Фирменный поезд

Недавно мне снова пришлось ехать из славной Москвы в милый добрый Ульяновск. Это была поездочка... Началось все с билетной кассы. Очереди в этот раз не было, но в кассе сидела мечтательная женщина лет тридцати пяти, явно погруженная в какие-то грезы.
- Будьте добры мне билет до Ульяновска на 22 число, - вежливо сказал я.
- Купе, плацкарта? - спросила кассирша.
- Купе, верхняя полка, - ответил я.
Кассирша начала колдовать над платежным терминалом, но в этот момент зазвонил телефон.
- Алло? Ах, это ты, милый! - лицо кассирши приобрело счастливое выражение, - Все, я выхожу - обслуживаю последнего клиента, сдаю кассу и выхожу! До скорого!
Платежный аппарат застрекотал и выплюнул мой билетик.
- С вас пятьсот двенадцать рублей тридцать две копейки, - сказала она мне радостным голосом.
Я достал деньги, производя несложный подсчет в уме. Подозрение стало закрадываться мне в голову. Присмотревшись, я понял, что мои опасения не были беспочвенны - билет был несколько не таким.
- Девушка, я же просил вас купе, верхнюю полку, а вы продали мне плацкартный, нижнюю!
Кассирша внимательно рассмотрела билет и выражение ее лица стало медленно меняться со счастливого на задумчивое:
- Ой, точно... Ничего, сейчас я все исправлю, - сказала она тоскливо. Чувствовалось, что она изо всех сил торопится на встречу к своему милому.
- Ладно уж, не стоит хлопот - в любом происшествии есть свои плюсы. Зато билет дешевле получился.
Я очень не любил нижние полки. Молодому и полному сил организму ничего не стоило запрыгнуть наверх, где никто не мешал вести себя так, как хочется - читать, спать, пить чай, пиво или разговаривать с соседями. Кроме того, я недолюбливал шумные и грязные плацкартные вагоны. Но, глядя на восторженную кассиршу, я понимал, что не стоит искушать судьбу и менять билет - вдруг она опять что-нибудь перепутает, например, выдаст мне билет до Владивостока или отправит меня в другой день... И потому скрепя сердце я попрощался с ней и пошел на работу, до которой было пятнадцать минут ходьбы.
Через несколько дней настал долгожданный день поездки. Надо ли говорить, что все это время у меня было чемоданное настроение, а 22 числа я не находил себе места, мечтая поскорее добраться до вагона. Фирменный поезд Москва-Ульяновск отходил в семнадцать часов с минутами, поэтому почти весь рабочий день я провел на работе. Наконец долгожданное время настало и я, попрощавшись с сослуживцами, двинулся в путь.
Плацкартные вагоны располагались в голове поезда, в самой дальней от вокзала части. К тому времени, когда я добрался до своего вагона, посадка почти закончилась и до отправления поезда оставалось десять минут. Мне досталось первое купе - купе, в котором проводники хранят шерстяные одеяла и уголь для топки, и потому из шести стандартных плацкартных мест там использовались только два - одно верхнее и одно нижнее.
Поменяться с соседом мне не удалось - им оказался молодой парень, Андрей, который сам был не прочь улечься на верхнюю полку. Остальные же места проводница занимать запретила, мотивируя тем, что на них распространяется специальная железнодорожная бронь. Я уселся на свое место и стал рассматривать проходящих мимо меня пассажиров.
В вагон зашла колоритная процессия. Шествие возглавлял могучий ротвейлер, на поводке и с намордником, уверенно идущий вперед, очевидно, на свое место. За ротвейлером шел, еле удерживая поводок, шел молодой парнишка лет семнадцати-восемнадцати. Следом шел паренек постарше, неся в руках большую и широкую доску, похожую на столешницу, завернутую в холстину. Завершал эту процессию поп с окладистой бородой, длинной рясой до пола, одетый в короткую кожаную куртку. Поп тоже был молодой, возможно даже младше меня. Во всяком случае ему было меньше тридцати лет.
- Ну, и куда мы будем девать икону? - произнес паренек, державший то, что с первого взгляда напомнило мне простую доску.
-Вон, поставь возле титана с кипятком, - зычным басом произнес батюшка.
Икона была поставлена напротив купе проводников. Она была такая большая, что наполовину закрывала окно, возле которого стояла.
