Записки рыболова-любителя Гл. 227-228

Вот что пишет по этому поводу С.С. Аверинцев (род. 1937) в своей знаменитой работе "Предварительные заметки к изучению средневековой эстетики", опубликованной в книге "Древнерусское искусство", М., Наука, 1975, стр. 382. (Рассказать о жизни и работе Аверинцева):
"Бытие, как учил Кант, не есть предикат, но лишь логическая связка при предикате, ничего не прибавляющая к положительному содержать) этого предиката.
(Т.е., если мы рассмотрим суждение "The tree is big", то увидим, что субстантивом (подлежащим) будет термин "the tree", а предикатом (сказуемым) термин "big". Словечко "is" есть только связка (вспомогательный глагол) в суждении, указывающая на предикат "big".)
Это рассуждение Канта, высказанное в тоне спокойнейшей самоочевидности, стоит того, чтобы привести его целиком.
"Ясно, - читаем мы в знаменитом IV разделе III главы II книги I Критики (в этом перечислении порядковых числительных скрупулёзного немца явно сквозит незлая ирония Аверинцева), - что бытие не есть реальный предикат, иными словами, оно не есть понятие о чём-то таком, что могло бы быть прибавлено к понятию вещи... В логическом применении оно есть лишь связка в суждении".
Здесь действительно всё "ясно". ("Ясной" может быть только аксиома. Следовательно, здесь Кант вводит свою собственную аксиому). Бытие, лишённое прав предиката, не может быть и эстетическим предикатом (например, "красотой") (или, скажем, целокупностью всех эстетических предикатов вместе взятых, т.е. "совершенством"). Бытие - лишь логическая и грамматическая связка, лишь пустая возможность предикатов...
Но то, что было "ясно" Канту, отнюдь не было "ясно" предыдущим эпохам мысли; скорее для них было "ясно" как раз обратное. Первое, с чем должен считаться истолкователь средневекового мировоззрения, - это взгляд на бытие, как на преимущество, как на совокупность всех совершенств... Бытийственность есть "благо" во всех возможных смыслах этого слова (постоянная тема мысли Псевдо-Ареопагита). "Всё, что есть, в той мере, в которой оно есть, причастно благу", - утверждает Августин. Вслушаемся в звучание этого тезиса: здесь глагол "быть" - уже никак не простая связка! Вещь причастна благу не в той мере, в которой она то-то и то-то, но в той мере, в которой она есть (акцент на глаголе). Обоим зачинателям средневекового мировоззрения вторит его западный завершитель - Фома Аквинский: "Сущее и благое суть понятия взаимозаменяемые".
Раздел, в котором находятся процитированные выше слова Канта, озаглавлен: "О невозможности онтологического доказательства бытия Божия". "Онтологическое доказательство" было выдвинуто вслед за мыслителями патристики схоластическим философом Ансельмом Кентерберийским и имеет очень простую структуру: Ансельм, собственно, ничего не "доказывает", а предлагает вглядеться в понятие бытия, и усмотрев, что бытие есть важнейшее из совершенств, заключить, что понятие Всесовершенного Существа (т.е. Бога) по определению включает и это совершенство. Бытие и предельное совершенство состоят между собой в интимном сродстве и потому должны где-то совпасть: таков ход мысли, имевший силу не только для Псевдо-Ареопагита и Ансельма, но и для Декарта и Гегеля. Но как Ансельм ничего не "доказывал", а просто апеллировал к самоочевидности так и Кант ничего не "опровергает", не указывает на просчёт в ходе доказательства противника, а выставляет противоположную аксиому. Он также предлагает вглядеться в понятие бытия и непосредственно убедиться, что это пустое место, что всего того наполнения, которое там усмотрел Ансельм, попросту не существует. (Здесь ирония Аверинцева, как видим, становится уже чуть-чуть злой.)
Перед нами бесконечно поучительный случай. Мыслители разных эпох рассматривают одно и то же понятие, притом предельно общее, предельно абстрактное, - и вот оказывается, что они видят противоположные вещи.
Для Канта бытие - простая возможность свойств, предикатов. Самого бытия (как предиката, свойства) попросту не существует. Дня античных и христианских мыслителей бытие - наилучшее из свойств.  "Совершенство" - это полнота бытия, которую вещь имеет внутри себя самой.
(Указать на теологический смысл понятий "бытие" и "небытие", объяснить значение слова "диавол".) (Этимология слова "Ад". Ад как метафизическое небытие. Флоренский. Кантовский "трансцендентальный разум" как вместилище ада на земле.)

