Одинокий путник, несущий свет

Ночь. Темно, глаз коли. Тучи, тучи… луны не видно. И ветер, порывами, солёный. Залив – может, Ольбек-Бугт, может, Харадский, может, Зурбаганский… Вдоль берега – дорога. Вода – в отдалении, камни, песок… Здесь – глина. Сырая глина, липкая дорожная грязь. Где-то справа должны быть холмы, за ними, наверно, озеро. Но ничего этого не видно. Тьма, тьма. Слышен только шум океана: кипение волн, свист срываемых ветром барашков, шорох отползающей воды. Там, в море, плавают кракены, они пожрут твои корабли, много их развелось… Сиди дома, никуда не ходи; никого вокруг, и на дороге никого, ни деревьев, ни травы, ни людей, ни животных. Грязь, грязь на дороге.
   
Дальше дорога поднимается, белеет и, пройдя сквозь рощу, прыгает по скалам, и слышно, как внизу бьётся о камень вода. А здесь ветер доносит до холмов брызги с вершин волн. Море, море…
   
С севера движется сюда огонёк. Нет ничего, только огонёк, мерцая, приближается. Наверно, это идёт человек. Ясно, что в руках у него не факел – тот коптит и пламя у него сильнее. Значит, фонарь. Светит еле-еле – человек прикрывает его, чтобы не задуло. Прохожий приближается. Видно теперь, что у него нет фонаря, огонь он несёт… на ладони! Темно, дьявол… заметны руки идущего – на левой огонь, правой прикрывает от ветра. Ещё видна грудь – он одет во что-то чёрное; тонкая золотая цепочка и прозрачный камень – топаз или горный хрусталь. Сверху – борода бросает тень на всё лицо, и ещё выше – пола шляпы. Ветер, пролетая, отбрасывает волосы влево. Движется по дороге пятно света, отражается в куске горного хрусталя.
   
Руки видно лучше всего. Без ожогов. Кожа гладкая, хотя и не как у ребёнка, и почти без складок – конечно, есть линия жизни, холм Венеры и всё, что полагается. И огонь горит ровно – вэдрагивает только от порывов ветра. Человек идёт по дороге. Слышен звук чавкающей грязи. Путник выбирает места посуше, поэтому шатается из стороны в сторону. А может, он пьяный, не знаю… луны всё ещё нет. Вот огонёк остановился… потом снова двинулся. Неужели ему не больно? Теперь слышны ещё звуки: с юга, где дорога твёрдая и гладкая, доносится цокот копыт. Всадник едет неторопливо. Нет: нет, он разгоняется, всё быстрее и быстрее, и к моменту, когда пеший выбирается на сухое, всадник почти равняется с ним. Сейчас его скорость максимальна; не говоря ни слова, на полном скаку он достаёт саблю и, перегнувшись в седле, наотмашь рубит пешего. Судя по тому, что огонь находился у груди, можно понять, что сабля режет правое плечо, грудь и левую часть живота. Конечно, путник падает. Ничком. В тот момент, когда клинок касается пламени, мелькает (так  кажется всаднику) вспышка, как будто молния бьёт с неба. На самом деле просто появляется луна. Наконец-то можно хоть что-то разглядеть. Всадник уносится прочь. На нём щёгольские сафьяновые сапоги, а остальная одежда светлая – голубая или зелёная. Он так быстро скачет по грязи, что его невозможно разглядеть тщательнее.
   
Остаётся путник. Он лежит на дороге, подвернув под себя левую руку. По белой земле медленно расплывается пятно чёрной блестящей крови. Сейчас видно, что на лежащем ботфорты, крепкие кожаные штаны, дорожный плащ и шляпа a la Гулливер. Волосы блестят в лунном свете. Да я его знаю! Это некий пьяница, голь перекатная, он живёт где-то поблизости. Откуда только он взял добротную одежду? Поделом тебе, нечего по ночам шляться. Теперь я вспомнил, его зовут Длинный Ян. И все в округе знают его.
   
Ян долго лежит на дороге. Затем медленно подгибает колени и приподнимается: значит, его не убили. В левой руке у него по-прежнему огонь, и камень на его груди теперь ярко, очень ярко светится. Ян смотрит на огонь, шевелит губами и встаёт. Его сильно шатает. Рана выглядит ужасно. Яремная вена перебита, но кровь почти не течёт – её просто не осталось, и Ян должен быть мёртв! Но он жив, и идёт на юг, постепенно ускоряя шаг. Вот он уже почти бежит, не отводя взгляда от огня. Видно, очень ему надо донести этот огонь. Где ты, Данко!
   
Путник уже не шатается. Он тяжело дышит и при каждом шаге едва не падает. Но это придаёт ему скорости. Он проходит ещё лигу и встречает спешенного юношу. Тот явно ожидает его. Путник из последних сил ускоряет бег и падает у ног юноши, успев, однако, вложить огонь в го протянутую ладонь. Юноша улыбается, а путник, упав, теперь уже наверное, умирает. Живой молча стряхивает огонь со своей руки. На лице у него, оказывается, не улыбка, а гримаса боли. Огонь гаснет, это не страшно: полнолуние. Юноша седлает коня и едет на север. Его серая одежда красиво серебрится в лунном свете. Он не спешит. Примерно лье он едет вниз, по отличной дороге. Он знает, что скоро будет слякотный участок, и разгоняет коня, чтобы на скорости проскочить грязь. Далее он видит странника, несущего фонарь. Хватает свою верную саблю и бьёт изо всех сил, стараясь попасть по свече внутри. Странник падает; вспышка, и становится темно: луна скрылась за облаками. Ветер слева доносит солёные брызги, будто начался дождь. Всадник тотчас промокает, ему холодно, и он старается быстрее добраться до замка на северном роге бухты.
   
Наконец он подъезжает. Подъёмный мост со скрежетом опускается, пропуская юношу внутрь. Внутри его встречает престарелый барон с благородными сединами и помогает слезть с коня. На стенах факелы, охрана суетится, выказывая почтение. В неверном, пляшущем свете его можно принять за старика. «Ну что», – спрашивает хозяин замка, – «сделал? «Сделал», – счастливо улыбается молодой и тут же получает копьё в бок от стражника. Улыбка снова превращается в гримасу. Наёмник, не снимая с древка, тащит его вверх, на стену. Юноша давно потерял сознание, и тёмное пятно расплывается по его красивой светлой одежде. Солдат стряхивает его вниз, на съедение кракенам; однако кракенов в этот поздний час у замка нет: они знают, что в такую погоду никто не выйдет ни на корабле, ни на лодке, ни вплавь. И темно, темно… Юноша падает в воду, и, поскольку начинается отлив, его тело относит в море. Никого нет вокруг; выглянула луна, и мёртвые глаза видят на берегу одинокого путника, несущего свет; пропала луна – исчез и он, оставив только мерцающее пятно.