Несчастный продолжение 1

Чтобы понять, насколько несовершенен был человеческий разум, достаточно вспомнить очень простой пример: люди в большинстве своём не восприняли тогда даже тех простых истин, о которых им рассказывали посланники Высшего Разума как Христос, Магомет, Будда... Люди верили им слишком поверхностно, или слишком фанатично, однако суть вечных пророчеств они не восприняли, они продолжали подменять подлинные ценности мнимыми, благородные цели - корыстными; продолжали борьбу между собой за влияние в мире, убивать и грабить, завидовать и насиловать, унижать друг друга.
В первой половине третьего тысячелетия от Рождества Христова наступило то,  от чего предостерегал людей Спаситель, что отмечено было в пророчествах Иоанна  Богослова. Это был конец Света. Люди практически истребили собственную цивилизацию, истощили ресурсы Земли. В террористических войнах, от голода и болезней погибло более восьмидесяти пяти процентов населения планеты.
Остатки Человечества, пожалуй, спасло лишь то, что прогресс науки не стал жертвой террористов и поддерживающих их политиков. Ещё в первой четверти третьего тысячелетия, благодаря открытиям учёных, произошла настоящая революция в области энергетики. Люди открыли доселе неведомые источники энергии. К счастью это произошло в`овремя, потому что запасы нефти и газа, угля к тому времени окончательно истощились. В противном случае цивилизации грозила бы неминуемая гибель. Это, и активное использование новых сверхпроводимых материалов позволило вовсе отказаться от добычи остатков подземных энергоносителей и перейти исключительно на потребление электроэнергии, вырабатываемой гидро и солнечными электростанциями.
Однако ничего не давалось без боя, не решалось без проблем. Нефтяные магнаты, владельцы сырьевых отраслей, имевшие гигантские монополии, активно противодействовали новым разработкам учёных, вовлекая в свои интересы политиков.       Террористы, напротив, хотели как можно скорее завладеть этими открытиями, чтобы захватить власть и подчинить себе весь            мир, и это им удавалось: некоторые из них переходили на легальное положение и становились респектабельными властителями, насаждая свои антигуманные порядки. Вооружённое противодействие террору  к 2300 году и привело к истреблению 85 процентов живого на Земле.
Планета превратилась в гигантский полуразрушенный мегаполис, в котором трудно было отыскать уголки живой природы, где редкие люди были деморализованы,  боялись друг друга, общались больше посредством компьютеров, никому не доверяли и почти совсем не покидали свои дома и закрытые города с искусственным климатом и синтетическими зелёными насаждениями. Конечно, можно было бы улететь в другие цивилизации, но это было дорого и небезопасно.
Простите, Вячеслав Иванович, вы, кажется, хотите что-то спросить?
Литягин слушал всю эту историю с недоверием праздного человека, будто всё сказанное не могло касаться его лично. В тоже время он искал повод для флирта с этой милой дамочкой, каковой представлялась ему незнакомка. С ней можно было бы на пару недель задержаться в этом захолустье ,- думалось ему.  Поэтому он спросил, чтобы перевести разговор в нужное русло:
- Скажите, а как же тогда люди размножались, если мужчины и женщины не имели контактов друг с другом, а?
- Вас интересуют проблемы секса в эпоху информационной депрессии?- радостно осведомилась она, приоткрыв рот в обаятельной белозубой улыбке.
- О-очень!- со значением произнёс гендиректор, намереваясь тут же подвинуться ближе к собеседнице, обнять ее за плечи и прижать к себе. Однако по непонятным причинам он не мог этого сделать, он словно прирос к своему месту на диване.
