Гурман

               

      Он любил праздники. Очень. В такие дни было много вкусной еды. Можно не только поесть один раз, но и растянуть это удовольствие на два-три дня.Правда, приходилось терпеть до вечера, верней, до ночи. Зато потом...
    
     Долго и со смаком он обгладывал и обсасывал куриные косточки, сохранявшие в себе нежность костного мозга с легким запахом и привкусом чеснока. Причем, обязательно прикусывая при этом то пшеничный, то ржаной кусочки хлеба. Есть без хлеба - пустое баловство: ни сытости, ни вкуса.
      Холодные четвертушки вареного картофеля замечательно обмакивать в шпротное масло. Горьковато-копченый его привкус делал картошку немного похожей на испеченную в золе. Он пробовал такую прошлым летом, когда жил за городом. Да и солить картошку, обваленную в шпротном масле, не нужно.
      
     Салат он тоже любил. Смесь разных овощей с кубиками колбасы (а иногда и вареного мяса), остро пахнущая майонезом, привлекала его не столько вкусом, сколько возможностью выковыривать из общей массы то морковку, то кусочек огурца, то шарик зеленого горошка. Еда, совмещенная с почти игрой, становилась от этого еще вкусней. И хлеб, обязательно хлеб!
    
     Очень приятно было класть в рот кусочек сыра и, раздавливая его языком по нёбу, долго всасывать получившуюся кашицу. Терпко-солоноватый, с еле ощутимыми крошечками размятый языком сыр странным образом умудрялся сохранять в себе легкий привкус молока.
      После сыра он брал кусок вареной картошки в одну руку, а кусок селедки - в другую. Откусывал попеременно и медленно пережевывал рыбно-картофельную смесь, изредка подкладывая в рот кружок острого и горького лука. Особенно любил селедку с оставленным при разделке хребтом. Хребет можно было смачно (как куриные косточки) разгрызать и сосать.
      
    Доев селедку и лук он (чтобы не захотелось пить) непременно съедал четвертинку или половинку яблока. А иногда, смотря по обстоятельствам, и целое. Яблоко являлось сигналом - пора дать желудку отдых. Минут 30-40 он сидел, закрыв глаза, ни о чем не думая, наслаждаясь теплой сытой тяжестью в желудке. Желудок (или что-то еще в животе) усиленно обрабатывал полученную пищу. Из живота слышалось негромкое урчание. Когда урчание стихало, он снова принимался за еду.
    
    На вторую половину праздничного пиршества он всегда оставлял самое любимое, самое вкусное для себя - колбасу. Сначала съедалась вареная. Мягкая, розоватая, с кусочками жира она разжевывалась без усилий, быстро проглатывалась и, к сожалению, почти не оставляла во рту никакой памяти о себе.
      Апофеозом праздника являлась копченая колбаса. Прежде, чем положить кусочек в рот, он обязательно рассматривал его. Бордово-коричневая мясная масса была испещрена причудливыми узорами белых овалов и извивов свиного сала. Присмотревшись внимательней, можно было разглядеть довольно крупные точки черного перца. Повертев кусочек в руках пару минут, он клал его в рот, обязательно закрыв при этом глаза. Копченая масса жевалась медленно, с усилием. Попадавшиеся в ней жилки застревали между зубами. Острый солоноватый вкус надолго оставался во рту. А терпкий и пряный запах от колбасы так же долго сохранялся на руках.
      
     И этот вкус, и этот запах рождали в его мозгу странно знакомые, но полузабытые звуки: звон посуды, чей-то смех, голоса, перебивавшие друг друга веселыми репликами. Но звучавшие в памяти голоса совершенно не вызывали в ней лиц разговаривающих людей. Они звучали сами по себе, словно музыкальное сопровождение праздника вкусной еды...
      
     Съев всё, он устраивался на ночлег. Сначала на пол нужно положить толстую картонку - боковину от коробки, в которой перевозили холодильник. Сверху - кусок ватного одеяла, давно потерявшего свой цвет. Вместо подушки - половинку от некогда красной детской курточки. Готово...
      
     Он придирчиво оглядел свою "постель" и лёг. Подтянул колени к груди, закрыл ноги углом одеяла, немного вжал голову в плечи, засунул руки в рукава и закрыл глаза. В привычной, ставшей почти родным домом за эти два зимних месяца, мусорокамере старенькой пятиэтажки было тепло, темно и тихо. Засыпал он спокойно, так как опасаться было некого  - неделю назад приходили травить крыс. Его полный желудок и обмякшее тело почти ничто не беспокоило. Только один вопрос изредка покалывал мозг: ну на кой черт сносят такие хорошие дома, где всегда можно и поесть, и поспать?!...
      
      Он уснул, так и найдя на него ответ. Слишком  сложен был вопрос для разума десятилетнего бродяжки...