- Ну, присядем на дорожку, - произнес икононосец, и все четверо уселись. Минуту они молчали, потом собаке это надоело и она слегка рыкнула.
- Счастливой дороги, батюшка, - произнес паренек, помогший донести икону, и вышел из вагона. Проводница спросила :
- Еще провожающие есть?
Никто не отозвался. Людмила Сергеевна (имя ее было написано на бирке, прикрепленной к лацкану фирменного пиджака) закрыла дверь в вагон, бодрый голос по радио произнес краткую напутственную речь и поезд тронулся. Не успели мы отьехать с территории Казанского вокзала, к нам в купе вошли два мужика лет пятидесяти. Один из них был высоким, седым, крепким и сильным - чувствовалось, что за жизнь ему пришлось повидать многое. Второй был пониже, покоренастее и слегка помоложе, лицо его было круглое, а волосы - черные и курчавые, с легкой проседью.
- Иван, - сказал тот из них, который выглядел более старшим и бывалым, - А это - Владимир. С Андреем, как я вижу, ты уже познакомился.
Я представился в ответ.
- Ну что, Андрюха, хорошо вы тут с землячком устроились, - обратился он к моему попутчику, - на двоих целое купе. А у нас вот батюшка с собакой, да монашек молодой. Пожалуй, мы с Пушкиным у вас посидим, чайку попьем, в нарды поиграем... Землячек, ты не против? - обратился он ко мне.
- Нет, конечно.
- Вот и славненько. Давай, Пушкин, доставай еду - кушать будем! - обратился он к тому, кого только что представил как Володю. Тот час на столе появилась куча простой, но добротной еды - колбаса, хлеб, вареная картошка и соленые огурцы.
- Угощайся, землячек, - обратился он ко мне.
- Да я пока есть не хочу, - улыбнулся я.
- Смотри, потом захочешь, да поздно будет - все съедим, - подмигнул он мне.
- Дык, вы свое съедите - я свое достану.
- Ну, как скажешь, землячек!
Они принялись медленно и обстоятельно поглощать еду, попивая чаек и обсуждая какие-то свои дела. Особо не прислушиваясь к разговору, я все же понял, что они - бригада строителей, регулярно ездящих в Москву на заработки. Сейчас они возвращались домой после месяца трудов и предвкушали радостную встречу со своими семьями.
- Ну что, Пушкин, коньяк купил, теперь домой везешь? А не боишься пить его?
- А чего бояться?
- Ну, ты почем его купил? Пятьдесят рублей две бутылки? Да разве такие цены бывают?
- Почему не бывают, я его у молдаванки купил, она его с Молдавии везла, а в Молдавии коньячек дешевый!
- Какой дешевый? Неужели по пять рублей?
- Почему сразу по пять?
- Ну а по сколько? Ты его купил по двадцать пять рублей бутылку, так?
- Ну, так.
- Так, хорошо, а теперь считай: на таможне ей за него надо заплатить? Надо. За перевозку его сюда надо платить? Надо. Здесь, в Москве за него ментам надо заплатить? Надо. Хранить его где-то надо? Надо. Ей самой за работу что-нибудь надо? Надо. И что от того коньячка остается?
- Ну не пять рублей же! Ну десять. В той молдавии знаешь, как бедно люди живут! - стал защищаться Володя.
- Но ты-то коньяк не в молдавии, ты его в Москве, на вокзале купил! Да это, наверно, и не молдаванка, а цыганка была!
Людмила Сергеевна села напротив меня:
- Давайте свои билеты и денежки за постель!
- Сколько сейчас белье стоит, - спросил Пушкин.
- Тридцать шесть рублей семьдесят пять копеек. Вы здесь зачем сели, эти места забронированы!
- Да мы только покушать, мы сейчас на свое место пойдем, - ответствовал Иван.
- Ладно, сидите, только спите на своих местах, а не то мне влетит.
Проводница собрала билеты и деньги, раздала сдачу и пошла разбираться с остальными пассажирами, Иван пошел на свое место спать, а Пушкин с Андреем собрали остатки своей трапезы, вытерли стол и достали коробку с нардами.
