Чужие сны

Алупка. Этот небольшой, но уютный городишко расположился, как и подобает южным крымским городам, на берегу моря и изначально славен своим Воронцовским дворцом. А тот, в свою очередь, прекрасным парком. В нём есть могучие кедры, цветущий в феврале миндаль и ещё куча всякой растительности, названия которой я не знаю. Также там, высоко на деревьях (другое небо) гордо, но криво, словно пьяные в дрезину горцы, поют свой панк-рок павлины, а чёрные и белые лебеди, устав их слушать, собираются подать на них в суд за нарушение правил общежития. А ещё в парке Воронцовского дворца круглый год радует жаждущий чуда глаз присутствующих зеленая трава.
Царство песка, солончаков и гладкой воды – это Керчь. Этот город я не люблю. Но обгоревшая тушка, попавшего в аварию Гагарина, упала на закрытую территорию керченского горгаза, тем самым навечно вписав золотыми буквами, имя этого многострадального города в скрижали времени. Нещадно палило солнце. Но это не мешало всем пионерам Керчи, выстроившись в огромную очередь, совершать хадж на правоверный горгаз, где они отрывали и тут же съедали по кусочку от первого космонавта Земли. «Во имя Гагарина, Белки и Стрелки. Салют!». Параллель с употреблением внутрь тела Христова во время причащения очевидна, но почему мне приснился этот сон, который к тому же был не моим, а Майи – хоть убей – непонятно.
Я проснулся в лебедином доме. Ни в каком-то абстрактном, а в самом настоящем фанерном домике для лебедей. Кругом дерьмо…, пардон, помёт, вплоть до мыслей, не говоря уж о голове и её содержимом. Хотя, о каком содержимом может идти речь, если накануне, ближе к ночеру я съел пол-литра самогона, изготовленного какой-то народной целительницей (чтоб ей всю жизнь жить!!!) при помощи не только браги, но и карбида. Голова не работает, и трепещет, готовая выпорхнуть на волю из плена хилого, но загорелого тельца, душа.
Душа – это лабиринт. Простой незамысловатый лабиринт одной истории из ржавых труб. Есть, конечно, пара-тройка коварных тупиков, но это скорее для пьяного Минотавра, обитающего в предсказуемом хитросплетении труб, а не для очищения души нашей грешной, как ревностно утверждают приверженцы испанской инквизиции. К тому же легендарный герой греческой мифологии, поселившийся в потёмках человеческой эфемерной инстанции, издох. Испустил дух. Осталась только ржавчина. Она медленно, но верно разъедает всё. Даже то, что не поддаётся коррозии. И лишь лишив этот лабиринт своей нелогичной стройности, проев плешь в относительном неблагополучии идиллии темноты, она приводит душу к свету. Душа – это сгоревшая и возрожденная из пепла птица Феникс.
На скамейке, рядом с Зеркальным озером спят Алик с Бориской. Подле них стоит початая, словно позднее утро, бутылка самогона. Остатки роскоши. Я тихо, чтобы не разбудить, подкрался. Откупорил. Выдохнул и выпил. Хорошо… Хотя… Нет. Плохо. Очень плохо. Отвратительно. Хуже я чувствую себя, только когда приходится слушать песни в исполнении Юлиана.
Я стал на четыре кости и начал травить рыбу (нет на меня ребят из Green Pease).
- Что, не пошла? – это очнулся Бориска.
- Эээ, - проскрипел я и выдал рыбам новую порцию блевотины (Блевонтин Рыготин).
- Значит, не пошла, - философски констатировал он (тоже мне – Константин) и приложился к бутылке. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: он, не наученный моим горьким опытом, последовал моему печальному примеру.
- Что вы там делаете? – подал голос Алик.
- Эээ, - проскрипел Бориска и выдал рыбам очередную порцию блевотины. Я не преминул составить ему компанию.
Глядя на наши дружные «души прекрасные» позывы, Алик – по жизни натура довольно впечатлительная – не выдержал и присоединился к нам. Действия его являли собой отнюдь не дружеский акт, а скорее были простым проявлением брезгливости. Утончённый тип.
