Исток баллада

ИСТОК
[баллада]

(в сокращении)




1

Забрало ярости как будто веки грез,
Как будто пахота чудесной силы,
Удар глазами будто не всерьез,
Но будто бы с размаху в сердце вилы;
И слишком много «будто», в час седой,
В который время сложено в могилу.
Лишь миг, лишь поступь веры ледяной.
Лишь кровоток на мышце чует жилу.
Закон прорыва в плоть, играя в тень;
Да обретая высоту на пике молний:
Все тело — хлыст бича, и сразу пень
Корнями силы в землю, всею волей.
И жив и сразу мертв, под корень срублен.
Росток отчаянного духа из трухи.
И жизни перед смертью уподоблен.
И вот: печать мгновения руки…
И враг повержен, смят, и заперт стоном.
Он ляжет мягко, созерцая миг.
Но мертвый взгляд его судим законом.
А посему запретен даже вскрик.
Полуночный туман неясной думы.
И тут же четкой, будто шьет игла.
Намеренья хлыста души угрюмы.
Но жизнь в нем радостию спит, хоть и зола.


—    Пойми меня, —
Промолвил Сурт,
—    Извилист путь мой, да и крут.
Как выйти из воды огонь храня?
Отшельник зычно покряхтел,
Размяв затекшие места
И почесав под бородой
Сухой и старческой рукой,
Воззрился назидательно на Сурта.
—    Идти путем колхита совсем не твой удел.
—    Но ты же был…
—    Я этого тебе не говорил.
История моя, кому была известна, так давно уж крепко позабыта.
—    Играешь ты со мной старик…
Но Зигстар только смачно хмыкнул.
Со стороны штормующего океана
Жалобно донесся чайки крик.
Сурт в исступлении подножный камень резко отшвырнул,
Черкнув подошвой лата о песок.
—    Ты хочешь, что бы я помог тебе ступить на спуск смертельного капкана.
—    Я знаю, это не легко…
—    Ты ничего не знаешь!
Старик пошевелил массивными плечами,
Упершись мощными руками
Себе в бедро и в бок.
—    Вот камень, на котором я сижу,
Ты должен поднатужиться и бросить далеко,
Что б долетел он до черты волны
На смоченном водой песке…
Тогда увижу: будет с тебя прок.
Сурт посмотрел на океан, что бился волнами о берег вдалеке.
Потом на камень. И стиснул зубы злобно.
—    Не разогнуть спины
Мне даже с этим камнем…
К чему твоя издевка, Зигстар?
Тот одобрительно кивнул
И встал.
—    Тогда довольно.
Ты только что ответил себе сам.
Не сможешь выдержать удар
Колхита — так умрешь.
А предаваться сладостным мечтам…
Способен всякий.
—    Ты, Зигстар, мне поможешь. —
Задумчиво помедлив, молвил Сурт
И преградил дорогу старцу твердою рукой.
—    А ты упрям…
Старик, вдруг засмеялся
Колючим беспощадным смехом.
—    Пусть печень изгрызет мне морт…
—    Таких как ты я вдосталь навидался.
Сперва сам черт не брат,
А после давятся смертельным страхом.
Но тут же взором помутнел и сдвинул брови,
Окинув долгим взглядом серость неба.
—    Не сможешь ты пройти провал Открытых Врат.
Погибнешь, даже не пройдя Путь Приобщения.
—    Ты мне поможешь, —
Сурт вторил.
—    Научишь,
Подготовишь.
Но старец, будто что забыл,
Стоял в угрюмом ожидании
Ответа на вопрос, как быть…
В молчании
Его сквозила Жуть
Кровавых битв былых времен.
—    Ну, что же, Сурт… готовь-ка угощение.
Очнувшись от воспоминаний
Смотрел всегда суровый Зигстар со свойственным ему прищуром
Своим тяжелым взглядом.
—    Я буду ярким маяком для твоих желаний.
Не вздумай только отступить —
Ты честь кладешь на кон.
Сурт сжал зубами дрожь, что изнутри рвалась.
—    Готов я даже повенчаться с адом.
Но тот не спешно стариковски улыбнулся.
—    Твоя душа геройски увлеклась…
Я просто научу тебя как выжить.

Минуло много лет.
Вода бурлящего потока камни точит.
Не всякому дано открыть таинственный секрет
Дремотных сил стихии духа.
Но жизнь ведь не напрасно жизни учит.
Доходит суть до слышащего уха.
Но есть намеренье —
Оно стена из воли,
Что преграждает путь
Бессилию и страху.
И воина рождение
Не мыслимо без боли.
Он воздвигает себе плаху,
Что б эту Суть в себе открыть.
В цепях лишь только постигается Свобода.
И спутник разума не ищет брода.
Он прорывает путы и идет ко дну,
Он объявляет сам себе ВОЙНУ
И умирает сотни раз ослабшим духом,
Пока не станет выше боли и бессилья…
На пике беспощадного насилия
Над собственным несовершенством
Он воздвигает трон колхита.
Взойти же на него не сможет до тех пор,
Пока с самим собой не кончит спор
О принадлежности надежного щита
В руке и острого меча
К судилищному праву своему…
Трещат в ночи поленья и костер в дыму;
Не легок сей удел — он смотрит в бездну мира молча.



2

Дремали небеса в тени рассвета.
Остывшая земля готовилась к дневной прохладе.
Сквозь облака уж рвался лучик света
Готовый к схватке за просвет в их непробиваемой осаде.
По улице Суграда — столицы побережья —
Шел человек,
В костюме из дубильной кожи,
В высоких латах на ногах,
С открытой грудью на ветру,
Как признак небреженья
К жизни или миру;
И шел он так, как будто не привык
К твердому спокойствию подножной суши.
Возможно, странствовал в морях
По зову ищущей опасности души.
На нем не видно было признаков оружья,
Лишь странной формы амулет на складке вала мышц грудных.
Он был похож на крест, но отдаленно.
То было явно не распятье…
—    Пойдешь ко мне в мужья?
Он резко повернулся обветренным лицом на голос.
Девица засмеялась сбивающимся смехом,
Блеснула взглядом глаз прищуренных и злых.
—    Ты только мне не делай слишком больно…
И приступив к нему, задрала платье.
—    Не утруждай себя ответом на ее вопрос.
Она безумна.
Сурт понимающе кивнул
И посмотрел на торгаша вином,
Что стену рядом подпирал,
До этого, клюя блаженно носом
Под гомон пробудившегося града.
—    Налить тебе вина, монкрес?
Девица, хмыкнув, отошла.
Сурт только бровью двинул,
Размышляя.
—    Нет, дервис, мне не надо.
Меня дорога странствий в этот город завела,
Иду вот так, пути не зная.
Поэтому, хочу спросить тебя…
Но дервис будто бы уснул,
На винном своем троне восседая;
Сурт подошел и еле ощутимо бочонок его снизу пнул.
Тот вновь глаза разинул.
—    А это ты… Вина?
—    Скажи мне, как пройти ко внутренним вратам.
—    Ты хочешь во дворец?
Изволь…
Иди, как шел,
Но правой стороны держись.
У колокольни свернешь влево.
Сурт было отошел.
—    Нужна ли тебе женщина,
Монкрес?
Но Сурт не оглянулся.
«Не отвергай просчета вероятностей», —
Услышал  Зигстара в себе он зычный голос, —
«Упустишь мелочь — значит, не жилец».
(«И все-таки ты вжился в роль…»)
«Покой давай рукам».
«Удар твой, словно взгляда злой укол
И этим взглядом ты быстара  валишь…»
«Но главный козырь поединка — СЛОВО.
Поскольку есть различие,
Когда сказать, когда молчать,
Когда же — просто выть под нос
От жуткой боли.
Не в силе тела воина величие.
Ты это должен четко знать.
Обильно рану же соли,
Что б слышать стойкой воли глас!»
Сурт подошел к вратам дворца
И постучал кольцом пудовым
Об металл клепованной оковки.
Сквозь узкое оконце увидел тут же часть лица,
Со взглядом обвиняюще суровым.
—    Чего тебе здесь надо?
—    Пришел к Правителю на клич. Я безоружен.
—    Угу. Тогда покаж мне руки.
Чуть отойди и повернись.
Да, вижу.
Тебе придется обождать у врат.
Не умирай от скуки…
Страж отошел. 
Сурт ждал почти что сутки.
Потом стучал еще.
«Будь терпелив всегда».
И голос Сопра,
Октарта  скихтов  легиона:
«Правителю Суграда Воин нужен,
Который сможет затвердить войска его жижу.
Но Суград ни к чему нам. Только эта рысь,
Мохморт, что грань запрета перешел.
Он должен умереть. Будь осторожен.
Настал твой час крещения, мой брат.
Удача подчиняется расчету.  Не упусти ее»
Вдруг, шорох за стеной. Сурт встал с наваленных у врат камней.
—    Ты будешь принят лишь с утра.
Иди пока, попей вина.
Вернулся Сурт на камни.
В свод неба уходила неприступная стена.
Вечерний город зажигал огни.



