Глава шестая окончание

4
Однако оставим ненадолго Алексея и посмотрим, как обстоят дела у его боевых товарищей. Что, например, произошло с Борисом Ивановичем после того, как он выбрал свою дверь? А произошло с ним следующее.
Когда Перегудов попал в свой тоннель и прошел его насквозь, он обнаружил за дверью длинную лестницу, ведущую вниз. Спустившись по ней, Борис Иванович попал в уютную, умеренно освещенную комнату, посередине которой стоял круглый столик, накрытый белой скатертью. На столике стояла вазочка с цветами, звучала негромкая приятная музыка, хорошо пахло. У Перегудова возникло ощущение, что он находится в очень приличном небольшом кафе или ресторанчике. За столиком сидел мужчина лет сорока и приятно улыбался.
- Садитесь, Борис Иванович.
- Спасибо... простите, не знаю, как Вас называть...
- О, это совершенно неважно. Многие зовут меня Алгемандрахлупaндагом,- и, заметив, как вытянулось лицо Бориса Ивановича, мужчина добавил,- Впрочем, вы можете звать меня Аликом. Так присаживайтесь, я думаю, нам есть о чем поговорить.
Борис Иванович еще раз поблагодарил кивком и с удовольствием уселся за столик, давая отдых усталым ногам.
Алик легким манием руки материализовал официанта и что-то нашептал тому в самое ухо, после чего официант спешно удалился.
- Мы с вами, Борис Иванович, для завязки разговора, хлопнем сейчас по маленькой, ага?- и Алик залихватски подмигнул Перегудову.
Борис Иванович, который три года назад сказал рюмке решительное и безоговорочное “нет!”, с мягкой полуулыбкой твердо отказался.
- Спасибо, Алик, но я не пью. Совершенно не пью. Ни грамма.
- Ну, пятьдесят капель-то можно, учитывая столь необычные обстоятельства,- и Алик наклонил невесть откуда взявшийся графинчик над невесть откуда взявшимися рюмками.
- Нет-нет, ни грамма.- И Борис Иванович сказал, как всегда в таких случаях,- Врачи запрещают, язва, знаете ли...
- Ну так знайте, дружище, что врачи или ошибаются, или обманывают вас. Язвы у вас никогда не было и нет, сердце тоже в полном порядке, да и вообще, ваше здоровье - дай Бог каждому!
И наполнил рюмки.
- Ну как вам еще объяснить? - уже с легкой ноткой раздражения воскликнул Борис Иванович,- Не хочу, не буду, не желаю. Хотите говорить - извольте, с удовольствием поговорю с вами, любезнейший... э-э...
- Алик.
- ...любезнейший Алгемандрахлупaндаг. Но уж извините, пить не буду.
- Как вам будет угодно. А поговорить я с вами хочу вот о чем, милейший Борис Иванович: насколько мне известно, вы сами из другого мира, даже не из Мира Сказок, откуда прибыли к нам, и в связи с этим...
- Простите, что перебиваю, но любопытно знать, в каком мире я нахожусь сейчас?
- Вы в Стране Испытаний, Борис Иванович, но это не важно. Так вот. Коль скоро вы не отсюда, то, я думаю, вам хотелось бы вернуться в свой мир, так сказать, к себе домой, не так ли?
- Да уж, не помешало бы... - усмехнулся Борис Иванович. А потом вдруг загрустил.
- Ну, ну, полно, полно! Не грустите, вашему (и, заметьте, ваших товарищей) горю можно помочь. Чтобы проникнуть обратно в куб, нужно - всего ничего, пустяковина. Надо оказаться в нужном месте и в нужное время и иметь при себе три вещи: два ключа и заклинание. Поскольку вас трое, то один из вас должен будет узнать заклинание, второй - получить один из ключей, а еще один ключ - ваша, стало быть, забота, милейший Борис Иванович. Я складно излагаю?
- Да-да, прошу вас, продолжайте!
- Продолжаю. Ключ добыть нелегко, поэтому сразу хочу сказать: есть еще один путь домой, в Донецк, где, как известно, воздух горек, а вода вкусна. Этот путь позволит вам оказаться дома практически сразу, после выполнения необходимых формальностей.
- Небось, какая-нибудь пакость?
- М-м да, в некотором роде. Продолжать?
- Нет уж, не трудитесь. Так что там у нас с ключом?
