Взрослая болезнь кривизны

Спи моя радость. Усни.
И пусть тебе приснится чёрный предрассветный луг с поднимающимися к небу столбами фосфоресцирующего тумана.
И счастливые женщины в белых платьях, возвращающиеся с поминок злого колдуна и потерявшие на этом лугу свои обручальные кольца.
И тихая река, успевающая шепнуть: "прости" и скрывающаяся во мгле.
И забывчивая судьба, пахнущая лавандовым мылом и звонко поющая на рассвете песню без слов.
И дыхание осени, мятное, как заплесневелая корка миндального хлеба, и мощное, как антициклон.
И жухлая листва, тихая и вечно-скорбная, точно молитва слепоглухонемому богу.
Спи, моя боль. Спи.
И ты увидишь томительную жадную бесконечность.
И угрюмые руины целомудрия с обгорелыми каркасами памяти.
И голод сердца и зов смутного полуосознанного желания.
И ты услышишь песню ангелов.
Уверенный гром литавр и усталое аханье контрабасов.
Чириканье серебряных флейт и томные вздохи валторн.
И рыдание скрипок и всхлипывание кларнетов.
И безудержный смех тромбонов в руках белозубых румяных карликов.
Только арф там не будет.
Никаких арф.
Потому что арфистки лежат у поросшей мохом стены.
Головами на север.
Они спят.
И ты спи.
Спи.
А я пойду, выброшу мусор. Все эти коробки от лекарств.
Пойду неспешно, мимо чёрного предрассветного луга с поднимающимися к небу столбами фосфоресцирующего тумана.
Мимо счастливых женщины в белых платьях, возвращавшихся с поминок злого колдуна и потерявших на этом лугу свои обручальные кольца.
Мимо тихой реки, успевающей шепнуть: "прости" и скрывающейся во мгле.
Мимо забывчивой судьбы, пахнущей лавандовым мылом и звонко поющей на рассвете песню без слов.
Я пойду.
А ты - спи.