1

Напиться до онемения губ, глазные яблоки тёплые и тяжелые, сидя на земле и смотря в небо – звёзды качаются, большие, сказать-выдохнуть что-то вроде: «Ааааах!», откинуться назад, больно ударившись о твердую всё-таки землю. Лежать, чувствуя, как боль уходит в слежавшуюся почву, смешиваясь с немой коллективной болью маленьких подземных животных: бархатных черных кротов, блестящих красных дождевых червей, медведок с могучими хитиновыми лапами и шелковистым брюшком, увенчанным двумя длинными, часто обламывающимися, сяжками а также прочей, более мелкой живности; лёжа на спине смотреть, как ночной самолёт моргает и ползёт слеванаправо, думать  - а как им там внутри, что думают пилот, штурман, радист, глядя в черноту неба, на своё бледное отражение в черном стекле иллюминатора; что думают пассажиры,  глядя на угольки внизу и думая о конечной точке пути – пункте В – встретят ли? А вдруг нет?; переваривая в небе всоко над землёй самолётный ужин, съеденный однаразовыми детскими вилочками и ложечками – больше не повторить, всё, больше никогда, никогда… Холодит от земли, сесть, с силой потереть глаза, насыпанные песком: чувствовать чужие руки, трущие твои веки, прикасться к чьим-то глазам – мгновенное раздвоение личности, а ты где-то посередине, висишь в пустоте рядом с собой; убить комара неловким, слишком сильным ударом, долго смотреть на кровавую точку, с торчащими в разные стороны неподвижными тонкими лапками, слегка согнутыми во многочисленных суставах, ни о чём не думать, смотреть, превратившись в зрение без остатка. Колотит от ночного холода, но не уходить спать, закрыть глаза на секунду, проснуться утром, окоченев от холода – и ноги чешутся от комариных укусов. Полдень, солнце напекло тяжелую голову, волосы горячи – откинуть со лба, неглядя, вода нестарпимо блестит.
Щурясь.