Воспоминания о любви

 Зинаида Наумовна прибыла в Израиль летом 94-го года из Липецка. Семья небольшая: она, муж и шестнадцатилетняя дочь. Дочка сразу пошла в школу, муж вскоре устроился сторожем на строительную площадку, а у Зины с работой начались проблемы. Лет ей уже было за сорок. И хотя там, в России, они всей семьей закончили курсы по изучению иврита, ее знание языка было далеко от совершенства. До отъезда она работала  учительницей начальных классов. Когда-то Липецк славился новыми методами преподавания. Зинаида была хорошей учительницей. Но кому здесь, в Израиле, нужен даже очень хороший учитель начальных классов, не знающий иврита? Она развесила на всех столбах объявления, что желает… ищет… умеет… согласна обслуживать, ухаживать, гулять…Но звонков и предложений почему-то не было. Ей посоветовали обратиться к социальному работнику. Зинаиде повезло: она получила направление - ухаживать за одиноким стариком. Старик ей сразу не понравился: колючий взгляд из-под насупленных мохнатых бровей, на вопросы отвечает односложно, а иногда совсем не отвечает: делает вид, что не слышит или на самом деле глуховат.  В первый же день старик металлическим голосом пояснил:- В ваши обязанности входит уборка и закупка продуктов. - А приготовление еды? - постаралась уточнить Зинаида. Старик на вопрос не ответил. Зинаида повторила его.- По-моему, я все ясно объяснил. Или вы уже забыли русский язык? Зинаида старалась выполнять свои обязанности добросовестно, но ни разу не уловила его благодарный взгляд. Впрочем, когда она приходила, он обычно уходил из дома.Квартира небольшая: крохотный салон и спаленка. Обстановка очень скромная: стол, диван, кресло, не- сколько полок с книгами, узкая кровать в спальне и шкаф. Что поразило Зинаиду в первые же дни - это многочисленные картины, занимавшие все стены сало- на и спальни. Карандашом, гуашью, акварелью, маслом на них была изображена одна и та же девочка-девушка: на одних картинах - ей лет десять, на других - лет шестнадцать-семнадцать. Лицо ее прекрасно: огромные светлые глаза под длинными ресницами, прямые черные брови, пухлая верхняя губа и ямочка на подбородке. Нежным лирическим чувством полны все портреты. Какой живой взгляд! Какая мягкость в очертании лица! Художник явно был талантлив и не равнодушен к на- туре. Как-то старик вернулся с прогулки раньше времени. Зинаида уже закончила работу и (в который раз!) сто- яла в салоне, любуясь портретами.- Это ваша дочь? - смутившись, спросила она старика. Старик, даже не взглянув в ее сторону, молча про- шел в спальню. В марте Зинаида решила отметить годовщину свадьбы. Не серебряную, но все же восемнадцать лет вместе. Приготовила праздничный стол, испекла пирожки с яблоками, которые так любили в ее семье. Вечер прошел по-семейному тепло. Утром она стала собираться на работу. А что, если угостить старика той вкуснятиной, которую она в избытке приготовила?Старик, как всегда, встретил Зинаиду сухо и, даже не взглянув в ее сторону, вышел из квартиры. Справившись с делами, Зинаида расстелила на столе  бело- снежную скатерть и красиво разложила все, что при- несла с собой. Она готова была ко всему: старик не- предсказуем. Но вот он вошел в квартиру. Сразу заметил праздничный стол. Удивленно приподнял брови. Зинаида почему-то густо покраснела, пояснила:- Вы ведь отказались от моей помощи в приготовлении еды, а мне захотелось доказать вам, что готовлю я совсем неплохо. Простите меня за навязчивость, но давайте посидим за этим столом вместе. Ведь уже третий месяц я прихожу к вам, а мы ни разу по-человечески с вами не разговаривали. К тому же у меня вчера была восемнадцатая годовщина нашего с мужем брака. Зинаида взглянула в лицо старика и увидела, что он улыбается. - Хорошо, давайте посидим за этим праздничным столом. Они просидели больше часа. Старик искренне хвалил все, что с аппетитом поедал, расспрашивал Зинаи- ду о ее семье, о прежней жизни. Сам же на вопросы или не отвечал, или отвечал односложно. Она только узнала, что он из Ленинграда, всю войну провоевал, был летчиком-истребителем.