Несчастный продолжение 3

Казалось, собравшиеся были безмерно рады видеть друг друга наяву, и даже старались продемонстрировать свои стройные тела, вставая с мест и прохаживаясь между кресел, чтобы поздороваться за руку, а то и обняться.
Представляя своего подопечного, Эйни говорила по-русски, и, видимо, весь зал воспринимал язык как родной, так как не требовалось никакого перевода.
- Этот уважаемый человек, Вячеслав Иванович Литягин, попал к нам из далёкого прошлого. Мы выращивали оплодотворенные яйцеклетки человека  в лаборатории, где работают  Круг, Тими и Жур. Это была обычная практическая работа в точном соответствии с предначертаниями Творца. Обычно в год у нас появляется около ста малышек, и это пока вполне достаточно для пополнения  интеллекта Цивилизации. В частности, в моей работе о перспективах развития общества в эпоху разрешения основных противоречий, требуется не менее десяти новых умов. Однако случай с этим уважаемым человеком - особый. Дело в том, что он возник на свет не малышом, а вполне оформившимся как духовно, так и физически  двадцатипятилетним мужчиной. Это обстоятельство представляет исключительный интерес: сможет ли мозг Вячеслава Ивановича адаптироваться к новым условиям,  вобрать в себя информационный поток девятисот тысячелетий, или  не сможет. Кроме того, нас будет интересовать единичный ли это случай, и, если нет, то как следует поступать, если подобное повторится. Со своей стороны мы будем делать всё, чтобы помочь уважаемому Вячеславу Ивановичу освоиться в новых для него  условиях.
Когда Эйни предоставила слово своему подопечному, Литягин вдруг заволновался: конечно, хорошо бы одеть по такому случаю костюм и галстук, да еще, если б поставили трибуну... Но, делать нечего: он встал со своего кресла, одернул  и без того хорошо сидящую на нем спортивную куртку, и, не зная куда деть руки, оперся пальцами о край низенького полированного стола. В этом полусогнутом положении, мучительно вспоминая на ходу все свои выступления перед публикой,  он обратился к собравшимся, несмотря на то, что было раннее утро:
- Добрый вечер, уважаемые господа!
По залу пронеслось оживление, послышался сдержанный смех.
- Простите... утро. Конечно же утро,- глупо заулыбался он,- Очень рад приветствовать вас здесь, в Центре... Думаю, что ваша очаровательная коллега права в том, что мне очень повезло, что я тут с вами... Я был очень впечатлён таким приёмом и надеюсь на плодотворное сотрудничество. Конечно, жизнь у вас тут совсем не такая, как у нас...   У нас, конечно, интереснее... Но и мы всегда стремились, стремимся, и - не сомневаюсь - будем стремиться работать, не... прикладая (он опять оговорился) рук,  для того, чтобы изменить нашу жизнь к лучшему...
Он сделал небольшую паузу, чтобы понять реакцию зала на произнесённое, но так ничего и не разобрал. Пожирая глазами тела всех присутствующих женщин сразу, он понёс дальше:
- Так же самое, мне очень интересно было бы общаться с вами. Хотелось бы, чтобы такой же интерес вы проявили и ко мне. Теперь несколько слов о себе. Я родился в тысяча девятьсот сорок седьмом году в семье рабочего... Детство у нас трудное было, послевоенное... вот... не хватало еды, одежды и обуви... вот... Но, мы очень верили, что лучше будет и стремились улучшить жизнь... вот... Государство для нас всё делало: учились и лечились бесплатно, отец и мать на заводе работали... А мы вот такие выросли... как вы видите. Чем богаты, как говорится, тем и рады... Вот... После школы поступил  в институт по химической специальности... но работал, в основном, на общественной... так вот... общественной стезе... и по ней, как говорится, и пошёл. Последнее время работаю... работал генеральным директором предприятия «Компонент», куда, собственно, мальчишкой привёл меня отец. Я женат, имею двух дочерей и... жену... соответственно. Если у вас есть вопросы ко мне, то готов на них ответить.
Настороженную тишину в зале нарушил один из присутствовавших:
- Скажите, а какой же была цель вашей жизни?
Привыкший   на публике с кондачка лепить ответы  на самые  причудливые вопросы, Литягин даже не засомневался:
- Как это «какой была цель моей жизни»? Самой прямой и была: обеспечить будущее своих детей.
