Мое почетное звание

Все жилые пятиэтажки на станции Мирная были построены очень давно, и наверняка в условиях забайкальского климата срок их службы следовало исчислять, как и людям – год за полтора, а то и за два. Среди военных никто не знал, когда именно их построили, а местные жители уверяли, что эти дома стояли всегда. Конечно, столь долгая жизнь, да еще  с такими непостоянными жильцами внутри, наложила на них свой отпечаток. Облетала штукатурка, отваливались балконы, бесследно исчезали ступеньки и целые лестничные марши. Про качество и состояние электропроводки и говорить не приходится. Время от времени лопались батареи и замерзали водопроводные трубы. С этим еще можно было кое-как бороться. Но самая серьезная угроза во все времена исходила от системы канализации, которая, видимо, при постройке совершенно не рассчитывалась на использование по назначению.
Поначалу, с непривычки, я роптала на сточные трубы, проложенные с невероятными нарушениями всех строительных технологий. По всем законам земного притяжения и сообщающихся сосудов вода просто физически не могла течь по ним в заданном направлении, и то, что выливалось в кухонную раковину, могло совершенно неожиданно обнаружиться где угодно – в ванне, в унитазе, или даже на стене квартиры, расположенной этажом ниже в соседнем подъезде.
Когда я пожаловалась на это соседу Толику (женщины, дорогие, ну скажите мне, откуда в нас такая слепая первобытная уверенность, что мужчины от рождения лучше нас разбираются в сантехнике, электрике и автомобилях?), так вот, когда я пожаловалась на это Толику, он поднял меня на смех и заявил, что я просто не понимаю, как мне повезло с квартирой. Поскольку в свое исключительное везение я верить наотрез отказывалась, Толян не поленился и сводил меня на экскурсию в Самый Старый дом военного городка. В Самом Старом доме еще три года назад лютым морозом вырвало кусок канализационной трубы в подвале, и все стоки из двадцати квартир стали скапливаться прямо на месте, подмерзая по мере поступления, пока им в подвале не стало тесно. После этого, выдавив стекла в подвальных окошках, они вырвались на свободу и взяли дом в кольцо с восточного и южного фасадов.
- Ну что, убедилась? – спросил Толян таким тоном, будто он лично все это организовал на благо человечества.
- Толик, - я не верила своим глазам, - Как же они тут живут?!
- А так и живут, - хмыкнул мой приятель, - Зимой замерзает, весной песком заносит. Природа позаботилась.
Вид у него при этом был такой, словно он готов был почесать за ухом эту самую природу, попадись она ему под руку.
После этой экскурсии я и в самом деле оценила преимущества своего сравнительно нового жилья да и, кроме того, приноровилась пробивать кухонный сток шлангом от душа.
К сожалению, никто из нас не знал, что за двадцать лет неуемной эксплуатации на стенках канализационных труб из-за особенностей химического состава местной воды образовались  прочные ржаво-минеральные наслоения, куски которых время от времени срывались с места и отправлялись в странствие вместе с содержимым канализации.
Мне еще повезло – такой ржавый кусок застрял где-то, не доходя до общего стока и, сам того не желая, преградил посторонним нечистотам доступ в мой унитаз. Давно и непоправимо подтекающий бачок мигом наполнил эту уважаемую емкость чистой водой. Это случилось в 14.30 ясным декабрьским днем, и когда я заглянула, извините, в туалет перед уходом на работу, вода в унитазе удерживалась уже только силой поверхностного натяжения.
Привычно, без энтузиазма выругавшись, я кинулась в ванную за ведром и ковшиком, в несколько приемов вычерпала воду и вылила ее в ванну. Унитаз тут же наполнился снова. Я вновь вычерпала воду и кинулась звонить в дверь к соседям. Юрки и Толика, конечно, дома не было, а вода в унитазе в третий раз уже подступала к краю.
С некоторым опозданием я вспомнила о вентиле, перекрывающем доступ воды в квартиру. Хлопнув себя по лбу и посмеявшись над собственным тугодумием, я нашарила его за унитазом и повернула. Вся серьезность ситуации дошла до меня только когда рукоятка вентиля осталась у меня в руке, а бачок стал подтекать гораздо сильнее.
