Необъективные записки полуеврейского солдата - 2

Максим БЕРШТЕЙН

Необъективные записки полуеврейского солдата - 2

I
Прошло полтора года с того дня, как я в последний раз снял военную форму. Никак не думал, что мне придется снова обращаться к своим “Запискам”. Но человек предполагает, а потом обалдевает: месяц назад меня буквально выдернули на Землю Обетованную по вздорному поводу - на свадьбу армейского друга. Один вечер из проведенной там недели мне поневоле пришлось посвятить выслушиванию рассказов о теперешней службе в ЦАХАЛе, поскольку за время моего отсутствия ребята уже дважды побывали на военных сборах (на иврите они называются “милуим”). Но их рассказы стоит все-таки предварить кое-какими собственными наблюдениями.
...Сентябрь 2000-го. Я, только что вернувшийся в Россию, узнаю из новостей, что в Израиле начался новый виток «интифады» – акции гражданского неповиновения со стороны палестинцев. Во что это выливается, мне уже известно – сначала крик, шум и ор, потом – камни и бутылки с зажигательной смесью, а в конце концов взрывы в городах. На этот раз дело приняло еще более трагичный оборот: на территориях линчевали троих «милуимников». Армия немедленно нанесла ответный удар. И после десятилетнего перерыва началась война.
Я считаю себя человеком принципиальным. Руководствуясь этими самыми принципами, я немедленно позвонил из Петрозаводска в Москву, в израильское консульство, и на ивритоподобном языке доложил, что рядовой Берштейн, номер военного билета такой-то, готов к труду и обороне, если ему оплатят авиабилет. На том конце провода возникло замешательство. Затем к телефону подошел усталый русский человек и устало по-русски осведомился: что, в Петрозаводске так плохо живется? Помятуя о полученном накануне гонораре, я честно ответил, что вполне сносно.
- Так и сиди там в своем Петрозаводске! – сердито сказал человек. – Без тебя разберемся.
- А если завтра война? – не понял я. – Если завтра в поход?..
Мой собеседник сказал фразу на иврите, и я понял, что он, кажется, занят. Так чистый порыв разбился о скалу бюрократического равнодушия. Слава Богу...
Не довольствуясь официальным «посылом», я разорился на звонок родителям в Кармиэль:
- Как у вас ситуация?
- Ситуция напоминает процесс травли тараканов «санэпидстанцией» - флегматично ответил мой папа. – В рядах «санэпидстанции» потерь нет.
И я понял, что обойдутся без меня.
Прошел год. Мне сообщают, что Арик надумал жениться, и я просто обязан его... м-м... проводить. Пришлось срочно ехать.
Ранним утром 12 сентября, только с поезда, не жрамши, я сидел в «Шереметьево-2» и с удивлением слушал, как один за другим отменяются рейсы на США. Нью-Йорк, Вашингтон, Лос-Анджелес... Взорвалась там Америка, что ли? Ну и пес с ней, мне еще «битахон» проходить.
«Битахон» - это служба безопастности. В любом аэропорту мира можно четко определить, где именно идет регистрация пассажиров на Израиль. Во-первых, она начинается не за два часа до вылета, как обычно, а за три. Во-вторых, место регистрации обносится барьерами так, чтобы люди проходили по одному. В-третьих, с каждым пассажиром индивидуально работает сотрудник «битахона». Это еще цветочки, ягодки произрастают в Мюнхене. Для самолетов на Израиль в тамошнем аэропорту построен отдельный терминал, а возле самолета дежурит бронетранспортер. Урок мюнхенской Олимпиады 72-го, когда была поголовно истреблена израильская команда, немцами не забыт.
Вопросы мне задают стандартные: сам ли я укладывал багаж, не оставлял ли его без присмотра, не передавали ли мне что-либо в аэропорту и т.д. Левая рука опрашивающего все время лежит на моей закрытой сумке. Свидетельствую: утром 12 сентября 2001-го года мою сумку так и не открыли. Я спокойно прошел в самолет и весьма сладко выспался. Не знаю, хватило ли бы мне выдержки на это, если бы я знал, что творится в мире последние сутки. События стали мне известны только по приземлении. Кстати говоря, воздушное пространство Израиля в этот день было закрыто для всех самолетов, кроме принадлежащих авиакомпании «Эль-Аль».