С.С. Аверинцев продолжает: "Целители христианского средневековья имели свои основания к тому, чтобы усвоить и усилить греческое понимание бытия как совершенства. Ибо если раньше бытие было атрибутом космоса, то теперь оно оказывается интимнейшим достоянием абсолютного теистического Бога и одновременно Его даром творению.
В ветхозаветной книге Исхода рассказывается, что когда Моисей спросил окликнувшего его из Неопалимой купины Бога Авраама, Исаака и Иакова об имени последнего, он получил ответ (III,14) "Эхйех ашер эхйех" ... Уже в греческом переводе Семидесяти Толковников (в Септуагинте) и затем в латинском, славянском и всех прочих классических переводах присутствует глагол, означающий действие "быть". Бог говорит: "Аз есмь Сый", Он именует Себя Сущим, "Тем, который есть"; не есть нечто, но именно есть (сущность совпадает с существованием).
(Обязательно выучите эту формулу схоластического богословия: "В Боге сущность совпадает с существованием, т.е. в Боге сущность (содержание, природа) тождественна существованию (бытию).)
Это ли не апофеоз антично-средневекового понимания бытия? Поэтому средневековые теологи с неистощавшейся за века радостью и проникновенностью комментировали этот текст (Исх.III,14), в котором они усматривали точку схода между умозрением и Откровением, между мудростью Библии и мудростью Афин. Их ликованию не было предела: на их глазах авторитет веры подтверждал их интимнейшую философскую убеждённость, а авторитет философии подтверждал их библейскую веру".

Св. Иоанн Дамаскин (750) говорит о Боге, как о "неизмеримом и беспредельном море сущности (бытийственности)". Фома Аквинский говорит о Нём, как о "море субстанции". (Объяснить смысл слова substantia в классическом применении Аристотеля, рассказать об изменении смысла этого слова в IV веке, о трагических причинах этого. Историческое значение изменения смысла слова "субстанция".) Св. Григории Нисский - как о "полноте благ".

"Быть - преимущество Бога; и это Своё преимущество Он по Своей благости дарит вещам, причём бытие в вещах понято как знак Его в них присутствия. Во всём, что есть, именно то, что в собственном смысле слова есть, - это Бог, и уделённое вещи присутствие Бога есть основание её бытия. "Я не был бы, я совершенно не мог бы быть, если бы Ты не пребывал во мне!" - восклицает блаж. Августин... Потому зло тождественно с небытием; по замечанию Псевдо-Ареопагита, "и бесы по природе своей не злы... а злы лишь в той мере, в какой не суть; будучи причастными небытию, они делаются причастны злу".

"Для христианина каждая вещь и сам он созданы, призваны к бытию от небытия, извлечены зовом Бога из темноты Ничто и ещё сохранили на себе печать Ничто; богословие назвало эту печать "тварностью". Христианское сознание ощущает себя над пропастью небытия, над которой его одерживает рука Бога. Откуда же в вещи, откуда в человеке присутствие бытия, если оно уже не мыслится как само собой разумеющийся удел всего бытийствующего? Ответ гласил: бытие любовное дарение Творца, на которое "от небытия к бытию приведённый" мир может ответить только пронзительным изумлением и потоками слёз".
С такой глубокой проникновенностью в предмет и красочностью пишет на интересующую нас тему наш московский современник. Процитированы лишь маленькие выдержки из его работы. Желающие всегда могут прочесть её в библиотеке целиком.

Ленинград, 19 ноября 1978 г.