- Хорошо, я отвечу на этот ваш вопрос позднее,- сообщила, вставая, брюнетка. Скрестив на груди руки,  она  стала прохаживаться  по кабинету,  дразня  Литягина покачиванием своих бёдер, - Мне не совсем понятно ваше отношение ко всему, что с вами произошло. Вы очутились в совершенно незнакомом вам мире - в котором, правда, мы постарались воссоздать нужную для вас обстановку, - и совершенно не  переживаете за судьбу себе подобных людей, не говоря уже о судьбе своих близких - дочерей, жены, матери... Удивительно!  Вас не интересует также устройство того общества, в котором вы очутились, а также и то, как сложится ваша жизнь  в дальнейшем. Вы хотя бы раз задавались вопросом, зачем всё это нужно?
- Что это «всё»? - запальчиво спросил гендиректор.
- «Всё» - это жизнь пятисот поколений до вашего появления на свет, и трех тысяч поколений - после?
- Ну, скажите, зачем мне нужно это знать? Мне и так хорошо тут с вами. Я думаю, что будет еще лучше, когда мы познакомимся ближе, да?
- По большому счёту вам повезло, Вячеслав Иванович. Ваш случай - первый в нашей практике. Обычно души таких как вы не возрождаются вовсе.
- Какие души? Что вы тут мелете!
- Обычно возрождаются души тех, кто может послужить общему благу - Совершенству. Обычно они материализуются в новорождённых детях, мозг которых с раннего возраста  впитывает информацию среды нахождения,  а ваша душа материализовалась  в двадцатишестилетнем возрасте в результате искусственного выращивания оплодотворённой яйцеклетки. Таким образом, мы должны выяснить, является ли ваш случай рецидивом, или это начало новых испытаний, которые посылает нам Творец.
Гендиректор был сражён. Попасть в категорию подопытных образцов для него было оскорбительно. Однако, не найдя что заявить по этому поводу, он решил подать голос о своих бытовых проблемах.
- Вы как хотите,- сказал он после паузы,- но вы должны  создать мне нормальные условия для жизни.
- Что вы имеете в виду?
- Например, мой костюм, который так велик, что невозможно носить!
- Ах, да! Но мы уже исправили эту оплошность. В вашем гардеробе вы можете найти теперь пару костюмов по размеру, рубашки, обувь, бельё, - в общем,  всё что нужно... Я вижу, что вы устали, Вячеслав Иванович. Отдохните. Давайте продолжим завтра. Посмотрите пока телевизор, мы подобрали кое-что  специально для вас.
Она исчезла прямо на глазах с того самого места, где остановилась - посреди кабинета; и Литягин  смог, наконец, подняться с дивана.


  III
Вячеслав Иванович прошёл в помещение для отдыха, где в шкафу действительно обнаружил новую одежду. Облачившись в  спортивный костюм, он устроился на диване, взял пульт управления «домашним кинотеатром», который был приобретен сравнительно недавно для просмотра на досуге «крутой эротики», и включил телевизор.
То, что он увидел, привело его в состояние, близкое к шоку, какой, видимо,  испытывает чиновник в тот момент, когда вскрывается, что ему дали взятку мечеными купюрами. Гендиректор так и прилип к экрану, действие в котором разворачивалось настолько достоверно, будто он сам был непосредственным его участником; вот только вмешаться - как ни хотелось - не мог.
В знакомый по телевизионным репортажам кабинет, стены которого  отделаны светлым шёлком, а на самом верху красуется красный герб, входит отменно одетый  госслужащий. Несмотря на гражданский костюм, в нём чувствуется выправка военного человека,   приятное, свежевыбритое  лицо его выражает готовность сделать немедленно то, что скажет хозяин этих высоких стен -  человек,  также примелькавшийся на телевидении. Начальник, сидевший тут же за своим обширным  письменным столом, уставленным многочисленными принадлежностями для кабинетной работы, внимательно изучает какие-то бумаги.
- Вызывали, Сергей Борисович?
- Да. Садитесь, Николай Петрович. Только условимся: то, что я вам скажу, нужно сделать во имя сохранения целостности России, но не нашими руками. Понятно?
- Хорошо...
