Наше время - ночь

После полуночи, когда один за другим гаснут огни окон, малыши уже смотрят свои кошмарные сны, в городе начинается вторая жизнь, не менее кошмарно прекрасная, чем страшный сон, и гораздо более яркая, чем дневное суматошное существование, где мы обязаны (отторгаю лексическое значение этого слова) быть именно за тем-то столом в таком-то офисе в одно и то же время на строго определенное количество часов.
Midnight дарит свободу, - то, на что скуп noon. Стрелки сомкнулись – пробил час Хочух и Могух – час сов, не желающих тратить время на отдых мозга. Наше время – ночь.
Хочу пинать в переходе пивную банку – пинаю. Могу позволить себе прокутить в ночном клубе по случаю заработанную сумму – гуляем за счет сегодняшнего Буратино. Пусть льется горячительное рекой, - все равно не жаль того, что само упало в руки. А мы еще и приватный танец закажем. Будет новый день – будут свежие mani, - к чему нам плесневые?
На чем остановилась? Хочу пинать мятую жестянку в переходе, но поток прохожих не иссякает, и встречные мешают оторваться. Выпиваем по следующей джина, и выбираемся на поверхность, где продолжаем развлечение. Прохожие пялятся на четырех оголтелых девиц, играющих на шоссе в футбол и экспрессивно обсуждающих упругие ягодицы стриптизера при помощи жестов.
Принимаю пас на колено и режусь. Кровь окрашивает колготки, полосу рисует до туфли. Присев на паребрик, задыхаясь от хохота, сжимаю коленку.
Светка стукает меня по спине, и отнимает банку. Выбрасывает ее, и она,  гремя, перемещается, отскакивает от шин. Влево, вправо, на газон…
В круглосуточной аптеке покупаем бинт и зеленку, и обеззараживаем мою ногу там же, на ступенях. Лиза льет бриллиантовую, а потом все вместе мы бинтуем поверх колготок мою пострадавшую конечность.
И мы бредем через полгорода домой, а встречные автомобили сигналят, но почему-то не притормаживают.
В  подъезде сломан лифт, и отрезок оставшегося пути и времени, требующегося для того, чтобы успеть хотя бы выпить кофе, я преодолеваю бесконечно долго, пока не начинает верещать пейджер, и не выясняется, что на работу я уже опоздала.
Дверь открывает мама, и провожает меня взглядом, полным ужаса, до телефона.  Доковыляв до него, я бездарно вру шефу про приехавшую с полярного полюса тетю. Он почему-то верит, и дает по этому поводу выходной, чтобы я могла показать местные достопримечательности.
Положив трубку, я достаточно связно, насколько позволяет больная голова, интересуюсь, как собственно мама попала в квартиру, если ключ был только у меня и у бывшего бой-френда  ( тот накануне, во время финальной ссоры, выкинул все мелочи, имеющие отношение ко мне, включая подаренную мной компьютерную мышку, в мусоропровод,  за это получил пинок чемодана с лестницы, побежал вниз за выпавшими журналами и рубашками. Галстуки повисли на перилах, а один – красный в синюю полоску, долго кружил в пролетах, пока не затерялся где-то во мраке далеко внизу. Его обладатель под занавес назвал меня стервозной ослицей, но захлопнутая дверь ему ничего не ответила ).
В процессе расспроса выясняется, что пришла я точно домой, только к родителям: вот они - зов крови и засбоивший автопилот!
 Моя двенадцатиэтажка находится как раз у того самого места, где мы играли в футбол. Только тогда мы перешли на другую сторону проезжей части, чтобы дождаться троллейбус, и троллейбус вроде даже приближался, и мы отчетливо видели номер, но пока спорили о его маршруте, мираж исчез.
Когда бинт снят, становится понятным, что на работу в любом случае идти невозможно было: левая нога, изумрудная по цвету, переливается на свету, а маленький порез на коленной чашечке, и вся чашечка идеально чисты, а со стороны напоминает участок поля для гольфа с лункой. И, пока мама по привычке читает moralite на тему «когда-нибудь это все плохо кончится», я прикидываю что проще - смыть зеленку или выкрасить вторую ногу, оставив для пикантности коленку нетронутой.
Через полчаса отмокания в ванне, я уже погружаюсь, свернувшись на своей детской кровати, в почти детский кошмар: Айболит гоняется за мной, желая сделать укол, а я удираю от него на своих разноцветных ногах, переливающихся в свете фонарей, напевая «люби меня по-французски, как будто ты и не русский».
16.02.02.