Дорогой Сашок!
Немного размышлений о "бытии" у Канта. Аверинцев, приводя примеры из античной и патриотической мысли о том, что бытие "понимается" как благо и совершенство ("понимается" я взял в кавычки, потому что именно не понимается, а переживается, как аксиома, данная непосредственному опытному усмотрению; сначала переживается, а затем уже, осознанная, осмысляется, "понимается"), далее пишет:
"Но как Ансельм ничего не "доказывал", а просто апеллировал к самоочевидности, так и Кант ничего не "опровергает", не указывает на просчёт в ходе доказательства противника, а выставляет противоположную аксиому. Он также предлагает вглядеться в понятие бытия и непосредственно убедиться, что это пустое место, что всего того наполнения, которое там усмотрел Ансельм, попросту не существует".
Нисколько мне известно, понятие "бытия" Кант даже не удостаивает подробного (или вообще какого-то) рассмотрения. Бытие должно предполагаться у него, как факт функционирования разума. Причём всякое внешнее бытие (или мнимо существующие вне познающего субъекта объекты) выступает перед познающим разумом в предельно общих формах пространства и времени. А поскольку (по Канту) время и пространство не могут быть ни внешними реальностями, ни отвлечёнными от внешнего опыта понятиями (это один из узловых моментов его философии), то они могут быть лишь "чистым воззрением" (reine Anschauung), или, как чаще говорят, субъективной "априорной формой", необходимо присущей нашему уму ("трансцендентальному разуму"). Иначе говоря, наш разум - это как бы пустой ящик (априорная форма), пространственно-временное вместилище, в котором приобретают пространственно-временной вид (то, что мы обычно называем "бытием") другие действия нашего разума, которые мы называем "ощущения" внешнего опыта. Возникает вопрос - откуда берутся эти внешние ощущения? На это Кант ответа не даёт. Вне моего разума - только тайна,  "вещи в себе" (отнюдь не "бытие": бытие эти вещи получают уже в "явлении", т.е. в нашем разуме). Что-то, как-то и почему-то. В этом глубокомыслии вся соль философии Канта. Ещё, пожалуй, то, что помимо этой таинственной троицы есть некое Я, точнее даже не объективированное Я (это тоже "что-то, как-то и почему-то"), а Трансцендентальный Разум (априорный ящик), почему-то строящий внутри себя систему знаний. Знаний о чём? О том, что "что-то, как-то и почему-то". И получает этот Разум знания о "чём-то, ..."? Никак нет, потому что это "что-то, ..." непознаваемо. И т.д., и т.д., пока ум за Разум не зайдёт.
Флоренский в своей речи на защите диссертации привёл воображаемый разговор с Кантом:
"Как возможна Истина?" - спрашивают Канта, и ответ его гласит: - Истина возможна как методическое познавание, т.е. как вечно строящаяся, но никогда не заканчиваемая система знания - вавилонская башня Нового Времени.
"Но как же, в свой черёд, возможно методическое познавание?"
- Оно возможно, как синтетические суждения a priori, - спешит успокоить Кант.                "Но в таком случае, как же возможны синтетические суждения a priori?"
- Как функции организации разума, - с довольным видом открывает он. И замолкает совсем. Но дальнейшая история мысли этим ответом опять не удовлетворена.
"А организация разума со всеми его функциями, она как возможна?" - спрашивают у Канта. Но на этот вопрос Кант уже не желает дать ответа, и ряд вопрошаний должен прерваться. В "организации разума" критическая мысль увязает, как в трясине. А между тем неизвестно ещё, есть ли в самом деле, эта организация разума, да и есть ли самый разум."
Таким образом, в самом сердце кантовской философии остаётся пробел, который возможно заполнить только онтологическим суждением "Есть" или "Нет", но ведь именно подобные суждения Кант принципиально отвергал (The tree is big - это можно сказать, а Тhe tree is - пустая форма, ящик, незаполненный содержанием). Отрицая за бытием предикативность (сказуемость), Кант, увы! подрывает основы своей философии. Но признав за бытием предикативность, он разрушил бы свою философию. Так из огня да в полымя.
Даже самая примитивная философия, признающая за "бытием" объективность и реальность (какое-нибудь "ням-ням" или вульгарный материализм), - жизненная философия, ибо имеет основание под ногами. Даже самая утончённая спекуляция, отрицающая "бытие", - мёртвая философия покойников, потому что почву у себя из-под ног выбила.
Поэтому в работе "Смысл идеализма" Флоренский, сопоставляя Платона с Кантом, пишет, что если философию Платона (отнюдь не систематическую, скорее поэзию) можно представить себе как перст, указующий на полноту живой жизни, которая богаче всякого воображения, как перст от земли горе, то философию Канта можно представить себе как перст, направленный куда-то наискось и вбок, в трансцендентальную пустоту смерти, отсутствия бытия.
Вне сомнения, на философии Канта отразилась его жизнь (а может быть наоборот), жизнь, почти совсем лишённая даже примитивных форм духовности (если под духовностью понимать не нынешнюю интеллигентскую "интеллектуальность", а принимать "духовность" в первичном, подлинном, религиозно-онтологическом смысле, - как несамозамкнутость, как открытость инобытию: любовь, дружеские связи, половая жизнь, подверженность действию красоты, музыки, религиозность, пусть даже стремление найти утешение в вине или в наркотиках).
Философ (в его смысле) в нём победил живого человека. Он никогда не более, как машина (что может быть ужасней?). Он не женился, потому что считал, что это будет помехой его труду (справедливо, но скучно). Он дружил лишь с теми, кто помогал ему в его занятиях. Он никуда не выезжал, чтобы не прерывать ритм рабочей жизни. Эстетическое развитие его было ниже среднего: красота не пробуждала в нём живого интереса, в поэзии ценил лишь дидактику, музыку терпеть не мог, к пластике был абсолютно равнодушен. Религиозное развитие его было нулевым, понимал он религию чисто фарисейски.
Сравним-ка с Платоном: аристократ, неутомимый путешественник, спортсмен, влюбчив, поэт, музыкант, политик, экстатик и т.д.
Какова жизнь, таковы и опытные аксиомы у него. Для реалистов аксиома - "бытие есть", а потому возможно и сравнивать по бытию. Для концептуалистов (каков в общем Кант) "бытия нет", а потому и сравнения по нему бессмысленны. Действительно, это не разные "доказательства" (или "философии"), а разные "миро-воззрения".
21 ноября 1978 г.