- А, да, с ключом... Ключ лежит на столе в маленьком домике в двух шагах отсюда. Дверь не заперта, но охраняется зорким и непобедимым...
- Победим, не сомневайтесь! Меч найдется какой-нибудь, хоть завалящий, или стрелы арбалетные?
- Боюсь, вы не поняли, Борис Иванович. Охраняет ключ не кто иной, как Бахус, бог виноделия. Он, как вы понимаете, бессмертен, и никакой меч его не возьмет.
- А что же его возьмет?
- Хм... Старик уже не тот, что раньше, к тому же, давно не практиковался. Одним словом, вам надо его напоить допьяна, уважаемый Борис Иванович.
- Что?! Напоить?.. Боги мои... И что же, никакого иного пути нет?
- Ну почему, есть. Но вы же отказались слушать.
- Теперь я, пожалуй, послушаю. Говорите, м-м... Алик.
- Второй путь таков: мы переносим вас в Донецк сразу, то есть вы минуете куб, откуда, между прочим, еще неизвестно, куда попадете. Но переносим только вас, вас одного...
- А мои друзья?
- Ну, ваши спутники, после того, как пройдут свои испытания, решат, кто из них отправится спаивать Бахуса.
- Гм... Хорошо. Пожалуй, именно этот путь я и выберу. Что мне надо сделать?
- О, совсем пустяк, Борис Иванович. Надо только громко сказать: "Я выбираю легкий путь" - собеседник Перегудова едва подавил зевок.
- И только-то? - Борис Иванович удивленно приподнял бровь.
- И только-то! Я же говорю, пустяк. Потом еще гордиться будете своей стойкостью, что пить отказались, да и хлопот всяких тоже гораздо меньше. Ну, валяйте.
Борис Иванович открыл рот, но слова почему-то застряли в горле. Перед глазами на секунду возникло лицо Светланы - и тут же исчезло, забылось. Откашлявшись, Перегудов снова набрал воздуху, чтобы произнести такие простые слова, но тут предстали перед мысленным взором тяготы и лишения совместного их пути по Миру Сказок, лица Шамана и Леши, слова Распорядителя... Словом, всякая чушь.
Перегудов молча поднялся, опершись руками о столик, затем кашлянул и сказал:
- Я надеюсь, вы проводите меня к Бахусу?
Алгемандрахлупaндаг повеселел и вскочил на ноги:
- О, да, конечно, Борис Иванович. Здесь два шага, как я и говорил.
Идти действительно оказалось недалеко. А Бахус на деле оказался классным стариком. Перегудов обнаружил это на шестой час возлияний, и это, пожалуй, была последняя связная мысль, мелькнувшая в его меркнущем сознании. Ни как он брал ключ, ни, тем более, как он возвращался обратно, - Перегудов совершенно не помнил.
Когда он очнулся, он достоверно мог подтвердить только два факта: во-первых, невероятно болит голова, а во-вторых, в руке у него мерцающий и довольно тяжелый ключ.
Вот и пойми теперь, одолел он себя или нет, правильный ли выбор сделал, победил или проиграл...
5
Шаман открыл свою дверь, вошел и огляделся. Он попал в небольшую комнату с невысоким потолком и донельзя скудной мебелью. Посередине комнаты стоял стул, на котором важно восседал бурый медведь. Шаман, впрочем, не испугался: зверей он любил с детства, к тому же сей медведь выглядел очень добродушным. Некоторое время протекло в обоюдном молчании, затем зверь отверз пасть и заговорил:
- Во-первых, заклинание. Во-вторых, ключ. И еще один ключ. И там, где выход - станет вход.
Добродушно улыбнувшись, несколько склонив голову набок, медведь вопросительно глядел на человека, словно чтобы удостовериться, что Шаман понял сказанное. Шаман напрягся и улыбнулся в ответ, гадая, что же нужно бурому говорящему зверю.
Медведь нетерпеливо мотнул головой и заговорил опять:
- Из куба пришедшие трое, должны через куб вернуться. Во-первых, заклинание. Во-вторых, ключ. И еще ключ. И там, где выход, станет вход.- Пауза.- Из куба пришедшие трое...
Похоже, что медведь не отличался большим словарным запасом. Сказанного, однако, оказалось достаточно, чтобы Шаман понял. Подождав, пока прозвучит слово “вход”, Шаман утвердительно затряс головой и закричал (почему закричал?.. неясно):
- Понял, понял! Я - тебя - понял!!!