Я достал пиво, принесенное с собой. Книг я с собой не брал, спать еще не хотелось и потому я стал наблюдать за игрой в нарды, изредка отхлебывая из бутылки. "Ловенбрю" было холодным, приятным на вкус и я наслаждался им, мечтательно глядя вдаль. Андрей меж тем медленно, но неуклонно проигрывал. В конце концов это ему надоело:
- Да ну тебя, ты жульничаешь! Я пойду лучше, тоже пивка попью.
Ближайшее пиво было в вагоне-ресторане, куда он и отправился. Мы же с Володей начали беседовать ни о чем. Мимо нас к титану сновали люди, желающие отведать горячего чаю. Проводница при их приближении постоянно приговаривала:
- Аккуратнее, иконку не залейте кипяточком! Иконку не повредите! И вы аккуратнее!
Я переглянулся с Пушкиным.
- Поставили бы они ее на боковую полку, да задвинули мешками с бельем - никуда бы она не делась, и никто бы ее не облил, - высказал свою идею я.
- Да, там-то ей было получше, пожалуй. А то здесь - если не обольют, так ногами запинают. Людмила Сергеевна, вы бы сказали им, чтобы икону-то переставили!
- Да зачем говорить, я сама переставлю, а как сходить будут, я им скажу, где она стоит.
Икона была переставлена.
- Батюшка в ресторане гуляет, уже пьяный, - Андрей вошел, принося с собой три бутылки пива.
- А что ему еще делать, деньги у них есть всегда, дорога неблизкая, сопровождающий есть... Вот напьется, а икону у него и сопрут.
Володя несогласно закачал головой:
- Да кому это нужно, грех-то на душу брать? Я, например, в жизни-бы не взял этой иконы, как плохо-бы она не лежала!
- Ты бы не взял, другой бы взял... Есть люди неверующие, а есть люди, для которых эта икона вообще ничего не значит... Года два назад я видел такую картину - возле моей работы, на Соколиной горе, храм реставрируется. Это сейчас он стал на церковь похож, а тогда... Справа от него - автосервис, машин полно, слева от него - техникум, а сам он в те времена был похож на груду старого битого красного кирпича, возле которой казак стоял - охранник, типа. Так вот, как раз напротив этого казака остановился белый жигуленок, из него хачикян вышел с бешенными глазами, огляделся вокруг, подошел к заднему колесу машины своей и писать начал. Ну, понять его можно - попробуй, найди в Москве туалет, если не знаешь, как искать... Он же не знал, что храм рядом, а если бы и знал, то какая ему разница - вера его мусульманская не запрещает писать около церквей православных. Что тут началось... Казак затрепетал, нагайку выхватил, подбежал к бедному хачику и давай бить, приговаривая: "Ах ты, морда бусурманская, возле храма божьего непотребство справлять вздумал? Ужо я тебя!!!" Тут же, как на заказ из техникума выскочило два добрых молодца в черных рубашечках, и давай казаку помогать, иноверца мутузить... Он, болезный, кое-как запрыгнул в свой жигуленок, не успев даже ширинку застегнуть, и поехал прочь с этого места... А казак с молодцами долго кляли и его, и всех черных, вместе взятых. Хотя, если разобраться, в чем его вина - в этих развалинах храм узнать не так-то просто, а писать на колесо своей машины, конечно, не лучший поступок в этом мире, но не бить же за него? - Я сделал большой глоток из своей бутылки, смачивая пересохшее за время моего монолога горло.
- Да что там, правильно все ребята сделали! Мочить их надо, черных! Все беды наши от них идут, - глаза Андрея засверкали воинственным блеском.
- Молодой ты еще, Дрюша, вот и говоришь ерунду всякую! - сказал Пушкин, - Конечно, среди хачиков много уродов и гадов. Но разве среди русских их нет? А бить без дела никого нельзя. Но и щеку вторую подставлять далеко не всегда стоит...
В вагон, пошатываясь, вошел поп. Он сел на свое место, положил руку на голову своей собаки и начал о чем-то тихо беседовать с ней, изредка поглаживая. Мы подьезжали к Рязани.
- А у них, в Рязани, пироги с глазами - их едят, а они глядят! Что-то не спится мне, ребятки, - Иван вошел и сел напротив меня, - посижу-ка я с вами, поговорю немного.
Поезд остановился, стоянка была более-менее продолжительная и монашек решил выгулять истосковавшуюся по улице собачку.