О Канте распелся только потому, что спровоцирован был этой статьёй, которую ты мне выслал. На самом деле я сейчас очень далёк от всего этого: приближается последняя сессия, которая начнётся 10 декабря. Надо будет сдать семь экзаменов: Каноническое право, Византологию, Историю славянских церквей, Историю западных исповеданий (протестантизм), Новый Завет (Деяния и Послания), Археологию и Конституцию СССР. Придётся жарко.
Каникулы начнутся к Новому году. Намерен перед каникулами подать прошение на пострижение. Если постригут, то и рукоположат вскоре. Тогда в каникулы буду проходить где-нибудь практику.
Всего хорошего, целую, Дима.

228

Письма Димы за декабрь 1978 г.

Ленинград, 1 декабря 1978 г.

Дорогой Сашок!
Вопрос о "спасении", затронутый в одном из твоих писем, настолько серьёзен и глубок, что пытаться двумя-тремя фразами решить его в ту или иную сторону, конечно, никак невозможно. То, что твоё решение ("спасаться от чего? от греха... от смерти...") легкомысленно, ты и сам, наверное, знаешь. Легкомысленное не только само по себе (хотя семантическое сужение понятия "спасение" позволяет рассуждать так, как ты рассудил), но скорее легкомысленное перед лицом опытной исторической картины существования на земле гигантских, универсальных культурных образований, называемых "религиями спасения" (христианство, иудаизм, мусульманство, буддизм, в древности - зороастризм и манихейство). Согласимся, что идея "спасения" определяет весь внутренний строй этих мощных движений  сквозь тысячелетия и для миллиардов приверженцев, среди которых все величайшие философы, мистики, учёные, художники. Даже в той культурной среде, которой идея "спасения" чужда (язычество, материализм, все виды неопаганизма), consensus omnium, т.е. "согласие большинства" усматривает энергетические всплески в тех лицах, которые выдвигаются из своего окружения именно благодаря усиленному вниманию к идее "спасения", выраженной в той или иной форме (как пытающийся завладеть жизнью философский теизм - у Платона, Плотина; как мистифицированная идея политического спасения - Цезарь, крупнейшие Августы, Наполеон, Гитлер и т.п.).
Согласимся, что если бы вопрос о "спасении" ставился таким простым способом, как его поставил ты, и если бы ответ на него был столь лёгким, то ничего подобного в истории мы не наблюдали бы (уж нашлась бы парочка самых умных людей среди всей этой тьмы умников, которые поставили бы те же точки над i, которые так легко удалось поставить тебе).
Собственно, рассуждать о спасении вне спасающей стихии религий, а ещё точнее, - вне Церкви, - заведомо никчёмное занятие. В качестве аналогии можно привести (как притчу) такой пример. Некто задумал научиться плавать. Но то ли оттого, что водный бассейн был недоступно далеко, то ли оттого, что боязно было в него погружаться (ведь сначала надо научиться плавать, а потом уже плавать, - так рассуждал этот некто), он приобрёл теоретические пособия по плаванию и учился дома плавать на полу и на специально устроенной скамеечке. Став большим знатоком в этой области, он считал свою жизнь застрахованной от опасностей утонуть. Однажды перевернулась прогулочная лодка, в которой находился теоретик, он оказался в воде и не спасся.
Это так, мимоходом. Но что же всё-таки "спасение"? Откроем Философскую энциклопедию и посмотрим прекрасную статью Аверинцева "Спасение". "Спасение, - начинается статья, - предельно желательное состояние человека, характеризующееся избавлением от зла - как морального ("порабощённость греху"), так и физического (смерти и страдания), полным преодолением отчуждения и несвободы. Спасение выступает как конечная цель религиозных усилий человека и высшее дарение со стороны Бога".
Что ж, содержание понятия передано точно, но мало раскрыто, что объясняется с одной стороны самоочевидностью его, с другой - условиями лапидарности всех статей энциклопедии. Попробуем немного раскрыть содержание, обратив внимание на два слова (я их подчеркнул): "желание" и "конечная цель". То и другое относится, очевидно, к человеческой жизни. Я желаю чего-то, что выступает как конечная цель моих жизненных усилий, т.е. моей жизни как таковой. В основе всякого желания лежит неудовлетворённость существующим положением. Если я желаю согреться, значит мне холодно. Если я желаю обрести цель жизни, значит я сознаю свою жизнь бесцельной. В обыденном словоупотреблении поиск жизненной цели называется поиском "смысла жизни" (о том, что это законная замена, мы рассудим далее). Вечная проблема: "смысл жизни". Есть ли хоть один человек, который хоть раз в жизни не задавался одним из таких вопросов:
Есть ли жизнь - бессмыслица, т.е. никчемный процесс естественного рождения, расцветания, увядания и смерти человека, как и всякого другого органического существа? Оправдано ли, имеет ли разумное основание наше настойчиво возникающее самоощущение, что мы родились "не даром"? Что мы призваны осуществить в мире что-то такое, что одновременно было бы и осуществлением самого себя, обнаружением нашего сокрытого "я"? Или всё это только отражение в воспалённом сознании той слепой страсти, которая движет и насекомым, гонит в огонь бабочку (как в индийских миросозерцаниях или у Шопенгауэра)?
Можно отмахиваться от этих вопросов, погружаясь с головой в будничные интересы, но жизнь уж так устроена, что совсем и навсегда отмахнуться от них не может никто. Причём, когда эти вопросы встают перед человеком, - это не шутка. Человек ясно сознаёт, что это не "теоретические вопросы", не предмет умственной игры, это вопросы самой жизни: быть или не быть. Вспомним Толстого с его Исповедью или "Странника" Пушкина. А Чехов где-то описывает маленького человека, всю жизнь погружённого в свои дела, интриги, заботы - и вдруг ночью просыпающегося в холодном поту. Что случилось? Ужасное: жизнь прошла, и её при этом небыло, ибо не было в ней смысла.
Распространена страусова политика в отношении к этому вопросу. Она сводится к "принципиальному" отказу обращать на него внимание, ибо этот вопрос "проклятый и неразрешимый". Совершенно очевидно, что "принципом" отказа здесь выступает не мнимая неразрешимость вопроса, а лень, умственная слабость или нечувствительность к серьёзности проблемы.
Другое отношение аналогично предыдущему: "живи пока живётся". А если "не живётся"? Ведь в этом-то и вопрос, что "не живётся". Да и не хочу я, чтобы "жилось" само по себе, как у навозного жука. Я хочу жить.
Так или иначе вопрос стоит, порождает споры, философии, самоубийства, - и тщетны надежды подменить его суррогатом в виде компенсации суетными делами и мыслями.
Издавна вопрос о смысле жизни (т.е. о спасении) ставился в форме "Что делать?" Это очень интересный в логическом плане вопрос. Наиболее определённый и разумный смысл он имеет, когда ставится предельно конкретно, т.е. когда ищется путь или средство к заранее намеченной цели (Что делать, чтобы добиться богатства? Чтобы завтра не проспать? и т.п.). Но, разумеется, этот смысл вопроса не имеет ничего общего (кроме формы) с тем смыслом, какой в него вкладывал, например, Чернышевский. Здесь уже этот вопрос тождествен с вопросом о смысле жизни. Это не вопрос о средстве к достижению определённой цели, а вопрос о самой цели жизни и деятельности.
В такой постановке логически вопрос "Что делать?" может иметь два направления:
а) индивидуальное: "что мне (или нам) делать, какую цель (или ценность) я должен избрать для себя в качестве определяющей мою жизнь?". Здесь молчаливо допускается, что есть некое множество целей и соответствующее ему множество личностей, и речь идёт о том, чтобы каждый (я) попал на надлежащее место первого множества (молодой человек спрашивает: "что мне делать?" в смысле "какую цель мне избрать?: стать врачом, музыкантом или физиком?"). Т.е. это вопрос самопознания, призвания, роли, которую мне уготовала природа или Провидение. Вне сомнения здесь остаётся наличие самой иерархии целей и их общее содержание. Такой вопрос не приводил ещё к самоубийствам. Интересующий нас вопрос не таков.
б) универсальное: когда я ставлю вопрос не о том, что мне лично делать, а о том, что нужно делать вообще всем людям. Жизнь, определяемая стихийными силами и процессами, бессмысленна: что нужно делать, как наладить жизнь, чтобы она стала осмысленной, чтобы в ней появилась осознанная цель? Каково то единственное дело, общее для всех людей, которым осмысляется жизнь вообще и моя жизнь в частности?
В ином выражении: что делать мне и другим, чтобы спасти мир и тем, наконец, оправдать свою жизнь?

