Глава 1. Звон колокольный провожает души

Сезон Теней.
Часть первая.
Перчатка.
Глава первая.
Звон колокольный провожает души.

Ярослав сидел на промёрзшей и скользкой горе Парнас и смотрел на ощетинившийся многоэтажными домами север города. Холодное зимнее солнце медленно проваливалось в этот частокол и увязало в бархатистой синеве, сгущающейся над Петербургом. Ещё минут пятнадцать назад Парнас сотрясался от детских криков, – съезжающая по обледенелым склонам ребятня изрядно досаждала Ярославу. Он сидел на сухой, промёрзшей коряге и думал о тех временах, когда эта гора была выше, а рассмотреть с неё можно было не  Выборгский район, а купола и шпили имперского Петербурга… Наконец, почувствовав, что он уже почти совсем примёрз к коряге, Ярослав покинул свой наблюдательный пункт, слез с горы и направился домой. Проходя мимо чернеющей на белом фоне белого снега полуразрушенной церкви Петра и Павла, Ярослав посмотрел на небо, отметив, что уже порядком потемнело. Заглянуть, посмотреть расписание богослужений, подумал Ярослав, но решил посмотреть попозже, в следующий раз, так как сейчас ему безумно хотелось домой, попить тёплого чаю и, наконец, согреться.
Ярослав любил Шуваловский парк. Он приходил туда независимо от времени года и погоды, забирался на Парнас и глядел вдаль. Жёлтый с белыми колоннами, запущенный и заброшенный, дворец слева по ходу Ярослава смотрел на одинокого прохожего бесприютным взглядом и в окружении беспомощных голых деревьев выглядел незащищенно и ещё более чем летом несчастно. Ярослав быстрым шагом пересёк парк, сел на трамвай на пустынном пятачке у бензозаправки и вышел у метро «Озерки». Но под землю спускаться не стал, а свернул к Поклонной и одному ему известными тропами направился меж деревянных домиков в  родные Коломяги. Ярослав жил в Коломягах с детства и ни за что не променял бы свой маленький ветхий домик на пригорке у церкви на самую шикарную квартиру в новостройках. Да, не так престижно, да, не слишком комфортно, но зато уютно и тепло – тепло душе.
Ярославу в этом году не везло. Он так много ждал от магического года с тремя ноликами, этого так называемого Миллениума, которым пугали, который жаждали, о котором говорили до тошноты, что, получив, наконец, двухтысячный на блюдечке с золотой каёмочкой, Ярослав жутко разочаровался. Всё осталось прежним – город, страна, грязная политика. Вдобавок, от Ярослава ушла жена, как раз после Нового года, как будто только этого и ждала. Плюс ко всему не повезло сломать руку, получилось вообще, как в том анекдоте – поскользнулся, упал… Для Ярослава подобный разворот был подобен смерти. Ведь он подрабатывал дорожным рабочим, клал асфальт летом, а зимой подрядился мостить тротуары.
Со сломанной рукой много Ярослав наработать не мог, но, к счастью, оставались ещё кое-какие сбережения, на которые худо-бедно можно было существовать.
Дома Ярослав с удовольствием развалился на стареньком диванчике перед древним, помнящим ещё генсеков телевизором марки «Радуга», включил его и расслабился. Телевизор неплохо ловил на «рогатку» шесть основных каналов, правда, безбожно дрыгался на НТВ. Шестичасовой выпуск на 1-ом канале Ярослав смотрел регулярно, особенно по воскресеньям. По воскресеньям смотреть по плану новостей было вообще нечего, только медлительный, похожий на ленивого голубя Киселёв что-то вещал из своей чёрно-зелёной студии, да ещё Сванидзе, этот пристально карябающий экран господин в блестящих очках рассказывал своим холодным, жестоким голосом о перипетиях российской политики – долго, занудно и ужасно неинтересно.
Ярослав собирался немного поспать под новости, но ему не дали. Не успела отгреметь тревожная заставка, как диктор сообщил всем городам вещания жуткую новость, новость обескураживающую и обезоруживающую. Ярослав не только открыл глаза и привстал, но ещё и, приподнявшись, сделал телевизор погромче. Вот это да. Нет, хочется прочистить уши для верности. Умер Собчак? Уму непостижимо! Это же надо было так умудриться – умереть! Кажется, что такие люди не умирают. Они просто не запрограммированы на смерть. Их удел – светить, говорить, указывать, спорить, но не умирать. Именно поэтому Ярослав не столько расстроился, сколько удивился, изумился и даже как-то растерялся. Он краем уха уловил звон колоколов – это в Коломяжской церкви зазвонили к вечерне. Первой мыслью Ярослава было пойти туда и помолиться за упокой души бывшего мэра Петербурга. Он выключил телевизор, оделся и вышел на улицу, благо, что церковь стояла как раз напротив его дома. Тревожные мысли витали в его голове, Ярославу казалось, что эта странная смерть явилась не просто концом жизни человека, а началом чего –то нового, непонятного и не вполне радужного. Ярославу так казалось, потому, что призывный звон колоколов его родной церкви первый раз звучал как- то зловеще.
Взбудораженный перезвон колоколов Андреевского собора разбудил Марьяну, прикорнувшую на диване в обнимку с учебником по географии. Проснувшись, она подумала, будто уже утро, и то, что это всё-таки не так, поняла лишь взглянув на часы. Марьяна отложила учебник – на сегодня с учёбой покончено, тем более что до сессии ещё почти четыре месяца. Подойдя к окну, Марьяна отодвинула занавеску и посмотрела вниз, на перекопанную Шестую линию, по которой кто куда шли люди. Кое-кто сворачивал и исчезал в дверях собора, кто-то лишь приостанавливался, задрав голову, смотрел на кресты и купола, а потом опять отправлялся по своим делам – на Большой, на рынок, в магазин… В холодных, зимних сумерках Васильевский остров оживал и начинал шевелиться, подобно морскому зверю, загорались тысячи огней его внимательных глаз, тысячи уст начинали говорить ещё громче, нежели днём. Марьяна ещё раз взглянула на утопающий в вельвете сумерек собор и невольно повела плечами – никогда ещё колокола Андреевского не  звонили так нервно и тревожно. Они будили в Марьяне какое-то животное чувство страха, что было особенно странно, ведь этот перезвон всегда был лучшей музыкой для её ушей. Какая-то тревога серой мутью поднималась из души. Марьяна задумалась и вспомнила. Умер Собчак. Да, именно это причина. Но почему? Неужели, ей так нестерпимо жаль этого человека? Жаль, но дело, всё-таки, не в этом. Марьяна отогнала от себя дурные мысли, села на диван и расслабилась, вспомнив про то, что она обнаружила на помойке во дворе своего дома. Чьи-то старые фотографии, письма и газетные вырезки – целый архив, наследство от человека, когда-то жившего в этом старом доме ещё до революции. Ведь это же история! Это память! И Марьяна, довольная тем, что вспомнила о своей находке, достала её из ящика комода и стала рассматривать.
А за окном всё так же тревожно звали колокола и сгущалась тьма.