Вычерпав и вылив в ванну очередное ведро, я предприняла следующий шаг в ликвидации последствий катастрофы – я заревела. Положение и в самом деле было ужасным. Фаянсовая емкость, ставшая вдруг главным предметом моей квартиры, наполнялась со скоростью, позволявшей мне лишь добежать до ванны, опрокинуть в нее ведро и тут же вернуться. Ни о какой попытке сбегать к соседям на другой этаж не могло быть и речи. Устроить потоп в разгар зимы и залить весь подъезд  – такое даже Хорошевскому не снилось.
Оставалось одно. Кое-как утерев слезы и подвернув рукава, я принялась с ритмичностью корабельной помпы вычерпывать из унитаза воду, выливать ее в ведро и таскать ведра одно за другим в ванную.
Из-за нелепости и безвыходности ситуации первый час я рыдала, не переставая. На втором часу нелепость взяла верх над безвыходностью, и со мной случилась форменная истерика, но теперь уже от смеха.
Потом я взяла себя в руки и, ни на минуту не прекращая черпательный процесс, стала строить планы по его оптимизации. В одну из ходок мне удалось завернуть в комнату и принести оттуда будильник. Это был значительный шаг вперед. Как оказалось, рабочий цикл занимал ровно три минуты: наклон, пять взмахов ковшиком, подъем ведра, пять шагов по коридору до ванной, опрокидывание ведра, пять шагов по коридору до туалета. К этому моменту унитаз был уже вновь полон.
Я забыла, как там звали этого капиталиста-кровопийцу, который на основании тщательного хронометража манипуляций рабочих у конвейера призывал минимизировать все излишние и непроизводительные движения и тем самым ускорить производственный процесс. Помнится, мы проходили его в институте, и наш старенький лектор прямо-таки кипел от праведного негодования. Я подумала, что надо бы обязательно перечитать учебник и вспомнить фамилию капиталиста – мне его теория очень даже пригодилась. На третьем часу я приноровилась добираться до ванной за четыре шага, и один сэкономленный шаг позволил мне поставить на плиту чайник. В следующем рейсе, благодаря этому же сэкономленному шагу, я успела включить конфорку. Жизнь начала вновь обретать свои краски.
А уж когда я вспомнила о другом ковшике, побольше, мое занятие показалось мне едва ли не увлекательным. Правда, пока я его искала в кухне, примерно с полведра воды все же успело вылиться из унитаза на пол, но это были, так сказать, издержки производства. Благодаря увеличению размеров ковша я получила возможность время от времени разгибаться и на несколько секунд прислоняться к дверному косяку. Наверняка это немного продлило мне жизнь.
В начале седьмого старое ведро прохудилось. Дырочка образовалась крошечная, не шире игольного ушка, но у самого дна. Под давлением вышележащих десяти литров холодная вода из этой дырочки тонюсенькой струйкой хлестала меня по ногам, словно плохо заточенный скальпель.
Увлекшись своим необычным занятием, я напрочь забыла, что хотела позвать на помощь соседей. Собственно, я вообще обо всем забыла. Как заведенная, я металась между ванной и туалетом, шепча про себя: «Четыре шага. Наклон. Раз – черпак, два – черпак, три - черпак. Распрямились, подняли, понесли. Четыре шага…». Я так увлеклась, что испытала почти раздражение, когда в мою дверь позвонили.
Повернув ключ и толкнув дверь, я кинулась в ванную (это была как раз завершающая стадия цикла) и крикнула на бегу:
- Юрка, найди сантехника, быстро!
Однако, выйдя из ванной, Юрки я в своей квартире не обнаружила. Вместо него в коридоре, с любопытством озирая испещренный моими мокрыми следами пол, стоял мой водитель Витя Рогулькин.
- Ты чё на работу-то не пришла? Предупредила бы хоть, я же ждал.
Поскользнувшись на повороте и едва не упав, я уже вновь черпала воду в ведро.
- Да вот, Витя, развлечься решила малость. Не хочешь поучаствовать?
Участвовать Витя явно не хотел. Посторонившись, чтобы пропустить меня обратно в ванную, он сделал потрясающее предположение:
- Эдак ты до утра будешь черпать. Засорилось, что ли?
- Слушай, сообразительный ты какой! Именно засорилось. Если найдешь мне сантехника, я тебе два отгула дам.
Я поддерживала беседу, ни на минуту не переставая черпать и таскать ведра. Витя прижался к стенке, чтобы не мешать, и только поворачивал голову, следя за моими перемещениями.
- Да где ж я тебе его найду? – он словно прирос к своему месту и уходить никуда не собирался.
Я собралась было послать его туда, где сантехники не водятся, как вдруг со стороны входной двери послышался знакомый голос:
- Эй! – спросил он очень робко, - Что тут у вас происходит?
