Искушение Луки Несвятова

Весеннее небо над Вакуловым – спокойно и неподвижно, словно нарисованное блёкло-синей акварелью. Катерина явственно ощутила эту неподвижность в тот день, когда отправилась в город за крыльями для Луки. И даже день тогда был неподвижный и какой-то весь одинаковый. Катерине показалось, что время вдруг остановилось. Поезда не проезжали мимо, словно люди за пределами Вакулова не навещали больше родственников и не путешествовали по казённой надобности. Катерина шла вдоль железной дороги, чтобы не заплутать в лугах. Вокруг было безмолвно, только кузнечики стрекотали в глубине зелёного моря.
Катерина вспомнила, как тихо было накануне в доме у Луки. Она даже подумала, что хозяин умер. Лука и вправду лежал как мёртвый, вытянувшись пластом на железной кровати. Мышцы на его осунувшемся лице расслабились, глаза были закрыты. Катерина тронула его за плечо. Лука открыл глаза и шумно вздохнул.
Она положила узелок с пирогами на стол и пошла растапливать самовар. Из кухни было слышно, как заскрипели пружины, когда Лука приподнялся на кровати, и как стукнулись об пол его деревянные ноги. Звякнули костыли, и застучали монотонно по половицам.
Лука тяжело плюхнулся на табурет, прислонил костыли к краю стола и закурил. Катерина вернулась в комнату с самоваром и посудой. Она наполнила одну из чашек чаем почти до краёв и бережно подвинула её к Луке. Потом развязала узелок, заполнив дом запахом пирогов с капустой, выбрала один и протянула хозяину дома. Неожиданно Лука взял её руку в свои огромные ладони и нежно погладил. Катерина порозовела, не-то от смущения, не-то от удовольствия, и нарочито грубовато приказала Луке пить чай.
Лука Несвятов был последним из вакуловских мужиков, вернувшихся в войны. Если появление его предшественников ознаменовалось наступлением весны, неземным светом, шумом и танцами до рассвета, то сам Лука вошёл в деревню как-то на исходе осени, в сумерках, незаметно и безмолвно словно тень. Он прожил в своей старой избе на окраине чуть ли не неделю, прежде чем о его возвращении стало известно в Вакулове.
Катерина навещала Луку уже многие месяцы. Обычно она приносила с собой пирогов или домашнего хлеба, помогала прибрать избу, наносить воды из колодца, а потом садилась на лавку и рассказывала новости. Новостей у неё бывало мало, а Катерине очень хотелось растянуть разговор на подольше, поэтому говорила она медленно, неторопливо. Лука больше молчал, но слушал Катерину внимательно, хотя казалось временами, что разум его уплывал в мир былых образов, о которых он никогда не рассказывал.
Так они коротали вечера. Когда солнце начинало садиться, Катерина собиралась домой. Лука провожал её до калитки, оставляя в земле глубокие круглые следы. Иногда Катерина оглядывалась на долговязую фигуру Луки, всё ещё стоявшую у забора, и гадала, смотрел ли он на неё или на некое пятно на багряном занавесе неба.
Железная дорога пошла в гору, и Катерина, уже порядком взопревшая от долгой ходьбы, сняла головной платок, обрушив на плечи и спину толстые длинные косы. Волосы у неё были густые, тёмно-коричневые и очень жёсткие, "лошадиные", как она сама их называла. Роста Катерина была небольшого, а телосложением мелкая и ужасно худая, так что незнакомцы принимали её за девчонку, в тех редких случаях когда вообще замечали, ибо блёклая наружность Катерины в сочетании с молчаливостью и врождённой крестьянской осторожностью делали её схожей с мышью. Лишь глаза её, чёрные, круглые как бусины и необыкновенно живые, выдавали недетские страсти и чувства, таившиеся за этой неприглядной наружностью. Вдали показался шпиль городской башни, и Катерина невольно потрогала спрятанный под рубашкой узелок с деньгами. Ей снова вспомнилось усталое лицо Луки с закрытыми тонкими нервными веками глазами, и она ускорила шаг.
Идея о покупке крыльев для Луки созрела у Катерины давно. Когда в один из первых своих визитов к Несвятову она с тоской наблюдала за тем, как он силился передвигать по комнате своё огромное, некогда сильное тело с помощью костылей и уродливых деревяшек, называемых протезами, Катерина подумала, что если бы у Луки вместо костылей были крылья, то не пришлось бы ему так надрываться – лишь расправил крылья, и уже на другом краю деревни.
На всякий случай она посоветовалась с Тихоном. Тихон прочитал множество книг, может быть двадцать, а то и тридцать, и знал исключительно всё. На её вопрос "Можно ли где купить крылья?", он ответил:
- За большие деньги всё можно.
