Одиночество
И вот – "Ромео и Джульетта". Маленький, безнадежно картавящий Самуил Натанович, по собственному признанию, взялся за Шекспира исключительно из-за его масштабности.
- "Гомео и Джульетта" – не пгосто бессмегтное, но еще и очень масштабное пгоизведение. Я, знаете ли, всегда тяготел к масштабности в искустве,- сказал он в интервью местной газете. Вопрос о ближайших творческих планах Самуил Натанович аккуратно обошел. Крошка режиссер был суеверен.
** 2 **
Репетиция длилась второй час. Невозмутимый Самуил Натанович раз за разом останавливал разыгрываемую на подмостках мизансцену.
- Милочка,- обратился он к занятой в роли Джульетты товароведу по профессии и актрисе по убеждениям Елене Сергеевне,- Вы все делаете непгавильно! Ваша Джульетта смотгит на Гомео взогом взгослой, умудгенной жизнью женщины. Женщины, два газа побывавшей в годдоме и успевшей сменить тгоих мужей. Мне же нужна невинность, понимаете, догогая, невинность. Вашей гегоине – тгинадцать, а, извините, не тгидцать один. Леночка, Вы чудная мадам, но, пгошу, не забывайте об особенностях голи. Ничего не бойтесь, смело входите в обгаз. Двегь откгыта. Боже мой, что Вам стоит с Вашим талантом стать девушкой на какие-то несчастные пагу часов.
Игравший Ромео автослесарь Василий неожиданно разразился громким раскатистым хохотом, разбудив мирно дремавшее на протяжении последних двадцати лет в суфлерской будке эхо.
От гнева у главного режиссера покраснели миниатюрные мшистые ушки.
- Немедленно пгекгатите, Василий Андгеевич. Вы смеетесь как плебей.
Отвернувшись от пристыженного Ромео Самуил Натанович встретился глазами с растерянной Джульеттой.
- Ну, Вы угазумели мою мысль, душечка?
Та поспешно отвела взгляд.
- Вы полагаете, у меня получится?
- Бесспогно, девочка Вы моя, бесспогно. С вашим дагом Вам это газ плюнуть. А ггим? Вы не забыли, что есть еще и ггим?! Я сам лично (хоть я и не ггимег) соогужу Вам могдашку малолетней озогницы. Кстати, я могу попгосить Вас снять туфли? Их десятисантиметговые шпильки действуют на негвы не только мне, но и незгимо пгисутствующей здесь,- Самуил Натанорвич сделал руками легкий всеобъемлющий жест,- истогической пгавде. Ну а тепегь,- он изо всех сил хлопнул в ладоши,- по местам. Та же мизансцена. Пгошу с самого начала.
** 3 **
Время пролетало незаметно. Приближался ноябрь. Работа над спектаклем подходила к концу. Каждый из составляющих его актов был тщательно зачищен крупнозернистой наждачной бумагой, покрыт лаком, и отполирован. Собранные воедино, идеально пригнанные они, по глубокому убеждению главного режиссера, производили неизгладимое впечатление. Особенно потрясали декорации, выдержанные в близкой к футуризму манере. Насквозь пропитанный верой в успех Самуил Натанович радостно потирал сухонькие ручки. Контрольный спуск спектакля на воду был назначен на завтра. Предварительно сделав внушение насчет недопустимости опозданий он отпустил всех по домам. Сам же отправился к только что заступившему на ночную вахту сторожу Веремеевичу.
** 4 **
Веремеевич – огромный, с добрым бабьим лицом, из коего выпирал внушительных размеров нос, старик чаевничал в отведенной ему в качестве "сторожки" комнатке. Ее убранство состояло из дивана (на нем Веремеевич спал), двух-трех стульев и длинноного стола, обезображенного вскочившим на его спине кроваво-красным фурункулом телефонного аппарата. Сидевший напротив Самуил Натанович, не в пример молчаливому флегматичному старцу, трещал, как сорока.
- Да, Вегемеевич, вот мы и одолели Шекспига! Спектакль – ммм… - он зажмурился с выражением блаженства на сморщенной физиономии.- Истинное загляденье. Он вызовет фугог. Я чувствую! А декогации! Это же Хлебников, возгожденный в фанеге. Посмотгим, что теперь запоют эти гемесленники. Думают, если выучили "Вегю – не вегю", уже стали гежиссегами. Глупцы! На конкугсе мы гасколотим их в пух и пгах. В пгошлом году они называли меня бездагем. Хамы! Говогили, что то, что я твогю – чистый глэм! Голый антугаж! Кич! Пгисудили, будто в насмешку, четвегтое место. Ну да мы зададим им жагу! Шекспиг – это Вам не их заггимигованные под пьески бытовые буги в стакане воды. Чудак! Неудачник! – выскочки,- Самуил Натанович перевел дух. Помолчал с минуту и вдруг неожиданно произнес:
- Вегемеевич, можно я у тебя пегеночую? А то, понимаешь, неохота домой идти. У меня там из всех живых существ один телевизог был, да и тот вчега сломался,- он улыбнулся. Улыбка получилась жалкой и какой-то беспомощной.- Ну так что, Вегемеевич?
Старик осторожно поставил на стол пустую чашку и согласно кивнул в ответ.
Дмитрий Сарматов
Свидетельство о публикации №202022400003