Руками в себя

  Я пробегаю пальцами по клавиатуре и воспринимаю информацию. Все вместе складывается, образует узор, который можно также расшифровать, как и переплетение кофейных линий на дне опустошенной чашки. За окном валит снег, хотя календарь красноречиво сообщает о «марте», видно таков жанр данного произведения. Я жду своего Годо, своя чума своими паралитическими пальцами-ветвями оплетает мои мысли, и мы сливаемся в экстазе; а дальше я печатаю (словно сноровистая машинистка): «Я пробегаю пальцами по клавиатуре и воспринимаю информацию. Все вместе складывается, образует узор, который можно также расшифровать, как и переплетение кофейных линий на дне опустошенной чашки. За окном валит снег, хотя календарь красноречиво сообщает о «марте», видно таков жанр данного произведения». Мне хочется плакать, и я утираю свои намокшие ресницы, осознавая, что сейчас почему-то я женщина, а до всего этого, до этого страшного изнасилования, до этого кошмара, я был жизнерадостным мужчиной. Раскаленными остриями штыков вспыхивают звезды, сквозь мое окно принося к моим косым, китайским глазам мерцание (быть может, там сейчас свершаются великие дела: гравитационный коллапс или образование протозвезды). А вдруг эти светящиеся газовые шары, подобные Солнцу, образованные из газово-пылевой среды в результате гравитационной неустойчивости, сообщают мне нечто важное, и, если пофантазировать, можно ли допустить в их беловатых точках – сожаление к моей участи? Но вот происшествие на улице. Ватага мальчишек, пьяных потому, что шатаются и горланят матершинные песни, бьет пару мужчин среднего возраста. Я гляжу на это мероприятие и улыбаюсь – приятно иногда посмотреть на чужое несчастье. Стаей они налетают, вскоре откатываются и исчезают вне действия уличных фонарей. А мужчины все лежат, не двигаясь и мышцы их ног, пытающихся встать, не сокращаются. Мне становится грустно, ибо все живое имеет свой конец, как бы похотливо это не звучало.