Лабиринты

  «Все твои слова, – начал  К., который, слушая привычные попреки, уже успел овладеть собой, – все твои слова в некотором смысле правильны, хотя они и нелогичны, только очень враждебны…».
  Франц Кафка, «Замок».

  Черные и высокие, уходящие в плотные облака, стены. Ржавая дверь с железными, изогнувшимися в танце, стеблями неузнаваемых, неизвестных растений и грубым изображением восхода в ханаанских царствах. Кованые, массивные ручки охладили взмокшую ладонь, и он открыл скрежетщую дверь. Его ослепили желтые лучи, оглушило яростное жизненное щебетание птиц. Уставший, но спасенный он обернулся и закрыл дверь, а потом он, хихикая, сполз на землю, упираясь в деревянные доски врат. Воздав хвалу бережливому Богу, он, стирев пот с грязного лба, отметил окончание, казавшегося бесконечным, лабиринта и твердо пообещал себе никогда не читать Кафку, чьи произведения и заставили его раздумывать о кривых проходах, которые прячут выход и скрывают вскоре вход, чьи рассказы, немного скучные, отправили его на корабль сна и чьи произведения засели в воображение, оживши темным лабиринтом в его дреме.
  Перед ним, классически пощипывая густую траву, высился минотавр. Ошибочной оказалось его нить Ариадны!
  Минотавр выглядел дружелюбно, и ему почему-то подумалось, что этот полубык-получеловек хочет всего лишь познакомиться с ним. Тут же ему привиделся Тесей, спрятавшийся за обширной спиной минотавра и в унисон с ним посмеивающийся тихим афинским смешком. Он дернул головой, и зарождающийся фарс растворился в могучем ударе копыта минотавра по земле, где образовалась глубокая вмятина. Значит, во сне он все-таки воспринимал минотавра, как версию Данте, но не древних греков.
  Он вытащил из кармана правой рукой револьвер и выстрелил, спокойно смотря вперед. Минотавр сейчас же издох, он лишь издал громовой рев и испустил кровь желтого цвета.
  В самом начале странствий на корабле сна он пытался понять, в чем тайный смысл этой вещи – реального и четко обрисованного револьвера, но терялся в догадках и рациональных домыслах. И получилось, что он должен был лишить жизни чудовища, всего лишь оживить техническую мощь револьвера. Тут же, осознав простоту сна, он проснулся и утер левой рукой вспотевший лоб.
  Он закричал.
  Лоб был грязным, а пальцы пахли кордитом.
  Но затем он озадаченно замолчал.
  Он точно помнил, что стрелял из другой руки.
  Поняв, что он лишь провалился в другой более глубокий сон, Этимио Дамьяни встал, расстегнув две верхние пуговицы рубашки. Этимио отряхнулся и побрел по местности, на которую опустилась ночь, и где призывно шелестели листья деревьев, надеясь отыскать скудное лакомство.