Медведь от такой энергичности вздрогнул и замолчал. Потом снова улыбнулся и выдал следующую мысль:
- Ключ будет завтра. Надо подождать. Здесь. До завтра подождать здесь. А можно и уйти. Конечно, можно.
На сей раз медведь не стал дожидаться ответа, а просто опустился на четыре лапы и, все еще улыбаясь, не спеша вышел сквозь стену. Шаман было удивился, но, поразмыслив, понял, что удивляться, в общем-то, нечему. И вправду, что тут удивительного?
На всякий случай он подошел к стене в том месте, где через нее прошел медведь и потрогал шершавую поверхность. Стена была сплошной и совершенно твердой. Поняв, что ему сквозь стену проникнуть не удастся, Шаман, обреченно вздохнув, уселся на стул и “потянулись часы ожидания”, как принято писать в романах. “Часы ожидания” - кто это придумал? Ожидание меряется в часах, если только ждать предстоит годы. Если же нужно подождать сутки, то время измеряется в лучшем случае в секундах. Как в нашем случае. Поползли секунды ожидания, ожидания в комнате без окон, свет в которую проникал неизвестно откуда. В общем-то, наверное, ниоткуда не проникал, а так, висел себе в воздухе под потолком. Щупленький такой, сумеречный свет... Поначалу Шаман пытался скрасить свое ожидание тем, что рассматривал комнату, в которой очутился, но рассматривать было особенно нечего: потолок, пол, четыре стены, посередине одной из которых была серая дверь, та самая, через которую “конечно, можно” было уйти. И еще не очень удобная и очень некрашеная деревянная табуретка. Вот и все, что было вокруг. Просто стены и просто дверь, а впереди - море секунд, каждая из которых ползет так медленно, словно на встречу со смертью. Конечно, можно уйти... Но куда уйти? Если уйти сейчас, то как он посмотрит в глаза друзьям? Как скажет, что они навсегда останутся в этом странном и чужом мире только потому, что он не смог провести ночь в безопасном, сухом и теплом месте? Нет, уйти, конечно, можно, но уйти, конечно, нельзя. И поэтому Шаману оставалось сидеть без сна (какой уж там сон) на некрашеном табурете и следить, как, одна за одной, неспешно ползут секунды. И секунды ползли, не быстрее улиток.  И с каждой секундой Шаману становилось все хуже и хуже. Пока, наконец, не стало совсем хреново.
Клаустрофобия - это всего лишь слово, немного непонятное и от того красивое. Только слово, ничего больше. То, что чувствовал Шаман, было гораздо больше, чем просто "боязнь замкнутого пространства" - какая там боязнь! Это был самый настоящий первобытный невообразимо сильный ужас. Ужас быть съеденным этими хищными стенами сперва завораживал и затягивал, как завораживает пистолет с взведенным курком, приставленный к виску, а затем ужас начинает со своим пленником настоящую потеху. Могучий, гордый ясный ум, рассудок царя природы образца двадцатого столетия от Рождества Христова - все это становится не более чем склизкой серой кашицей, растоптанным в грязь жалким противным комочком, способным лишь на отвратительные уродливые и кошмарные видения. Речь - великолепный инструмент общения, возвышающий человека над лесными зверями, - куда-то пропадает, редуцируясь до односложных возгласов и стонов, полных ненависти и первозданного страха, этого одного из немногих чувств человека, которое нисколько не изменилось с самых незапамятных времен и лишь многократно усилилось за время восхождения человека по шаткой лесенке цивилизации. Перестав бояться молнии и холода, человек стал бояться гораздо большего. Человек стал бояться сам себя. Клаустрофобия - всего лишь красивое слово. Боязнь остаться наедине со своим злейшим врагом, с самим собою - вот что мучает нас и наполняет ужасом, равного которому нет. Вот потому-то так и получилось, что, приручив огонь и воду, человек разучился справляться со своим рассудком. Если найдется врач, что возьмется писать историю болезни человечества, то он вынужден будет признать: человечество давно страдает паранойей, причем случай очень и очень запущенный. Сколько тысячелетий прошло с тех пор, как появились первые симптомы? Пять? Или, может быть, двадцать пять? Очень, очень запущенный случай...