С этого дня он встречал Зинаиду улыбкой, справлялся о ее здоровье, о делах.Однажды, придя в квартиру, она увидела довольно умело накрытый стол, посреди которого стояла бутыл- ка с виноградным вином.- Сегодня я хочу вас угостить, тем более, что есть повод. Но о нем скажу потом. Застолье получилось превосходным. Михаил Яковлевич (так звали старика) был раскован, рассказывал ин- тересные эпизоды из фронтовой жизни. Потом читал наизусть стихи Пушкина, Щипачева, Симонова, Шеф- нера, Блока о любви…Зинаида непроизвольно взглянула на портреты красавицы. Михаил Яковлевич перехватил ее взгляд. - На всех этих портретах - моя жена. Вот здесь, - он показал на один портрет, - она ученица пятого класса. Она росла - появлялись новые портреты. И так до семнадцати лет… Зинаиде хотелось спросить: а потом? Почему нет ее поздних портретов? Когда же она стала его женой? Где она сейчас? И кто этот талантливый художник? Но она не решалась задать ему эти вопросы. И вдруг он сам заговорил…- Мы познакомились с женой, когда пришли первый раз в первый класс. Не припомню, чтобы тогда как-то праздновали этот день: ни взволнованных родителей, ни цветов, ни речей. Все обыденно. У каждой учительницы в руках - список. Я оказался в списке 1-го четвертого класса (тогда не было буквенных обозначений). Учительница привела нас в класс и предложила сесть, кому где нравится. Естественно, мальчики сели с мальчиками, девочки - с девочками. Одна последняя парта оказалась свободной, а посреди класса стояли оставшиеся: девочка и мальчик. Учительница предложила занять эту парту. Мальчик с готовностью сел, а девочка стояла, опустив глаза, и вдруг громко заплакала. - В чем дело, что случилось? - спросила учительница. И тут с первой парты поднялась черноволосая кудрявая девочка.- Я знаю, что случилось. Она не хочет сидеть с мальчиком. Иди, - обратилась она к плачущей девочке, - садись на мое место, а я сяду к мальчику.  Эту бойкую первоклассницу звали Галей. Галя, Галка, Галинка…С первых дней мы подружились. Рядом с ней за партой сидел Димка, самый неуправляемый, самый хулиганистый ученик. Отца у него не было, а мать целый день пропадала на работе. Галка относилась к нему доброжелательно, всегда и во всем ему помогала. А меня почему-то стало это раздражать, но, поняв, что это огорчает Галю, я тоже стал дружить с Димой. Сначала я не обращал внимания на Галкину внешность. Мне нравилось, что она умна, справедлива, организатор всех интересных дел, всегда и во всем старается по- мочь.Однажды, кажется, это было в пятом классе, Димка достал из портфеля листок. На нем карандашом был нарисован портрет Гали.- Вот. Нарисовал. Она очень красивая. Правда? От- дай ей. Я не могу. Стесняюсь.Я отдал рисунок. Он очень понравился Галке. Потом я видел, как на перемене она что-то ему горячо доказывала. А я с этого дня стал незаметно рассматривать Галю. И правда, она была очень красивой. Глаза огромные и какие-то лучистые, лицо выразительное, кудри черные, мелко завитые. С каждым годом я все больше и больше привязывался к Галке. Мне казалось, что из нас двоих она должна выбрать меня: я умнее, выше ростом, красивее. А она все больше времени проводила наедине с Димкой. Он продолжал рисовать ее портреты, и каждый новый портрет был совершеннее, талантливее предыдущего. Повзрослев, я понял, что люблю Галку, но я - «третий лишний». После окончания седьмого класса Димка пошел работать на завод, а мы с Галкой продолжали учебу. Накануне войны закончили школу. Галя мечтала стать врачом, а я решил поступать в летное училище. Война почти не нарушила наши планы: Галина пошла на курсы медсестер, я стал учиться на курсах младших командиров. Диму в армию не брали: завод, на котором он работал, был военным, а Дима был классным специалистом. В эти дни мы редко виделись. Однажды я получил увольнительную. Зашел к Галине. Ее не было дома. Мама сказала:- Она у Димы. Он добивался, добивался и добился: сегодня отправляется на фронт.