- И, чтобы, не дай Бог, где-то что-то было задокументировано, пусть даже служебными записками, или там... распоряжениями по аппарату какими-нибудь... Наши люди не должны знать, что они делают. Понятно?
- Хорошо, Сергей Борисович. Я вас понял. Слушаю.
- Это должна быть чистейшая провокация. Чтобы никто не подумал, и помыслить даже не мог, что тут торчат наши уши... Надо сделать так, чтобы чеченцы устроили два-три взрыва в Москве. Желательно в людных местах, чтобы было больше пострадавших... Широкий резонанс... Расследование нашими силами - всё как положено. Бандиты должны сидеть в тюрьме, их нужно всех уничтожить, изгнать с территории страны. Денег... получите, но только если понадобятся.  Я распоряжусь. Только устно. Никаких расписок. Понятно?
- Есть, генерал-полковник.
- И еще. Старайтесь по местному телефону по этим вопросам со мной не говорить. Понятно? Лучше лично. Я вас всегда приму.
- Понятно.
- Докладывайте каждый день утром. До десяти часов.
- Ясно. Разрешите идти, генерал-полковник?
- Хорошо. Идите.
Следующий эпизод был о том, как чиновник с приятным лицом входит в уже другой, более скромный кабинет, стены которого  обшиты  светлым деревом, а наверху висит известное фото, садится за письменный стол и глубоко задумывается. Он усиленно растирает ладонями своё лицо и лоб, барабанит пальцами по столу, берет телефонную трубку и, долго держит ее у щеки. Затем набирает какой-то номер и говорит:
- Петя, зайди ко мне.
Входит бравый верзила в штатском, стриженый «бобриком».
- Просили зайти, Николай Петрович?
- Да. Садись, пожалуйста. У тебя дело Мансура. Как продвигается?
- Нормально. Я как раз хотел в пятницу на планёрке доложить. Будем скоро брать с поличным.
- Кто заказчик? Удалось точно установить?
- Досаев, кто же еще?  Еще два подтверждающих это телефонных перехвата имеем.
- Да ну!
- Да. На той неделе, во вторник, он встречается с этим... Толкушиным Игорь Васильевичем...
- Кто это?
- Это так называемый замдиректора предприятия «Компонент» - его официальная должность. Они собираются использовать «А-смесь» в  целях подрывной деятельности. Это новое вещество по своей разрушительной силе во много раз  превышает тротил. На предприятии скопились тонны этой смеси. Результат конверсии, Николай Петрович. Нам пока непонятно, каким образом они вышли на Толкушина, однако встреча с ним Мансура, наверно, будет интересной.
- Ну, ладно, Петя. Передай мне все материалы этого дела, и езжай в Питер расследовать убийство Константиновского. С тобой Тригоров поедет. Не вылезайте оттуда, пока не добьетесь результатов. Я сам возьму дело Мансура.
На лице парня выражается явное разочарование.
- Николай Петрович... может...
- Ничего не может. Поезжай сегодня же. Всё.
- Разрешите идти?
- Иди. Принеси мне материалы по Мансуру.
Затем на экране возник какой-то дивный сад на берегу голубого бассейна. Вдали - вилла, похожая на дворец. На переднем плане  двое - один в тюрбане, в широких белых одеждах бородатый господин высокого роста; другой, также давно небритый, в пиджачке и папахе, несмотря на очевидную жару, похожий на отставного генерала - мирно беседуют по-арабски, прохаживаясь вдоль водоёма.
Дословный перевод звучит в голове Литягина.
- Господин Досаев, - обращается тот, что в тюрбане, к своему собеседнику,- Не скрою, нам не нравится ваша пассивная роль в борьбе за создание Исламской республики. Мы решили организовать несколько актов возмездия на территории России с тем, чтобы дестабилизировать ситуацию. Готовы ли вы выступить нашим помощником в этом благородном деле?
