Игуано

   Вновь ощутив на затылке зябкий холод существования, от которого волосы седеют и сворачиваются колечками, я задумался и решил бороться. Что же делать, размышлял я, разбрызгивая по плинтусам куриный бульон с марганцовкой, лучшее средство от скверных дум. Что же делать, так же терзался я, наматывая на предплечье вечерний тфилин из змеячих шкурок и прилаживая на гладенькую тонзуру игрушечный радиотелескоп, что же делать с плотным холодом существующих пространств? Не так-то просто отменить его, ведь все следят за всеми, и молча, в глубине души, категорично ожидают соблюдения неписаных условностей и ритуалов. Я не мог обмануть их ожиданий, как яблоки не могут обмануть червей, и потому морщил кожуру тела, пропитывался жухлостью и морщинами, так и крича наружностью: смотрите, я гнил, червив и несчастен.
   В то время за окнами еще случались дожди и неурядицы. Ничего не могу сказать, все соблюдалось пунктуально: из водостоков хлестала вода, из рваных ран - кровь, из порванных ртов - крик. Мимо моего дома постоянно проходили люди, но куда и откуда - умалчивали, и странно тушевались, если я вдруг спрашивал.

   Заведу-ка я игуану, оклею перьями и буду учить летать, решил я в некий момент. Теперь точно не упомню, каков он был, но знаю, что смурен, что держал меня в половнике и дул на шею сзади раннеосенним холодом, что попахивал соляркой и грязным выхлопом. Да что я, впрочем, ведь в матрице моментов сыщутся еще мириады вот таких - с соляркой, выхлопом и поздней половецкой осенью. Но его можно отыскать обратно, ибо прямо оттуда сделал я длинный змеиный шаг в зоомагазин дяди Кости, и замер под пристальным вниманием его прицелов. Такое трудно пережить дважды, поэтому пережил это лишь однажды.

    - Пах! - выстрелил дядя Костя правым дулом. И мое левое полушарие раскорежило стальным шагом этого слова.
   - Пух! - добавил он одним широким движением толстых восточных уст. И я тогда пал.
   - Что бы вы желали ? - сахарно добавил он, принимая в свою ладонь мою обманчиво пустую руку с огромными буквицами пакта о капитуляции в зрачке каждого ногтя.
   - Игуану - выдавил я.
   Он улыбался. Попытка отделаться простой контрибуцией не удалась, и девственницы в моем мозгу в отчаянии заметались, захлопывая межножие обеими ладошками.
   - Игуану ? - льстиво спросил он, мастерски скрывая в сладости яда горькую толику издевки - У меня нет игуаны. Сейчас ведь не сезон, вы знаете. Они плодятся к Пасхе, никак иначе. Не хотите ли отведать рахат-лукума? В эту пятницу он удался особенно смачным... - он скабрезно подмигнул и захихикал.
   Это был удар, нечестный удар ниже колена. Червяки, хребет моего существа, сложной машины со многими оборотами в доли секунды, на мгновенье застыли, дав сбой.
   - Нет... игуаны ? - я позволил отчаянию излиться в этих словах.
   - Нет. Игуаны как раз и нет - снежно подтвердил он. - Есть коалы. Есть ехидны. Боа-констрикторы имеются. Фиалки и ландыши. Сиамские кошки и персидские собаки. Имеют быть все разновидности сумчатых, игольчатых и вечнозеленых. А игуаны будут к пасхе.
   - А... Игуаны... Какие они ?
   - Вот такие - сурово произнес дядя Костя, развертывая руки на достаточно приличное расстояние.
   Я развернулся на каблуках, коротко вскидывая ладошку в хайльгитлере к аккуратной челке, скупо щелкнул зубами и шагнул в грохот ультразвуковой дискотеки. Щиток защитного экрана мягко выскользнул из-под надбровных дуг, рука привычно легла на многокнопчатую рукоятку майкромедия-кольта с мазерным мишенеулавливателем, лазерным прицелом и скоростным автострелятором. Где-то на грани слышимости ревела грандбитная вещица "Пять минут триумфа - а потом сгореть" в исполнении ныне покойной стиральной машины "Люкс-упс" и трио пылесосов. Телепортировавшись к централ-автобару я заказал двойной "Мерлин Манро" и завис по диагонали, разглядывая в неверном свете вспыхаторов разновсякую зависающую братву.