- Сиди здесь, никуда не ходи, - сказал он попу, взял поводок ротвейлера и пошел к выходу. Но не успел служка выйти из вагона, как служитель культа встал и, пошатываясь, поплелся вслед за ним. Паренек разрывался, не зная, что делать - то-ли выгуливать собачку, то-ли укладывать неадекватно себя ведущего начальника. В результате, кое-как уложив попа в постель, он, с грехом пополам отвел бедного песика на долгожданную свободу.
- Да, веселая поездочка у парня, - сказал Иван, - чую я, поспать ему сегодня почти не придется...
Сон медленно, но неуклонно настигал меня... Я расстелил постель, улегся на нее и последнее, что я услышал, были Ивановы слова - "Смотри, сморило землячка!".
...Мне снилось, что рядом со мной играют в карты, причем с одной стороны играл один мужик, а с другой - куча девченок.
- Давай еще сто пятьдесят!
- Не, ну бабоньки, ну обманываете вы меня, ну нутром чую, обманываете!
- А вот я еще положила, еще соточку давай!
Продрав глаза, я понял, что звуки раздаются наяву, а поезд стоит, как и тогда, когда я засыпал. "Мы что, еще в Рязани?", - пронеслось в голове. Я продолжил вслушиваться в разговор.
- Славик, а я вот тебе колбаски самой лучшей восемь палочек положила! С тебя еще пятьсот рубликов!
- Славик, а вот тебе молочко, наше, из Потьмы!
- Славик, а вот водочка!
- Славик, а вот огурчики!
Я понял, что это уже Потьма, и что  половина пути до Ульяновска проделана. "Кто такой этот загадочный Славик?", - подумал я, - "Неужели батюшка напился и деньгами теперь сорит?". Как зовут попа я не знал.
- Ладно, девки, кыш отсюда! Поезду трогаться пора! Что к мужику привязались!
- Пошла на, не порти нам коммерцию!
- Нет, девки, вы совсем одурели, мало, что мужика на четыре тысячи раскрутили, так и отстать от него не можете? Брысь отсюда!
- Сука ты драная, бизнес нам портишь!
- Сама такая, знаешь ведь, что не нужно ему столько продуктов - куда он их девать будет?
Судя по звуку, проводница закрыла дверь в вагон, и поезд потихоньку тронулся.
Славиком оказался мужичек лет сорока пяти с полубандитскими замашками и короткой седой шевелюрой. Телосложением он напоминал колобка.
- Блин, что я с этой горой продуктов делать теперь буду?.. Люд, - обратился он к проводнице, - возьми их себе?
- Ты что, с ума сошел по пьяни? Перетащи их к себе, завтра возьмешь их с собой, домой отнесешь!
- Начерта они мне дома? И вообще, зачем я все это купил... Молоко, например, зачем? Мужики, помогите до купе донести, - попросил он кого-то. Меня все это уже не волновало - я снова провалился в сон.
Во сне я слышал какую-то возню, шум, твердый ментовский голос и зычное "Креста на вас нет!", причитания проводницы и матерное "Ну дайте же поспать, в конце концов!", но меня это касалось мало. Я летел в черной пустоте, пытаясь достичь далекую богом забытую точку, которая все отдалялась и отдалялась от меня, как бы я не старался ее поймать. Точка становилась все ярче, вокруг становилось все светлее и светлее и я проснулся от солнца, бьющего прямо мне в лицо. Напротив меня уже сидели Андрей с Пушкиным и играли в нарды. Иконы на своем месте не было.
- Доброе утро. А что, поп уже вышел, что-ли?
- Какое там вышел - высадили в Рузаевке, - оторвался от игры Володя. На этот раз проигрывал уже он, - Ночью он стал буянить, проповедь читать собрался, ну его и ссадили вместе с иконой и собакой. Как за него проводница не вступалась - все бесполезно, менты - они что репей, раз прилипнут - уже не отстанут. По себе знаю, - Володины глаза затянула грустная дымка, - три года жизни из-за них коту под хвост... Хотя, по мне - так как это можно, посреди дороги человека высаживать! Да еще и батюшку!
В это время мимо нас, пошатываясь, прошел Славик. Было ясно видно, как ему плохо - глаза горели похмельной болью, в них ясно читалось желание поспать еще часиков шесть-семь.