- Конечно, господин Аль Ахмат. Мы имеем разветвленную сеть наших агентов в населенных пунктах этой страны.
- Ну, и где конкретно вы можете это сделать?
  - В Ростове, Ставрополе, Москве, Петербурге - вполне реально.
- Ой, ой, ой! А, вы не боитесь российских служб безопасности?
- Конечно, риск есть, но в России они никогда не были так слабы, как сейчас...
Аль Ахмат усмехается, входит в беседку, устроенную среди пальм, садится на краешек струганной лавки,  вынимает из одежд чётки, начинает перебирать жемчужные горошины тонкими пальцами.
- Сколько у вас детей, господин Досаев?- спрашивает.
- Две дочери и сын, взрослый уже...
- Жена?  Отец? Мать?
- Мои родители умерли. Живем с тёщей. К чему вы это спрашиваете, господин Аль Ахмат?
- Так... Молю Аллаха, чтобы он не оставил вашу семью... Советую вам: переправьте их куда-нибудь подальше от Ичкерии. Мне кажется, что пусть уж лучше неверные погибнут, чем ваши родные...
Аль Ахмат некоторое время испытывающе, в упор смотрит на собеседника, потом спрашивает:
- Сколько вам нужно денег?
- Я обсуждал этот вопрос с нашим президентом и полевыми командирами, - говорит Досаев,- На эти акции нам вполне хватит двух миллионов долларов.
Аль Ахмат накручивает жемчужины на палец.
- Деньги - это не самое главное  в нашем благородном деле. Я вам дам четыре миллиона, но, если ни одна вспышка не прозвучит, то... Молю Аллаха за ваш успех!- он протягивает Досаеву свою холёную руку, давая понять, что аудиенция окончена,- Деньги получите завтра утром у моего служащего, господина Аделя.
Сюда же был вмонтирован еще один эпизод. В своих роскошных апартаментах  Аль Ахмат говорит своему секретарю, маленькому, бородатому, в тюрбане и европейском костюме:
- Хагги, пойдём на веранду, не то кругом уши... Хочу дать тебе одно поручение.
Они выходят на обширную веранду, нависающую над зелёными садами, на склоне горы.
- Хагги, я решил выдать этому Досаеву четыре миллиона во имя Аллаха. Это деньги на нашу революцию в Ичкерии. Завтра утром принеси ему деньги... только такие, чтобы они были очень похожи на настоящие...
Литягин чуть не подпрыгнул. « Вот, гады! Вот жулики!» - думал он, сжимая в гневе кулаки,- «Надо же! Не уж то фальшивки подсунули!» От досады и напряжения он даже вспотел, продолжая между тем наблюдать, как на экране «домашнего кинотеатра» Аль Ахмат  дает наставления своему подчинённому:
- Доставь его вертолётом до Грозного... Нет, лучше воспользуйтесь нашей горной площадкой. Предложи ему, только очень вежливо... настойчиво предложи укрыть его семью в одной из моих резиденций. Лучше в «Ночной звезде». Там им будет удобно. Я думаю, ты о них позаботишься, не так ли, Хагги?
- Слушаюсь, господин...
Гендиректор подошёл к шкафчику-бару, налил себе сто коньяку и махнул разом, рассчитывая, что это поможет спокойнее перенести разочарование.
Между тем, экран «домашнего кинотеатра» продолжал посвящать его во всё новые безрадостные эпизоды.
Следующая сцена происходит в каком-то заброшенном, уставленном в беспорядке партами и стульями школьном классе на фоне разрисованной  мелом доски. Бородатый чеченец в камуфляже  беседует с двумя боевиками. Один из них - Мансур, только не обросший, а стриженый; другой, тоже «короткошёрстный», кавказец - незнакомый.