Эта мыслю прочно засела у Катерины в голове, и она начала откладывать грошики из своей зарплаты. Временами она подрабатывала шитьём и торговлей овощами с собственного огорода. Кучка монеток и бумажек с госзнаками на дне сундука потихоньку росла, а когда в прошлом месяце Евдокия купила у неё шкаф для отделившейся своей семьёй дочери, Катерина решила, что теперь ей наверняка хватит на пару простеньких, без причуд крыльев.
Накануне похода в город она долго не могла уснуть, мечтая о том, как Лука будет парить над Золотыми полями и лесом, большой и прекрасный словно сокол, а она будет бежать за ним по земле, как мальчишка бежит за воздушным змеем, смеясь и задыхаясь от восторга. Потом Катерина подумала о том, как Лука будет гордится ею, такой практичной и ловкой, сладившей ему крылья, и удивится, как это она додумалась и главное всё смогла устроить.
Лука ей нравился ещё до войны. Он нравился всем вакуловским девчонкам. Они тогда каждое утро ходили на уроки в михайловскую школу, и где-то на середине пути их непременно обгонял инженер авто-мастерских Лука Несвятов, проносившийся мимо на чёрном мотоцикле. Иногда он притормаживал и приветствовал девчонок, вызывая всеобщие восторг и смущение. Он улыбался, обнажая необыкновенной белизны зубы на фоне загорелого и запылённого лица, и голубые глаза его тоже улыбались из-за стёкол мотоциклетных очков. Потом он снова пришпоривал мотоцикл и уносился прочь, оставляя за собой облака восхищённых ахов и груду разбитых сердец.
Катерина гадала, замечал ли он её когда-нибудь среди этой стайки гадких утят. Временами ей казалось, что даже теперь, когда они виделись каждый день, он всё ещё не замечал её присутствия, и от этого было ужасно больно и обидно. Мысль об успехе с покупкой крыльев казалась ей от того весьма обнадёживающей.
Солнце было уже высоко, когда Катерина добралась до города. Рынок дыхнул на неё смесью цветочного аромата и гуталиновой вони. Людской муравейник заглотнул Катерину и потащил вдоль рядов с творогом, мёдом, кошками-копилками и свежесрубленными вениками. Тут и там торговцы хватали её за рукав и совали в лицо куски мыла, шерстяные отрезы и контрабандный сахарин. У одного из лотков Катерина невольно задержалась. Продавец, старый потрёпанный дядька помахивал надетым на волосатую руку шёлковым чулком.
У Катерины никогда не было чулок. Лишь несколько раз она видела их блеск, магический и полу-реальный, на ногах Любови Орловой, отбивавшей чечётку на пушке. Катерина подошла к лотку и зачарованно посмотрела на чулок. Продавец привычным и много раз проверенным способом принялся уговаривать её раскошелиться на пару, а то и две. Он тоном знатока рассказывал о последних французских модах, гарантировал неотразимость и успех у молодых офицеров и щедро отпускал комплименты катерининым тощим голяжкам. Катерина разомлела от этих разговоров и представила, как гуляет в шёлковых чулках по Вакулову, под руку с Лукой. Но мысль о том же Луке отрезвила её, и она, прижав ладошку к животу, где прятался узелок с деньгами, поспешила прочь от торговца чулками, этого змея-искусителя в райском царстве городского рынка.
Она бродила меж рядов и палаток уже больше часа, а торговцы крыльями ей так и не попадались. Вдруг у восточного выхода она заметила старика-татарина, продававшего всевозможный хлам, от карманных часов с клеймом Буре до поношенных бальных туфель. Промеж этой всячины белела пара аккуратных крылышек, привязанных на гвоздике на стене палатки.
Катерина подошла поближе и, покопавшись для виду в груде старых платков и курительных трубок, спросила про крылья. Старик назвал цену. Цена была велика, больше, чем было спрятано у Катерины в узелке. Решив не сдаваться, Катерина напустила на себя важности и пренебрежительности, по её мнению необходимых для успешного торга, и осведомилась хорошо ли работали крылья. В ответ старик развязал верёвочку, и крылья стремительно взвились в небо. Они явно заскучали на гвоздике и теперь так и рвались прочь, трепеща на ветру. Катерина дивилась на них, широко разинув рот, но наконец пришла в себя и спросила не сбавит ли старик цену. Тот сбавил, но новая цена по-прежнему была выше, чем Катерина могла заплатить. Они проторговались с четверть часа, и наконец старик назвал окончательную цену, заявив, что больше не сбавит ни копейки, потому как жить нынче ужасно дорого, а у него пятеро детей и жена больна чахоткой.