- Вы хотите сказать, что стремились сделать жизнь лучше только для своих дочерей?
- Конечно!
- Но, разве могут жить счастливее вас дети в несчастном обществе, где властвуют деньги и стоимость?- раздался в другом конце зала женский голос.
Гендиректор подумал, что в зале собралась публика левой ориентации, и быстро перестроился на нужный лад.
- А! Вот мы-то как раз и хотели  обо... обобществить всё производство и распределять каждому по его потребностям. Мы, дорогие товарищи, достигли в этом немалых успехов. Я уже говорил, что  у нас было бесплатное образование и бесплатное здравоохранение, но государство  обеспечивало нас еще и жильём... так что много чего достигли. Общественное у нас всегда было выше личного. Так что... даже опытом можем поделиться...
В зале опять почувствовалось оживление. Послышался тот же мужской голос:
- Если вы хотели распределять - как вы говорите - каждому по потребностям, то само это распределение подразумевает в обществе неравенство, так как кто-то должен определять потребности и распределять, а кто-то - получать по потребностям. Вы считаете такое общество счастливым?
Литягин напрягся, заподозрив в вопросе подвох.
- Конечно... но не совсем,- неопределенно сказал он,- Но.. куда от этого денешься...,- и также неопределенно замолчал.
- То есть, вы хотели  быть в числе распределяющих и быть более удачливым, чем другие?- не унимался мужской голос.
- Ну... в то время, конечно... должен же был кто-то делать людей счастливыми.
- Но ведь можно было делать людей счастливыми, не обладая таким богатством, как у вас, не так ли?
- Какое у меня богатство, что вы! Я заполнял декларацию. Всё в соответствии с законом, так что...
- Однако же вы, пользуясь своим положением, могли обеспечить себя лучше, чем другие, причём, делали это почти всегда за счёт других. После этого вы нас уверяете, что стремились создать счастливое общество. Как же вам верить?
- А вот так, безоглядно и верить! И верили нам безоглядно! - быстро раздражаясь, озлобленно заявил гендиректор,- И не допрашивайте меня, молодой человек,- поучительно добавил он, вглядываясь в зал,- у нас тут встреча, а не допрос.
Эйвана была вынуждена вмешаться, сделав своему сотруднику мысленное замечание: «Не серди его, Круг. Не то останется неприятное впечатление от встречи. Нам еще работать с ним». «Увидишь: этот мерзавец еще даст нам жару!»- отозвался ей Круг. - «Тем более, не надо его раздражать»! - «Конечно, Эйни. Видимо, ты права».
Тем временем, не включившаяся в этот разговор Тими спросила:
- Скажите, уважаемый Вячеслав Иванович, вы говорили нам, что стремились сделать счастливыми своих дочерей, да? Однако, как нам стало известно в ходе изучения жизни вашего семейства, после вашей смерти они не были счастливы. Татьяна пристрастилась к наркотикам и через два с половиной года умерла от передозировки, а Нина вела беспутную жизнь, промотала всё ваше наследство и погибла в 2020 году вместе с мужем и сыновьями в собственной квартире в результате пожара, после очередной попойки. От переживаний ваша жена, Елена, попала в сумасшедший дом, где  вскоре, уже в почтенном возрасте, покончила жизнь самоубийством. Вы никогда не задумывались о возможных последствиях вашего невнимания к собственной семье?
«Тими, ты с ума сошла! Разве можно давать ему такую информацию без  предварительной подготовки!» - воскликнула Эйвана мысленно. «Ничего, ничего. Всё равно надо будет вводить его в курс дела. На публике он спокойнее это воспримет»,- отозвалась решительная Тими. - «Ты всё испортишь, Тими! Он только озлобится еще больше».
Действительно, реакция Литягина на прозвучавший вопрос оказалась чрезвычайно резкой.
- Знаете,- заявил он,- Вы не рассказывайте тут мне того, чего не знаете. Дочь... жена, понимаешь... Так же самое, вы ещё деда моего сюда приплетите. Он  в НКВД работал, и там же и был расстрелян... вот... Ну, и что? Что теперь ни жить, ни работать, что ли?  Как ваша фамилия? Я буду подавать на вас в суд за вмешательство в частную жизнь. Всё. Считаю нашу дальнейшую встречу нецелесообразной, в самом деле...



VII

Всю последующую неделю Эйни вместе со своими соратниками - Кругом, Тими и Журом обсуждали как лучше и быстрее вывести мозг Литягина  из первобытного состояния.    