- Прие-те в Москву,- инструктирует бородатый по-русски, - устройтэсь во вторсырьё. Первый Духов переулок, шесть. Директор конторы, Шамиль... забыл как... имээт выход  на такого Толкушина Игоря Васильевича - он основной там... хрен знает, то ли сын его женат на дочери этого Толкушина, то ли дочь - на сыне...  В общем, неважно... Главное: с момента приезда в Москву вы должны делать то, что вам скажет этот Толкушин, ему подчиняться... все люди - у него, все возможности, все финансы - у него.
Двое гадёнышей только кивают, восхищенно глядя на бородатого, и даже ничего не спрашивают. Мансур выглядит по-геройски уверенно, но без того наглого лоска, каким он представал перед Литягиным у него в кабинете.
Следующий эпизод - в сауне, но совсем не в той, что на территории «Компонента», эта - покруче будет.  Толкушин с Мансуром сидят в предбаннике, чаи распивают. На втором плане - роскошный  голубой бассейн, в котором резвятся грудастые голые девки.
Изображение настолько достоверно, что Литягину захотелось немедленно пойти и поплескаться вместе с ними.
- Послушай, Мансур, прикрой дверь, я ничего не слышу,- говорит Толкушин вопреки желаниям гендиректора. Вид у него какой-то вальяжный, совсем не такой, как на службе, где он выглядел вечно загнанным и несчастным. Очень умело прикидывается.
Мансур, чувствуется, уже разбогател - на шее у него золотая цепь; сам - свеженький, поглаживает волосатый торс.
- Хорошие тёлки тут у вас,- говорит, задерживая свой взгляд на девках.
- Ладно, будет тебе! Давай о деле, потом... За этим что ли приехал?
- За этим тоже, Игорь Васильевич.
- Расскажи лучше о своей встрече с Литягиным. Сколько фальшивых ты ему сплавил?
- Сто пятьдесят тысяч. Потом еще сто пятьдесят.
- Он ничего не заподозрил?
- По-моему нет. Он  так обрадовался, что тут же хотел взлохматить... Еще хотел с вами посоветоваться зачем-то...
- Вот козел!
Гендиректор сидел перед экраном, цепенея от издевательств и оскорблений, досадуя на то, как обвёл его вокруг пальца собственный зам. Вдруг он вспомнил, что отдал Толкушину от своих щедрот триста баксов, и от этого обстоятельства ему совсем занеможилось: как же мог он, опытный руководитель партийно-советской закалки, так обмишуриться! Жалко было новый телевизор, не то он пнул бы его ногой!
- Эх, свяжешься с фальшивыми, загремишь с вами под фанфары!- продолжает между тем Толкушин, закидывая руки за голову,- Надо быстрее сплавлять остаток, не то будет дело...
- Извините, Игорь Васильич, я об этом ничего не знал...
- Да-а! Что б вы без меня делали, дети гор...
Только сейчас до Литягина дошло, что пока он кутил в ресторане, обмывая свой новый гонорар, эти подонки обсуждали возможности избавиться от фальшивых денег!
- Послушай, Мансур,- продолжает, зевая, Толкушин,- на хрена  тебе сдалась эта химия, ну... то, что тебе отгрузили с подачи Литягина?
- Что вы меня спрашиваете? Я посредник... Заказчику нужно - достанем... Говорят, это какое-то удобрение...
- Ну, да, да...,- лукавит Толкушин.
Литягин не мог больше слушать. Внезапно он потерял интерес даже к нахлынувшим в предбанник девицам, которые стали обхаживать подельщиков. Обида поглотила его. «Какой же чёрной неблагодарностью может заплатить человек за всё то хорошее, что для него сделано!»- думал гендиректор - «Не он ли, секретарь райкома, товарищ Литягин,  поддержал кандидатуру товарища Толкушина  зампредом райсовета?! Не он ли затем согласился  приютить его на своём предприятии?! Да, если б не он, прозябал бы этот подонок сейчас на каком-нибудь вещевом рынке, едва сводя концы с концами!». В голове его начал созревать план отмщения. Во-первых, следовало бы всеми правдами и неправдами попробовать вырваться из этого плена. Во-вторых, если это сделать никак невозможно - так как всё, что ему говорила подруга в светлом комбинезоне, соответствует действительности -, то нужно, всё же, втереться к ней в доверие и прояснить, как можно вернуться в прошлое и выдать всех этих гадов международному суду! «Но как можно завоевать ее  доверие, если она сковывает все  движения, ни на шаг к себе не подпускает?»- всё думал Вячеслав Иванович, но так ничего в этот вечер и  не придумал.