3

—    Я умираю! —
Он стенал,
Израненный,
Закованный
В нервущиеся цепи,
На них свисая со скалы отвесной;
Там сверху, на краю
Наставник, руки на груди скрестив, стоял:
Во всяком случае, хотелось Сурту думать так...
Под ним пучина темная сгущала свои воды.
Он в схватку не с акулой должен был вступить —
С самим собой.
За горло пальцами хватал слепого страха мрак.
Но Сурт хотел быть выше его тщедушно суетной природы.
И вот еще: он и не думал умирать...
Наставник продолжал стоять,
Покуда Сурт не выбился из сил
И прекратил стонать.
Глаза открыл
И смело посмотрел в саму личину удушливого ужаса и смерти.
Потом он поднят был
Наверх,
Уже постигший незримый путь преодоленья смертной жути;
И закаленным волевым клинком
С души снимая ее гнет пока что наспех.
Так было поначалу. А потом...

«Ты дьявол или бог?»
Ответ отыщется во чреве мглы.
Жар раскаленной от огня любви иглы
Опаливает сердце.
Но главное, что б смог
Мятежный дух
Бороться с судьбоносным жезлом.
Рука нащупала замок на дверце,
Признание, что рвется на уста
Не будет слышимо на слух —
Уж лучше сердце все ж пронзить пылающим железом;
Но острие иглы вонзается в металл нагрудного креста
И оставляя дымный след, скользит по коже…
И разум спящий не находит себе места.
Пред взором лишь влезающие в маску умиления
Бельмесые хохочущие рожи.
Он вздрогнул и очнулся.
Ночь.
Рассвет не близок.
Гнал сон глумливый и тревожный прочь.
Но небосвод для птицы низок,
Когда она взметает крылья во всю мочь.
Сон мучил Сурта до утра.
Потом его окликнул страж
И растворил щель во вратах,
Впуская деверя ума и боевого топора
Во внутренний покой двора;
Его ночной, полусознательный мираж
Вгонял его в нелепый страх,
Он никогда так не зависел от внутреннего мира
Слепой и часто суетной души —
Но перед ним бесплотный лик Нагира,
Сурт должен подытожить его крах…
Охранник молвил:
—    Не спеши.
Сейчас ты встретишься с навизором  Мохморта.
Он ждет тебя.
—    Правитель в городе?
Страж, было, сделал шаг,
Но замерев на миг,
Взглянул на Сурта с каверзным прищуром.
—    Через мой пост Нагир не выезжал.
И так как город не в осаде,
Он может быть вне городских пределов.
«Зачем справляюсь о своей нужде у всякого отребья?..
Проклятый сон.
Так выбил из седла!»
—    Не столь приятно быть далеко от дома по нынешней погоде…
Охранник лишь кивнул, всецело соглашаясь.
—    Понятно это безо всяких слов.
Он явно свысока смотрел на Сурта.
И это принесет ему урон,
Когда он встанет на пути колхита.
Тревожный сон,
Но голова — светла.
Его не остановит вся Нагира свита.
Быстрее молнии свершит он суд.
А слухи этот факт чрезмерно изоврут.
Одна была лишь трудность — медальон.
Колхит не мог его от света прятать.
Но знающий особого креста черты
Не смог бы Воина Цепей с простолюдином спутать.
Тогда объявлен будет сапой  он.
И положить придется много
Жизней,..
Что будут в памяти его,
Умом,
Хранящим прошлого печать
От сердца напрочь скрыты.
«Проклятый сон! Опять!!!»
Ведь я во сне мечтал… о ней…
О КОМ?!»
Дано ли сердцу знать?..
Сурт мог понять себя с трудом.
Во сне он жизнь хотел отдать
За честь… жены Врага.
По сердцу заструилась влага
Едкой желчи.
Терпеть безумие окольных сил души нет просто никакой разумной мочи.



4

Он принят был с почетом.
По правилам гостеприимства обхожден.
Но Сурт был в напряжении:
Все скользко как-то,
Не говорят о деле и потом
То благостное небреженье
К делам насущным рати,
Которым подчивал навизор Сурта
Давало почву для не ясных, вычурных сомнений.
«Ведь интересы государства сложены на кон
Игры беспечной».
«Ну, так что?..» —
Навизор будто отвечал,
Болтая исключительно о знати
Двора и града,
О прибыли угодий и торговли внешней ради казны.
О том, что люди часто сбиваются с пути,
Ища во власти над другими покой для сердца;
Превратная услада!
Но стоит лишь взглянуть во глубь лица…
И видишь: все пустая там бравада.
Но люди тщетного ума творят законы.
О том, что нападает на него икота,
Когда он слышит что о Воинах Цепей.
Сурт даже не успел насторожиться.
—    А что за амулет ты носишь, готав ?
Какая-то награда?
Я о таком бы даже не мечтал…
Сдается мне, что это знак колхитов.
Хотел Сурт промолчать, но все-таки сказал:
—    Коль хочешь ты до сути
Дознаваться, амосат,
То должен понимать: я ничего не прячу!
Иль хочешь ты, что б начал я бояться?
А сам в спокойном спазме нервов размышлял:
«Это проверка, не иначе; прощупать до корней
Его кипучую натуру, до самых пяток лат…»
—    С тобой я воин не шучу.
Я думаю, что ты колхит.
И сделал знак рукой.
(…Там в небе птица, расправив крылья, спит)
И Сурт почувствовал сырого неба зной.
«Будь осторожен» — промелькнуло у него,
«Стремительный полет твоих реакций
И мощь смертельного удара запрячь поглубже…»
Никто из прибывших на гомон доверительной беседы
Потом всего
Не вспомнил.
Мелькающие латы,
Шуршание плащей, стесняющих солдат движенья.
Короткие толчки надолго усыпляющих ударов.
Сурт действовал как ураган,
Стараясь подражать в своих движениях
Благоуханью расцветающих акаций;
Но все-таки во время схватки под лезвие меча плечо подставил,
Чтобы надрез был виден хорошо на коже.
(Без боли не сокроешь правды…)
Когда все, кроме пыли поднятой, надежно улеглось,
И только лишь навизор с Суртом стоять остались,
Тот вышел из проема раскрытой настежь двери,
И оглядев спокойно место столь не долгой битвы,
Внимательно взглянул на Сурта, ища в лице его усталость.
Сурт взгляд его перехватил
И тут же размягчил
Черты лица, ссутулились
Слегка его прямые плечи.
«Ну, что ж навизор,.. так смотри!
Я воин, но не смерч».
—    Ищу почета я и славы,
А в людях нахожу лишь скупость
На вопрос ума и сердца…
Как будто бы с горчинкой молвил Сурт.
—    Из чаши осторожного сомненья моего
Просто ты отпил.
Не знаешь, значит про колхитов ты всего…
Да, ты довольно крут!
И как гляжу, еще и ранен… тебя могли убить.
Не вижу больше смысла тебя удерживать.
Сейчас ты встретишься с Правителем Суграда.
И показал рукой тесненной златым перстнем
На выход из палаты.
—    Сюда.
Сурт лишь кивнул едва заметно
И положив ладонь на рану последовал за ним.
Они прошли дворцовые сады,
Что были отгорожены от стен каналами с водой.
—    Мохморт живет не бедно, —
Заметил Сурт.
Навизор Коавен (назвавший так себя в начале)
Лишь брови приподнял, да головой
Кивнул, ступая рядом с Суртом по парковой аллее.
—    Мохморт совсем уж сед, но дорожит своей женой —
Ее это причуды.
Сейчас уж март…
И скоро расцветут сады.
Красиво будет здесь.
Сурт улыбнулся.
—    Как вяжется сентиментальность с чувством долга?
—    Когда темно, приятен свет…
Осталось нам идти не очень долго.
«Внимательно все взвесь.
Сейчас ты кожей ощутишь дыханье жертвы…»
Но в чем-то смутно воин сомневался.
Сон в одночасье научил его не верить яви.
Поэтому, когда они степенно
В приемные вошли палаты
Сурт внутренне предельно подобрался.
Пройдя ряд комнат и смотровых площадок
К дверям, закованным в металл,
С охраной по бокам их, подошли.
(«Момент лови…»)
«Решение возникнет своевременно».
В ушах заместо звуков,
Шуршанье рвущейся на части ваты:
Так напряжен фон концентрации ума.
Полет отточенной как бритва мысли
Лишь отягщает невесомость сути
Реалий предстоящего момента.
Стражи дверей раскрыли их без слов,
Лишь повинуясь знаку взметнувшейся руки навизора.
«Не ждут они ведь грома,
Средь неба ясного!»
И с этой мыслью Сурта они вошли
В зал дипломатических приемов.
«Ведь знай Мохморт, что его ждет,
То точно,
Его бы тут же скрючило от жути…»
(«Внимательно смотри!..»)
«И крючило бы вечно…»
«Что же меня так яростно гнетет?»
Одна лишь кехта  знает…
«Что может быть теперь опасного…»
Сурт сдавливал свой смутный страх тисками мощной воли.
—    Позволено ли нам войти?
И Сурт увидел жертву.
Мохморт стоял, сложивши руки на груди,
В спадающем до пят узорном дорогом кафтане
У длинного дубового стола.
Правитель посмотрел на Сурта.
И взгляд его скрывал тревожный знак
Неощутимого со стороны бессилья.
Сурт это понял так.
И не ошибся.
Но — не мудрено; в огне ведь не горит зола…
Правителю не хватит злата,
Что б выкупить хоть миг своей бесценной жизни
Будь только что вошедший колхитом скихтов легиона,
Что тайно послан совершить скоромный СУД.
—    Вас жду я.
Под маской безразличья Сурт запрятал
Вцепившийся в лицо Мохморта взгляд.
Он остро чувствовал:
Глава Суграда хотел было продолжить,
Но почему-то сбился.
Потом, вдохнув, опять раскрыл уста.
«Он опасается внезапной казни?»
—    Пройдите и… располагайтесь. Хотите, принесут вина?
—    Спасибо, мон секор, —
Промолвил Сурт, свой ум нещадно скрючивая в узел,
Кроя из мысленного хаоса узор.
—    Гостеприимству вашему я рад…
Но тут же прерван был поднятием руки.
—    Позволь же прояснить
Тебе, о амосат…
(«Зачем-то не уходит Коавен»)
—    Не то что нам приходится бояться
Происков колхитов, но…
И Сурта, вдруг прошибло, как огнем.
«Зачем же умному Мохморту ТАК ГЛУПО ПОДСТАВЛЯТЬСЯ!!!»
—    Я понимаю, — молвил Сурт. —
Суград — клоака сплетен.
Но лучше будет, если поднесут вино.
К проверке же я был готов —
Знал, что так будет.
—    Тогда, не будем тратить лишних слов!
Мохморт протер ладони друг о друга.
—    Поскольку все же мы душой простые люди…
И стража кликнул.
—    Вина! Мясной закуски!
Сурт расположился за столом.
Навизор, поклонившись, вышел.
—    Так живы будем, не умрем!
—    За это стоит выпить, право…
«Мохморт все ж мудр,.. колхита чуть не обманул».
Ну, что ж, он разорвет его тем паче на куски,
Что б знали: нет спасенья от колхита!
Судьба указывала путь остроконечным жезлом.
И за вином Мохморт-подставка о деле ратном разговор завел,
Но было невесомым его слово…