Уровень умственного развития гендиректора был сравним разве что с разумом неандертальца в эпоху освоения космоса, причём, восприимчивость его сознания оказалась на порядок ниже детской.  Чувствовалось, что он,  понимая, что попал в нестандартную  ситуацию, всё время ждёт, авось случится ещё одна, подобная, и жизнь его опять потечёт своим чередом, также как и в конце двадцатого века, и всё станет привычным и понятным - стремление к власти, деньгам и наживе снова станут его жизненным  кредо, путеводной звездой; а деление людей на союзников и соперников - непременным условием психологического комфорта.
Поняв свою оплошность, Тими стала более осторожной и предлагала теперь на время вообще оградить Литягина от всяческих контактов, в то время как Жур, наоборот, был противником изоляции подопечного. Круг предложил смоделировать  Вячеславу Ивановичу привычную для него  виртуальную среду, однако после обсуждения решили до поры этого не делать, так как такая мера, конечно же, не способствовала адаптации  сознания этого человека и могла быть применена  только как крайняя, в случае реальной опасности.
Вячеслав Иванович, кажется, был удовлетворён тем, что его вскоре вернули в созданную для него резиденцию, состоящую из привычного собственного кабинета и прилегающих апартаментов. Здесь он чувствовал себя более уверенно и безопасно. В кабинете выделили специальное место для занятий, где разместили мощный компьютер с информацией по истории планеты, культуре и обычаях народов, о постепенном слиянии наций, обо всех научных открытиях Человечества, случившихся со времени внезапной кончины гендиректора,- всю, какую только возможно, информацию он мог теперь получить практически не сходя со своего любимого кресла.
Эйвана занималась с ним каждый день по восемь часов с небольшим перерывом для еды. Утром и после обеда Литягину пришлось принуждённо давать физическую нагрузку, чтобы не поправлялся и сохранял облик человека. Эйни и ее друзья старались, чтобы любые занятия не были для их подопечного в тягость, подавать материал интересно и просто, и вести себя по-дружески, без гонора.
Гендиректор постепенно втягивался в такую жизнь, безропотно глотал информацию из компьютера, слушал комментарии Эйни, отвечал на вопросы  Жура, участвовал в ситуационных занятиях с Тими и Кругом, гонял в теннис и футбол с сотрудниками Центра Новых Явлений. Казалось, что он неплохо на своём уровне усваивает материал, однако исследования показывали, что мозг его очень слабо адаптируется и никак не может выйти на следующую ступень своего развития - готовность к медитации и самостоятельному моделированию.
Одной из наиболее сложных преград в освоении Литягиным новой жизни были его устоявшиеся представления о сексе. Он не оставлял без своего мужского внимания ни одну сотрудницу Центра и безудержно домогался до каждой. Однако все усилия его были тщетны, так как  сотрудники (независимо от того в женском или мужском обличье они пребывали),  общаясь с подопечным Центра, по совету Эйни предусмотрительно выставляли психологическую защиту. От этого гендиректор  становился  всё более раздражительным, озлобленным и упрямым, вёл себя глупо,  часто напивался в одиночку по вечерам и, ложась спать, бормотал страшные ругательства. В конце концов этот  психологический дискомфорт   стал отрицательно влиять  на эффективность учебных занятий.
Эйни относилась с пониманием: конечно, далеко не все люди его времени могли владеть собой настолько, что их физиологические потребности не влияли бы на рассудок. Безусловно, Вячеслав Иванович  не принадлежал  к числу  людей с сильной волей, это был обычный средний гражданин, потворствующий своим слабостям, и  требовать от него отказаться от секса было бы неразумно. Поэтому решено было сделать так, чтобы он, всё же, не был лишён удовольствия общаться  с женщинами. Каждый месяц  ему стали давать возможность поразвлечься с какой-нибудь виртуальной подругой, которую он  не отличал от настоящей.
Сложнее было втолковать Литягину новый уклад жизни обитателей Земли, связанный с их способностью изменять свой пол и регулировать возраст. Он категорически отказывался признавать, что нет женщин и мужчин, а есть люди; и что нет смерти, а есть жизнь. Это было гендиректору еще не по уму.
- Как же? Ведь вы же женщина! - говорил он, уставившись на Эйни,- Вы женщина, поэтому не можете быть мужчиной, - Так же самое, как я не могу быть женщиной, потому что я мужчина.
