалившимися глазами новый старый друг. Остались только добрый взгляд и язвительная, как всегда, улыбка на тонких губах.
- Заходи! - радостно просипел он. - Как оно?
- На ха и не подумай. А с тобой-то что?
- А, мелочь, - он махнул рукой. Вяло, с трудом, нервно дернувшись. - Не подумаю.
- Ничего себе мелочь!
- Забудь, - Свят закашлялся. Тяжело, надрывно, прикрывая рот платком. Платок порозовел. Свят перехватил мой взгляд. - Ты что, шел сюда жалеть меня, что ли? Себя я сам пожалею. Ну?
Свят был моим гуру-одноклассником, а теперь, после школы, - просто гуру.
- Я боль не чувствую…
- Да? - Свят издевательски улыбнулся. - Ты уверен?
Он вздрогнул, покрылся потом, а на его правой, разбитой до крови руке, появился ожог.
- Свят, что с тобой?! - испугался я. - Что это?
- Не твое дело, - буркнул Свят. Потом поморщился и добавил. - Принял твою боль. Всякую. И не только твою.
- Это как это? - опешил я.
- Медитация, желание и целеустремленность. Что отсутствует у тебя, ученик! - горько и насмешливо выделил он последнее слово.
- И надолго это?
- Надолго. До самой смерти. Я и не знал, что вокруг столько боли… - Свят дернулся, застонал. - А я - дурак-дураком. Зачем я так люблю вас, людей?! Вечно я всем желаю добра. И самое обидное - я сейчас счастлив. Потому что вокруг есть столько счастливых вас. Набитых едой и животы не болят…
А потом его свалил приступ какой-то болезни. Вбежавшая Анна Викентьевна, его мать, метнулась к столику за лекарством, побежала к сыну. Свят мирно заснул.
- И вот так - постоянно, - сказала мать. Сказала спокойно, без тени волнения. И я понял, что Свят сказал правду. И действительно принял нашу боль. Я ушел. Мне было неинтересно.
Следующий месяц был самым безобидным в моей жизни, да и не только в моей, я думаю. Я забыл, что есть боль.
Однажды утром, зацепившись за ножку кровати, я выругался на боль. А после, с тяжелым сердцем подошел к окну. Осеннее дерево за стеклом уронило на землю последний красный лист.