IV
Дематериализовавшись в кабинете Литягина, Эйвана отправилась в Долину Гейзеров, где подрастала ее маленькая дочь Андина.
Встреча со своим подопечным произвела на Эйни тягостное впечатление, и она уже начала жалеть, что заинтересовалась этим вопросом в Центре Новых Явлений, и, хотя здесь у нее было много грамотных советчиков, каждый из которых вполне мог заняться   исследованием, - если уж начала, то бросать было жалко. Поэтому, поднявшись над зелёными Предгорьями, она, с давно не- испытываемым чувством презрения, которое было чуждо жителям Цивилизации, взирала на мрачные каменные  апартаменты гендиректора, водружённые среди буйства природы для создания «нужной среды обитания», и думала о том, что, быть может, завтра мозг Литягина впитает часть  информации о прошлом и настоящем, и ей будет легче общаться с этим человеком. С ее помощью он должен понять, что то древнее время, из которого занесла его судьба, было временем ошибок и заблуждений Человечества, от которых предостерегал Творец, и спасло Цивилизацию лишь присущее людям вечное стремление к совершенству, часто используемое  тогдашними политиками - а то и просто преступниками - в нечестных целях; ведь от политика до преступника в те времена был один только шаг... «Литягин обязательно должен адаптироваться к новым условиям», - думала она, - «ведь двадцатипятилетний мозг его еще достаточно молод, чтобы впитать необходимую информацию и включиться в прогресс».
Между тем, предстоящая встреча с Андиной возвращала ее в привычное спокойное и доброе состояние духа, которое не покидало ее почти всегда, и особенно, когда она общалась с детьми. Маленькой Анди было всего шесть лет, она была у Эйваны седьмым ребёнком -  четверым она была матерью, троим - отцом.  Другие шестеро были уже взрослыми, самостоятельными людьми, имеющими уже своих детей, внуков, и даже правнуков, давно определившими свои родословные, и только Анди была еще маленькой и несмышлёной.
В эти дни, когда ей перевалило уже за двести, Эйвана часто думала,  что, может быть, достаточно за этот жизненный срок детей, и пора уже целиком  посвятить себя Творцу, войти в глубокую медитацию, отдать ему накопленный опыт, с тем, чтобы через век-другой вернуться  обновлённой, в детском возрасте, порадоваться за своих потомков  и вновь послужить Цивилизации, но - как ни целесообразны (по-мужски) были эти желания - как мать она не могла еще оставить девочку на попечение Общества. Она хотела в скором времени вновь увидеть дочь взрослой, убедиться в том, что еще один человек от нее будет достойным продолжением жизни на Земле!
Эйвана родилась мужчиной, умнымным, ловким, смелым, благородным, способным на риск; однако стремление иметь детей нередко заставляло перевоплощаться в женщину, чтобы лучше почувствовать нежность, доброту, ласку,  без которых продолжение жизни  представлялось невозможным. Как опытный исследователь, специалист в области противоречий и новых явлений,   как личность планеты, она хорошо понимала, что сделано еще очень мало на пути к Совершенству Цивилизации, и разница между мужским и женским началами, подразумевающая пока только то, что они друг друга дополняют, - лишь ещё одно тому подтверждение. Она хорошо понимала, что путь к Совершенству бесконечен, и он не окончится даже тогда, когда будут преодолены полностью не только эти, но и другие противоречия -между главным и второстепенным, личным и общественным, нравственным и безнравственным, и тогда мир должен вступить в новую эру. Каким будут тогда отношения между людьми? Будет ли тогда мир независим от древнего закона вечной борьбы и вечного единства противоположностей? Сейчас Эйвана не находила ответов на эти вопросы.  Поэтому она очень хотела через несколько столетий - а, может быть, и гораздо позднее - воочию убедиться в прогрессе Человечества, в том числе - достижениях своих детей,  и оказать своим интеллектом посильное содействие  движению Цивилизации.
