Тишина

  Позвольте мне рассказать свою историю, поскольку Вы – единственный человек, которому я могу довериться в сложившихся обстоятельствах. Согласны ли Вы меня выслушать? Спасибо! Премного благодарен. Обещаю впредь не злоупотреблять Вашим драгоценным вниманием.
  Теперь уже нет никаких сомнений в том, что я тяжело и неизлечимо болен, хотя ни один из многочисленных врачей, к которым я обращался за консультацией, так и не смог поставить мне верный диагноз. Вместо этого каждый порывался прописать мне успокоительные лекарства; в их рецептах различались лишь дозировки.
  Вы спросили, какая у меня болезнь? У нее нет названия, но я именую свой странный недуг Тишиной. Однако, пожалуй, расскажу все по порядку, от начала и до конца.
  Прежде всего был довольно неприятный, запоминающийся сон. В своем видении я находился посреди бескрайнего пространства, необозримой плоской равнины. Там не было ни единого строения, ни деревца, ни камня – только серый песок, мелкий, как пудра. Небо затягивал беспросветный покров туч столь же тоскливого оттенка. Ни пения птиц, ни свиста ветра; глухое безмолвие царило вокруг. Иногда я пытался закричать, или, хотя бы, произнести собственное имя, но мертвая пустыня поглощала любые звуки. Даже самый громкий мой вопль камнем тонул в безнадежной тишине этого места.
  Тот сон возвращался ко мне неоднократно. Сначала изредка, раз или два в месяц, затем — намного чаще. В повторяемости кошмара, как Вам известно, нет ничего необычного, поэтому поначалу я был склонен приписать его регулярные появления собственному переутомлению, несварению желудка, или же сезонному недостатку витаминов в организме. Увы, вскоре проявились и другие симптомы. Однажды вечером я внезапно ощутил странный дискомфорт, словно бы упустил из внимания нечто чрезвычайно важное. В моей руке лежал пульт телевизора. Большой палец механически переключал каналы. «Ты меня слушаешь? — возмущенно переспросила жена. – Для кого я все это рассказываю?»
  Мне действительно никак не удавалось вспомнить, о чем именно она говорила, хотя слова футбольного комментатора я в то же время слышал совершенно отчетливо. Речь шла о травмах ведущих игроков, и шансах команды на победу в финале турнира. В последствии подобные случаи стали регулярно повторяться, мало-помалу зарождая в моей душе смутное беспокойство.
  Да-да, вы совершенно правы! Разумеется, не следует удивляться тому, что я пропускал пустую болтовню жены мимо ушей. Вы же прекрасно знаете мою супругу – милейшая женщина, однако стоит только ей завестись – часами трещит без умолку. Но неделей позже стало ясно: проблема заключается вовсе не в моей рассеянности, а, как ни странно, в слухе. У меня развивался редкий слуховой дефект: звуки, исходившие из некоторых определенных источников, для меня пропадали, будто бы на мгновение между мной и источником возникала непреодолимая преграда. Со временем продолжительность таких выпадений заметно увеличивалась.
  Признаюсь, поначалу я находил это даже отчасти забавным. Представьте, с каким злорадным удовольствием я разглядывал свою тещу, разевающую усеянный золотыми коронками рот, будто свежепойманная рыбина на рыночном прилавке. Жена, как мне теперь казалось, болтала примерно вдвое меньше обычной нормы, что доставляло мне неподдельное наслаждение.  Соседская собака безмолвствовала, рев проезжающих машин и детский плач с улицы доносились все реже и реже. Тем не менее, в моем новом положении обнаружились и отрицательные стороны. С  некоторых пор стали пропадать также звуки, издаваемые моим шефом, что, как Вы понимаете, грозило обернуться серьезными неприятностями по службе. По какой-то непонятной причине я отлично улавливал все плоские анекдоты, которые он по двадцатому разу пересказывал секретарше в приемной, однако зачастую оказывался не в состоянии услышать самых элементарных распоряжений. «Не прикидывайтесь, будто вы оглохли!» — орал в таких случаях взбешенный начальник. – «Вы прекрасно слышали каждое мое слово, и утвердительно кивали в ответ!». А что мне оставалось делать? Только покорно кивать с равными промежутками времени, да разводить руками.
  Будучи вынужденным обратиться к врачу, я разыскал знаменитого профессора, признанное светило отоларингологии, приходившееся моему свояку троюродным братом по материнской линии. Впрочем, детальное обследование, проведенное этим видным специалистом, не выявило никаких особенных отклонений; каждый раз, когда в одетых на меня наушниках раздавался чуть слышный писк, постепенно менявший тональность, я немедленно нажимал на специальную кнопку. Мои слуховые каналы были в норме
  «Милейший, если бы вы действительно глохли, у вас мог бы сузиться диапазон воспринимаемых частот, — бубнил профессор, любуясь отпечатанным на принтере цветным графиком. – В моей клинической практике не было ни единого случая, при котором пациент оказался бы не способен воспринимать голос своего начальника, но отлично слышал речь бармена, кассирши или продавца мороженого. Это, батенька, у вас просто нервы разыгрались. Выпишу-ка я вам таблеточки…»
  Следующим воскресеньем я был приглашен на свадьбу: мой старший брат, наконец, надумал жениться в пятый раз. Многочисленные гости дружно открывали рты в немом кличе «горько!», а слева от меня не прекращался громкий скрежет: упорная соседка час напролет пыталась разрезать пережаренную свиную отбивную, твердую, как подошва.