5

Он принят был на службу.
Капитаном роты — для начала.
И с Коавеном, навизором от бога,
Как это говорится, дружбу
Свел; но Сурта боль неясная терзала
В груди могучей — сумятица души —
Блаженная в огне кипучем недотрога.
Недели шли, но сон, как омут,
Что тянет в свое чрево крепко.
Сон был не просто вещий — думал Сурт.
Такие снятся редко…
Сон — явь. И сон — мираж.
Он выпить позволял себе —
В угаре пьяном Сурту становилось лучше.
Но муть
Прибежища в очах земной богини
Пророчила не лучший жизни путь…
«Зачем же человеку сердце?»
«А душа?.. Бредовое смятенье»
Как подобраться к той заветной дверце
Хранит что тайну за собой не ясной смуты
В сердце;
В свободном от условий духе...
И нет, по трезвому минуты,
Когда бы не довлело жуткое влеченье
По сути в пустоту пустот...
Но мощь самоотверженного духа хранил в своей руке
Посланник Легиона;
Руке, что камень раскрошить
Способна.
Он должен был избавиться от внутреннего стона,
Безумие души своей нещадно задушить,
Что б смочь исполнить свой кровавый долг
Вполне достойно!
Не мог никак он взять лишь в толк
Где сам Мохморт.
И будто бы случайно
Не раз входил в приемные палаты,
Рискуя своим новым положеньем:
Ему определили четко его место.
Со внутренним порядком был ознакомлен Сурт.
Свободно мог перемещаться он в пределах только роты,
Иных казарм и части полевого городка.
А коль была нужда в каком вопросе к чину выше,
То должен был послать солдата с донесеньем.
Но делать так ведь невозможно слишком часто...
Еще тоску нагонит своим служебным рвеньем.
Или подозрение.
Конечно, можно обождать слегка,
Потом опять согласия добиться на прием
К занятому постоянно Коавену.
Придумать нужно было что получше.
Иначе не пробить ему глухую стену.
И как-то после порции хорошей доброго вина,
К нему пришло как озарение...
Возможность есть только одна —
Мохмортом приглашенным быть на одобрение.
Но как?..
Ответ  — подручный долг,
Которым обязался,
Чтобы достичь своей насущной цели.
Препятствия, которых опасался
Распались в уголья и дымом стали.
Он сел на ложе после полусна
В комнате своей при вверенной ему казарме.
Вино шипуче;
Кровь так же как оно красна,
Но лишь пьянит иначе.
Он сразу же в уме
Прикинул
Срок обученья вверенных ему солдат.
И вышло, что не столь уж много
Времени осталось до пути назад,
На остров наводящих ужас лишь именем своим
Воинов Колхитов прославленного у народа
Легиона Смерти.
Потом же Сурт в спокойствии заснул.
Прошла всего
Какая-то неделя,
А в роте ощущался уж нажим
Нового и видно не простого капитана.
Он рассказал им в чем боя подлинная правда.
В той роте были те, которых он
В навизора палате так ловко уложил.
Сурт, нареченный Коват, что взглядом лишь повиновение творил.
И он установил средь них свой собственный Закон.
—    Они уж постараются, кортар.
Ведь, не ребята — черти!
У ротного капора не слова — сопрано...
Но твердо держит стылая земля
Того, кто Сурта принимал не то чтобы удар —
Шлепок.
Но даже от шлепка курсачий  выл...
Охват стремительный, как ветра яростный порыв,
Что с ног валит
У капитана Сурта при учебной схватке.
Охват — стесняющие разум и движенья сети.
Оружие на землю — с места срыв,
Подскок — как взлет, удар — короче взгляда.
И остановка мощи каждого броска на самом его пике.
—    Пойдет им это впрок,
Мой капитан!
Я чувствую уже.
Откуда же умение такое?!
—    Я обошел так много стран,
Что научился даже
Кроить из ткани дамский сарафан.
Сгодится в жизни ведь умение любое...
Таков был незатейливый ответ
Колхита.
Но в глубине души таилось ведь иное...
И все-таки самим собой остался Сурт,
Хотя внутри жила
Еще не пробужденная мечта,
Что молча и измученно звала...
Мечта, что, воплощаясь, дарит свет
... И боль. Страдание и смерть.
Но так же яркий след безвольной жертвы.
И стынет кровь
От бессловесной клятвы
Самому себе хранить Ее;
Взрастить, взлелеять.
И сердце, ударяясь в грудь, огонь кует.
И имя той мечте — ЛЮБОВЬ.