- Юрка! – от радости я снова поскользнулась и едва не уронила ведро, - Юрочка, солнышко, найди сантехника!
Опасливо озираясь, Юрка пробрался в коридор и замер рядом с Рогулькиным, следя широко раскрытыми глазами за моими действиями. Ему потребовалось минут десять, чтобы разобраться в ситуации – за это время я успела вынести и вылить три ведра.
- Лен, ты чего? – он, наконец, обрел дар речи, - Кран же есть!
- Есть! Вон он, валяется! – на бегу я пнула ногой сломанный вентиль, который так и бросила в угол прихожей.
- Это у нее, кажется, прямо на выходе из унитаза забилось, - авторитетно предположил Витя, - Иначе  из ванны вода тоже не уходила бы.
- А из ванны уходит? – заинтересовался Юрка и заглянул в ванную, чтобы это проверить. Я чуть не сбила его с ног, а струйка воды из дырявого ведра радостно брызнула прямо в Юркин сапог.
- Кстати, Юра, - Хорошевский протянул Рогулькину руку, - Сосед.
- Витя, - отрекомендовался мой водитель, - Коллега.
Пока они знакомились, я успела вытащить еще два ведра.
- Черт, плохо, что кран она сорвала, - огорчился Юрка, - А то можно было бы унитаз снять и прочистить как следует.
- Ну дык… Бабы – они всегда так. Как за что в хозяйстве возьмутся, все тут же ломается. Сантехника все же не бабское дело, - сурово заключил Витя и протянул Юрке пачку сигарет.
Хорошевский вытащил сигарету и начал не спеша разминать ее пальцами. Рогулькин хлопал себя по карманам в поисках спичек. Своими разговорами они отвлекли меня от черпательного процесса, и я едва не сбилась с ритма.
- Ну, может, к вечеру воду отключат, - с затаенной надеждой предположил Хорошевский, - Тогда бы и сделали.
- Ребята, - встряла я, - Это ничего, что я тут мимо вас с ведрами бегаю? Я вам не мешаю?
- Э, правда, - согласился Витя, - Слышь, командир, пошли на кухню.
Они ушли на кухню, где принялись курить, греть чайник и неспешно обсуждать планы спасения моего унитаза.
Через какое-то время к ним присоединился и Толян, привлеченный открытой дверью и раздающимся за ней моим топотом.
Я про них забыла очень быстро – оказалось, что, если хорошенько размахнуться ведром, то воду в ванну можно выплеснуть прямо с порога, и это открывало новые перспективы в деле экономии рабочего времени. Поэтому я несказанно удивилась, когда они втроем, очень важные и загадочные, преградили мне путь в туалет и заявили, что намерены прямо сейчас устранить неполадку. Для этого им почему-то требовалось снять унитаз и бачок.
- А вода? Вода как же? Если она из трубы будет хлестать, я же ее никакими силами не соберу!
- Трубу будешь пока рукой зажимать, - уверенно ответил Толян и опустился на четвереньки, чтобы открутить крепления унитаза.
Устранение последствий аварии заняло каких-то два часа. Я зажимала ладонью трубу, через которую обычно наполнялся бачок, и старалась как можно глубже вжаться в стенку, чтобы не пасть жертвой Толиковых локтей, Витиных сапог и огромного разводного ключа, который откуда-то притащил Хорошевский. Мои спасатели, спрессованные в тесном туалете, выполняли свою задачу, отчаянно пыхтя, давя друг другу ноги и поминутно роняя хрупкий фаянсовый сантехнический прибор. С целью не допустить драки, при первых признаках очередного надвигающегося скандала я начинала угрожать, что вот сейчас отпущу трубу, залью все три нижних этажа на фиг и свалю всю вину на них. Они пугались, замолкали и некоторое время работали необыкновенно слаженно и в полном молчании. Потом все начиналось снова.
В 21.00 у меня прибавилось обязанностей – теперь я одной рукой зажимала трубу, а другой держала над головой керосиновую лампу. При этом я стояла на одной ноге и даже ухитрялась поднимать другую, чтобы она на полу никому не мешала. Будучи придавленной к стене и потому не боясь упасть, я даже, кажется, задремала, потому что вздрогнула от неожиданности, когда Толян громко сказал:
- Ну во-о-от! – и сунул мне под нос массивный кусок ржавчины, - Дело сделано! Мужики, пошли курить!