Чтобы закончить с этой темой, выскажу только одно, возможно кощунственное, соображение. Американская трагедия израильтянам на руку. Эта страна давно выработала свои методы борьбы с терроризмом и террористами. Другое дело, что международное сообщество, и США не в последнюю очередь, постоянно шумело о «неадекватности ответных мер» со стороны Израиля. То есть, когда в ответ на взрыв автобуса следует ракетный удар по базам террористов на сопредельной территории, и при этом гибнет кто-то из мирных палестинцев - это неадекватно. Апофеозом такого отношения стала война Судного дня в 1973 году. Сирия, Египет, Иордания и Ирак напали в Йом-Кипур, в самый священный для евреев день, когда нельзя делать ничего, кроме как молиться. Количество жертв со стороны Израиля было по масштабам населения страны ужасающим, ответ – мгновенным и сокрушительным. Повторяю: это был не теракт, это была война. Но, когда израильским танкам оставалось два часа пути до Дамаска, ООН пригрозило самыми строгими санкциями в случае, если израильтяне не отступят за демаркационную «пурпурную линию», установленную после Шестидневной войны 1968 года. Опасаясь перессориться с мировым сообществом, израильтяне отступили. С тех пор город Кирьят-Шмона, расположенный на подступах к сирийской границе, регулярно подвергается ракетному обстрелу с сопредельной территории. Но ООН считает это пустяками. Вернее, считало. Возможно, теперь мир поймет на собственном опыте, что террористов нужно уничтожать, а не вести с ними переговоры. Другой действенной альтернативы пока не придумано.

II
Гремит набат в граненые стаканы.
Пусть слышит население планеты:
В Израиле рожденных ползать нету!
У нас летают даже тараканы...
Итак, сентябрь 2000-го года, в Израиле снова «интифада», мы с посольским чиновником вяло соревнуемся по телефону в остроумии, а ребят таки призвали на «милуим».
Ребята – это Арик и Борька. В 98-м мы вместе проходили курс молодого бойца, а с Борькой потом «трубили» под Рамаллой. Потом армейские пути разошлись. Арик, входящий если не в пятерку, то точно в десятку лучших программистов-системщиков Израиля, отправился на элитарную службу: стал армейским программистом. Правда, идиллия продолжалась недолго. Арька, бывший советский военный моряк и в прошлом жгучий брюнет, армейской косточкой не являлся. Он привык к особенному отношению: приходить на работу, когда хочется, уходить, когда нужно, и вообще – чтобы в его дела никто не лез, пока он не предоставит конечный продукт. Его еврейские начальники такой режим работы принимали, но тут-то был командир. Даже хуже – командирша. Даже совсем плохо – командирша, ни черта не понимавшая в Арькиной работе, но командующая часто и с удовольствием. Арик взбеленился, за что и был сослан на обычную базу обычным часовым. Вершиной карьеры в ЦАХАЛе специалиста-компьютерщика с зарплатой в 3 000 долларов (у меня было 850) стало мытье туалета. Он не любит об этом рассказывать...
Кстати, туалеты там – не наши казарменные отхожие места, в просторечии именуемые «очки». Нормальные туалеты, чего уж там. А вот надписи на стенах вполне наши. Правда, матюгов почти нет, публика все-таки взрослая и по национальности интеллигентная. В основном оперировали стихотворными формами. Даже я, грешный, не удержался. Как сейчас помню: «Здесь Юрик сиживал порою, вникая в сущность геморроя». Поэзия на войне...
Про раммальский период службы я уже рассказывал. На второй «милуим» в 2000-м меня занесло под Иерусалим, на военную базу «Анатот». База как база, часы караула – четыре через восемь, еда вполне приличная. Моя служба как раз пришлась на праздник Пасхи – «Песах», когда вся страна уходит на каникулы. На работе они почти не оплачиваются, поэтому я взял и написал рапорт с просьбой остаться на второй срок. За каждый день службы платят мой дневной заработок на основной работе. Одобрительно бурча «Эйзе мотек ата!» (буквально – «Уй ты сладенький!»), командиры рапорт подписали. Таким образом, вместо положенных 21 дня я оттарабанил 40.
Сослуживцы скучать не давали. Сначала я познакомился с программистом хрупкого телосложения, в последствии оказавшимся бывшим капитаном «спецназа» ГРУ. Семь дней я слушал про первую войну в Чечне. Повторять все это не имеет смысла, большая часть фактов уже читателям известна. Но мне все равно было страшновато. Виталя рассказывал о диверсионных рейдах по тылам боевиков (он был командиров взвода глубинной разведки), плановых ликвидациях полевых командиров, о прыжках с парашютом с высоты 11 000 метров... Рассказывал, как ночами в Грозный через канализационные люки приходили «черные аисты» (пакистанские спецназовцы-смертники) убивая всех, кто попадется. И как его взвод резался с ними в трубе под землей – стрелять в полной темноте не имело смысла. Особенно запомнился его рассказ о том, как боевики засели в бывшей ракетной шахте. Узкий вход и 80 метров бетона под землей. Цитадель. Сначала там полегла едва ли не рота пехоты. Потом туда пустили ОМОН – не вернулся никто. Подключили команду Виталия – потеряли троих. Тогда войска отвели на большое расстояние, и на шахту налетели тактические бомбардировщики. Виталя говорил, что до сих пор не знает, что за бомбы там скинули, но он, сидевший на танке в 20 км от взрыва, подпрыгнул вместе с танком на полметра. Шахты на месте просто не было, нога по колено уходила в мягкий пепел...