Две предпосылки такого вопроса:
1) Мир в его эмпирическом бытии бессмыслен: поток рождений и смертей, страданий, зла, ненависти; всякое простое вхождение в состав этих стихийных сил есть соучастие в бессмысленном хаосе, в силу чего и моя собственная жизнь есть лишь бессмысленный набор слепых внешних случайностей.
2) Человек призван сообща преобразить, спасти мир, устроить его так, чтобы его высшая цель была действительно осуществлена в нём.
И вопрос, т.о. состоит в следующем: "как переделать мир, чтобы осуществить в нём абсолютную правду и абсолютный смысл?"
Т.о. человек ощущает всем существом, что нужно не "просто жить" (т.е. как щепка уноситься течением времени в бессмысленном водовороте бытия), а жить для чего-то.

Так для чего же? Здесь несколько ответов. Самый распространённый и примитивный: "жить для улучшения политических и социальных условий жизни народа, устранить несовершенный настоящий строй и ввести новый строй, обеспечивающий царство правды и счастья на земле и тем вносящий в жизнь истинный смысл". С какой великой настойчивостью, страстностью и самоотверженностью калечили люди свою и чужую жизнь для достижения этой цели!
Другой, логически родственный первому, ответ: "делать не внешнее дело перестройки мира, а делать внутреннее дело "нравственного совершенствования". Бессмысленность мира можно заменить осмысленностью, если каждый человек будет стараться жить не слепыми страстями, а "разумно", т.е. в согласии с нравственным идеалом. Это толстовство и подобные виды протестантизма. Цель этого "внутреннего дела" та же, что и "внешнего": внесение в мир нового порядка, новых способов жизни, которые "спасают" мир. Часто эти порядки мыслятся чисто эмпирически: вегетарианство, непротивление, земледелие и т.п.
Другие ответы на вопрос "Что делать?" подобны, но менее распространены (новые колдовские религии типа теософии, антропософии, увлечение йогой и т.п.). На чём здесь основано убеждение в возможности спасения мира? Ещё раз взглянем на две предпосылки поставленного вопроса. Если эмпирическая жизнь, как она есть, насквозь бессмысленна, то откуда в ней могут взяться силы к самоисправлению? Одна из предпосылок гласила: такое осмысляющее начало - человек, его стремление к совершенству (гуманизм революционный, нравственный или мистический). Но что такое человек и какое место он занимает в эмпирическом мире? В чём гарантия, что человеческие представления о добре и совершенстве истинны?
Не забудем, что человечество в течение всей своей истории стремилось к совершенству, но не воплотило его в эмпирическую реальность. Почему мы уверены, что мы будем умнее других, и у нас всё получится? Не говоря уже об относительной ценности всех планов "спасения", мы вправе усомниться и в пригодности самого человеческого материала "спасителей" (всех этих Наполеонов, Мао, Толстых, мадам Блаватских и Штейнеров). Как правило, это люди, в своей слепой гордыне безмерно преувеличивающие свои умственные и нравственные силы.
Но пусть, пусть мечта о всеобщем спасении человеческими силами осуществима. Когда-то все люди будут счастливы, добры и разумны. Ну, а все сошедшие в могилу, для чего все они жили и живут? Для подготовки грядущего блаженства? Но неужели можно признать осмысленной мою роль навоза для будущего поколения? Человек, употребляющий навоз на своём огороде для себя, конечно, поступает осмысленно, разумно, но человек в роли навоза вряд ли может чувствовать себя удовлетворённым и своё бытие осмысленным.
Ведь мы хотим обрести смысл, присущий нашей собственной, а не какой-то чужой жизни. Жизнь раба, конечно, осмысленна для рабовладельца и для цели его обогащения, но как жизнь для самого раба, носителя живого самосознания, она абсолютно бессмысленна, ибо целиком отдана на служение цели, которая сама в состав его жизни не входит.
Так неумолимо встаёт дилемма: одно из двух: или жизнь в целом имеет смысл - тогда она должна иметь его в каждое мгновение, для всех поколений и для каждого живого человека, независимо от возможных изменений в будущем; или этого нет, и наша жизнь бессмысленна, и всё гипотетическое грядущее блаженство не в силах искупить её бессмыслицы. Либо смысл есть - раз навсегда! либо его нет - тоже раз навсегда!
Что до спасения мира человеческими силами, то тут не надо много и размышлять, чтобы понять: Мюнхгаузен не может вытащить себя за волосы из болота. Как часть и соучастник эмпирического мирового бытия, человек не может сделать такого дела, которое спасало бы его и придало смысл его жизни. Т.е. вторая предпосылка вопроса "Что делать?" оказывается насквозь и принципиально бессмысленной.