Шаман чувствовал себя отвратительно. Началось с того, что ему стало казаться, что комната становится меньше в размерах: потолок будто становится ниже, да и стены словно сжимают кольцо. Проползло еще сколько-то там секунд, и Шаман понял: это вовсе не “будто” и не “словно”, ему совсем не мерещится, все происходит на самом деле. Дышать стало гораздо труднее. А дверь - та самая дверь, через которую “конечно, можно-нельзя уйти”, уже давно манила и притягивала его, словно магнит, а потом еще и принялась разговаривать с ним, ласково и нежно, увещевая и веля - все настойчивей и требовательней - выйти на волю, на воздух, на простор. Потому что друзья - это, конечно,  важно и все такое, но нельзя же целую ночь просидеть в тесной комнатке совершенно без воздуха! Ну, пять, ну, пятнадцать минут, но ЦЕЛУЮ НОЧЬ! Это просто невозможно физически! Выйти! Скорее!  Скорее выйти прочь!!! Вы-ы-ыййти!!! Просто необходимо выйти...
Какое-то время Шаман стоически терпел этот хаос в голове, потом, не выдержав, в удушье и отчаянье принялся кататься по полу и дико выть, напрочь срывая свой командирский голос. Дышать было уже совершенно нечем, а перед глазами пошли разноцветные круги. Так он провел еще полчаса, но легче не становилось. Ничуть. Напротив, становилось все хуже. И вот наконец он достиг того предела, превзойти который не в состоянии ни одно человеческое терпение. И тогда, разрываемый на части несносными голосами, он вскочил, ничего уже не соображая, и схватился за дверную ручку. Голоса, торжествуя, взвыли в победных аккордах, после чего на мгновение поутихли, и вот, в короткое мгновение наступившей на миг тишины Шаман вдруг услышал, что где-то прямо за стеной кто-то тихо и очень противно хихикает. И тогда он все понял. Действительно, все понятно. Это враги устроили ему проверку, а он - глупец! - чуть не попался на нехитрую подлую удочку. Да лучше он сдохнет здесь, но раньше срока наружу не выйдет! Носа не высунет! Не дождутся!..
 И тогда ему сразу стало легче. Стены неохотно, но отодвинулись туда, где они были сначала, дверь замолчала (если она вообще говорила хоть слово), а под дверью обнаружилась щель, через которую, конечно, проникал свежий воздух. Шаман, как смог, отер с лица обильный пот и в изнеможении плюхнулся на табурет. А где-то через час через стену к нему пришел медведь. Во взгляде его было одобрение, а в лапах - мерцающий ключ. Медведю пришлось немного порычать, сначала тихо, а потом погромче, потому что Человек не заметил его появления: Человек спал.


6
Между тем Алексей продолжал восхождение.
В полдень он преодолел рубеж две тысячи и понял, что долго так не сможет. Ноги снова онемели, хоть настоящая усталость еще не вернулась в тело, онемели от непрерывных и однообразных движений: левой, правой, раз, два, тридцать девять, сорок, сорок один... К тому же ужасно хотелось есть и особенно пить. На высоте, превышающей полкилометра, солнце грело жарче, хотя воздух был немного прохладнее. Немного - потому, что скала слева нагревалась все сильней. Скоро на ней можно будет жарить яичницу. Чтобы отвлечься, Алексей, стоя на отдыхе на две тысячи триста пятидесятой ступени, начал придумывать комплименты, которыми будет одаривать таинственную чародейку. Через минуту, правда, это занятие пришлось бросить, тем более, что в голову все равно ничего дельного не приходило. Напротив, вместо комплиментов в голове почему-то крутилась строчка “ваши пальцы пахнут ладаном”, а Алексей не был уверен, что это можно назвать похвалой. А потому он продолжил отсчет, приказывая себе не смотреть вниз.
Однако легко сказать “не смотреть”. С каждым шагом, с каждой новой ступенькой искушение посмотреть вниз все больше возрастало. Так тянуло окинуть взором крошечные леса и луга, оценить, сколько уже преодолено, да и просто узнать, как выглядит этот мир с почти километровой высоты. Так хотелось... Алексея удерживало от этого только то, что он знал, твердо, как то, что дважды два всегда четыре, что если он кинет взгляд, даже полвзгляда, на бездну у своих ног, то можно будет сразу распрощаться с надеждами вернуться домой. Просто сразу же сильно закружится голова, мир потеряет резкость, все поплывет перед взором, завертится, закрутится, а затем... Затем он, без сомнения, рухнет вниз и отдаст Богу душу, еще не долетев до земли. Ведь сколько раз уже он пытался совладать с собой на гораздо более скромной высоте, и каждый раз - одно и то же. Так бывало неизменно, до тех пор, пока он не убедился в тщетности своих попыток. А убедившись, стал старательно избегать высоты.