  Безмолвие обступало меня со всех сторон. Тишина разрасталась, словно раковая опухоль, постепенно пожирая мой мир звук за звуком. Размышляя над ходом своей странной болезни, я постепенно начал замечать некоторые закономерности в том, как она прогрессировала. Первым делом отмирали самые навязчивые звуки, которые прежде забивались мне в уши: визгливые голоса родных и соседей, звон посуды на кухне, шум пригородных электричек, гул реактивных истребителей с соседнего военного аэродрома, имевших странную привычку преодолевать  звуковой барьер как раз над нашей крышей. Заметно более стойкими оказались негромкие шорохи портьер, скрип половиц, шелест травы, зуд мошек, чириканье воробьев на подоконнике. По мере же того, как количество слышимых мною звуков сокращалось, сам слух лишь обострялся, словно в нем сосредотачивалась вся прежде рассеянная мощь моего восприятия. Знаете ли Вы, какой вибрирующий грохот издает капля дождя в падении, как напряженно гудит кленовый лист, планируя в восходящих воздушных потоках?
  В ранней юности, когда я по примеру своих сверстников курил травку и интересовался восточными доктринами, мне в руки случайно попала одна книга. Среди прочих там содержалась удивительная история о некоем молодом человеке, получившем от учителя парадоксальный приказ: познать звучание хлопка одной ладони. В моем нынешнем положении эта задача казалась не столь уж невыполнимой.
  Поразмышляв всерьез о подобной ерунде, я пришел к выводу, что мне срочно необходима моральная поддержка. Тогда я вспомнил об одном школьном приятеле, выучившемся на психоаналитика. Около года тому назад мне довелось случайно повстречать его на улице, одолжить небольшую сумму денег, получив в замен широкую улыбку, пару глубокомысленных советов и замусоленную визитку. Не без труда отыскав карточку с телефоном и адресом однокашника, я отправился к нему на прием.
  «У тебя просто кризис среднего возраста, старина, — ласково объяснил он, чуть ли не с порога силой затолкнув меня на кушетку. – Поверь, все мы рано или поздно проходим через нечто подобное. Наш мир начинает стремительно сужаться, отсекаются многие знакомства, бесследно пропадают старые товарищи и собутыльники студенческой юности. Возникает неотвязное ощущение, будто бы жизнь идет по замкнутой цепи событий. Тебе предстоит радикальное переосмысление ценностей, подведение итогов первой половины жизни. Не расстраивайся, все в порядке! Пойдем-ка лучше примем по кружечке пивка».
  За столиком уличного кафе мы выпили с ним по кружке светлого пива с креветками, затем — еще по одной, закончили парой рюмок водки. Наблюдая гордый римский профиль школьного приятеля на фоне багровеющих закатных туч, я снова испытал неясную тоску, словно бы из окружающего мира уходила некая важная составляющая. Вселенная сдувалась, как проколотая автомобильная шина. Приятель говорил без остановки, оживленно жестикулируя, но к тому моменту из его речи я мог понимать лишь отдельные слова. Затем вдруг исчез и он сам. Ненадолго отвлекшись на длинноногую официантку в мини-юбке, я с удивлением обнаружил, что плетеный стул напротив опустел. Чуть позже куда-то пропал и стул, а вслед за ним – столик с полосатым зонтом и моим недопитым бокалом. Только тогда я понял: развитие болезни вступило в новую фазу.
  Не верите мне? Понимаю, поверить в такое чертовски трудно. Проклятая Тишина украдкой воровала у меня не только звуки, но и вещи.
  Одной из первых пропала теща, сразу за ней – соседский пес. Ни брата, ни его пятой избранницы я больше не встречал. Моя жена еще приходила, но я мог застать ее дома лишь изредка. Впрочем, я не был уверен до конца – исчезает ли она, или же попросту изменяет мне с другим мужчиной. Проблема с начальником на службе разрешилась сама собой: дня через три он тоже испарился. Во время традиционных совещаний, каждый понедельник проходивших в его кабинете, большинство мест за столом пустовало. Я заглядывал туда скорее по привычке. Сути дискуссий я не понимал, поскольку не видел или не слышал большинства своих коллег.
Обратите внимание на одну интересную деталь: люди пропадали ощутимо быстрее предметов неживой природы. Иногда стоило отвести глаза от собеседника или моргнуть, как тот бесследно растворялся в воздухе. Не имея возможности противодействовать этому процессу, я старался получать от него хоть какое-то удовольствие. Впервые в жизни я смог от души насытиться совершенным отдыхом, дарованным мне Тишиной. Улицы опустели. Не стало трамваев и тяжелых грузовиков, даже случайные прохожие попадались нечасто.
  С моим зрением теперь происходит примерно то же самое, что и со слухом. По мере того, как количество объектов в окружающем пространстве сокращалось, остававшиеся виделись четче и ясней. Желтые головки одуванчиков, усеянные капельками росы, разрастаются до размеров волейбольного мяча: стоит только сконцентрировать на них взгляд. Мне нетрудно пересчитать все до одной ворсинки на лапках мухи, если та некоторое время будет сохранять неподвижность. Между тем, болезнь продолжает наступать. Вот уже несколько дней я не вижу солнца, а хмурое небо выглядит точь-в-точь, как в моем давнишнем сне. Асфальт на проезжей части покрывает тонкая серая пыль…
  Ах, Вы уже собрались уходить? Если позволите, я хотел бы задать вам последний вопрос. Быть может, абсолютная тишина – это и есть то, к чему бессознательно стремишься всю свою жизнь, отталкивая от себя дурных людей, презирая грубые вещи, не желая слышать безмерно раздражающие звуки? Возможно там, где я окажусь в конце концов, когда вся вселенная моей жизни понемногу истает, как льдинка на жаре, я наконец обрету долгожданный покой? Что бы Вы на это сказали?
  Молчите?
  Постойте, да где же Вы?..

  Март 2002 г.