6

Он терпеливо ждал.
Солдаты его роты стали лучше.
Оружие в руке сидело крепче.
И твердость безоружных рук
В ударе и заломе, и захвате
Несла печать колхита.
Над мастерством их призрак Сурта восседал,
И не было ни одного для них их капитана выше.
Со временем всем становилось легче
Сносить занятий беспощадный круг,
Выйти из которого не позволялось роте
Даже на миг: был распорядок строг
И точен, как поступь узкой тени солнечных часов
В погоню ясную...
Расхлябанность средь них была изжита.
И часто проливалась в учебных схватках кровь;
Но каждый знал: кровь проливает не напрасную.
Уменье выживать — бесценный дар.
Учил их Сурт как правильно сносить удар.
Учил не малой доле
Из того, чем обладал.
Учил сопротивляться духом боли...
Случился день,
К себе навизор Сурта вдруг неожиданно призвал
На обсуждение стратегии учений общих.
Семнадцать ротных капитанов —
Чинный свал...
И полковой мундир, что содержал в себе лицо
Угрюмо важное.
Сурт поглощен был обученьем роты,
Поэтому, всех хорошо не знал.
И на совете в большинстве молчал,
Тех слушая, кто «прыгал из штанов»,
Стараясь показаться перед высшим чином.
По мнению задумчивого Сурта,
Сборище подобралось сутяжное.
И войско — не экстракт; чуть терпкое винцо.
И командирам сим подчинены солдаты...
Теперь он понимал, зачем Мохморт пустил
По миру клич:
Закваску постную обильно сдобрить крепленым красненьким вином.
А это все равно, что средь зимы ждать лета...
Или к замку, что насквозь проржавел
Пытаться подобрать заветный ключ.
Совет до ночи длился.
Но был распределен план действий.
(«Во мгле нечаянного лабиринта
Ты слышишь под подошвой хруст костей,
Которыми присыпана надежно твоя мечта...»)
Сурт лишь умылся
Перед сном и завалился спать,
Дав указание капору к подъему по тревоге.
На утро взвилась рать!
И кто-то из солдат соседних рот
Заранее, наверно обмочился —
Шутили на ходу бойцы лихого Сурта.
Шли долго по проселочной дороге,
Покуда не достигли места.
И заняли позиции по вверенным расчетам.
И полковой миссар  дал знак.
И началось...
Хватило б только крепости держащим меч рукам.
Кто в толк теперь возьмет,
Как так случилось,
Что рота Сурта избежала хитрого капкана
Стратегии продуманно внезапной?
Никто не знает КАК.
Но это было зрелище!
Миссар разинул рот.
«Неужто это все заслуга Сурта?!»
А вслух сказал:
—    К награде капитана.
Прекрасный бой!
Будь это на войне, осталось б только пепелище
От врага... М-да.
Позиция опять отважным капитаном лихо взята!
Не схватка то была — скота забой...
—    Ты Сурт, почет себе снискал, —
Заверил его позже глава войска.
—    Удали не видывал такой.
Коль не мои б года,
Пошел к тебе бы в обученье.
И хлопал Сурта по плечу, смеялся.
—    Возьмешь, наверно, роты остальные в попеченье.
Твоя должна быть у солдат закваска.
Сурт будто бы на миг замялся.
—    Приму за честь.
И отошел, салютовав привычным для военного движеньем.
И если ведал бы миссар с кем говорит,
Застряла б в горле его спазма кость
Обильной немотой...
На утро Сурт уж знал, что был повышен званьем.
Но рвение иное в душе его горит.
В судьбе его иная грань.
Он посыпает кровь кипучую прожженною золой
Того огня, что только тлеет,
Но не дает еще решающей искры.
И с моря ожидания попутным ветром веет,
Однако, еще право, не штормит...
Но все-таки Сурт вынул козырь из колоды на кону;
Сейчас он станет королем игры
В которой ставка — ЖИЗНЬ.

Случается, что день сменяет ночь:
Для спящих сов плохая перемена.
Когтей смертельных мощь
И крыльев взмах —
Иллюзия приятных снов...
Но между явью подлинной
И кажущейся явью
Вознесена сквозь небо даже не стена!
И крепость этой не-стены черпает силу в думах,
Что призваны струной сердечной
Развеять скуку неутомимому в таланте соловью,
Что музыкой своей беспечной
Творит гармонию в умах,.. сердцах.
Он видно, задыхается любовью;
И трель его души слегка тревожит мир.
Мир явный
И другой — потусторонний.
И филин, птица тьмы, от сновидений пьяный
Не ведает о тонких струнах сердца:
Он раб молниеносного расчета,
На шорохи земельной плоти
Инстинктом, да и голодом влекомый.
И глаз — неугасимый в темноте сапфир.
И умудренная летами недвижность старца.
И где-то на границах перехода
Мглы тесной и пространственного света
Утерянная навсегда
Мечта,
Была которая вместилищем Всецелой Сути.



7

—    Свидетельствую! Этот человек — сам дьявол.
—    Мне кажется, превысил ты его значенье.
—    Нагир,.. Я повидал людей...
И этот капитан мне по душе!
—    Уже ведь кажется, маплон? Он далеко зашел...
—    Таких как он еще найти...
—    А, вдруг его победа только лишь удачное везенье?
—    Никак! Только расчет и боевое мастерство
Могли помочь надежно устоять в той каше
Из лязга стали, стонов и кольца сетей
Продуманных атак.
И разнести всю оборону в прах!
Не может человеку так везти.
—    Так может он и в самом деле дьявол?..
Тебя не гложет страх?
—    Нет, просто знает он военное искусство.
—    Ты это понял так?
—    Без всяких подоплек...
В военном деле он
Повыше наших капитанов на голову стоит.
—    Возможно...
—    Он мастер стратегического плана.
И тут совсем не важно — простолюдин или барон...
Нагир чуть помолчал,
Рукой держась за кончик бороды,
Задумчиво терзая пальцем кожу.
—    Сдается мне, что он — колхит...
Миссар поднял густую бровь.
—    И так подумать можно.
Но на плече его еще видна та рана,
Которую он получил в пылу начальной
Дознавательной беседы
С нашим уважаемым навизором.
Ту рану нанесла ему охрана...
Следов колхита в нем, Нагир, не вижу.
—    Миссар, твое чутье надежно спит!
Ведь, если он колхит, то допустить его к Великому Совету,
Означает, Правителя пролить беспечно кровь!!!
—    Но, если подозрение такое ложно...
—    Тогда наш разговор банальный,
Поскольку мы героя делаем врагом
И тратим понапрасну время.
Миссар кивнул согласно.
—    Вот если бы его проверить еще раз.
—    Но как?.. Над этим думал я уже — но все напрасно.
Не дельные все лезут мысли
И отгоняешь их как облепивших медовуху мух;
Но — нет идеи...
—    Тягостное бремя,
Эти думы... Одно предельно ясно,
Нам нужен на совете его голос;
Не бормотание под нос, а умный сказ.
И если только не колхита мы пригрели...
—    Итак, есть способ?
—    Мне кажется, что да. Нам нужен слух,
О том, что будто бы Нагир
Устроит смотр боевого городка,
Зайдет в казармы...
—    Об этом думал я... надежда на просчет его бездумный, подведет!
Но впрочем... Если он колхит — то случая такого только ждет.
—    Под это дело ваш двойник подставит лоб.
—    ... Ну, что ж, возможно клюнет,
Коль в скрытой от очей душе его не мир,
А тягость едкой желчи убийцы-выродка.
—    Тогда, пусть у судьбы попросит шанс взаймы.
Будь он колхит — ему не жить.
Нагир чуть двинул головой.
—    Колхита нелегко убить.
—    Зато Правитель будет жить!
А Враг усвоит стоящий урок,
Который вряд ли сможет он забыть...
Правитель ворот балахона придержал
Твердеющей рукой.
—    Тогда назначим срок.
И ворот этот крепко сжал.

Бывало, океан готовил гибель...
На гребни волн великих
Бесстрашно возносясь,
Беспечный странник вспоминал капель;
Порыв весны небесный и такой земной,
Как ветер полухладный чуть налетел и тут же стих,
Бессмертия природного стесняясь,
И лета нежный зной;
В заветный уголок воспоминаний удаляясь,
В беспечной юности провал,
В исток мечты в груди щемящей
Чем-то близким, но таким далеким!
Когда-то он настойчиво и спешно верил...
Нет — просто знал:
В стихии страшной, пламенем безветренным гудящей
ОН СМОЖЕТ СТАТЬ ДРУГИМ...