Выводим:
1) "Смысл жизни" (есть он или нет его) должен мыслиться как вечное начало: всё, что совершается во времени, будучи частью или отрывком эмпирической жизни, не может обосновать её  смысла.
2) Всякое дело, которое делает человек, есть производное (функция) от человека же; "смысл" же человеческой жизни должен быть чем-то, что не зависит от человека, но напротив, быть тем, от чего сам человек должен отталкиваться в своей деятельности, т.е. быть единой, неизменной, абсолютно-прочной основой его бытия (Дайте мне точку опоры, и я...).
Запомним эти выводы на дальнейшее.

Все дела человека (и великие, и малые) ничтожны и суетны, если он сам ничтожен, т.е. если его жизнь по существу не имеет смысла. И поэтому, если смысл жизни (если он есть) обязан осмыслить и жизнь и все дела человека, то наоборот, никакое дело не может осмыслить человеческой жизни.
Хлопочет ли человек о богатстве, славе, любви, о куске хлеба на завтра, или он хлопочет о счастье и спасении человечества, - его жизнь одинаково бессмысленна: только в последнем случае к общей бессмыслице присоединяется ещё и лживая иллюзия, искусственный самообман.
Так "Что же делать, чтобы спасти мир и осмыслить свою жизнь?" Единственный разумный ответ: "Ничего, т.к. этот замысел не в силах человека". "Когда же наступит в мире день торжества счастья и смысла?" - "В этом мире? Никогда".  Завтрашний день в эмпирическом плане ничем не будет отличаться от сегодняшнего.

Единственная не иллюзорная постановка вопроса о смысле жизни "Что делать?" сводится не к вопросу о том, как мне спасти мир, а к вопросу, как мне спастись, т.е. приобщиться к началу (если оно дано; а если оно дано, то оно вечно и универсально, как мы уже выяснили), в котором залог спасения моей жизни. Что делать є Как мне жить истинной (данной) жизнью?
Единственное человеческое "дело" только в том и состоит, чтобы вне всяких частных, земных дел искать и найти смысл жизни. Но где и как?
Об этом в следующий раз.
Всего хорошего. Сердечный привет Сашуле, Дима.

Итак, прозвучал главный вопрос - о смысле жизни. Вопрос, от которого я просто отмахнулся в своем трактате об удовольствиях, когда единственный раз и приблизился к тому, чтобы его задать.
С этого письма наша переписка с Димулей вошла в новое русло, не разбегаясь во многие стороны, как раньше.
(продолжение следует)