Все еще борясь с искушением, Алексей остановился на четырехтысячной ступени, чтобы отдохнуть и сделать крохотный глоток из склянки. В голове уже больше часа звучал все более настойчивый голос, мягкий и вкрадчивый. Голос предлагал полюбоваться окрестностями, уговаривая, что нет ничего страшного в том, чтобы глянуть вниз, - всего разочек и всего на секундочку. Усилием воли Алексей в очередной раз отогнал настырный голос и сделал глоток волшебного зелья. Снова мгновенно исчезла усталость, но зато обрадованный голос зазвучал в полную силу, словно обретя долгожданную свободу. Алексей завыл, замотал головой, стараясь заглушить, выгнать из головы проклятого соблазнителя, но - тщетно. И Алексей уступил. Чувствуя, что совершает непоправимую, даже смертельную ошибку, он, тем не менее, повернул голову и медленно посмотрел вниз.
То, что он увидел, было столь прекрасно, что Алексей забыл о страхах, сомнениях и опасениях,- вообще обо всех чувствах. Он мог только стоять и упиваться невиданной, бьющей через край, поражающей воображение красотой. Перед ним расстилалась чудесная картина, изобразить которую не в силах ни один художник, даже сверхгениальный. Достаточно сказать, что от созерцания неповторимой гармонии света и красок хотелось летать и перехватывало дыхание, а под ложечкой начинало так сладко-сладко посасывать. У Леши слегка закружилась голова, но вовсе не из-за страха высоты (как можно было бояться, глядя на такое чудо?!), нет, просто он был слегка опьянен великолепием, представшим взору.
Леша не знал, сколько он простоял вот так, на довольно узкой ступеньке на высоте один километр двести метров над уровнем моря, слегка покачиваясь и пожирая глазами невообразимо прекрасный пейзаж, прежде, чем осознал, что - смотрит вниз и не боится! Когда же он понял вдруг, что теперь свободен от страшного недуга под названием боязнь высоты, то чуть не ошалел от переполнявшего его счастья и совершенно детской, непосредственной и чистой, радости. Он даже пытался танцевать, однако это ему, к счастью, не удалось: обидно было бы победить с помощью природы свою слабость, да и свалиться вниз после особо размашистых па. В тот момент Алексей Игоревич Сидельников окончательно убедился в том, что даже дважды два - не всегда четыре.
Настроение резко поднялось, жара показалась пустячной и не стоящей внимания, тело запело, и весь дальнейший подъем прошел без сучка и задоринки. Еще не было и половины двенадцатого, когда Алексей отсчитал с наслаждением “десять тыщ семьдесят восемь, десять тыщ семьдесят девять, десять тыщ - восемьдесят!”.
7
Вершина горы представляла собою относительно ровную площадку размером примерно с футбольное поле. Посередине площадки стоял красивый дом. В доме было два этажа, оконца были украшены приветливыми наличниками, из трубы вился легкий дымок.
Крылечко тоже было милым, но Леша не успел рассмотреть его хорошенько, потому что дверь отворилась и на пороге показалась женщина лет тридцати пяти в черном, но не мрачном, а наоборот, нарядном сарафане, - очевидно, это была хозяйка.
Женщина почему-то напомнила Алексею Мерилин Монро, хотя вовсе не была похожа на знаменитую в другом мире американку. Наверное, все дело в манере держать глаза полуприкрытыми и раздвигать рот -- не приоткрывать, а именно раздвигать, как раздвигает ноги девица, сидящая в метро, отчасти надеясь на приключение, отчасти из озорства, отчасти в силу распущенного нрава своего. Конечно же, подобное выражение на лице обитательницы Мира Сказок не могло не показаться Алексею несуразным, а потому забавным, и поэтому он не смог сдержать улыбки. Это было, наверное, не совсем вежливо - все-таки он был в гостях, - но что уж тут поделать!
Чародейка секунду удивленно смотрела на него а затем заулыбалась сама, самой обворожительной улыбкой, какую только можно себе представить.