Выдавившись из туалета, как зубная паста из тюбика, они, вздыхая и потирая ушибленные места, отправились на кухню, оставив меня один на один с учиненным разгромом.
- Эй, ребята! А я??? Мне что, так и стоять тут теперь?
- Лен, - в дверь заглянул Юрка, - Ну мы сейчас все на место поставим, покурим только… Подожди немного. Лампу, кстати, дай. А то темно там.
Аккуратно вынув из моей одеревеневшей руки керосинку, Юрка скрылся в кухне, где голос Рогулькина уже травил какой-то анекдот, а я так и осталась стоять в темноте,  зажимая трубу и забыв опустить руку, державшую лампу. Оставшись наедине с собой, я попыталась прикинуть приблизительное количество вынесенных ведер. Получалось около полутора сотен. Полторы тонны воды! А теперь я должна еще затыкать собой эту чертову трубу, и эти мерзавцы даже не догадаются принести мне чаю!
Чаю принести они догадались, но пить его мне было нечем – в верхнюю руку мне опять всунули керосинку.
Через час все было кончено. Унитаз стоял на своем месте и лишь чуть-чуть подтекал на пол («Тряпочку подложишь, и все будет в порядке» - прокомментировал Толик), Витя Рогулькин распрощался и ушел. Юрка с тщетной надеждой исследовал холодильник и кастрюли.
- Толь, - поспешил он поделиться своим печальным открытием, когда мы с Толяном, проводив Витю, вернулись на кухню, - А у нее есть-то нечего!
Толян задумчиво потер подбородок.
- Да, пожалуй, ей было некогда… Лен, картошку растворимую будешь?
Растворимая картошка оказалась бледно-желтым порошком, который полагалось заливать кипятком и тщательно размешивать. Толик притащил из дома целый пакет этого добра, долго колдовал над кастрюлей и в конце концов выложил на мою тарелку целую гору вещества, с виду похожего на настоящее картофельное пюре. При попытке поднести ко рту вилку, я ее совершенно неподдельным образом уронила – руки отказывались повиноваться.
Мои друзья, решив, что я дурачусь, и стремясь сделать мне приятное, долго смеялись и в конце концов съели мою порцию.

Как я добралась до работы на следующий день – не знаю. Отчаянно болело все тело, даже те места, которые непосредственно в вычерпывании и перетаскивании полутора тонн воды не участвовали. Руки тряслись так, что бестактный Черняев, не понявший причины, лично принес мне стакан коньяка.
Я не знаю, что рассказывал о моей беде своим коллегам Витя Рогулькин – склонность к преувеличениям за ним водилась всегда. Но ближе к обеду в кассу заявились трое грузчиков и четверо шоферов под предводительством Андрюхи.
- Эй, Ленка! Говорят, у тебя ЧП вчера было? – в окошко кассы втиснулось сразу несколько лиц.
- Было, - мрачно ответила я, глядя прямо перед собой. Мышцы, отвечающие за движения глаз, тоже не слушались.
- А мы думали, Рогулькин врет! Тогда решением трудового коллектива тебе присваивается звание «Почетный  г***ночерпатель»! Вот, держи приз!
Делегация загоготала громовыми голосами, а в окошке кассы заблестели знакомые очки в интеллигентной оправе.
- Козлы! – коротко отблагодарила я и захлопнула створку.
Смех загремел еще сильнее, а створка тут же с грохотом отлетела обратно. С одним разбитым стеклом Андрюхины очки выглядели уже не так интеллигентно, и я не на шутку испугалась. Я знала, что при физическом выяснении межличностных отношений местные жители не взирают на половые и социальные различия.
- Лен, ну ты чего?! Мы ж не хотели… - сам Андрюха, кажется, испугался не меньше моего, - День рожденья у меня сегодня. На, это тебе, домашние! Ты же любишь…
В окошко с трудом протиснулась трехлитровая банка соленых огурцов. Они были великолепны – прозрачный рассол, свежая, словно только что сорванная зелень укропа и смородиновых листов… Они хрустели даже на вид!
- Ой, Андрюш, ну ты извини, что я тебя так… Спасибо! Я тебя поздравляю!
Растроганная и смущенная, я протянула руки и приняла у него банку. И эти три литра оказались последней каплей в полутора тоннах перекачанной жидкости. Руки отказали, и Андрюхин подарок, как в замедленной киносъемке, рухнул на мой стол, расшвыривая вокруг осколки, огурцы, брызги рассола и пачки денег.