Телеграмма

Снег смирился с его присутствием: второй час сидел дед на мешке, как нечто постоянное, ждал.
Вечер вполз на обочину, покинув уютный кювет. И дорога - назойливая и бесконечная...
Степан уже десять лет  за рулем, всякое было, но сегодня беспокоило что-то, навязывало свое присутствие, бесцеремонно преследовало. Хотелось остаться где-нибудь в безопасности, но пришлось ехать.
Клавка весь вечер грызла плешь. Себя накручивала и беспощадно окунала в омут беспокойства домочадцев: разбила чашку, отвесила подзатыльник сыну, припомнила все грехи, проклиная себя и Степана.
Степан любил отца: баловал письмами и денежными переводами, к сожалению, обвиняя обстоятельства и вечное невезение, редко приезжал к старику. Но, кажется, отец понимал его и не сердился.

Телеграмма ворвалась в дом метелью, и сердце Степана забилось маленьким мышонком в лохматых лапах животного страха.

Молитва, спотыкаясь, ввалилась в душу пьяной бабой. Попробуй найти общий язык, когда незнакомка била совесть, пиная бестелесное дыхание, отнимая силы.
Степан шептал, смешивая обрывки фраз со слезами:"Только бы успеть...все начнем заново...заберу с собой...хватит всем и места, и тепла, и метров."
Байбачиха скомкала квитанцию и бросила в печь.- Прибежит, паршивец, никуда не денется...за три года ни разу не появился...прибежит. - прошамкала и завалилась на перину.
Сугроб не посмел придушить слабый луч надежды разбитых фар, чуть обмяк и позволил дальнобойщикам прийти на помощь.
Дорога знакомила и разлучала, торопливо убегала и ползла, надеясь опоздать, с дурной новостью разойтись...

Что-то острое пронзило грудь, и дед вздрогнул, пытаясь увидеть сквозь мглу то, чего так опасался. Шепот иголками впился в губы:" Прости ее, сынок, глупая баба хотела помочь...любит меня...глупая баба..."