- Что касается вас, это бесспорно,- возразила Эйни, обретая свой  мужской    облик , -  Что  же   касается    меня   -   сами  видите.
Думаю, что и вы со временем сможете изменять свой  пол,- добавил он своим уже совсем мужским баритоном,- Я знаю, в ваше время требовалась хирургическая операция, да и то женщина и мужчины получались несовершенными, и вообще это было похоже на уродство.  Сейчас такое преображение зависит разве что от настроения и целесообразности...
Литягин, что называется, отпал. То есть, он, конечно, некоторое время пытался сделать вид, что ничего, собственно, не произошло - эка невидаль, на своём номенклатурно-опытном веку он знавал и не такое! Но, гендиректор отпал. Будто втиснутый в своё кресло, он сидел, глазел на Эйни и не мог вымолвить ни слова. После продолжительной паузы он, наконец, закашлялся  и вымолвил:
- Ну, знаете! Этого я от вас не ожидал!
- Я представляю!- засмеялся Эйни.
Гендиректор встал и, к своему удивлению, смог приблизиться к Эйвану и даже дотронуться до его крепкого плеча - тот специально снял,  психологическую защиту. Содеянное исследователем казалось Литягину глупым и не смешным, он никак не ожидал, что окажется в царстве трансвеститов, которые хотят сделать из него себе подобного.
- Знаете,- вымолвил он, судорожно вздохнув,- я никогда в жизни не хотел быть женщиной.
- В самом деле? И, даже если бы вы родились во второй раз?
- Да, хоть в десятый. Никогда!
- Очень жаль. Очень жаль. Ведь мужчина, который никогда не был женщиной, и женщина, которая никогда не была мужчиной, не в состоянии друг друга полностью понять. Это мешает человеческим  взаимоотношениям, не говоря уж о том, что чувство истинной любви между такими людьми невозможно.
- Что же, вы меня теперь будете... как его... кастрировать? - обреченно спросил Литягин.
Эйни рассмеялся так, как давно не смеялся.
- Послушайте, Вячеслав Иванович, - сказал он, несколько успокоившись, - никаких физических воздействий к вам мы, конечно, применять не будем. Но, поверьте: до тех пор, пока вы сами не захотите подняться над своими собственными устоявшимися воззрениями, вам будет очень сложно. Творец никого не принуждает быть мужчиной или женщиной, это зависит от личного желания каждого. Но, вы же должны стать более совершенным, чем вы есть. Вы должны, в конце концов, стать равным всем нам. Вы должны приносить пользу Творцу, обществу, наконец! Каждый ум у нас на счету, каждым мы дорожим! И, если вы не соберёте всю свою волю в кулак, вы не сможете быть самостоятельным, самостоятельно выбирать жизненную цель, рожать и воспитывать детей, иметь друзей и соратников, просто полноценно жить в современном обществе!
Пройдясь бесцельно по кабинету, передвинув зачем-то стеклянную пепельницу на полированном столе, гендиректор вновь упал в своё кресло.
- Скажите... как вас теперь звать-то...
- Как и прежде. Эйни.
- Скажите, Эйни, а сколько времени мне придётся вот так вот... жить?
- Это зависит прежде всего от вас. Если вы обретете цель, то даже не будете задаваться этим вопросом, и будете жить столько, сколько сочтёте нужным.
- А можно вернуться в прошлое и доделать то, что не доделал? Я слышал, что есть какое-то там место, где... как его... где время и пространство меняются местами. Можно, а?
- Навряд ли. Да, и зачем вам это нужно? Вы же сами, как представитель коммунистической партии, так стремились к обществу социальной справедливости, в котором будет осуществляться принцип «от каждого по способностям - каждому по потребностям». Так вот оно, ваше желанное общество! Вот: вы достигли этой цели, вы находитесь в этом обществе. Здесь нет не только социальных, но даже и биологических противоречий, нет сильных и слабых, бедных и богатых, нет товаров и стоимости! И, в то же время есть всё, что вы бы только ни пожелали на благо общего развития, на благо Цивилизации! Вам осталось только подтянуть свои способности до необходимого уровня. Вы сами должны сказать себе, что можете это сделать!
Литягин не мог ничего ответить. Он сидел в кресле напротив Эйни и прятал от него взгляд.