От боли приходилось взахлеб дышать.
Но что колхиту боль?
Проверка воли.
Сурт снова наносил удар по раскаленному железу.
Пот градом опадал на плечи, грудь.
Как выдавить слезу,
Чтобы себя познать?!
Бывало, чудилось ему, что он играет только роль
В словах и мыслях, и в движеньях тела.
Но он наметил раньше путь;
Дойдет его он до конца,
До самого предела.
Плоть на руках кипела
Кровавой массой.
Он отошел от горна,
И кулаки разжав в раскрытые ладони
Пронзил со свистом приглушенным пустоту;
Движенья рук, как камнепад,
Что возвращается назад
В тот самый миг паденья в бездну...
И маска опаленного огнем лица
Недвижна;
В его руках непробиваемость стальной брони.
Он ощущает свою силу, как скомканную вату,
Становится, что сталью по веленью воли.
Он прорывает пелену энергий,
Что в каждом спят до смерти,
Потоки тела собирает в ком
И направляет по движению руки.
И в точке спазма возвращает вспять...
Он так играет с силой смертоносной.
(«Душевной ране не хватает соли...»)
(«А психу мало его личных истерий»)
Понять себя Сурт силился с трудом.
Великие мирка сего, о жертвах своих спорьте,
Пока колхит не взбесится от нудной скуки
Ваших заскорузлых дум, нелепых планов...
«Так значит, завтра»
В животе тепло живительного кома мощи.
«Видимо с утра»
Ну, что ж, золотоносец.
Трепещи.
Колхит к смертельному броску в любой момент готов.
(«...И если только это ты, то не взыщи...»)
Дано ли человеку знать,
Каков его отсроченный конец;
Дано ль кому СУДЬБЕ намеренно СОЛГАТЬ?   



8

Военный городок был на подъеме.
Ведь сам Нагир осмотрит войско!
Все были на предельном взводе, кроме,
Пожалуй, офицера высшей коги, Сурта.
Предутренний туман стелился в этот новый день
Для напряженных его глаз довольно низко.
Он помнил, что в его руке не бросовая карта.
Но козырь ведь в колоде не один
И может быть всесильный туз скрыт под рубашкой,
Таясь от тонкого чутья в руке Нагира?
Не ткнуться латом бы о пень...
Как из застывшего ума достать досадный клин,
Что стопорит ход ясной мысли?
Везде тупик...
Судьба или Нагир тобой
Играет?
И сырость утра не потушит внутреннего жара,
Поскольку время близится к концу.
О, если б знать Нагира лик!!!
Спросить кого?
Но в Суграде лишь мало кто
Правителя мог лицезреть.
И спрашивать к тому же о таком
Здесь не имеют моду,
Поскольку знают о провинности Нагира
Перед вездесущим Легионом.
А за пособничество Воинам Цепей —
Немедленная смерть,
Без всяких дознавательских затей.
Одно лишь подозренье все решает...
Никто заранее ведь не желает
Заснуть могильным сном.
Поэтому, для Сурта оплот один — слепая вера.
Он больше ничему не доверяет.
Все мысли — пустота.
В них нет ответа.
Он должен сделать выбор.
Убить. Или воздать хвалу,
Пусть даже лицемерно.
Но как узнать, что обходящий войско
Есть подлинный Нагир наверно?
Вдруг, протрубили общий сбор.
Он должен быть средь офицеров высшей коги — на валу.
Вал поднимает обозренье высоко,
Да только издали не нанесешь удар.
И коль Правитель не поднимется наверх,
Его старанья тщетны.
Уж роты все построились кольцом
И ротных капитанов переклики,
Не терпящие обсуждений приказанья
Доносятся до вала.
Построенные наспех,
Наконец, как подобает строгому уставу
В беззвучном ожидании застыли.
Накал растущий ожиданья,
Трепет войскового флага;
Торжественный финал  н а ч а л а ...
И прорвало плотины
Предельных напряжений чувств:
Те, что повернуты лицом
К процессии правительственной свиты,
Не могут удержать гримасы ликованья,
И пробегает по рядам волна
Еле уловимого движенья.
Пред взором Сурта вязкая стена.
Ее пробить — толкнуть несильно нужно,
Но как узнать, что в ней не кроется подвоха,
Хитрого обмана?!
Сломать? Убраться в тень?
Священную дают колхиты клятву,
Бороться до последнего издоха,
Но выполнить порученное скихтом дело!
Ужель наставший день
Повергнет Воина Цепей во тьму позора?
Коль промахнется он в своем расчете,
Выбрав на убой не ту что нужно жертву,
То может распрощаться с честью смело.
Закрыта будет Сурту дорога в стан колхитов.
Ну, что же, деверь гордый ума и топора,
Твой выбор ждет лишь всплеска мысли...
Окончательно бесповоротной и упрямой.
И ты ее поймаешь на излете,
Затащишь в сети разума... и обезглавишь.
Иначе — крупно прогадаешь,
Сжигая сваи пройденных мостов.
А ревизоры уж весь строй
Прошли
И чинно повернули путь свой к валу...
—    Мохморт желает видеть свой
Кулак
С высот чуть ли не птичьего полета.
Шепнул
Ему стоящий рядом офицер.
Сурт лишь кивнул,
В себе сгущая мысли мрак,
Глядя не отрываясь вниз.
И вдруг он встрепенулся будто ото сна.
—    А кто из них Мохморт, ты знаешь?
—    Вон тот, что с краю, в оборке синей рукавов.
(«Так с моря налетает бриз...»)
Дыханье будто кто-то спер.
Сейчас...
Уж будто бы шатается ось трона.
И дышит зовом стылая могила...
(«Нагир, ты землю любишь?»)
Земля тебя не терпит — ты тиран.
Но ты к тому же перешел запреты скихтов.
Пришел твой судный час
Расплаты. Услышь
Же рока глас!!!
Рука колхита рукоять меча не сильно сжала.
Но Воину Цепей ведь меч не нужен...
Рука пронзит; смертельной будет рана.
(«В садах... благоухание цветов...»)
Еще шагов с десяток и Сурт скрестится взглядом
С Правителем Суграда.
«Ты должен сердцу доверять всегда!» —
Так Зигстар говорил.
Но Зигстар с честью жизнь прожил.
«Как выйти из отчаянного ада?!»
Нагира перед ним стояло не лицо, а рыло...
Он уже слышал близкий разговор
Идущих к офицерскому составу.
Нагир кивал чему-то, соглашался;
Склонял чуть на бок голову
И слушал,
Один раз даже громко рассмеялся.
Он был живой, во плоти,
Был ощутим физически почти.
Он подходил в нестройном окруженьи знати...    
И в то же время был совсем недосягаем.
Правитель или плут?!
РЕШАТЬ СКОРЕЙ!!!
(«Скажи же небо, как его зовут!
Скажи земля...»)
—    Все хорошо, —
До Сурта четко донеслось.
—    Я одобряю. Учения средь удаленных вглубь страны степей,..
Дальний поход. Прекрасно!
Так светит ясно
Солнце под землей
Слепым кротам...
И тут сорвался с места Сурт.
Полет во сне...
Будь здесь трава, он не задел бы стебля
В своем отточенном молниеносном выпаде
Всем телом.
И шевельнуться даже не успел никто,
Когда он был уже с Нагиром рядом,
Недоумение читая в стылом взгляде,
В котором блеклой ясностью внезапное смятенье было скрыто.
Рука лишь прочертила полукруг со свистом
И у Правителя в груди все взорвалось
Пронзающей до пят, слепящей болью.
И сердце дернулось в последний раз;
Поверженный шагнул назад, согнувшись в спазме жутком,
Который вырвался с предсмертным взглядом из немотой орущих глаз,
В которых яростное буйство откуда-то взялось —
И так расстался с жизнью.
Тут все сорвались с мест.
Сурт чувствовал спиной движенье.
Лязг ножен, топот...
Застывшая громада мира.
Все прозрачно.
И даже порыв ветра не остается без вниманья.
Подскок и оборот,
Захват рукой меча в полете
И отсеченье мертвой головы
Еще не рухнувшего навзничь тела.
Сцепление с поверхностью ногами.
Как ураган...
Он набирает силу.
Он движимая непонятно как гора.
Его стихия. Так более привычно,
Чем стоять, чем ждать на высоте,
Как ждут могильной ночи совы...
Но яростно рука нить жизни отсекла!

—    Маплон,
Правитель весьма доволен вами.
Сурт посмотрел на говорящего ему министра.
Он снова чуть не ринулся в капкан,
Что б прокусить издохшей твари жилу.
Все как вчера...
Глухой заслон.
Как было... как обычно.
—    Честь для меня услышать одобренье
Правителя Суграда!
—    Маплон, вас ждет награда.
Какая? Это позже.
Сурт силился изобразить смятенье.
Он проиграл?
Нагир — недосягаем.
И на исходе его время,
Данное октартом Сопром.
Сказал...
И ток болезненной волной по коже.
Крещение... и он его не выдержал.
Как вынести такое бремя,
Что давит тяжело, но ощутимо лишь с трудом?!
Есть у судьбы заем?..