Катерина достала из-за пазухи узелок и ещё раз пересчитала деньги. Она знала содержимое узелка в точности до копейки, но питала безумную надежду на то, что за время похода в город трешечки и пятёрочки чудесным образом переженились и у них появились детки - маленькие хрустящие рублики. Чуда конечно же не произошло, и она грустно побрела прочь с рынка. Старик вновь повесил крылья на гвоздик, ворча:
- Ходят тут всякие.
Субботний день был в полном разгаре. Тут и там прогуливались кучки нарядно одетых людей, открывались двери, радушно зазывая соседей и друзей на угощение, задушевные разговоры и пение под трофейный аккордеон. Катерина шла по главной улице, застроенной каменными домами, первые этажи которых занимали магазины и мастерские. Она задержалась у парикмахерской. Сквозь огромное окно были видны клиент, развалившийся в крутящемся кресле, и парикмахер, беспощадно бривший затылок клиента. Катерина долго смотрела, как рыжие локоны словно осенние листья, кружась, падали на пол. Потом внимание её перешло на ряды бутылок с шампунем и одеколоном и сноп расчёсок в мутном стакане. И уже уходя, она взглянула на рисунки на стекле - дядька с усами как у Буденого и женщина со взбитой причёской. В уголку окна было выставлено объявление, нацарапанное на куске картона: "Имеются парики и шиньоны. Покупаем волосы".
Катерина нашла объявление довольно странным, но решила на всякий случай проверить и зашла в парикмахерскую. Парикмахерская была заполнена кислым запахом и звуками патефона. Хозяин заведения опрыскал клиента цветочной водой и сдёрнул с него белую простыню, будто снял покрывало со свеже-выставленной статуи.
Как только дверь за клиентом закрылась, Катерина спросила правда ли, что парикмахер покупает волосы, и если правда, то сколько за это платят. Парикмахер ответил, что всё зависит от длины и густоты волос. Тогда Катерина развязала платок, и её тугие косы упали до колен как канаты. Парикмахер восхищённо ахнул и, жадно потирая ручки, назвал цену.
Катерина ничего не знала о ценах на парики и волосы, а потому боялась продешевить. Предложенного парикмахером вознаграждения не вполне хватало на то, чтобы собрать сумму, необходимую для покупки крыльев, и Катерина вновь начала торговаться. Наконец парикмахер увеличил цену и к тому же пообещал сделать Катерине бесплатную стрижку "Гарсон".
Катерина уселась в кресло, посмотрела в последний раз на свои косы и зажмурилась. Когда она вновь открыла глаза, из зеркала на неё таращился мальчишка с тощей шеей и впалыми щеками. Слёзы комом подкатили к горлу, но тут Катерина вспомнила, что рынок того и гляди закроют, а потому судорожно проглотила горько-солёный ком, запихнула за пазуху отсчитанные парикмахером деньги и выбежала на улицу.
Рынок обезлюдел. Два-три торговца укладывали в корзины непроданый товар, да дворник сгребал в кучу подсолнуховую шелуху и обрывки газет. Катерина добежала до лотка старика-татарина как раз в тот момент, когда он навешивал замок. Она вытащила узелок с деньгами и молча протянула его барахольщику. Тот положил баул с товаром на землю и неторопливо пересчитал деньги. Удовлетворённый, засунул деньги в карман и выудил из баула белые крылышки. Те немедленно взвили в небо и улетели бы прочь, не ухвати их Катерина за верёвочку.
Старик меж тем взвалил свою поклажу на спину и побрёл домой. Катерина подумала, что ей тоже надо бы поторопиться, потому как путь до Вакулова был неблизкий, а день подходил к концу. Она зашагала на восток, и крылья послушно полетели вслед за новым хозяином.
Тёмно-голубые сумерки окутали болотные пустоши, мимо которых шла Катерина. Кузнечики, настрекотавшись за день, наконец угомонились, и окрестности объяла тишина. И в этой тишине Катерина вдруг услышала грустное и протяжное "му-у-у-у-у!". Звук этот в том месте и в то время был настолько неожиданным, что Катерина поначалу подумала, не показалось ли ей. Но вскоре мычание повторилось. Катерина остановилась. Звук доносился с болота, и она со страхом подумала, что какая-нибудь дурная корова наверное забрела в топь и теперь не может выбраться.
Катерина всю жизнь провела в Вакулово, а потому не боялась ходить по болоту. Осторожно ступая на кочки, она поспешила на голос, который с каждой минутой становился всё громче и отчаяннее. Наконец она нашла неудачливую корову. Как Катерина и подозревала, та провалилась в трясину, и теперь её неизбежно засасывало в жидкую тёмно-коричневую кашу. Время от времени корова делала попытку выбраться на сушу, но кочки, сырые и хрупкие, обламывались под ней, и она вновь падала в трясину, каждый раз всё глубже и глубже. Увидев Катерину, корова завыла ещё громче. Катерина опустилась на четвереньки и осторожно подползла к краю трясины.
