К лучшему

Утро. Молочные струи мокрого снега суетливо падают на крыши машин, прилипают к деревьям, растворяются в глубокой серости асфальта. В угрожающе поскрипывающем лифте я танцую под Guano Apes и подозреваю, что тяжелая связка ключей свалится
черную дыру в кармане пуховичка. Перспектива – ковыряться в его внутренностях перед самой знакомой дверью… С капюшона на нос капает растаявший снег и я резко, удивленно, запрокидываю голову – крыша лифта протекает? What the fuck?…
Осторожный гул – музыка в ушах благополучно заменяет даже стук сердца, но я слышу его по привычке… лифт меланхолично бьется в истерике, остановившись – привычная пауза – неизменная мысль – откроется, нет? Сегодняшняя версия оптимистична – и правильна. Я выныриваю из освещенных лампочкой желтых заплеванных стен в тусклую железобетонность. 61 – номерок, наклеенный вверх ногами. Странная палочка, девятка – и все же я живу в квартире номер шестьдесят один.
Ключ послушно влазит не в тот замок и застревает. Мои руки раздраженно спорят с ним, наконец, я выдергиваю его, поворачиваю близнеца три раза и, как будто в теплую ванну, ныряю в потемки коридорчика. Истерично звонит телефон. Я хватаю трубку и слышу там чье-то дыхание – раз, два, вдох, выдох. Короткие гудки. Мысли бьются о хрупкие стенки черепа – это он, он, это он звонил. Из больной головы выпрыгивают голоса невидимых друзей – девочка моя, да просто не туда попали! Я бросаю промокшую черную куртку на нестройные ряди обуви и сажусь на пыльный линолеум, прислонившись к стенке. Отчетливо вспоминаю, что ночью я видела зайцев – двух ослепительно настоящих зайцев на усыпанной изумрудной пылью высохшей травке. Вытянуть за заячьи уши остальные подробности сна мне не удается. К лучшему.
Телефон снова трезвонит. Я стягиваю носок, лениво зажимаю провод между пальцами ноги и тяну, по-идиотски улыбаясь. Пластмассовая коробочка с грохотом ударяется о пол, трубка падает рядом. Выслушивая монолог Алены, я развлекаюсь всеми доступными способами, насколько позволяет провод. Ползти в комнату на поиски трубки – не время… почему-то кажется, что избавиться от девушки на том конце провода гораздо проще. Вжавшись в цветочки на обоях, я ковыряю края дыр на джинсах, грызу ногти, дотягиваюсь до кармана куртки, извлекаю оттуда и съедаю молочную шоколадку… время застывает уродливыми кусками льда в луже невысокого голоса… GRRRRRR…
Я соглашаюсь со всем и уже лежа на холодном полу задумчиво помахиваю в воздухе задними конечностями. Ударяю себя пяткой по несогнутому колену. Больно… больно!

День. Я стою на раскачивающейся из стороны в сторону табуретке и вбиваю в стену маленькие гвоздики деревянной обезьяной. Между обоями в цветочек и ее твердой головой – хрустящая афиша. Ария. Николаев, 23-е февраля. Почему-то самое яркое воспоминание – мы едем домой – я сплю сзади – просыпаюсь – что-то изменилось. Поднимаюсь, подтягиваю колени к груди, первые ощущения – тепло и пушистая растрепанность волос. Ах, вы сделали громче. Суки, я же сплю. А теперь смеюсь от счастья. Радио приглушенно шипит, но от этого только острее эмоции…
«Я кра-шу гу-бы гу-талином, я о-бо-жа-ю чер-ный цвет… и мой герой, он соткан весь… из тонких запахов конфет…»
Давай вечером… с тобой… нет? К лучшему.

Вечер. Мне холодно, ужасно холодно. Музыка – не поможет, знакомые голоса по проводам – не спасают. Я свернулась в клубок оголенных, посыпанных пеплом нервов, натянула одеяло и не выпускаю из рук книгу и трубку.
- Почему ты не звонишь мне?!?!? По-че-му ты мне не звонишь?! ПОЧЕМУ?!
- Мы уже разговаривали сегодня… три раза…
- Да… но почему ТЫ не звонишь МНЕ?
- Я знаю, как это исправить.
Море компромиссов.
Короткие гудки. Трым-брым-брым-трям-пам.
Нет, нет, это не лекарство.
All you need is love.
Не выпуская книги из рук, с завидным упорством набираю вслепую самый знакомый номер. Нежно скольжу по цифрам. С ненавистью бью каждую.
Результат один. Занято. Занято. Занято. К лучшему.
Отдаю глаза строчкам. Что же? Полная эмпатия.
Строки.
«… но все же лучше было не раздумывать слишком много. Особенно наедине с собой. И по вечерам. Не то внезапно возникало прошлое и таращило мертвые глаза…»
Голос.
«О-о-о-о-о, но эт-т-то не любовь…»
Пожалуй, вы правы. Я сегодня со всеми соглашаюсь.
Строки.
«Ленц отложил секундомер в сторону…»
Ленц…  перед глазами возникают цифры, нацарапанные твердым карандашом-чужим почерком – незавидные характеристики для одной строки-- на желтоватой страничке блокнота. Набираю номер выскользнувшего из памяти человека. Сейчас он – моя последняя надежда, мой лучший друг. Никого нет дома. Никто не слышит криков маленькой коробочки. Ленц, Ленц, где ты шляешься, когда ты нужен мне? К лучшему.
Листаем странички с ветерком. Капон… Вот тебе я уже месяц обещаю сходить в кино.
- Алло?
- Э-э…
- Лерка!!!
Да, черт побери, да, кто-то любит меня без всяких на то оснований. Что одеть?

Ночь. Настежь открыто окно, но нечем дышать. Я снимаю пальто и застываю, в надежде заставить себя повесить его в шкаф. Тенью в тени оно падает на заваленный тряпками стул. Тень в тени, складки в складках, а я не в себе. К лучшему.

«Вырваться бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой шарманки – вырваться безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том, чтобы хоть чуточку теплоты – если бы она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице? Или это тоже самообман, отречение и бегство? Бывает ли что-нибудь иное, кроме одиночества?»
Эрих Мария Ремарк.