Долину гейзеров, куда направлялась Эйни, прозвали так очень давно, с тех пор как триста  тысячелетий назад на территории бывшей Австралии произошла серия разрушительных землятресений, сравнявших с землей все населённые пункты. Жители предусмотрительно дематериализовались, однако местность сильно изменилась, и они не захотели туда скоро возвращаться. Конечно, если бы это случилось пятью тысячелетиями позднее, то жители смогли бы дематериализовать и собственное имущество, а затем восстановить его снова, но силы разума человека для этого было еще недостаточно. Через некоторое время после  землятресения местность преобразилась и стала еще более прекрасной: ее пересекли гирлянды чистейших озёр, возникло множество природных источников воды, особенно среди вздыбленных горных пород;  пустыни превратились в зелёные луга; пополнившись влагой, воспряли леса, земля зацвела, радуя глаз своей обновлённой флорой и фауной. И, тогда Совет Социума решил отдать эту местность  детям, назвав ее Долиной гейзеров. Здесь построили дома для жилья, школы для занятий, спортивные площадки, центры искусства и музыки. Всё было сделано для полноценного воспитания: огромная территория в целях лучшего освоения детьми истории Человечества позволяла устраивать для них виртуальные миры прошлого, сюда учеников возили на экскурсии; устраивать зоо и аква парки, где они изучали природу; и даже моделировать будущее по неисчерпаемой фантазии юных авторов. Для лучшей организации учебного процесса существовал специальный Совет наставников. В учебном процессе непременно участвовали   родители всех поколений, и даже те из них, кто находился в глубокой медитации, вновь возвращались сюда детьми, чтобы обогатить своих потомков опытом прошлого, и, впитав новую   информацию,  вновь послужить своим интеллектом Человечеству. 
Со временем Долина гейзеров превратилась в своеобразный большой дом для всего Социума, в то время как другие земли и океан бережно сохранялись людьми в духовных, научных и  культурных целях. Конечно, это не означало, что жизнь  детей была ограничена территорией Долины. В детском возрасте они выезжали на экскурсии по приглашению Центров Социума на летательных аппаратах. Когда же в пятнадцать - шестнадцать лет они достигали совершеннолетия и могли самостоятельно дематериализовываться,  им предоставлялась полная возможность трудиться по интересам без  территориальных ограничений.
Здесь, в Долине гейзеров, Андина жила с матерью и дедушкой Никком в двухэтажном  коттедже, стоящем среди леса,   на  берегу маленького, но глубокого озерка. Это место было облюбовано предками более двух тысяч лет назад. Родитель Эйваны, Никк, уже тридцать лет как вышел из глубокой медитации - на этот раз он решил посвятить себя сочинению музыки -  неустанно занимался в своей комнате  на флейте, вовлекая в это дивное занятие внучку. Эйвана была очень этому рада, потому что считала, что дед будет Анди  лучшим воспитателем, чем кто-либо из опытных,  учителей. Она любила особенно, когда Никк представал в женском, материнском обличье  -  ей    казалось,    что    это    было    ему   больше   к   лицу, и тогда они болтали ночи напролёт о всякой всячине, и она  сама чувствовала себя шестилетней девочкой, совсем как дочь, которая тогда  вдвойне радовалась своей бабушке.
