Телефон

А. С. от всего сердца.
Он знал, что сейчас он выйдет на сцену, толпа будет задыхаться от потоков приветствий и восторгов, толпа будет довить каждое его слово, толпа будет прыгать, будет подпевать. Он знал, что рассчитанным движением он повернется после последней песни, нырнет за кулисы, а телефон будет молчать. Толпа будет бесноваться и просить его выйти еще раз, он, устало взглянув на свою команду, скажет «Ну, что ж. Пошли», а телефон будет по-прежнему молчать. И он выкрикнет в микрофон, нагнувшись к залу, последние слова о вере, надежде, любви, и еще один зал будет взят, и еще раз он докажет всем, чего он стоит, но только телефон будет молчать.
И когда все пойдут пьянствовать после концерта, со свеженькими подружками из свеженьких фанатов, он тихо убежит по черной лестнице, поймав по дороге понимающий взгляд гитариста, сядет в машину и попросит шофера отвезти его домой. Он будет сидеть в своей квартире, один на один со своей гитарой, будет курить и пускать колечки дыма, будет играть ту песню, ту единственную, которая могла бы нарушить молчание телефона, но так и не была написана. Он будет мурлыкать слова, а когда ему покажется, что песня готова, наваждение будет прервано телефонным звонком. Пьяный ударник спросит, можно ли ему заехать переночевать, так как его в очередной раз выгнала очередная подружка. Он мягко откажет, скажет, что, мол, уезжает сейчас, а под утро ему может самому понадобится квартира целиком. Ударник грубовато хохотнет, пожелает доброй ночи и станет названивать другим друзьям.
А он попытается вспомнить ту песню, но поймет, что уже забыл. Забыл то, ради чего ему и стоило писать музыку, стихи. Снова забыл, как бывало сотни ночей до этого. И телефон будет продолжать молчать, а друзья будут пить водку в каком-нибудь клубе, поливать шампанским весело смеющихся шлюх, и порой, вспоминая о нем, задумчиво смотреть друг на друга, прогонять женщин и произносить еще один мрачно-торжественный тост. А он, сидя на своем стуле будет терзать себя и струны гитары. Ему вдруг почудится, что его мобилка разливается трелью нот, он полезет в карман, но вспомнит, что отключил ее.
Наутро заедет директор, похмельный, но работоспособный. От него будет нести давешним перегаром и дорогими духами. Темные очки, портфель, длинный плащ. Он отработанным движением кинет на журнальный столик пачку свежих газет со статьями о вчерашнем концерте, где восторженные отзывы будут перемежаться с завистливыми осуждениями, потом включит компьютер, залезет в Inter-net, будет долго ползать по различным музыкальным сайтам, на которых, конечно, отзывы о концерте еще не появились, будет материться. Потом расскажет о сумме гонорара, на которую можно будет рассчитывать в следующий раз, а потом, внезапно оборвав свою мысль, спросит – сам-то как? Как твоя песня? А что ему ответить, директор и сам поймет, зачем еще лишний раз о чем-то говорить. Потом появится пиво, пройдет несколько часов, подъедет кто-нибудь из ребят и привезет водки. Все будут смеяться, делая вид, что ничего не понимают, а он будет смеяться, делая вид, что не замечает этого. К ночи все разъедутся, а кто-нибудь скажет – сегодня-то уж точно ты ее напишешь, а завтра уже пустим на студии в аранжировку, ведь так? Он улыбнется, он будет сам уверен, что сегодня он точно напишет эту песню, а потом зазвонит телефон.
Но он заснет, так как выпил лишнего, а наутро продолжит запись альбома, а песню напишет в другой раз.
И он шагает на сцену, с гитарой, в круг света, в нарастающий гул толпы. И когда он делает первый шаг, ему кажется, будто позади него призывно звенит телефонный звонок.