Трагедия

06.03.2002 г.                Г. Шатов


ТРАГЕДИЯ.


Трагедии бывают разные… Как и люди,  ну, например   –  черные, белые, красные. И приходят  неожиданно,  как гроза в маю. И никуда от них  не деться,  никуда не спрятаться.  Трагедия тебя стережет,  выслеживает.   Готовится исподтишка  удар нанести,  как предатель… 
Ее  гадюку  учуять,  упредить  если,  так   и соломки  б постелил, на то место где упасть придется.  Так  на беду  -  трагедия ни шуму,  ни запаху не издает.   Упырем кровавым крадется…
 
Вот так нежданно-негаданно  трагедия и случилась  с  шахтером   Васей  Налейкиным,  по прозвищу  НалейВась.   Ну,  как не наливать с такой  фамилией?  Вот  в любой кампании его виночерпием   и  выбирали.   И  весь вечер потом  -  «налей  Вась»,  ну  «налей Вась».   За гулянку так напросятся,  что на следующее утро   вместо   «Доброе утро»  -  «Налей Вась» друг другу желали.  Так  и  пристало  прозвище… 

А парень то  -  душа!  Проси чего хочешь  - не откажет.  На шахте всеобщий любимчик.
И надо такому случится,  что б именно с ним беда и  приключилась. Да  что  там сказать, не беда вовсе,  а целая трагедия.    

Хуже  всего  -  еще и в одиночестве застигла.  А   на   шахте   в одиночку   со стихией бороться ой как сложновато. Один на один.  Как в бою  с врагом  -  лицом к лицу. Не отойти,  не отступить.  Да и не в правилах.   Горняки  народ не робкий.  Потомственный.

Вот так -  с широко открытыми глазами,  не отвернувшись,  не дрогнув   и  встретил  беду подколодную НалейВась.  Только  молодецкое  сердечко со страху  ёкнуло: «Все!  Хана!». 

И  как  оборвало.  Конец.  Губы, в миг пересохшие,  прошептали всего одно слово: «Прощай».   
И ни надежды,   ни даже проблеска.  Просто одно слово: «Прощай». 

Кто уголек  хоть раз рубил,  тот знает  -  если надежду потерял,   то  пришел  тебе  «Конец – Золотые рожки».  А откуда ей,  надежде взяться,  если по звуку  уже  было все предельно ясно  -  ТРАГЕДИЯ!
И случилась она не с каким-нибудь  дедком   предпенсионного возраста,  а  с ним,  молодым,  еще толком  и любви то не знавшим,  Васей  Налейкиным.  И что с того, что  добрей  и   отзывчивей  не сыскать,  все едино.  Беда,  как говорится,  не  по  доброте  человека   выбирает. И  хоронись от нее,  не хоронись…   

Онемели ноги,   аж присел с  неожиданности.   Духом  то НалейВась   не слаб -   сопротивляется,   а  тело  не  слушается.  Ни рукой двинуть,  ни нагнуться.  Сам себе  говорит: «Не сдавайся!   Не все потеряно.  Еще можно спасти ситуацию. Можно что-то сделать»!   

А что здесь сделаешь?   Если ясно все как божий день… 
Показала судьбинушка   Ваську  козью рожицу…

Споткнулся  об камушек   парнишка.  Зазевался  по сторонам.   Равновесие потерял.  Закачался.   Махнул неуклюже  руками   и  скользнул вниз…      

Плюхнулся даже не сопротивляясь…
Пакетик…
Тормозок…
Праздник и надежда желудка…
Спасение от голодных мук…
Забота любимой мамы…

Все пошло прахом,  и разверзлась пред юношей земля, и  утеряна опора под ногами, и померк для него день…


НалейВась смотрел на безжизненный бумажный пакет  и  не верил глазам.  В нем   на земле,  прямо  посреди дороги,  лежала расколотая  от удара  стеклянная банка с баклажанной  икрой.  Как ласково ее называла мама  - «заморская».  Она готовила ее сама  для единственного сына,   который любил ее с самого детства  и  воспринимал, как праздник.  Тщательно уложенная в  пол-литровую банку икорка   не выдержала такого  непочтительного  обращения…   Клац!!!
«И нет больше Петрухи!  Абдулла зарезал»! -  как сказал бы товарищ Сухов.
 
Минутой молчания,  длившейся  целую вечность,  парнишка почтил память безвременно почившей в бозе   банки с икрой и  взял себя в руки.
 Горе горем,  трагедия трагедией,  а  жить надо было дальше.

Вася  аккуратненько  разорвал  пакет,  спасая то, что еще  можно было спасти.  Хлеб,  лучок,  колбаску.  На дороге, сиротливо,  как принцесса  в  лачуге бедняка,  лежала увенчанная короной из   разбившегося стекла,   кучка  баклажанной икры…
 
«Стёкла  надо убрать,  поранится кто может».

Сразу покинуть  место трагедии вселенского масштаба  Василий был не в силах.  Глаз так и прикован к,  вмиг ставшей бесполезной,  кучке икры.  Устроившись поудобнее, невдалеке от злополучного места,  совершенно без аппетита,   он  сел прикончить, кастрированный  Его Величеством  Случаем,  припасенный  обед. 

За  траурной трапезой его и застал   мимо идущий  горный мастер. Деловито проворчал: «Так, НалейВась,   кончай пузо набивать, пошли покажешь, что ты по наряду сделал».

А парень на лицо  сам не свой,  бредет еле-еле.  У жениха в шестой раз покинутого  очередной невестой вид  не в пример  бодрее.    Гаврилыч,  которого на шахте все звали Батей,  сразу понял,  что здесь что-то неладное: «Что, малыш,  нахмурился,  нос повесил?  Случилось  чего?  Говори,  не топчи  в себе».


Они как раз поравнялись  с местом  недавней трагедии  и  НалейВась,  голосом  обманутого  еврейского  раввина  полного благородного  негодования   произнес, указывая на кучку икры:
«Батя,   ну  ты    глянь, что за люди у нас на шахте есть!   Это ж надо - нагадить прямо посреди заезда! Скотина бессловесная  и то понятие  какое имеет  -  место выбирает. А это нелюди какие-то». 

Нагнулся,  мазнул  мизинцем  по икре, отправил в рот и добавил:  «Ты глянь,  Батя,  глянь,  совсем еще  свежее...  Тёплое…

Он гад еще где-то рядом,   далеко не мог уйти…»
 
Мастер сначала оцепенел на манер древнего грека,  увидевшего медузу Горгону,   а  потом  облевал все углы   в  радиусе  двадцати метров…
Выехал  нагора  и  в эту смену  не интересовался ни нарядами,  ни планом…

Работа в тот день на шахте застыла  и  из нее,  как  из утробы   исполинского зверя,   доносились звуки  на поверку оказавшимися   дружным   шахтерским  смехом…

******

На следующий день НалейВась, окруженный  сияющим  нимбом  лучшего шутника  на шахте, попытался зайти в нарядную.  Гаврилыч,   увидев его, судорожно дёрнулся, позеленел, и, зажимая рукой рот, выдавил: «Уйди, уйди отсюда, чтоб я тебя не видел»!
И уже через  бригадира передал приказ в нарядной не появляться  ближайшие полгода…

Трагедия,   она  в одиночку не ходит…