9

Опять тянулись дни.
Сурт посуровел.
Он больше не шутил, как раньше,
Стал явно замкнут.
Ссылался на болезнь,
Но взгляды к телу липнут.
Не вправе вызывать он подозренье.
Его видение во снах: они с Нагиром в комнате одни
И тот беспечно весел.
А Сурт становится все меньше —
Тоньше волоска и ниже пыли...
И за спиной Нагира трется тень,
Как наважденье.
И тьма смыкается над адом его сути.
Он просыпался и его трясло.
Такой безумной мути
Не чувствовал в себе он никогда.
Но день уже в пути
И нужно подниматься —
Он все-таки начальник, он весом и важен...
Но вместо желчи — талая вода.
В ней отблеск смутно отражен
Зачем-то гаснущей настойчиво свечи...
(Ведь пламень веры лишь в надежде вечен)
Он должен дню на растерзание отдаться,
Который в гибельном провале ночи быстротечен;
Упрямо движимый во спазм не сна, а муки.
Птица в добровольной клетке — не иначе.
Но избавление от пут себе навязанного долга
Пока что даже не маячит
На горизонте.
Он смотрит, сидя на кушетке молча,
На спаянные с мерзлотой души раскрытые в ладони руки —
Свое бескомпромиссное оружье палача,
Их тягость смертоносную от сердца пряча.
Добраться до Нагира — нужны годы.
Взять штурмом бастион дворца —
Спугнуть добычу,
Если жертва будет вне пределов града:
Перемещения Нагира — строгое табу.
А это значит...
Настичь его он мог бы...
Лишь в мечте.
По сути ж — НИКОГДА?!
Цветут дворцовые сады,
Им рад навизор...
Но маска скрытой горечи
Не сойдет с лица!
Уходит время к жутковатой ночи.
И сам с собой во сне он начинает спор.
И еле слышный шепот губ: «молчи...»
Со стороны не ясной тени.
Но пьяно рвутся, закусив удила кони
И он восходит на пьедестал позора.
Так что же, деверь гордый ума и топора,
Где твой исток?
Исток надежды.
Но в сердце только стона отзвук,
Из мозга вырван плоти сгусток;
Он различает вдалеке Её сады...



10

Засилье не измеренной душой мечты
Ввергает в хаос;
Благоуханье красоты
Неописуемой НИЧЕМ
Влечет бессмысленный вопрос,
Но вместе с тем,
Ввергает в безразличие, индифферентность.   
Предвидеть как любви слепой СЛУЧАЙНОСТЬ?
В чем чувства суетного ценность?
И велика ли его бренность...
И самое нелепое: «ЗАЧЕМ...»
(И призрак суеты слепого чувства берет от мига ожидания СВОЕ,
Что б разуму вернуть затем
Застывшую в том миге Вечность)


Не верит он своим ушам...
Нагир к себе его зовет
Присутствовать на заседании Великого Совета!
Не доверяет будто он словам
Крылатым вестового.
Стоит, поджав губами рот
И как бы просто смотрит...
—    Не должен уходить я без ответа, —
Солдат на вытяжке и смотрит мальчиковски строго.
—    Навизор Коавен дал приказанье известить
И тут же доложить,
Как поняли, кортар.
Как на голову снег...
Он перестал уж ждать.
Полночный с тенью спор
Затих в уме, поблек
Ее не ясный контур.
—    Скажи, я буду непременно.
Голос, не совсем как свой.
Собраться с духом должен он, преобразиться.
Во взгляде тяжесть от бессонной ночи.
В чертах лица — угрюмый след терзаний.
Да, выглядит, пожалуй, он неважно...
Ему отвратен свершающихся планов скорбный сбой.
Но беспокоиться всерьез — нет оснований.
ОН ВЫИГРАЛ.
Туз нужной масти оказался у него в руке.
Он просто сразу его плохо разглядел.
Теперь он кое-каких псов
Обучит настоящей воинской науке.
Но не приемлет дух его напрасных жертв.
Цель выбрана давно — одна.
И, если подвернется кто крошащей плоть руке,
То он не станет медлить.
Не становись колхиту на пути!
Жизнь — есть бесценный дар,
И кто не хочет жить,
Пусть встанет под его удар,
Хоть с топором, хоть с палицей или мечом.
Познает вечность он в мгновении безумно едкой жути.
Ну, вот и все как будто.
Есть внутренний покой и точность мысли.
Теперь он тело, что впаялось в воздух
Заставит жить;
Движение: все точно.
Он словно механизм себя же самого.
Сейчас пройдет, отпустит.
Дыхание замедленно чрезмерно;
Вдохнуть поглубже и остудить бурлящее нутро...
Все спазмы чувств свои пути нашли.
И обновился дух.
Теперь — дорогу разуму открыть
И можно следовать к заветной цели.
Надежды ярок свет
И долог,
Но краток миг ее срастания
С реальной сутью
Страждущей души.
И погружение в действительности бездну,
В которой мгла дает на все ответ.
И этот миг — он бесконечно дорог,
Поскольку свет, вдруг, вспыхивает жутью,
Слезам предоставляя дно отчаянья
Безмерной чаши.



(11)

[ ... Прости! Тебя я знала
Ровно миг.
Нестройные пути
Моей порочной сути,
Которые в себе открыла
Тебе навстречу —
Неслышимый сердечный отзвук.
Ты от меня отвык.
Не ведая о том,
Кто я,
Мой ненавистный друг,
О ком не плачу.
Твой голос — львиный рык,
Как отзвук мной непознанного счастья.
На ложе снов я захожусь бессильным стоном.
Меня коснешься — не отвечу,
Лишь смолчу.
Оставлю близость на потом,
Что бы объять твой облик изнутри
Не прикасаясь к плоти.
Слезу, которой нет еще
Мне оботри...
Я нахожу покой столь странный
Для меня на нерушимом как скала плече
Твоем,
Прильнув виском
И обнимая волосами призрак твоей тени...
Всему виной
Порыв отчаянный и нежно кроткий мой.
Мгновение, в котором сладко брежу,
Что наяву меня стесняет сном.
Мы в этом сне — вдвоем...
И я шепчу беззвучно: «сохрани»,
Глаза в блаженстве неземном закрыв.
И руку твердую твою в своей держу.
Меня гнетет С тобой разрыв
И тут же так отчаянно пугает
Твое бесплотное присутствие в душе.
Нас случай рока свел.
Слепой: он ясность отбирает.
Ввергает в смуту,
Обнажая корни непонятной страсти
Каждую бессрочную минуту.
Хочу я, чтобы ты ушел —
Так будет лучше.
Я жизнь твоя?
Еще не поздно: ощути
Дыхание отравленного предначертаньем чувства,
Из ветра побуждений,
Умом закованным в разумную броню
Суть предстоящего кроя,
Из обнаженного навстречу мне бушующего естества.
Всего лишь миг — он слишком короток
Для пылких откровений.
В себе опал твоей души храню,
Сверкающий
Огнем и сердце леденящий;
И взгляд полуприкрытый мой
Так нежен и бессильно кроток.
Замри лишь на чуток...
Я наслаждаюсь
Смертельной и отчаянной игрой.
И я боюсь,   
Что так необратимо
Свершается постылый рок
Во мраке наших душ неощутимо.
Так прямо
Смотрит взгляд в грядущий день.
Но по лицу его полуночная тень
Скользит упрямо ... ] 

Ты на скале стоишь, избит тенями сна.
Измучен ожиданием и верой.
И вот увидел: там внизу она.
Твоя судья и жизнь, любовью зрелой
Смел, и непорочен, и любим.
Мелькнуло образом судьбы,
Где пред ветрами с тобой одним,
И оба неба вечные рабы.
Из жизни прошлой ли, как знать…
Но ныне высшая печать
Кладет известие любви в гробы…