За неделю общения я чуть не стал неврастеником, и с Виталей попрощался даже с некоторым облегчением. Проводил его на автобус, помахал рукой, вернулся в домик и завалился на койку. В ту же минуту дверь распахнулась, и на пороге, вертя на татуированных пальцах самодельные четки, возник человек с золотыми зубами. Он обвел помещение нагловатым взглядом и, сверкнув «фиксами», осведомился:
- Ну? Где тут моя «шконка»?*
И последующие пять дней, гадом буду, я выслушивал подробности жизни в белорусской «зоне», век свободы не видать. По прошествии этого срока я упомянул о своем милицейском прошлом. Татуированный Дима так расстроился, что выкурил неимоверное количество анаши. После этого он, всю ночь сидя на вышке, очень боялся арабов, о чем и ныл мне по рации каждые 20 минут.
Рация, в принципе, используется для ежечасного доклада офицеру, но это в теории. Если ответственный по караулам офицер не сильно придирчив – а он, такой же «милуимник», не придирчив совсем – то по рации рассказываются анекдоты. «Обязаловки» в ЦАХАЛе вообще очень мало, а если и есть, то носит она характер специфический. Помню, позвали нас сдавать кровь. Все на добровольных началах, но уж коли попал на стол – с тебя высосут 400 миллилитров, не смотря на возраст и вес. Нашего маленького Давидку закачало сразу после процедуры, и он неторопливо грохнулся без сознания. Пока половина отделения, и я в том числе, пестовала его в санчасти, вторая половина со скандалом делила в палатке Давидкины вещи. А нам – ни слова! Тоже мне армейское братство...


III
Оригинальнее всех в нашей компании поступили с Борькой. (Мы зовем его Бобом, или ласково – Бобчинский). Светила ему, как и всем нам, охрана военных объектов, но он каким-то необъяснимым образом угодил служить на границу. Вообще-то пограничную службу в Израиле тянет «магав» – специальные боевые части, одновременно являющиеся подразделениями и по охране границы, и чем-то вроде наших внутренних войск. Во всяком случае, у каждого «магавника» есть полицейское удостоверение. На участке границы с Египтом, который охранял Борька, службу тащат резервисты, ранее отслужившие в «магаве». Как попал к ним Боб, не знает никто. Возможно, из-за нехватки людей, возможно, напутали что-то... Но мой друг был не в обиде: чем торчать на вышке под Рамаллой, куда интереснее быть водителем «джипа» пограничников.
База располагается в пустыне Негев, недалеко от Эйлата. Близость этого раскошного курорта на Красном море бойцов вдохновляет мало. Во-первых, до центра страны оттуда ехать часов пять (мне нужно было добираться 2,5 часа со всеми пересадками). Во-вторых, там постоянные проблемы с сотовой связью. Для того, чтобы позвонить, Бобу каждый раз приходилось взбираться на какую-нибудь возвышенность. До него самого дозвониться было невозможно. В-третьих, климат. Летним днем Негев представляет собой огромную сковородку, на которой жарятся солдаты - температура постоянно зашкаливает за сорок. Одним словом, сауна. Хотя надо сказать, что на побережье Мертвого моря еще хуже. Ни ветерка, влажность бешеная, а вода почти горячая. Четкое ощущение, что купаешься в борще...
На последний «милуим» Боб явился прямиком из Европы. Точнее, из Швейцарии, где был в командировке. Из окна обдуваемой кондиционером машины он умильно посмотрел на свежепостроенные домики для личного состава. Домик говорит опять же о наличии кондиционера. До этого они жили в палатках. Температура внутри +80, шампуни в сумках вскипали и взрывались...
Борька вышел наружу - и чуть не заорал «Поддай»! Но он у нас человек сдержаный, поэтому он не заорал, а с достоинством бросился к холодильнику-рефрижиратору и там закрылся. Оттуда же, изнутри, он гулко проинформировал общественность о том, что берет только ночные часы (ночью все-таки попрохладнее).
