Лабиринты..

  Этимио Дамьяни взглянул на руку, которая должна была нести часы, заключенные на ней кругом серебряной цепочки. Однако даже сам цейсовский бинокль не помог бы ему разглядеть цифры на маленьком, электронном, кварцевом табло. Рука вытянулась далеко вглубь ночи, и он с немым изумлением разглядывал еле уловимые контуры пальцев, которыми он пошевелил. Рука оставалась при нем, но как она изменилась! «Это сон» – напомнил себе Дамьяни и успокоился, хотя никакой силы слова его не могли иметь перед явлением растянутой руки.
  Пытаясь успокоить встревоженные нервы, Этимио представил, что пьет мате. Этимио видел себя осушающим чашку освежающего парагвайского чая – тонкая струя вливается в поры организма и превозносит его на вершину блаженства, делая сильным и способным двигать горы и менять. Руки и ноги впитывают зверскую активность... Или вот он, в одиночку, приятно поглощает ящик катамаркской виноградной… Спит сладко-сладко и смотрит хороший, без вывертышей, сон.
  Однако некстати все мысли опять скрестились на сне, и Этимио, вздохнув, медленно приоткрыл глаза, верую, что деформация руки исчезнет. Все же нет. Длинная, светло-красная с желтым полоска шла вверх, заканчиваясь во мраке запястьем, ладонью и пальцами.
  Этимио огляделся. Он стоял на траве, впереди огоньками светился одноэтажный дом, луна очертила впереди стволы дубов, берез, ив и частокол. Морем безмолвия и тихого странствующего шепота предстало перед Этимио поле скошенной пшеницы, с одинокими, мрачными башнями-снопами.
  Этимио поежился и пошел вперед. Ничего другого, кроме как осматриваться и вздрагивать, ему не оставалось и очень скоро от полного отсутствия проявлений жизни ему стало тоскливо. Нарождалась паника, и, чем ближе Дамьяни подходил к дому, вычленяя детали в его структуре, тем явственнее ощущался набухающий ужас в душе. Даже не войдя внутрь строения, Дамьяни понял, что там пусто. Но, может быть, там еще остался труп минотавра и ссохшееся тело Тесея.
  Этимио от таких внезапных мыслей остановился и неожиданно всякий беспричинный страх исчез. Дамьяни почувствовал себя глупым и нелепым, актером, который фальшивит.
  Этимио встал посреди воображаемой дороги, ведущей в дом, и ему захотелось того, чего очень хочется иногда сделать во сне, но редко удается.
  Только теперь он понял, что раньше он бежал, а не брел, что рука его изорвана в клочья и потому он чувствует ее смутно. Только теперь он захотел повернуть голову назад и узнать: какой ужас заставляет его проявлять прыть и трусость. Он доблестно обернулся уже всем телом и, вытащив револьвер левой рукой, пальнул пару раз в сгусток его страха.
  Он, вскрикнув и чуть не свалившись с кровати, проснулся. Он поблагодарил Бога, что тот избавил его от того калейдоскопа-кошмара.
  Он, успокоившись, захотел утереть лоб, который приютил океан пота, правой рукой, но ничего не получилось. Вся правая рука была в крови, из нее торчали острые шпаги костей и с нее свисали лохмотья кожи.
  Человек почти что закричал и тут же умолк. «Опять» – устало подумал он.