Утончённость – это когда пиво в тебя уже не лезет, но при этом ты испытываешь чувство нескончаемой жажды. Правда, это больше похоже на ненасытность. Хотя, если ненасытность испытывает натура утончённая – это уже утончённость.
В детстве я любил свою Родину, пионерскую организацию и «Искряк» - дешёвое (рубль сорок) шипучее вино. А не любил, когда моя мама ругалась. И боялся смерти, чем нисколько не отличался от своих сверстников. Отличие заключалось в другом. Я собирался стать кем-то очень похожим на Ленина для того, чтобы после смерти лежать в мавзолее. Таким вот незатейливым образом я намеривался обмануть смерть. Теперь из всех моих детских любвей и страхов осталась лишь любовь к «Искристому» - дешёвому шипучему вину. От него остались только воспоминания.
Обычно, люди, покидающие вечно зелёный парк дворца графа Воронцова, испытывают два полярных чувства: первое – это чувство глубокого удовлетворения (ну прямо, как Л. И. Брежнев), а второе: вполне причинной грусти от расставания со сказкой. Потому что подснежники в феврале можно раздобыть не только в двенадцатимесячной сказке, но и в Ялте (Алупка – это город в городе).
Мы покидали гостеприимный парк без чувств. В том состоянии, когда мышцы тела непроизвольно сокращаются, заставляя руки-ноги жить отдельной от головы жизнью. Отходнячёкс.
Автобус. Мы плыли на шикарной, словно сорокалетняя Софи Лорен, яхте. Только паруса были похожи на, потрёпанные совокуплением, презервативы. Штиль. И солярка, как назло, скончалась. Океан ей ластами. А до ближайшей АЗС грести миль десять. Не меньше. Но работать вёслами было лень и, отдавшись в руки провидения, мы закурили. Первую пепельницу мы, с беспечностью рыбака ради пьянки, проворонили. Пришлось ждать следующей. Благо, море не страдало от их недостатка. Сложнее всего было, сразу троим попасть в узкое горло пеплопринимающего сосуда. А сделать это было необходимо. В противном случае, всё становилось малозначительным фактом из жизни Наполеона в костюме Карлсона, который живёт на крыше наблюдающего в полевой бинокль под Аустерлицем за тем, как Констанция на велосипеде тщетно пытается смыться от трёх каннибалистых мушкетёров. Перекусив на скорую руку, они уселись перед телевизором. Пластмассовое кино. Я уже видел этот фильм. Ничего фильмец. Потянет. Поэтому, когда ко мне подошла Галина Галимая – ассистент режиссёра по кастингу – и предложила роль именно в нём, я с радостью согласился. Мотор. Поехали.  Диалог пластилиновых героев красочной полиметиленовой действительности:
- Ты знаешь, я могу читать по глазам, - сказал Алик Бориске.
- Ну и что? – встрял я вне очереди в разговор.
- А то, что я сейчас читаю его, как книгу, - сообщил мне он и перевернул страницу.
- Ну и что?
- Что «что»?
- Ну, и что ты там прочитал?
- Что он либо принимает наркотики, либо очень сильно устал.
- Я смертельно устал принимать наркотики, - открыв глаза, произнёс Бориска и снова закрыл их. Я только сейчас заметил, что его глаза были закрыты.
- Алё, - так я иногда зову Алика, - а ты, случайно, не Рентген, или, может быть, ты читаешь по векам, как хиромант по руке?
- Что такое? – скорчил обиженную добродетель Алик, - похоже, кто-то сомневается в моих экстрасенсорных способностях?
- И в мыслях не было, - я попытался вложить в эту фразу весь свой сарказм. Не получилось.
«Таксопарк», - меня разбудил бодрый голос дирижёра автобуса. Странно, но теперь я видел сон Виктории. За что наказал меня Повелитель Снов, лишив своих собственных сновидений? Если не считать общения с иглой и бутылкой, то я веду образ жизни праведника и никого не трогаю. А если кого и убиваю, то только себя. Хотя, Иван Всемогущий, после стакана портвейна, сказал мне: «Самоубийство – грех».
Грешным делом мы худо-бедно добрались от остановки до моего дома. Тысяча метров хилого, убитого надеждой, добра. Как же труден путь домой.