- Ты улыбаешься, видя меня! Значит, когда глядишь на меня, улучшается твое настроение! Что ж, пожалуй, это лучше всяких лестных слов, которыми меня пытались задобрить, - и она бросила мимолетный взгляд на груду высоких и узких покосившихся замшелых камней невдалеке. - Ну что ж, добрый молодец, проходи, чай, устал с дороги! Отдохни, отведай угощений моих, а потом расскажешь, зачем пожаловал. Да проходи, проходи, не век же на пороге стоять.
И вошла в дом. Леша еще раз с трепетом глянул на замшелые камни и хорошенько потряс головой, чтоб изгнать оттуда все заранее приготовленные речи: он твердо решил вести себя непосредственно и уж, конечно, ни в коем случае не льстить чародейке. Тем более, что она начинала ему нравиться и так.
Угощение было отменным, разговор приятным. Леша рассказал ей свою историю всю, как есть, и опасался лишь, как бы волшебница не решила, что он привирает. Но боялся он напрасно. Очевидно, то, что для него было непостижимым, для хозяйки дома на горе было совершенно естественным. Когда чародейка спросила Лешу, что еще он хотел бы получить, он сказал, что ему ничего не нужно, и сказал совершенно искренне. И, как и учил его старичок, попросил лишь перенести его к подножью горы. Волшебница одобрительно кивнула, кисет отдать согласилась, и на прощанье посоветовала отдать старику кисет только после того, как тот откроет Алексею заклинание:
- А то обманет, я его знаю. А мне не хочется, чтобы он провел тебя - уж больно ты мне глянулся, Алеша. Ну, прощай, надеюсь, что все у тебя получится. Целовать тебя не стану, целованных ты возле дома моего видел, а вот обнять - обниму на счастье. Вот так... Ну, будь здоров!
И взмахнула платком, после чего Алексей обнаружил, что стоит у самого подножья лестницы, рядом с меланхоличным заспанным Лихом. Алексей помотал головой, почесал в затылке, потом отдал Лиху “флягу”, сказал “Неси!”, и они двинулись к избушке старика. Кисет Леша, по совету чародейки, сунул поглубже в карман.
Старик сидел на ступеньках и курил. Увидев Алексея, он вскочил, лицо выразило изумление, которое, впрочем, тут же сменилось нетерпением.
- Принес?
- Принес.
- Ну, так давай же, давай сюда скорей!
- Сначала заклинание.
Старик насупился, сплюнул и пробормотал что-то столь же неприличное, сколь и неразборчивое. Затем скрылся в доме и через минуту вынес Алексею старинный желтый свиток, перевязанный мерцающей лентой. После того как обмен состоялся, старичок глянул на Лешу еще раз, потом снова сплюнул, на сей раз уже залихватски, крепко пожал Сидельникову руку и молвил, глядя в глаза:
- Ну, ладно... Иди, сынок, и да хранит тебя Красный Маг!
После чего Алексей отправился восвояси и уже довольно скоро снова оказался в той комнате, откуда, кажется, вечность назад, Ворон велел им идти в разные двери. В комнате Алексея уже ждали Перегудов и Шаман. И еще, конечно же, Ворон, который, глядя на них своим красным глазом, неторопливо и внятно попросил убираться из Страны Испытаний прочь.
- Но там нас ждет Роплит! - воскликнул Алексей.
- Вы не поняли, - терпеливо вздохнул Ворон. - Ваш путь теперь лежит в Страну Грез, к Сказочнику.
- Как же мы попадем туда? - удивился Шаман.
- Через свищ, как же иначе, - усмехнулся Ворон, после чего так же скрипуче пожелал им удачи и замолчал окончательно.
А друзья покинули комнату через ту же дверь, через которую попали сюда вначале, прошли тем же пустым залом и вышли из замка. Они заметили, что Солнце не изменило своего положения, но удивляться не стали. Просто напились из родника, взялись покрепче за руки и покинули Страну Испытаний - мир, в котором каждый из нас хоть бы раз в жизни оказывается и где каждый должен сделать выбор, какой дорогой идти: трудной, но честной, или какой-то иной. Они покинули этот мир, чтобы через мгновение очутиться в другом, где, напротив, вряд ли кто-нибудь из людей бывал и вряд ли когда-либо окажется: в Стране Грез.