- Ну, хорошо,- как будто решился исследователь ,- Надевайте свой шлем, пока еще сами не способны к медитации. Я постараюсь поднять вас навстречу Творцу. Надеюсь, Он не отвергнет вас хотя бы  в таком - виртуальном - виде.
Литягин  охотно одел  свой  шлем для виртуальных просмотров, в котором, прячась от действительности, он мог снова оказаться в прошлом, или увидеть что-нибудь занимательное. Эйван плотно взял его за запястье. 
То, куда повёл исследователь, поразило  даже скудное воображение гендиректора.  Он не дышал. Казалось, будто тело его так и осталось прижатым к креслу вместе со всем  нелепым и недобрым, что копилось в нём с детства. Меж тем, всё лучшее, непорочно-чистое,  что еще слабо теплилось в его развращенной и огрубевшей душе, настойчиво ведомое исследователем, неудержимо устремилось ввысь, навстречу  светлому потоку, нисходящему на него от семи ослепительных пирамид. Сотканные из бессчётного множества сверкающих всеми цветами радуги крестиков, пирамиды множились, окружали, наполняли, подавляли  и  манили к себе мощью бесконечно живого и острого чувства, не сравнимого ни с одним из когда-либо испытанных. Он весь растворился в этом вопиющем потоке: здесь было и от детской любви, и от духовной гармонии, и от сладкой свободы, и от безмерного счастья, и от искренней радости, и от благородных устремлений, и от подлинного раскаянья; и в этом, льющемся со всех сторон, чувственном  хоре  ясно слышалось громовое: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец... первый и последний... Который есть и был и грядёт, Вседержитель». И тут он осознал, что` есть Вечность, и что мизерность его трепетной душонки не может влиться в Её беспощадную поступь, как бы ни желал он это сделать.
Это было выше его сил. Гендиректор захлебнулся в избытке давно забытых ощущений,  мгновенно устал и захотел вернуться.
- Крепитесь,- послышался голос исследователя ,-  Понимаю, вам трудно. Здесь больше семисот биллионов энергетических полей, воздействующих на вас от конца Света и начала Мира, от каждого когда-либо живущего.  Вы должны выдержать всё это. 
Однако сознание отказало Литягину.
После неудавшейся медитации гендиректора пришлось два дня откачивать, так как он едва не получил инсульт. Всё это время Эйни, чувствуя себя виноватым, почти не отлучался от  постели своего подопечного, стремился скорее вывести его из кризисного состояния. Причём, из-за несоответствия старым биологическим структурам новые методы лечения не действовали. Пришлось в Центре Развития откапывать древние, на что ушло несколько лишних часов, и сотрудники лаборатории уже начали опасаться за жизнь Вячеслава Ивановича.
Однако всё как будто обошлось.
Расчёт Эйвана на то, что полученная гендиректором психологическая встряска ускорит процесс его адаптации, все-таки не оправдывался, хотя внешне подопечный стал более сдержан, убавил свои амбиции, присмирел, и, кажется, осознал необходимость постоянной работы над собой. Эйни стал приглашать его к себе домой, в Долину Гейзеров, где Вячеслав Иванович сдружился с Андиной и проводил с ней время за компьютером и на прогулках, и даже начал делать успехи, мог уже обходиться без шлема. Поначалу Анди относилась к своему новому знакомому недоверчиво, но постепенно они сдружились. Точнее сказать, девочка бескорыстно привязалась к нему, как привязываются дети к домашним кошкам, или собакам, при этом стремятся их обучить тому, что знают, или даже не знают сами. Между тем как у Литягина был свой расчёт: он думал, что сможет, войдя к ребёнку в доверие, выведать у Анди что-нибудь такое, что бы приблизило его к заветной цели - возвращению в свою прошлую жизнь, где осталось столько неотложных дел.
Анди  очень живо интересовалась жизнью Литягина, ведь для нее он был не каким-нибудь игрушечным, виртуальным, а настоящим, подлинным человеком из прошлого, и это она очень ценила, и даже гордилась перед своими сверстниками, что ее новый друг - живой свидетель истории. Несколько раз Эйвана возила ее в гости в резиденцию гендиректора в Центре  новых явлений, где Анди очень подробно расспрашивала о том, как была устроена его жизнь, как работало предприятие, какими были его жена  и  дочери, соседи и сослуживцы. Она откопала кучу материалов в Архиве Творца об этой прошлой жизни своего нового приятеля и демонстрировала их для него,  Эйни и Никка в «домашнем  кинотеатре».