Первое, что делает боец перед каждым «милуимом» - стреляет. Но если на моей халявной базе дело обычно ограничивается одним магазином в двух положениях (стоя, лежа), то Боба прогнали по всем упражнениям, как на учениях. В том числе отрабатывали стрельбу при нападении на автомобиль. Обычный экипаж патрульного «джипа» состоит из офицера, пулеметчика, следопыта и водителя, т.е. нашего Борьки. При нападении «джип» разворачивается кормой к нападающим, и все бросаются из него в разные стороны. Кроме пулеметчика, который садится за свою установленную на крыше машины «дуру» - здоровенный MAG, - и «гасит» оттуда по всему, что движется, включая тушканчиков и свободные электроны. Остальной экипаж подбадривает его огнем из винтовок и криками «ура».
Помимо этих упражнений, Боб опробировал себя в роли Рембо: взял ручной пулемет и принялся «поливать» стрельбище от пояса. Тушканчики и свободные электроны залегли. Правда, и MAG заклинило. Бобчинский взял следующий... В результате выяснилось, что из 12 пулеметов базы действуют только 3. Но это – военная тайна. Никому не говорите.
Когда сослуживцы подсчитали результаты Борькиной стрельбы, они пришли в благоговение: от «яблочка» мишени он не оставил даже «дребезгов». Сразу возник вопрос: откуда такое умение?
- Просто я сибиряк, а все сибиряки – охотники, - с достонством ответил мой друг.
- Я тоже охотник, - обрадовался один из местных. – Кабанов бью на Голланах.
- Кабаны! – презрительно фыркнул Боб. – А на лося ты ходил?
- Что такое «лось»? – полюбопытствовал израильтянин.
Боб на минуту задумался, подбирая ивритские слова. Потом выдал:
- Это как лошадь плюс верблюд. Но с рогами в два раза больше. Если злой – порвет, как мойву.
Местный впечатлился. Видя это, Боб принялся вдохновенно врать. «Ийзеру» была рассказана душераздирающая лекция на тему «Охота на сибирского медведя, который три метра ростом сидя». (В самых драматичных моментах рассказ прерывался вскриками аудитории «Лё яхоль легиёт!» – «Не может быть!»).
Значит, так. Первым делом надо найти берлогу – гору снега с дыркой. (Местный не поверил, что снега может быть гора). Это нора, в которой медведь спит.
«Медведь спит в норе?» – удивилась аудитория. Борька терпеливо объяснил, что это только когда медведь впадает в спячку, т.е. спит всю зиму. «Лё яхоль лигиёт!» - заявил местный. - «Что же он ест?». Выяснилось, что питается он накопленным жиром и неудачливыми охотниками. Так вот. Стрелять медведю можно только в ухо: в остальных местах у него столько жира, что
пуля его не пробивает. («Лё яхоль лигиёт!»). Надо очень осторожно раскопать берлогу, так, чтобы не разбудить медведя. Потому что если его разбудить, то сразу станешь неудачливым охотником. Раскопать, и...
«...и выстрелить в ухо!» – догадалась аудитория. Неправильно! Медведь всегда спит на правом боку, прекрывая левое ухо лапой. Почему? Инстинкт против охотников. Поступать надо так: стволом ружья осторожно пощекотать медведю причинное место. Он уберет лапу, чтобы почесаться. Тут его и...
Конечно, потом ржали. Но на верблюдов с тех пор поглядывали с легким презрением. Куда им до лосей...

IV
Эйлат, северная оконечность Красного моря – место в стратегическом плане сложное и важное. Тут сходятся три государства: Израиль, Иордания и Египет. После Кейп-Девидского мира здесь спокойно. На границе с Египтом нет даже «системы» – электронной полосы. Просто «колючка», вдоль которой ездит управляемый Борькой патрульный «джип». Правда, с недавних пор стала внедряться система «секретов» – засад на самых проблемных участках. Бобу эти секреты уже поперек горла. Ночь, экипаж устал, надо бы покурить и оправить естественные надобности. Но в какой бы укромный уголок ни заехали – тут же по рации раздраженное шипение: «Шестьдесят шестой, это вы? Валите отсюда, вы нас демаскируете!». Наконец, был найден участок планеты, на котором не притаились израильские пограничники. Но как только ребята закурили и расслабились, рация испуганно заорала:
- Эй, кто на «шетахе» *?
- Шестьдесят шестой...
- Что?! Кто разрешил?! Там сейчас танковые стрельбы будут! Бегом оттуда!!!