12

Итак, час торжества!
Он будто бы его ваяет
Из камня намертво застывшего момента.
Как будто создает шедевр,
Который как закончит — закопает;
А может быть в огне своей души спалит.
И все ж, мятежный духом деверь
Ума и топора,
Ты слишком долго ждал,
Что б проиграть.
И выстоять,
Не сделать ложный шаг в трясину
Тебе помог исток,
В котором вера,
Которую отдал
В заем себе же самому,
Нисходит к основанию надежды;
И воля к действию сжимается в комок
Плоти ума...
Он делает последние шаги.
Он совершает восхождение на плаху
И он восходит палачом, а не шутом.
Он принуждает не смеяться — умирать со страху;
Но он не видит в собственном глазу бельма...
Ступает он на гравий ведущей ко дворцу дороги.
Он ощущает свежесть ветра.
Он слышит шум листвы.
Он чувствует макушкой небо...
Когда-то он сказал неправду Коавену.
Колхит не ищет славы.
Иная у колхита жизни мера,
Что тонка как нить, но прочней алмаза;
И пользовать ее никто не смеет грубо.
Она глуха к сутяжному обману.
Ее не поколеблет и слеза.
Она дает дышать, когда идешь ко дну.
Когда ослеплены глаза
Дарует свет...
Дворцовые колонны.
Огромный вход покоится в тени
Взметнувшегося к небу исполина,
Что монолитен, запечатленный в камне.
Маплон заходит внутрь,
Миновав охрану —
Он на правительственный приглашен Совет,
Куда есть доступ только Кавалерам высшей знати.
Так честь маплон не урони!..
В силах оборонных государства накипела пена.
Как снять ее в кипучей домне
Ты должен знать умелый деверь
Ума и топора,
Там на Совете ждут тебя,
Что б свежую струю добавить в застойник общий Рати.
Но рока тень уже в пути,
На подступах ума
Сдвигает скалы с мест...
Открыт любому взору на груди нательный крест.
В проникновенном взгляде — нещадной муки кома.



13

Как встарь
Взметается к вершине всякой
Порыв
Слепого вихря пустотелый.
Благословенна божья тварь,
Что тщится быть хоть как-нибудь великой;
Забыв
В беспечности
Про плод ума столь спелый,
Чураясь оголтелой человечности,
Сплетает из узла забытых устремлений
Макрошедевр чувств,
Сокрытый под вуалью ЯВИ.
Во мраке неосмысленных влечений
Душа вкушает ото всяких яств.
И роль любви вне духа,
Без шороха
Сует,
Зарочных клятв,
И нищеты во склепе грез
Все сторонясь,
Запоминает накрепко вне зрячий глаз,
В котором дикость наряду с величием бытует,
Судьбу встречая смело и страшась
Ее незримой поступи
Во чреве страждущей бессмертия личины.
И как душевный гнет беспечно не топи
В вине или веселье прытком,
Или в боли...
Личине этой ведь никак не обойти извечные упрямые Законы,
Что действием своим пронзают душу током
Так внезапно,
Что напрочь забываешь о заветной роли.
Но...

—    Сурт Коват прибыл, доложите.
—    Слушаюсь, маплон!
Всего минута
И падает заслон
Условности надежного запрета,
Которым строгая судьба
Порой играет с человеком.
Бессильна перед ним мольба
Мятущейся души.
Но всякое табу весомо своим сроком,
Который вне пределов любого ожиданья.
—    Вас ждут, входите.
(«Не спеши...»)
Достаточно горенья
В душе самоотверженной и стойкой.
Он входит в зал,
Что раздвигает свои стены
До промежутка бездны
Между скал
Безлюдного в веках ущелья.
—    Смотрите!
Вот и наш стратег.
Бурлящей стать рекой...
—    Без вас не начинали мы, маплон
Сжигать в печи дискуссий трухлявые поленья
Ратных дел.
Так смело же займите
Определенное вам на Совете место.
...Которая несет упрямо свои воды,
Все убыстряя бег
И сотрясая мелкой дрожью скалы,
Что вечно уже спят в тени небес...
Сурт тронул амулет твердеющей рукой,
Сталь ощущая, как податливый картон,
Нащупав пальцами литой фигурки тесто.
—    Я буду рад
Вам сообщить,
Милейший,
Что не смотря на прожитые годы,
Я все-таки остался чуток к людям...
У Сурта почему-то свело скулы.
В нем воин пробуждался, но не бес.
А перед ним... Мохморт?
Глазам не доверять
Вошло в привычку...
—    Мы не могли довериться вам в одночасье.
Охрана позади еще не затворяла зала двери.
—    Теперь возможно правду вам открыть.
И хоть вы здесь по чину самый меньший,
Совет, я думаю определит вам выше должность.
Вдруг, громоподобный всплеск, толчок из самого нутра,
Которому нет сил сопротивляться;
Вот так плотину прорывает адская стихия.
—    Мохморт, мне не нужны твои посулы!!!
Он взгляд встречает откровенно удивленный.
Но не понятно кто из них снимает маску.
—    Я понимаю. Не в наградах счастье.
Но и в не гордой голове хватает дури...
У каждого своя тщеславная игра.
Но вдосталь слов! Пора бы обсуждению начаться.
Все замерли, кто в зале,
Слова столь необдуманно беспечные маплона
Между собой лишь взглядом обсуждая.
Не приобщиться пороху к золе,
Поскольку он дотла почти сгорает.
Не пошатнуть устойчивого трона
Лишь тростью тонкой трогая не смело его края...
—    Не понял ты, Нагир, —
Качнул Сурт чуть заметно головой.
—    ТВОЙ СМЕРТНЫЙ ЧАС ПРИШЕЛ.

Спокойствие замерзшей массы водопада.
Движение вне чувств в немой душе...
И мир,
Теснящийся во взгляде,
Незримо, вдруг, расколот на куски:
Еще секунда — ссыплется в низины своей бездны
И прахом станет; и золой.
Нагир, измученно внезапно, взор отвел,
Скользнул по стенам им,
Вдруг слипшимся в единый ком фигурам в зале.
В окно, на листья распустившегося сада...
Взгляд сломленного на излете ликованья,
Что будто изнывает от тоски...
По Жизни.
Во рту становится все суше.
Но ум нещадно лихорадит, он на предельном взводе.
Спасенья нет.
Как безоружный перед диким львом.
Спазм мыслей; тяжесть в теле; сбой дыханья...
КОЛХИТ... Убийца-Хищник.
Здесь. Рядом. В нескольких шагах.
И ты лишь жертва на его суде
Без правил.
Мохморт чуть слышно огласил
Зал заседаний приглушенным стоном.
Все замерло. Казалось даже свет,
Недвижимо свернувшись в невесомый лед — застыл.
И нет душе предельнее страданья...
Взгляд Сурта же ловил пространства каждый блик,
Шуршанье листьев на ветру спокойном,
Дыхание людей... так дышит СТРАХ.
Застывшая громада мира.
Один рывок вперед и он у цели,..
Но Сурт мгновение помедлил, что-то уловив
—    Правитель мой, прости, что прерываю...
Из узкого прохода между стен...
Он взгляд терзает ужасом своей души,
Но все-таки бессилен его разум,
Что сжался, в сумраке души застыв.
Богиня сна...
Она маячит за спиной Нагира.
Слепящий дух такого неземного чувства
Схлестнулся в нем с решимостью.
Какие-то секунды в нем бушевала этим духом адская жара,
Вонзив в чуть дрогнувшее сердце сгусток едкой боли;
И в те секунды замер он, про мир забыв...
Но мир жил вне его души.
Движенье в зале; тень плащаницы с краю.
Взрыв
Вспышки огненной в мозгу,
Тьмы бессознанья плен.
И клокотание видений буйных каши.
За ясность четкую боролся стойкий ум.
Но за окном... весна.
И где-то там, за горизонтом мира
Цветут Её неприхотливые сады...
Они даруют сочные богатства
И сердцевины их плодов чреваты смертью.



14

Убогий, в нищете погрязший,
Влачил судьбу степенно,
Величаво.
Не признавая поклонений, раболепства,
Господ и их богов,
Воздвиг отчаянно
И тут же планомерно
Кровавый жертвенный алтарь,
Но разуму не внявший,
Запрятал меж зубов простое слово,
Которое запомнил с малолетства,
То самое, мирило что врагов...
Но бессловесна тварь
Слепой, гнетущейся безмерностью души,
Что закрывает наглухо все двери чувств,
Когда волна безумия сметает разум...
Затравленный до дрожи
В сердце подвиг духа!
От желчи этой мимолетной нет лекарств.
И тонкий слух творит случайный шум
И опьяненная душа не знает
Великолепнее размаха
Для безумной страсти.
И вдохновенный смерч души насилие вершит
Над тем, что больше Жизни;
Которую уж не спасти,
Поскольку прочны путы
Ощущений внезапно рухнувшего рая,
Что уместился в щель минуты...
И оголилась голова,
Не познанную Суть в бессильной немоте встречая,
Так и не вспомнив подлинного Слова.