- Вот еще один последний герой, - проворчал Пушкин, - вчера я вышел в Потьме покурить, ну и видел картину маслом. Выходит, значит, он на улицу, рубаха расстегнута, в руках кошель. Подходит к ближайшей барыжке, тыкает пальцем своим толстым в корзину с ее товаром, и спрашивает: "Типа, сколько за все?". Та сначала не врубилась, говорит, тысяча, ну он тысячу достал и ей-то отдал. А там, в корзинке, чего только нет - и колбаса, и водка, и шампанское, и молоко... Ну и зачем ему это молоко сдулось? Короче, просекла она это дело, да как закричит: "Бабоньки, скорее сюда, тут зарплату дают!". Ну, тут мордвинки-то эти и сбежались со всего поезда, лезут к нему, целуют, обнимают... А Славке-то все нравится, он стоит, покупает все, что ему подсунут, не понимает ничего... Одних беляшей вон сорок штук купил. Ну куда, спрашивается, ему сорок штук беляшей? Я ему пытался сказать, типа, Славик, иди на место, разводят тут тебя, но разве такой, да еще и пьяный, слушать-то станет? Потом он, правда понял, что что-то не так, да разве от этих баб оголтелых отобьешься? Ладно, проводница его в вагон затащила, да дверь закрыла за ним. Без царя в голове мужик, - Володя покачал головой.
Меж тем Славик приблизился к купе проводницы.
- Люд, - сказал он, сплюнув сквозь зубы, - ты типа того, еду возьми, что я вчера купил!
- Куда я ее девать-то буду?
- Ну, сама поешь, товарок своих угостишь! Там водочка, шампанское всякое. Мне оно типа ни к чему, а вот тебе - пригодится!
- Раз оно тебе не нужно, то зачем ты его брал тогда? Молоко-то тебе зачем, по харе твоей видно, что ты его отродясь не пил!
- Ну, тогда, когда брал, тогда типа казалось, что все это надо, а потом посмотрел - а оно мне и нафиг не надо. Но что же делать, не выкидывать же?
- Ладно, ты бы лучше мне двадцать рублей за чай отдал, что пил вчера!
Слава полез в карман своей куртки, достал оттуда пятисотенную бумажку и отдал проводнице.
- А что, помельче не нашлось, что-ли? Где я ее теперь разменивать буду?
- Обижаешь, Люда! Неужели ты думаешь, что я все свои деньги на мордвинок в Потьме потратил? Есть еще порох у меня в пороховницах!
Проводница заскочила в купе, вышла оттуда с горой бумажных денег в руках и попыталась отдать Славе сдачу. Славе же сдача нужна не была - он явно играл из себя роль хозяина жизни. Людмила Сергеевна поблагодарила Славика и забрала деньги себе.
- Если он такой богатый, то что же он в плацкарте ездит? - с недоверием спросил Андрей.
- Случаи разные бывают, - спокойно ответствовал незаметно подошедший Иван, - по нему же видно сразу, что деньги у него шальные - легко пришли, легко и ушли. Свалившиеся с неба деньги надо быстро и потратить - примета такая есть. Иначе не будет от них добра. Ну что, землячек, - подмигнул он мне, - подбил вчера ты нашего Андрюху на пиво?
- Не подбивал я его, я свое пиво пил, а у него своя голова на плечах есть - я его принуждал, что ли?
- Да нет, землячек, это тебе только кажется, что голова у него на плечах своя. А так - нет у него той головы. Мы вот месяц в Москве работали, а мы с Пушкиным непьющие - ну и ему с нами за компанию пришлось в непьющих ходить. Он все время нас подбивал по кружке пива пропустить, но мы - нет, мы только дома пьем. А вчера он увидел, как ты пиво свое потягиваешь,  ну и не удержался - типа, не один он выпивает. Так что, землячек, выходит, что ты нашего Андрюху споил!
- Значит, выходит, что я, - улыбнулся я. - Но, как я посмотрю, он сам кого хочешь споит.
- Вот что верно, землячек, то верно. Ну ладно, Андрюха - уступи место дяденьке - я с Пушкиным в нарды сыграть хочу.
До Ульяновска оставалось меньше часа езды. Час этот прошел незаметно. Посмотрев на пару партий, я начал собираться - переоделся, почистил ботинки, включил телефон. Поезд въехал в город, залитый солнцем. Начальник поезда попрощался с нами, и я вышел на перрон.
Меня, как обычно, никто не встречал.