Литягин с удовольствием смотрел всё это, предаваясь ностальгическим воспоминаниям. Вячеславу Ивановичу и невдомёк было, что девочка готовит ему сюрприз.
Однажды, когда они отдыхали на берегу озера после виртуальной ловли крокодилов в древней реке Амазонке, Анди спросила его:
- Послушай, Слав,  ты так всегда быстро устаёшь?
В самом деле, игра была  тяжёлой. Сопровождаемые группой местных проводников, чёрных аборигенов, они продирались сквозь джунгли к какому-то водоёму. Приходилось активно работать руками, ножом, пробивая себе путь в зарослях, прыгать со скал, переправляться через ущелья, бегать от диких зверей, спасаться от гнусов, тащить на себе тяжеленное оснащение. Однако физическая нагрузка была несравнимо легче психической. Литягин буквально изнемог от постоянного чувства опасности, поджидающего на каждом шагу. Конечно, он знал, что, если сорвётся в пропасть, или попадётся в лапы тигру, это будет означать не более, чем конец игры; но критические ситуации казались  настолько подлинными, пасти пресмыкающихся такими чудовищными, а вероятность быть покалеченным так ужасна, что игра стала напоминать кошмарный сон.
- Ничего я  не устал, Анди, - ответил он, стараясь быть бодрым.
- Нет, мне кажется, ты устал, но не от того, что трудно ходить, или прыгать, а от чего-то ещё,- настаивала девочка.
- Я устал от страха,- признался Литягин.
- От чего?
- От страха. Боюсь быть съеденным твоими крокодилами, - попытался отшутиться он.
Полные детского любопытства глаза Анди  в упор смотрели на гендиректора.
- Ты боишься за свою жизнь?! Но, это же игра
- Мало ли что игра... игра... Всё равно, страшно.
- Но, Христос же подарил вам жизнь вечную! Почему же ты боишься?
- Как тебе объяснить, Анди? Боязно. И всё...
Анди обняла его за шею, и от неожиданного соприкосновения с этой  непосредственной  детской лаской Литягин чуть не заплакал: точно так обнимала его Таня, когда была маленькой и они играли вместе, а Нина при этом страшно ревновала и дулась на сестру. Подумалось: какие были хорошие маленькие девочки, и как так получилось, что в суете каких-то незначительных, повседневных дел, направленных вроде бы на благополучие семьи, он не смог отплатить им за эту чистую любовь предельно просто - без машин, квартир и побрякушек -, взаимностью! Быть может, тогда бы  и Таня и Нина прожили бы отпущенные им годы менее комфортабельно, но более счастливо...
Почувствовав боль и раскаянье в  глазах своего нового приятеля,  Анди поспешила его успокоить:
- Ничего, Слав, вот увидишь - всё будет хорошо!



VIII

Литягин никак не мог сообразить, где он и что с ним. Потом дошло, что он лежит  в собственной постели один. Жена, видно, ушла на  работу. Так и есть - на тумбочке  записка. Он приподнялся на локтях, приблизил к глазам  бумажку и прочитал: «Я на работе. Звонил Толкушин. Завтрак в холодильнике. Нина на занятиях. Таня спит, не буди!». Пропитанному парами алкоголя, его мозгу потребовалось некоторое усилие, чтобы вспомнить, кто такой Толкушин, а следом - и всё, что ему привиделось этой ночью. Среди всей этой белиберды чётко усвоилось, что его собственный заместитель по хозчасти занимает какое-то ведущее положение в криминальном мире, а также, что с его подачи Мансур подсунул вчера три чемодана с фальшивыми баксами, которые он собственноручно вечером спрятал в камерах хранения железнодорожного вокзала, и, чтобы не забыть, записал шифры на клочке бумаги. Только вот, куда сунул он этот клочок,  никак не мог вспомнить.
Озабоченный этим обстоятельством, гендиректор                выкарабкался  с кровати, подошёл к шкафу и принялся обыскивать свою одежду. Однако поиски результатов не дали. Голова гудела, и очень хотелось «поправиться». Закутавшись в халат, он прошёл на кухню, тяпнул рюмочку «смирновки» и закусил кусочком лимона. Стало лучше: можно было соображать дальше.