Дима и Галя, взявшись за руки, сидели на диване. Рядом с ними стопкой лежали портреты. Мы поздоровались, а Дима, показав глазами на портреты, сказал:- Вот, настаивает, чтобы все портреты хранились здесь до моего возвращения.Лицо у Галки было заплаканное. Кажется, я впервые видел, как она плачет:- Димочка, родной мой! - она гладила его по голове, пристально глядя в глаза, - только останься в живых. Прошу тебя! Очень прошу! Я ведь без тебя не смогу жить! И если ты меня так же любишь, ты не посмеешь погибнуть.Я понял, что мне здесь делать нечего, и, попрощавшись, вышел из комнаты.Прошло полгода. Я закончил курсы, летал на истребителе. Ни о Гале, ни о Диме ничего не знал. На мои письма ответа не было. По военным делам меня напра вили в командировку в блокадный Ленинград. В моем распоряжении оставалось свободное время. Домой не пошел: мои эвакуировались. Сразу направился к дому Гали. Но что это? Как будто кто-то срезал переднюю часть дома. Я поднял глаза на третий этаж: там - часть стены спальни, на стене - коврик. Тревожно забилось сердце. Пошел к Диминому дому. Соседи сказали, что Галя иногда приходит сюда ночевать, она работает не- далеко, в госпитале.Галя обняла меня, поцеловала. Она была очень худая и бледная. Через два часа мне надо было быть в комендатуре. Галя отпросилась, нашла в госпитале тихий уголок.- Мои все погибли. Фугасная бомба попала прямо в нашу квартиру. - Галя говорила тихо, очень медленно. - Я в это время дежурила в госпитале. И от Димочки ни- чего нет, никакой весточки. Но он жив. Жив! Я знаю. А мама его умерла.Мне нужно было уходить. Из вещевого мешка вытащил все, что взял с собой, отдал Галке. Обнял, поцеловал ее.- Береги себя, моя славная девочка, я тебя очень люблю, - невольно вырвалось. Но, кажется, она даже и не слышала этих моих слов.Нашу часть отправили на Сталинградский фронт. Потом были Кавказ, Польша, Чехословакия. Там и встретил День Победы. В 46-м вернулся в Ленинград. Галя училась в медицинском институте. Я поступил в Военно-воздушную академию. Мы часто встречались с Галиной. О судьбе Димы она так ничего и не знала.- Я делала запросы, ответили, что пропал без вести. Но ведь это не значит, что он погиб. Правда? - обрати- лась она как-то ко мне.Я согласно кивнул головой, чувствуя, что люблю ее все сильнее и сильнее. Все свободное время мы проводили вместе: ходили в театр, в музеи, просто гуляли. Часто вспоминали ту нашу, довоенную жизнь, ее родных, школу, Димку…Галина закончила институт. Стала прекрасным хирургом. Меня оставили преподавать в академии. Мы продолжали встречаться, но я не смел напоминать ей о своей любви.Однажды вечером мы возвращались с прогулки. Вдруг она подняла голову, посмотрела на меня и спросила очень тихо:- Миша, ты ведь меня любил. А теперь совсем не любишь?Свадьба была очень скромной Не знаю, были ли на земле люди счастливее нас… А через два месяца она обняла меня и объявила, что у нас будет сын.Я стал заходить за ней на работу, чтобы вместе идти домой, очень берег ее.Как-то в больнице ко мне подошел главврач и при- гласил пройти с ним в кабинет.- С вами жена откровенна? Вы знаете о том, что блокада сказалась на ее здоровье? У нее поражены почки. И при этом заболевании рожать категорически противопоказано. Уговорите ее сделать аборт.Дома у нас состоялся тяжелый разговор. Я настаивал на аборте, она улыбалась:- Родной мой! Я же врач. И неплохой врач. Я знаю, что ничего со мной плохого не случится. Я просто рожу тебе и, конечно, себе, прекрасного сыночка, - и она по- целовала меня.Пришло время рожать. Я просидел в больнице всю ночь, а утром узнал, что Галина не смогла родить: и мать, и мальчики-близнецы мертвы.… Зинаида подняла глаза, полные слез, взглянула на портрет Галины, потом посмотрела на Михаила Яковлевича. Он сидел, опустив голову, потом поднял ее, как-то очень робко улыбнулся и сказал:- А ведь у меня сегодня день рождения. Мне семьдесят пять!