   Минут через семь ко мне подвалил какой-то братник.
   - Прозябаешь ? - спросил он негромко.
   - Поди-ка прочь, щегля - мирно посоветовал я.
   - Есть кой-какие цацки - проинформировал он.
   - Что фарцишь ? - заинтересовался я.
   - ИГУАНУ - прошептал фарцила. Я не слышал голоса, но движения губ объяснили все. Я подмигнул, и взболтал ногой воду.

   - Ленивые такие твари - продолжал он рассказывать, задумчиво ковыряясь в пальцах ног. - Длинные. Очень ленивые, очень.
   - И очень длинные ? - скрывая заинтересованность вопрошал я.
   - И очень длинные. Но все равно, ленивей чем длиннее.
   - Почему ?
   - Потому что их лень не замутнена эмоциями и - упаси боже - рефлексией. А вот длина... длина-то в этом плане того... - он зевнул и цвыркнул сквозь зубы с каким-то даже разочарованием. - В общем, в смысле поперечного сечения они не на высоте. Господь обделил, как бог черепаху.
   - А что черепахи ?
   - Не знаю, что черепахи, а игуаны не того.

   Главное не торопиться, убеждал я себя, поглаживая фарцилу рукой по ключице, не спугнуть его, не дать понять своей необходимости. А если побежит - что ж, посмотрим, кто кого перегонит.
   - А они бегают ? - шепнул я фарциле прямо в ухо, и нежно куснул свежий листик хряща.
   - Да - томно простонал он, изогнувшись в судороге экзальтации.
   - Но они ленивы... такие ленивые... и бегают медленно-медленно... и очень редко. Очень, очень медленно и редко.
   - Боже, как хорошо - шепнул я. И тут фарцила вскочил и побежал.
   Я бросился следом за ним - медленно и лениво. Песок брызгал салютом из-под разгоряченных ног, волны шипели и покусывали кромку пляжа. А высокое, прочное солнце соляризовывало его и меня - две маленькие темные фигурки из бесчисленного пантеона купальщиков.

   На другой день с утра была пасха. Воздушными мановениями перст я напек пористых блинов с чесноком и сельдереями, сдобрил ярой толикой клюквы и повернулся к дяде Косте. Дядя Костя бесшумно прыгал в клетке с попугаями. "Карамба! Карамба!" - кричали попугаи. "Мир мал, мир мал" - вторил им дядя Костя.
   - Дядя Костя - тихо воззвал я. Он обернулся и внимательно погрозил мне пальцем.
   - Пасха пришла, дядя Костя - сказал я, и показал ему пасхально раскрашенные колени. Он улыбнулся в усы, и отер гуано с густых ладоней мягкой фетровой фотокарточкой Мерлин Манро.
   - Что ж, хорошо - прогудел он вулканично - пасха. Неужели уже? Просто не верится.
   Я протянул ему пирамидки блинов. Густая клюквенная лимфа водопадом хлынула по склону подбородка сквозь чащобу ветвистых волосьев татарской бородки.
   - Стало быть, и игуаны народились ? - осторожно спросил я.
   Дядя Костя залез в карман брюк, и выудил оттуда средних размеров игуанину. Он покачал её перед моими глазами, как швейцарские часы на цепочке. Игуана бессильно обвисла всеми лапами. Дядя Костя подкинул её, и она совершила для нас несколько сальто-мортале.
   - А это мальчик или девочка ? - спросил я.
   - Не знаю.
   - Если мальчик, назову его Игумен. А если девочка - Ойкумена.
   Мы перевернули игуану и вгляделись в подбрюшье. Там было чисто и гладко.
   - Что это ? - спросил я с ужасом.
   - Похоже, что это игуано - неуверенно буркнул дядя Костя.

   Вот и все. Так я обрел счастье в жизни. Моё игуано я назвал Гуано. И теперь оно сидит на моем письменном столе, обвив гладким стволом хвоста чернильницу, и ехидно улыбается, постукивая всеми лапами.
   А еще - вчера оно впервые назвало меня папой.

  28.02.97

  (первая публикация - www.cross.ru / Литература)