На корове не было ни верёвки, ни ошейника, за которые можно было бы ухватиться. Тогда Катерина скрутила платок в петлю и накинула его на коровьи рога. Потом отползла подальше, насколько позволяла длина платка, и стала тащить корову из трясины. Работа эта была нелёгкой, так как трава под Катериной была мокрой и скользкой, а земля хрупкой, колыхавшейся как студень, угрожая проломиться и утопить Катерину вместе с коровой. К тому же как назло поблизости не было ни деревца, ни куста, за которые можно было бы ухватиться.
Корова между тем продолжала уходить всё глубже под воду. Чувствуя близость смерти, животное принялось отчаянно брыкаться, разбрызгивая фонтаны грязи. Паника её передалась и Катерине, которая забыла на мгновение об опасности, вскочила на ноги и, уперевшись в кочку понадёжнее, стала тянуть что было мочи. Но она явно была не соперница прожорливой трясине, и все её усилия лишь причиняли корове боль. Измождённая борьбой, испуганная, покрытая с ног до головы грязью, Катерина ощущала себя беспомощной и жалкой, и от этого начала плакать и ругать корову матом. И тут произошло то, что неминуемо должно было произойти: земля под Катериной провалилась, и она оказалась в жиже по самые подмышки.
Слабеющими от страха руками Катерина зацепилась за траву и попыталась выползти из трясины. Болото разъярённо плевалось, и корова выла и билась. От этого шума Катерина совсем помешалась и в унисон с коровой закричала жутким голосом. Крик этот как боевой клич внезапно придал Катерине силы, и она выдернула таки себя на твёрдую почву. С минуту она лежала на кочке, глядя отупело на продолжавшую биться корову, и с тоской думала, что животине вероятно пришёл конец.
Внезапно взгляд Катерины упал на крылья, которые она привязала к деревцу перед тем, как пошла спасать корову. Крылья лениво порхали вверх и вниз, видимо заскучав от ничегонеделания. Катерина схватила их, залезла назад в топь и, уворачиваясь от судорожных ляганий коровы, обмотала верёвку вокруг коровьей груди. Белоснежные и изысканные, крылья казались странными и неуместными на грязной спине гиганта, и Катерина даже испугалась, что корове они не подойдут. Но, наперекор её страхам, крылышки снова затрепетали, сначала медленно, потом чаще и сильнее, и через мгновение корова поднялась над болотом, роняя капли грязной воды.
Зачарованная, Катерина смотрела, как корова парила над землёй. Поначалу животина нервничала и делала нелепые антраша, но скоро привыкла и даже казалось начала наслаждаться своим новым статусом птицы. Крылышки покружили её ещё раз над трясиной, наподобие победного круга, а потом корова полетела прочь, весело помахивая хвостом. Тут Катерина опомнилась и крикнула:
- Эй! Куда! Стойте!
Но крылышки не слышали её или притворялись, что не слышали и продолжали уносить корову всё дальше на юг. Прощальное мычание донеслось издалека.
- Постойте. - произнесла Катерина, сознавая впрочем, что крылья уже не воротишь.
Солнце совсем спряталось за сосны, и лазурь сумерек сгустилась в индиго. Катерина шла по просёлочной дороге и тихонько выла, размазывая слёзы по грязным щекам и подбородку. Ей было грустно и обидно - и волос нет и крылья упустила.
Впереди показался силуэт одинокого прохожего, и знакомый голос окликнул:
- Эй, малый, ты девушку по дороге не встретил?
Катерина тут же перестала реветь.
- Лука, это я, Катерина. - смущённо сказала она. Лука подковылял поближе.
- Ты не пришла сегодня как обычно. Я подумал, не случилось ли чего.
Если бы не ночная темнота, Лука заметил бы как щёки у Катерины порозовели.
- А я в город ходила. - сказала она. Лука взял костыли одной рукой, а другой неловко обхватил Катерину за шею. Она уткнулась носом в пуговицу у него не рубашке и блаженно вздохнула. Лука провёл ладонью по катерининой голове и, заметив исчезновение волос, спросил:
- Новая причёска?
- Ага. - смущённо ответила Катерина - "Гарсон".
Они долго стояли посреди дороги, обнявшись и не говоря ни слова. В Вакулово зажглись огни. Маленькие светлячки на огромной тёмной равнине, они казались отражением звёздного неба.