Надо было как-то выкручиваться. Во-первых, следовало бы проверить, действительно ли в чемоданах  фальшивые доллары, или это всё приснилось. Судя по тому, что сумма немаленькая, Литягин почти не сомневался, что это - фальшивки. Поэтому, лучше бы к ним вообще не прикасаться, пусть так и лежат в чемоданах, пока их не выгребут с понятыми из камеры хранения.  Во-вторых, надо заявить в компетентные органы на Толкушина, чтобы на него свалить вину за случившийся взрыв в жилом доме. В-третьих, надо бы в ближайшей перспективе - по хорошему - сворачивать манатки и мотать за границу до лучших времен, иначе в период грядущих выборов ему житья не дадут конкуренты, и обязательно начнут «копать» это дело, - что-нибудь да раскопают!
Вошла Таня. Вид у нее бледный и замученный, под глазами круги, домашнее платье висит как на вешалке. Села за стол, налила в стакан кофе.
«Может, она действительно наркоманка?»
- Ты что, больна?- спросил Литягин.
- Да... нездоровится что-то. Ты мне дашь пятьдесят сегодня?
Вячеслав Иванович даже присвистнул.
- Не много ли? Может, двадцать? Как всегда?
Потом подумал: «Дать, что ли, ей фальшивую сотню на пробу? Ну, изымут так изымут - не страшно». Однако, решил не рисковать: вдруг по незнанию скажет, что у отца взяла; лучше уж послать на разведку водителя.
Дочь включила телевизор: «Заканчивается разбор завала на месте взрыва жилого дома на Песочной улице. На этот час спасатели извлекли из под обломков восемьдесят тел погибших... Органами Службы безопасности  по факту взрыва возбуждено уголовное дело.  Уже установлено, что террористы  использовали для своего преступного замысла вещество в несколько раз превышающее мощность тротила».
От страха в груди гендиректора защемило - вот-вот придут, арестуют, опишут имущество. Некогда он уже слышал этот репортаж, или это было во сне? А может, наоборот, никто и не подкидывал ему никаких фальшивок, и никакой Толкушин не мафиози, а обычный честный работник? На мгновение он вдруг потерял ориентир между реальностью и вымыслом, тем, что привиделось, и тем, что было наяву.
Дожевав завтрак, умывшись и побрившись, Литягин прошел в спальню, чтобы одеться, и тут обнаружил на полу, прямо посреди ковра, тот самый клочок бумаги с шифром камеры хранения. Как это он его не заметил, ведь буквально обыскал каждый закоулок? «Значит, всё это правда, а не сон»,- решил он с сожалением, потому что, если б это был сон, то заварушка, в которую он попал, разрешилась бы сама собою, а так надо было выкручиваться.
С замиранием сердца он подъезжал к своему предприятию, думал, что весь квартал уже оцепили и проводят следственные действия, и ждут только его, чтобы задержать и допросить как пособника террористов. Однако ничего подобного не произошло. Всё было  привычно и буднично. Вахтёр  для порядку заглянул   в салон его личной BMW, приветливо улыбнулся, открыл ворота. Возле спецподъезда  стоял служебный «Мэрс». Водитель, Костя, хлопотал возле, поздоровался с Вячеславом Ивановичем так, словно только вчера расстались.
Гендиректор сунул ему фальшивую сотню:
- Съезди, купи мне карточку для «сотки». На всё. До обеда никуда не поедем.
Вера Никитична как всегда встала при его появлении в приёмной.
- Здрасьте ,- бодро сказал он,- Что у нас сегодня?
-В одиннадцать совещание по техническому   переоснащению, в двенадцать тридцать приедет из министерства Фиников, в пятнадцать собираем арендаторов, в семнадцать - принимаем делегацию из районной управы.
- Совещание по техническому перевооружению проведем на ногах. Обойдём всю территорию. Обзвоните, чтобы все собрались у меня в приёмной,- приказал гендиректор. Ему очень хотелось посмотреть на освобождённые от хлама площади и подумать кому бы ещё отдать их в аренду,- И ещё. Позвоните этому... как его... Кривицкому в банк. Сможет ли он меня сегодня принять?
Секретарша прошла за ним в кабинет.
- Ой, Вячеслав Иванович, ужас-то какой! Слышали?
Литягин весь напрягся.
- Что такое ещё?
- На Песочной улице-то взрыв? Слышали? Моей подруги родственники - все погибли. Представляете? Вот времена... Так и не знаешь, проснешься ты утром, нет...
(окончание следует)