Все нычки у мамы я вскрыл и выпил, а восстановить их она ещё не успела. Но нас не так-то легко сбить с выбранного пути... Косметический столик моей сестры. Ну, чем не бар? Вот, скажем, лосьон «Утро»… Он обладает прекрасным свежим запахом, да и на цвет – совершенно прозрачная жидкость.
Мы разлили его по стаканам. Получилось грамм по сто на рыло. Алик категорически пить отказался. Утончённая натура, мать его… Зато, мы с Бориской минут на сорок забыли о феномене синдрома алкогольного похмелья. Алик ходил неприкаянный, словно «Титаник» в ожидании своего айсберга, как факт пагубного влияния парфюмерной антипатии на человеческий организм.
Пришла Марина. Вставила мне по первое число за выпитый лосьон, но на  пиво дала. После пива была Ольга с водкой. Сначала мы употребили водку. Затем Ольгу. Ассоциации женщин с алкоголем прочно вошли в мою жизнь и когда они оттуда выйдут – я не знаю.
Проститутка Маша вышла из класса (у неё было дело, не терпящее отлагательства), и учитель продолжил:
- Так вот. На чём я остановился? – сказал он и, не дожидаясь ответа от своих учеников, которых было всего-то тринадцать человек, продолжил: - зовут меня Иисус Иванович, и…, - он на секунду задумался, но только на секунду: - А какой сейчас урок?
- Что? – не поверил своим ушам один из студентов. Его звали Фома.
- Физкультура, - перебил его Паша. Они оказались на берегу Ледовитого океана, - и сейчас мы отрабатываем технику хождения по воде.
- Ну, это просто, - обрадовался педагог, - просто берёте и идёте.
- А что мы берём? – не унимался Фома.
- Всё и ничего.
- А это как?
- Как, как… Раком, - Иисус Иванович понимал, что негоже ему поддаваться на провокации, но поделать с собой ничего не мог.
- Не обращайте на него внимания, - попытался успокоить учителя Пётр, - Лучше посмотрите, пожалуйста, правильно ли я хожу по воде? – и он уверенным шагом ступил на лёд. Пройдя по нему метров тридцать, он провалился под воду, потому что лёд исчез. Испарился в одно мгновение.
- Не фиг сачковать, - прогремел громоподобный бас откуда-то из-за северного сияния.
- Папашка Ваш шутить изволят, - сказал педагогу запыхавшийся и мокрый Пётр. Он вернулся назад бегом. По воде, аки посуху.
- У тебя получилось! – Павел искренне радовался успеху товарища, - Но каким образом?
- Просто вода очень холодная, - ответил, сквозь, стучащие друг о друга, зубы, Пётр.
- Теперь обществоведение, - сказал преподаватель после перекура («Camel» без фильтра), - Мустафа, назови-ка мне одну из десяти заповедей.
- Убей неверного, - выпалил тот и почесал свою мусульманскую задницу.
- Пшёл вон! Тоже мне, моджахед нашёлся.
Так христианство лишилось одного из тринадцати апостолов. А Мустафа взял себе псевдоним Мохаммед и учредил, альтернативную кресту, религию полумесяца.
Благодаря сну вишни под моим окном, я проснулся религиозно просвещённым типом. Пришли свидетели Иеговы из «Сторожевой башни» и прямо с порога о чём-то попытались свидетельствовать. Глупцы. Если бы у них было пиво, я бы пошёл за ними на край света, сделав себе обрезание и, на всякий случай, обрившись наголо под кришнаитов. Но пива у них не было и я, сказав, что проповедую дзен, закрыл дверь у них перед носом. 
Меня ранило в голову. Ранение было тяжёлым, потому что я, вооружившись пылесосом, занялся трудотерапией. Потом была изнуряющая тело зарядка. Я таскал, вместо штанги, вёдра с водой и, обливаясь потом, отжимался от пола. После холодного душа и чашки чая, я заснул сном ребёнка.
Снилось мне кладбище. Одни кресты и гроб, обитый материей синего цвета в жёлтый горошек. Он закрыт, но ещё не забит. Мне страшно, но что-то заставляет меня подойти и отбросить крышку гроба. В гробу лежит моя мама…
Я проснулся в холодном поту и в хорошем настроении. Это был мой сон, и я знаю, что он означает.

                11.03.02 г. Москва.