И джип снова начал курсировать вдоль колючки. Правда, несколько развлекало отсутствие «гашашника» – следопыта. Это народ чрезвычайно интересный. Все они бедуины, исповедуют ислам, но арабов, когда-то их завоевавших, не любят. Пустыню знают, как свою собственную квартиру, которой у них нет. Они с рождения живут в палатках. Борькин «гашашник» в обычном помещении просто не мог спать. По специальному распоряжению командования ему было разрешено жить в своей бедуинской палатке. Он разбил ее рядом с общими домиками и прямо внутри варил на костре кофе с кардамоном...
В тот вечер следопыта в экипаже не было, и его функции взял на себя офицер. Боб от души веселился, слушая его команды типа «Стой! Следы... А, это верблюд...». Впрочем, без ЧП тоже не обходилось...
«Секрет» состоял из офицера и трех «милуимников» - двух русских и одного религиозного, но очень воинственного местного. Примерно в 1.45 ночи со стороны египетской границы начал доносится неясный шум. Когда он послышался совсем рядом, ребята поняли, что на них просто-напросто несется большое количество людей. Первым опомнился офицер. Он передернул затвор и заорал «Ацор!» (стой!). Бегущие на секунду замерли, после чего с удвоенной быстротой устремились вглубь государства Израиль. Офицер пальнул воздух. Русские тоже дали пару выстрелов и заорали. Местный схватил рацию и возбужденно доложил: «Прорыв!». «Что?.. Где?.. Сколько человек?» – пыталось выяснить командование, но тот в упоении вопил: «Прорыв!!!».
На базе объявили тревогу. Вспоминаю подобную ситуацию в родных Вооруженных Силах РФ: первое, что требовалось сделать – одеть головные уборы и построиться. В Израиле этого, к счастью, нет. Поэтому по форме были одеты только командир роты и ответственный по базе, остальные к месту прорыва прибыли в трусах и с винтовками. Но это не помешало быстро и эффективно задержать нарушителей. Стрельбой и матюгами их согнали в одну кучу и принялись рассматривать.
Их было 13 человек – 4 парня и 9 очень смазливых и совсем легко одетых молодых девчонок. Солдаты зашевилили носами и доложили на базу. Оттуда прибежали все остальные – поглазеть. Даже повар Фишкин прибежал.
Долго гадать, кто это, не пришлось: ребята имели дело с русскими проститутками и сопровождающими их лицами. В воздухе повис вопрос:
- Ну и что с ними делать?
- Отправить назад, - предложил кто-то.
Нарушители дружно бухнулись на колени. Девицы зарыдали и заорали «Только не это!». Их можно было понять: о рабских условиях труда наших жриц любви в иных землях написано немало...
- Девки, спокойно! – мужественно сказал майор Мики (до эмиграции – Михаил Боярский). – Все будет о-кей.
Девчонок привели на базу, укутали от ночного холода пустыни в одеяла, накормили. Ответственный в это время звонил в полицию. В полиции заявили, что это не в их компетенции. Пререкались долго. В конце концов, через 4 часа за девчонками прислали машину и увезли их в Угду – огромную военную базу. Дальнейшая их судьба Бобу не известна, но кое-какие предположения есть.
Израиль тоже не избежал нашествия вольных путан с просторов бывшего Советского Союза. Раньше их отлавливали, сажали в самолет и отправляли на родину. Но потом подсчитали, что эти перелеты влетают государству в копеечку. Израильтяне поступили с истинно еврейской прагматичностью. Теперь пойманных «секс-иностранок» отправляют на небольшой завод на севере страны, где те в течение 5-6 месяцев зарабатывают себе на билет. Просто и со вкусом.
То, что полиция так вяло отреагировала на этот инцедент, не удивительно: возни много, а дивидентов никаких. Другое дело, когда на соседнем участке был обнаружен верблюд-нарушитель. При виде пограничников его хозяева смылись на сопредельную территорию, а вот верблюд замешкался. Впрочем, потом и он пустился наутек. Тогда командир роты что-то заорал по-верблюжьи. Верблюд удивился, заинтересовался и остановился. Так его и взяли. При обыске в мешках, которые он тащил, оказалось 250 кг гашиша и несколько тысяч (!) таблеток «экстези». В этом случае полиция прибыла на место уже через семь минут! Но когда сюжет о задержании показывали по телевидению, были обнародованы совсем другие цифры: 200 кг «зелья» и ни слова о таблетках. Цена одной таблетки «экстези» составляет 12 долларов. Куда бы они могли деваться – вместе с 50 кг гашиша? Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз.

К о н е ц .