Реанимация

    Единожды похоже я умер, если считать таковым исход души из тела. Хотя, возможно, это не совсем так; потом говорили, что это был лишь глубокий обморок. Тем не менее, в какой-то части моего сознания запечатлено это новое состояние и странные ощущения, которые никогда прежде не испытывал — ни до, ни после. Я лежал на больничной тележке в небольшой полупустой комнате, рядом была медсестра. Это была крошечная больница, где самым ценным прибором, помимо наших душ, служил малый телевизор, принесенный кем-то из пациентов. Учитывая события прошлых дней, мое тяжкое состояние выглядело вполне объяснимым, и, как сказал доктор, следовало быть готовым к любому исходу. Казалось, все уже ждут развязки.
Сознание мое было отсутствующим: хотя глаза были закрыты, я осознавал, где нахожусь, и что происходит.
     Я думал, что такие события, как смерть, редки, но если это должно произойти, то, вероятно, хотя бы раз в жизни каждого. Поэтому я чувствовал спокойствие и ждал, когда это произойдет. Сейчас я не испытывал боли и не боялся неизвестности, лишь сожалел, что это случается в мои молодые годы. Как-то буднично отметил про себя: "Вот и всё, я умираю". Никто этого не заметит, почти никто, разве что пожилая женщина рядом. Но потом, конечно, кто-то из близких по-настоящему огорчится. Они сейчас далеко и узнают не скоро. Другие, возможно, равнодушно спросят: "Неужели? А кто это был?" Я оставался в сознании и размышлял, как изменятся комната и окружающие предметы. Пришел к выводу, что ничего вокруг не изменится, кроме меня. Поэтому мне захотелось внимательнее рассмотреть всё вокруг и запомнить этот последний миг. Я начал изучать потолок, стены, стол и немногочисленные предметы рядом: медсестру, тележку, своё худое тело, бледное лицо и закрытые глаза. Смотрел на стены, окрашенные в цветные оттенки, на незнакомых людей в старых халатах у телевизора, и вновь на своё бледное, обнаженное тело....
     Теперь хотя это бренное тело и потеряло всякую чувствительность и гибкость, похоже, уже не подавало признаков жизни. Душа, если это была она, распрощалась с телом и обрела пространственную свободу, осматривая окружающие предметы снаружи. Этот миг настал, и я удивлялся, почему все происходит так обыденно. Почему никто не сообщает о происшествии, о начале дороги в никуда? Мне было любопытно наблюдать за медсестрой, которая возилась рядом. К моему удивлению, мое новое состояние не произвело на нее никакого впечатления. Она продолжала вести себя так, будто ничего не произошло. Эта дородная, немолодая женщина не суетилась, не бегала по коридору, не кричала и не плакала — как можно было бы ожидать в такой ситуации. Она не беспокоила больных за стенкой, никого не звала и никуда не звонила. Просто продолжала делать свое дело, как будто все было в порядке..
     Это была словно Прачка с полотен Домье, что старательно стирает пододеяльники, спокойно откладывая в сторону очередное одеяло — одеяло моего неаккуратного клиента, это одеяло — моя душа… Или как какая-то Стряпуха из харчевни хлопочет с тестом, в своем неописуемом наряде — широких штанах и фартуке с белым колпаком, раскатывая пирожки и напевала: “лютики цветочки у меня в судочке…” В то время как гигантским шприцем впивалась в холодеющую вену, выкачивая полный резервуар крови, а затем, повернувшись на бок, безжалостно вонзила иглу в ягодицу и решительно вкачала обратно в моё тело всю эту бурую еще живую жидкость. Она внимательно смотрела на меня, произнося: “Какой же красавец, ну, счастливчик…”
     На эти слова я с сомнением взглянул на своё бледное, бездыханное тело с синими губами и закрытыми глазами. Я усмехнулся, осознав свободу, но вдруг почувствовал чье-то бережное прикосновение, как будто кто-то не хотел отпускать меня. Это было нежное, доверительное действие — не волнуйся и доверься. “Счастливчик…” — повторила сестра, и мне захотелось увидеть её лицо. Я приблизился, но вновь погрузился в темноту. Вскоре ощутил тяжесть её рук на груди и с трудом открыл глаза, встретив её расплывшееся сияющее лицо. “Вот — счастливчик, просто красавец,” — произнесла она, и смех вдруг наполнил меня, хотя я лишь слабо улыбнулся, услышав в ответ: “Вот — счастливчик, просто красавец,” прежде чем снова погрузиться в беспробудный сон.
     Но, казалось, это событие во вселенском масштабе было мало значительным, и душа моя смотрела на него с безразличием: без тебя было неплохо, с тобой тоже было не без радости, и быть тобой не вызывало отторжения, так что, вероятно, мы еще немного останемся вместе. Однако ощущение было такое, словно кто-то раздумывал вместе со мной, и я мысленно вел разговор с тем, кто решал, куда мне направиться и где оставаться. Долгие часы после этого события я приходил в себя, и с удивлением в какой-то момент осознал, что, оказывается, я все еще жив, и сам поверил, что стал счастливчиком, как шутливо заметила медсестра. Новый статус пришелся мне по душе, и, вероятно, поэтому душа моя решила задержаться здесь, в этом мире, дольше, чем изначально было предопределено. Но для себя отметил, что на самом деле меня могло бы уже и не быть. Окружает меня новый мир, где происходят события, которые я наблюдаю и порой в которых участвую, словно они разбираются уже после моего ухода.
      Иногда кажется, что некоторые предметы знают мою тайну и поэтому относятся ко мне с особым снисхождением, как будто я немного принадлежу к их, этому другому, новому миру. Они невидимо поддерживают меня не советом, а каким-то положительным влиянием, отмечая путь озарением, словно слабые фары пробиваются сквозь туман — всего лишь нужно приглядеться.
     Но однажды случайно цыганка на улице заметила, странно не могу определить твой возраст, как будто все пошло как  с нового листа, да тут видимо кто-то изрядно постарался, и оставила мена в покое, потеряв ко мне всякий интерес.
     Когда идешь и вдруг замечаешь какой-то предмет, будь то простой камень на дороге или неожиданно встреченное слово, это становится новой опорой, от которой начинаешь переосмыслить события. В этом можно привести множество примеров, которые легко списать на случайность, но я точно знаю, что без внешних подсказок тут обойтись невозможно. Остался ли я в этом мире по какой-то высшей воле, чтобы увидеть, как всё будет выглядеть после моего ухода, хотя, возможно, ничего бы и не изменилось, и жизнь продолжала бы своим чередом.