15

Очнулся он,
Отчаянно сознанием цепляясь
За явь и свет.
То выбираясь
В тень просвета век сомкнутых,
То снова в липкость душной тьмы безвольно удаляясь.
И осознав себя в цепях
Не удержал протяжный стон.
Стонать не должен так колхит.
Но он всего лишь человек.
И мгла тюрьмы довлеет над рассудком.
Он осмотрел себя чуть бегло,
Шевельнулся,
Едва не взвыв от рвотной боли
Во всем теле.
Глаз левый еле видел — видимо затек.
И били его тело явно не кнутом,
Пока он в бессознании за ясность восприятия боролся.
В затылке колюще пекло;
Он видимо пролил не мало крови.
Лежал он скрюченный, прикованный к стене
Смердящего гниеньем каземата.
Собравшись с духом,
Стиснув сколотые зубы
Разогнулся,
Добавив этим себе в раны едкой соли.
Все тело Сурта превратилось в дрожащее желе.
Лежал еще так долго
В безветренной пустотности ума,
Застое мыслей.
Он не смирился — НЕТ.
Колхит не ждет подачек от судьбы...
Его снедало чувство не оплаченного долга.
Но вместо возвращения на круг привычный —
Вобравшая его в свой каменный мешок тюрьма
Из пропасти которой не слышно тяжких стонов.
И он не в силах лишить себя цепей
Приросших своим весом к полу,
Что холоден и склизок; и пропитан кровью...
И воздух через щель у потолка
Заносит запах сочный
Её садов...
Но он уж безразличен к жалу,
Предательски что укололо призрачной любовью.
Имея чутье волка,
Он запаха не слышит — только вонь.
Горячее нутро снедает
Холодный, но не гаснущий огонь;
И воля к жизни в нем не затухает...

Засовом лязгая,
Скрипя
Натужно
Проржавевшими
Навечно
Петлями,
Дверь отъезжает внутрь
Тенями загороженного коридора.
Шаги и бряцанье металла ножен.
—    Ты лучше-ка его не тронь,
А то еще укусит. Цепная скихтов тварь!
Его пинают в бок.
—    Ну, что же, цепной воин, Мохморт
Прислал тебе поесть.
Сочти за честь
Отправить в рот
Кусок индейки со стола Нагира!
Он щедр, наш Правитель...
Какая издевательская месть!
Но Сурт молчит.
Он пьян мольбой немой ко мраку своей сути.
—    Не сможешь, правда ты поесть руками.
А мог на части разорвать еще вчера...
Вот так... Нагиру больше ты не нужен,
Колхит, подбитый обухом
Скользнувшего по темени ни тем ребром,
Приложенного наспех боевого топора.
Рядом с головой его находит место блюдо.
—    Еще скажу, что ты, колхит, не долгожитель...
Надеюсь, хорошо все с твоим слухом.
Позволь спросить: как голова твоя.
                Болит?
Молись!.. если надеешься на чудо.
На корточки присев пред ним, страж измывался.
—    Нам надобно идти.
На завтра — твоя казнь. После рассвета.
Итак,.. он не найдет на тягостный вопрос ответа.
Всего лишь ночь осталась жизни...
Краткий миг.
Безумие души во чреве мига казни,
Когда палаш возносится над миром
И протыкая небеса в величьи смерти застывает;
Потом метнется вниз, к зажатой на колоде голове.
Так это будет.
И с губ сорвется спертый крик.
Лишь только мертвый молча умирает.
И... тьма пустот потом.
(«Спасибо страж тебе на добром слове»)
И разум стал его застывшим комом.



16

Так что же деверь смелый ума и топора,
Ты видел жизнь...
То, что постиг — закаменелая кора
Оставленного древа в немой глуши лесов
И звезды сумрачного неба
Расскажут не мигая, про любовь.
Про вечную боязнь
Души ее утратить...
А телу ведь довольно просто хлеба.
Но за терзания души, расплата — кровь.
И может быть за каждый удар сердца
Приходится платить
Безвольно ее каплей...
(Живая маска жути сползает только с мертвого лица);
Но сколько капель жизни в человеке?

Он выведен на свет был
В предрассветный час.
И зверь его души скулил и выл,
Но Сурт глушил в себе его никчемный глас.
Он шел с трудом,
Но — ноги сами шли.
Был пьедестал, как плаха.
Был почет... иль страх,.. а может отвращенье
Знати,
Присутствовала что на злой потехе.
(«Ты повенчался с адом...»)
Они с достоинством проглотят это угощенье:
Придание колхита смерти —
Знак доброй воли.
Его держали по бокам,
Боясь смертельного размаха
Закованных цепями рук.
Но волю Сурт дал только лишь устам,
Когда чуть издали спросил его Мохморт.
—    Хочу я знать твое желанье перед смертью.
Сурт сбился в шаге, замер.
Затем поднял тяжелый взгляд.
—    Хочу спросить твою жену.
Нагир казался удивленным.
—    О чем же?
Но Сурт не произнес боле не звука,
Внутри себя устойчиво вздымаясь телом духа
В креже
Душевной,
Стирая молчаливо из нее слезы порочной гной.
Правитель щелкнул пальцами назад.
—    Пусть явится Магира.
И растянул в улыбке желчной рот.
—    Такому Сурт как ты зверью
Мал палаша размер.
Пока что погляди внимательно на плаху.
Ведь, говорят колхит, ты боли рад?
Но тот не шелохнулся.
Не в силах был Мохморт нагнать на Сурта страху,
Который видел дыбу
В отражении надменно сытых, беспощадных глаз.
—    Приятно будет лицезреть нам эту сцену.
Хоть выглядишь не столь ты обреченным,
Но мы сейчас поправим это дело.
Твой крах — твоя слепая вера,
Что ты непобедим. Но ты колхит все ж промахнулся.
Хвали теперь свою судьбу —
Вот весь мой сказ.
И нестерпимо тошно
И отвратно
От слов надменных этих колхиту стало...
Во взгляде гордом — мутно.

(На дух мятежный судьбе не наложить нелепое табу...)
Отверженный
От ханжеского мира
Ему на Суд отдался,
Измерить чтобы собственную бездну.

—    Ты звал меня, любимый?
Сурт подобрался,
Сжав губы запеченные в кровавой пленке;
Её он пуще смерти опасался.
Её одну...
Колхит сражен был женщиной,
Стремительный порыв ума телесной мощью
Держа в не знающей бессилия руке.
Сражен вслепую.
Сон — явь; и сон — мечта.
Сон — ГИБЕЛЬ.
Так утончен узор телесных черт...
Так ярок ореол её сиянья...
И голос... из звучанья арф отлитый.
Он подавился собственной слюной
Кровавой.
—    Тебя я ведьма знаю.
И взгляд ответный глаз, что меряет,
Сбиваясь на его лице глубь его сути.
Не тронутая мукой иль невыносимой болью красота;
Такая — что сама приносит боль.
И ум его ВО МРАКЕ ЧАР ЛЮБОВНЫХ ЗАПЕРТ.
Безвольный танец бесовского терзанья
К образу богини намертво припертый.
Во тьме своей души он танцевал во сне,
Который был навеян ведьмой...
—    Ты знала про меня?
Магира затуманила свой взгляд
И повела едва заметно головой.
—    Я не ведунья Сурт. Могу я ощущать лишь дуновенье
Намерений летящих по земле.
Плечами мощными Сурт двинул чуть назад
И слипшиеся в крови зубы разлепил.
—    Хочу я, чтобы ты осталась...
Не просьба то была — колхита воля.
Он из нее отлит для жизни был —
От сердца до макушки, что касалась неба;
Совершенно весь...
И больше он не отрывал пылающего взгляда
От широко раскрытых ее глаз.
Он просто в них смотрел, ни в чем не обвиняя,
Боли ощущая изверженье,
Но оставаясь верным стальной воле.
И взгляды их, кипя от пыла его смерти, ее жизни, настойчиво сплетались,
Терзая души откровением содеянного ада.
И из груди Магиры рванулся возглас,
Вдруг.
Но Сурт был мертв.
(«Мой милый и отважный друг...»)
(«В твоих садах полно цветов»)