В шестнадцать часов Эйвана появилась в комнате дочери.
- Привет, малышка! Как поживаешь?
- Привет, мамочка! - воскликнула девочка, и,  подбежав к ней, обняла за колени,- Как хорошо, что ты появилась! Я делала уроки, и у меня целая куча вопросов.
- Правда? И, какие же предметы вы изучали сегодня в школе?
- Биология, физика, история, магнетика, а с дедушкой мы сегодня занимались медитацией.
- Да ну! И, как успехи?
- Нормально... А у дедушки тоже есть мама?
- Конечно есть, а как же!
Андину, видно, переполняли вопросы, которые она немедленно озвучивала.
- А как он узнал, что... ну, что он мне дедушка, а тебе - папа? А ты знаешь его маму? А когда вы познакомите меня с его мамой?
Эйвана села в кресло, посадила Анди себе на колени и стала объяснять.
- Видишь ли, дедушка Никк  никогда не уходил от нас, даже тогда, когда находился в глубокой медитации. Поэтому, когда он родился вновь и достиг пятнадцати лет, он  стал точно знать, что этот дом - его дом, что я - его дочь, а ты - внучка.
- А я? Я тоже, когда мне будет пятнадцать, я тоже узнаю, чья я бабушка?
- Обязательно! Конечно узнаешь, Анди!
- Как интересно! А как я узнаю?
- Очень просто. Всё зависит от тебя. Когда ты впервые сможешь дематериализоваться, ты просто сама  отправишься в этот дом, и там встретишь своих потомков. Они тебя с радостью примут. Это обязательно будет  дом наших близких родственников.
- Мама,  а все люди друг другу родственники?
- Конечно, Анди, все люди родственны друг другу, только есть близкие дома, а есть дальние...
Анди обняла ее за шею и, прижавшись щекой к щеке,  интимным тоном спросила:
- Мама, расскажи мне про моего папу, почему его нет с нами? Ты его любишь?
- Я его очень люблю. Твой папа,  Дан, вскоре после твоего рождения решил войти в глубокую медитацию, чтобы отправиться к Творцу и отдать ему накопленный опыт. Но, относительно того, что его нет с нами, ты не права. Он всегда с нами, во время медитации я с ним часто встречаюсь. И ты тоже будешь с ним встречаться,  как только к годам к пятнадцати достигнешь в этом совершенства.
- А когда он выйдет из глубокой медитации?
- Как только  сочтёт это возможным.
- Ах! Скорее бы!
Эйвана мягко отстранила от себя девочку, поднялась с кресла,   подошла к висящему на стене большому зеркалу, и, позируя в нём, поправила прическу. Неожиданно ее обтянутая комбинезоном, лёгкая, без каких-либо изъянов фигура претерпела существенные изменения: несколько вытянулась, стала шире в плечах,  груди исчезли, ноги окрепли, лицо стало мужским, хотя и сохранило  индивидуальные черты. В считанные минуты  Эйни  преобразилась в молодого мужчину, и уже мужским баритоном спросила дочь:
- А так, чем я тебе не папа?
Анди от удивления раскрыла рот, ее серые глаза так и засверкали на остреньком  личике.
- Вот это да!- восхищённо произнесла она,- Как это ты так можешь? Ты настоящая... настоящий?
- Настоящий, настоящий. Можешь даже потрогать,- сказал мужчина, подошёл к Анди и взял ее на руки.
Девочка стала  ощупывать ладошками  его руки, шею и подбородок.
- Колючий, как у дедушки...
Потом будто спохватилась:
- Ой, а как же я тебя звать-то теперь   буду ?
- Так и будешь: я - Эйван. Впрочем, ты можешь звать меня как и прежде - Эйни.
- Почему же ты раньше мне этого не показывал?
- Раньше, девочка моя, ты не задавала мне этих вопросов...
- А я смогу также, как ты?
- Конечно сможешь, Анди, когда подрастёшь.